Текст книги "Иосиф Сталин в личинах и масках человека, вождя, ученого"

Автор книги: Борис Илизаров

* * *

Примерно в то же военное время Сталин с интересом познакомился с учебником для старших классов национальной школы «История Грузии. С древнейших времен до начала XIX века». Учебник, изданный в 1943 году на грузинском языке, был написан группой ведущих историков и вышел под редакцией академика С. Джанашия. То, что Сталин читал учебник именно во время войны, косвенно подтверждает надпись, сделанная его рукой на последних чистых листах книги:

«3000 тонн икры

60

180,000 пудов»[340]340
  РГА СПИ. Ф. 558. Оп. 3. Ед. хр. 382.


[Закрыть].

В СССР во все времена икра осетровых и лососевых рыб была равноценна золотому запасу страны, но особое значение она приобрела именно во время войны. Возможно, поэтому маршал Сталин лично вел учет ее добычи и запасов, так же как он в это же время вел учет вооружениям и боеприпасам.

Сталин почему-то особенно интересовался генеалогией царского грузинского рода. Во всяком случае, он тщательным образом изучил генеалогическое древо Багратидов, помещенное в качестве приложения к учебнику. Обвел карандашом имена наиболее выдающихся его представителей, начиная с Георгия II и кончая последним правителем независимой Грузии Ираклием II. Как всегда, с большим вниманием изучил схематические карты, наглядно показывающие расширение границ и сфер влияния феодального Грузинского государства в период его наибольшей экспансии. Обвел цветными карандашами названия городов и княжеств не только центральной части собственно Грузии, но и расположенные на территории греческой Колхиды, Северной Армении, Абхазии и Кавказской Албании. Параллельно с обычным, ставшим уже автоматическим редактированием текста отмечал для себя на грузинском языке наиболее интересные или спорные места.

Как это ни странно, но древнейшую историю Грузии и грузинского народа Сталин, видимо, и в зрелые годы знал не очень хорошо. Возможно, она еще недостаточно была изучена серьезными профессионалами-историками. Перед войной история и культура Древней Грузии стали изучаться очень интенсивно. Сталин восполнял свои пробелы в знаниях обычным для себя способом: читал и рецензировал художественную литературу, школьные учебники, энциклопедии и научно-популярные работы.

Рассказывая о первых этапах истории грузинского народа, авторы учебника не могли пройти мимо истории государств Урарту и Ассирии. В главе, посвященной этим государствам, наряду с грамматической правкой грузинского текста Сталин подчеркнул утверждение авторов о том, что в IX веке до н. э. Урарту было основано хеттско-субарскими племенами[341]341
  Там же. С. 29.


[Закрыть]. В учебнике проводилась мысль, что Урарту – это детище хеттско-субарских племен мусков и тубалов, которые и были прямыми предками современных грузин. Об армянах и других кавказских племенах не было упоминаний вообще. В то же время знаменитые уже тогда на весь мир клинописные урартские таблички и бронзовые крылатые сфинксы, чьи фотоизображения также помещены в учебнике, были отнесены к «халдейской», то есть к ассирийской, культуре. Сталин подчеркнул имена урартского царя Менуа и его сына Аргишти, подчеркнул и название причерноморского племени киммерийцев, совершивших набег на Урарту, причем тут же написал перевод: «Кимерийцы – Кимры»[342]342
  Там же. С. 30.


[Закрыть]. Здесь он обнаружил знакомство с яфетической теорией академика Марра.

Также внимательно вождь прочитал раздел, описывающий территорию Грузии в античные времена. Отметил названия греческих колоний Фазис, Диоскурия и других городов. В конце раздела, через всю страницу размашисто, как резолюцию, написал по-русски: «Почему авторы умалчивают о том, что Митридат и Понтийское государство были правителем и государством греческим?»[343]343
  Там же. С. 55.


[Закрыть]

Особое внимание уделил начальным этапам становления Грузинского (Иберийского) государства. Авторы учебника использовали традиционную полулегендарную схему, согласно которой иберийский царь Парсман I, родом из Парфии, приходился родным братом царю Понта Митридату, которого тот и посадил на трон. Сталин отметил эти моменты, очень похожие на обстоятельства призвания норманнского Рюрика и его братьев на правление в русские Новгород и Киев. В разделе о распространении христианства в Грузии подчеркнул текст и написал на полях по-грузински: «Рабыня Нина Каппадокийская ознакомила жену царя Мириана с христианством»[344]344
  Там же. С. 79.


[Закрыть]. Возможно, он предлагал добавить в текст учебника канонический факт, хорошо ему знакомый из уроков в духовной семинарии. Вообще же главку о христианстве в Грузии Сталин редактировал наиболее основательно. Вычеркнул несколько сомнительных строк, а в том месте, где авторы говорили о прогрессивном значении принятия христианства для феодальной Грузии, добавил, что в первую очередь оно способствовало «отмене рабовладения»[345]345
  Там же. С. 80.


[Закрыть].

Уже в эти годы он считал себя большим знатоком в области происхождения и истории языка и письменности. Там, где авторы изложили свою версию происхождения грузинской письменности и ее развития в эпоху правления царицы Тамары, на полях он поставил вопрос на русском языке: «Когда переходят от иероглифической письменности к фонетической?»[346]346
  Там же. С. 81.


[Закрыть]

С карандашами в руке Сталин прочитал еще несколько разделов учебника. В основном они были посвящены оборонительным войнам Грузии против нашествий Тамерлана, турок, персов. В этих разделах замечания незначительные. Добравшись до XIV–XV веков, Сталин, возможно, потерял интерес к учебнику или его отвлекли государственные дела. Как уже говорилось, тщательно изучил генеалогическое приложение, помещенное в конце книги.

* * *

Очередной пик интереса к истории Грузии наступил в 1950–1952 годах. Сталину уже за 70 лет, но он все так же уверенно начинает раскачивать очередную псевдонаучную, а на самом деле злобно-пропагандистскую волну. Меняется лишь тематика. К старости его все больше интересовали собственные истоки. Если в зрелые годы он занимался переписыванием своей личной биографии, истории партии, России, был инициатором пересмотра всемирной истории, то на склоне лет его умственный мир все больше занимала история родной Грузии. Особое внимание он уделял истокам, началу, то есть происхождению грузинского народа и государства, а заодно как бы и собственным, личным истокам. Впрочем, он никогда не забывал, кто он и откуда родом. Я думаю, что знаменитая кампания против так называемой «яфетической теории» академика Марра и его школы была первоначально вызвана не только желанием разделаться с монополизировавшим советское языкознание однобоким научным направлением и утвердить самого себя в звании великого ученого. Невзлюбив Марра за почти не скрываемый научный снобизм и высокомерие даже по отношению к нему, Вождю и Учителю, он к тому же не принял марровскую трактовку происхождения языка и культуры именно грузин. Марр сближал происхождение языка и культуры различных кавказских народов. В частности, он искал и находил единство в истоках армянской и грузинской филологии. Марр был академиком с дореволюционным стажем, возглавлял с 1919 года и до самой смерти в 1934 году Академию истории материальной культуры. Он был одним из тех, кто открыл на территории Армении в районе озер Ван, Гарни и Варнак древнейшие памятники Урарту. Сохранилось письмо Марра Сталину, в котором чувствуется менторская интонация. До войны Коба не мешал утверждаться «культику» Марра в языкознании и кавказоведении. Но с годами он уже сам все более безапелляционно судил, критиковал, насмехался над выводами и предположениями маститых ученых. Искал скрытый злой умысел или сознательное умалчивание за каждой строкой научного исторического труда, посвященного Грузии и Кавказу. Окружающие, зная его особую подозрительность, старались услужить и, проявляя «бдительность», инициативно сигнализировали вождю обо всем настораживающем.

* * *

Сталин любил Грузию, но это совсем не предполагает, что он особенно любил грузин, как и вообще людей. Любовь к Грузии была иносказательным выражением любви к себе. Самолюбование, нарциссизм – неотъемлемое свойство истинного националиста. Почти каждый год он ездил в Грузию отдыхать, наслаждаться ее природой, климатом, солнцем, кухней, воздухом. Дочь пишет, что последний раз отец приехал на родину летом 1951 года. «Он отдыхал, и я видела, как он наслаждался сладким воздухом Грузии, ветерком с Куры, пробегавшей рядом с Ликанским дворцом, где он останавливался… Ему было уже семьдесят два года, но он очень бодро ходил своей стремительной походкой по парку, а за ним, отдуваясь, ковыляли толстые генералы охраны… Завтракал и обедал он, – как всегда летом, – в саду, где-нибудь под деревом. Он просил ловить в Куре свежую рыбу, вспоминал грузинские названия рыб и наслаждался воспоминаниями»[347]347
  Аллилуева С. Двадцать писем к другу. М., 1990. С. 151–152.


[Закрыть]. Коба всегда любил Грузию, но «терпеть не мог “феодальных” почестей, оказываемых ему грузинами»[348]348
  Там же. С. 55.


[Закрыть]. Он не верил в искренность даже своих соотечественников. А более тяжкого греха, чем фальшь по отношению к нему, для него не существовало.

О том, что историю своей маленькой горной родины он рассматривал всего лишь как предысторию своей грандиозной личной судьбы, хорошо иллюстрирует уже цитировавшаяся поэма Г. Леонидзе «Сталин. Детство и отрочество». В «Прологе» поэмы кратко пересказывается древнейшая история Грузии, в ее уже знакомом нам варианте. Вот как там говорится о древнейших пращурах грузин:

 
Здесь пришельцы очаг положили,
Что из края далекого хеттов
Принеслись на мерановых крыльях,
В боевые кольчуги одеты.
 
 
Шли в потоках кровавых по плечи,
В ураганах, сметавших полки их,
За плечами у них – Междуречье
И Галисия, Каппадокия.
 

……

 
Былое в прахе, травы свесились…
Мечи разбиты, стяги брошены…
О, сколько здесь, под сенью персиков,
Азийских, римских орд положено!
 
 
Все также гроздей сок желтеет,
Кура вскипает пеной заново
Над Искандера сном, Помпея,
Сном диадоха, Чингисхана[349]349
  Леонидзе Г. Сталин. Детство и отрочество. С. 9–10, 13.


[Закрыть].
 

Я не имею возможности процитировать весь исторический пролог поэмы, переведенной, напомню, в 1947 году. Но любому, даже не очень искушенному в истории читателю становится ясно, что от древних хеттов до Великого Сталина был пусть длинный, но прямой путь. И в победах над знаменитейшими врагами его предков есть частица и его победы, а значит, сияния славы.

Вначале не собирался писать ни об амурных похождениях Сталина, ни о его взаимоотношениях с женщинами. Конечно, я, как и многие, не лишен естественного любопытства и с интересом читал у различных авторов о его первой и второй женах и о дочери Светлане. О других женских персонажах биографии Сталина известно совсем мало или, как выясняется, ничего не известно. Впрочем, сплетни, тем более если они облечены в интригующую форму, занимают свое и вполне почетное место в мировой историографии. Классический пример – книга древнеримского историка Светония «Жизнь двенадцати цезарей», наполненная интереснейшими сплетнями об интимной жизни римских правителей. Сплетня, словно абордажный мостик, злорадно заброшенный пиратствующим историком или обывателем на борт настигнутого наконец-то гигантского корабля-призрака. Но только глупец может рассчитывать на то, что впереди его ждет легкая победа и все глухие интимные тайны, как затхлые трюмы, будут беспрепятственно вскрыты. Как правило, здесь ожидает множество сознательно расставленных ловушек, искусно замазанных пятен, а главное – масса грязи. Современная околоисторическая литература почти сплошь принадлежит перу обыкновенных литературных сплетников. Сплетен о личной жизни Сталина циркулирует сейчас в несколько раз больше, чем о жизни всех двенадцати римских цезарей, вместе взятых.

Итак, тему: Коба, Сталин, женщины, любовь – я сначала как бы вывел за скобки. Но так же неожиданно, как это иногда бывает во время археологических раскопок, нечаянные важные находки в местах, казалось бы, исхоженных и не раз разворошенных предшественниками, изменили мое отношение к этим сюжетам. Они вдруг предстали в качестве существенных для глубинного промера сталинской души.

* * *

Как бы ни была интересна каждая женская судьба сама по себе, для целей нашего исследования более значима совместная судьба «Ее» – женщины и «Его» – Сталина. Интересен самый момент перекрещивания судеб и порождаемая этим перекрещиванием душевная энергия, ее вспышка, распад. Ни одна женщина, вторгнувшаяся в душевную жизнь мужчины, не может затем быть произвольно им изгнана или затушевана. Часто, хотя и не всегда, именно образ близкой когда-то женщины начинает исполнять роль совести. Для многих образ умершей матери, жены или бросившей любовницы становится зеркалом для души, свое образной внутридушевной иконой, к которой в определенную минуту обращаются всем существом. Не случайно в христианском пантеоне образ заступницы Девы Марии ближе именно страждущему.

Не секрет и то, что отношение человека к противоположному полу вообще есть одно из главных проявлений его глубинных душевных сил и свойств. Отношение мужчины к женщине: матери, любовнице, жене, дочери, бабке, теще, к случайной знакомой, коллеге по работе и т. д., пусть мимолетное и платоническое, – это физическое проявление одного и того же трудно фиксируемого, но очень осязаемого душевного чувства. Во всех перечисленных возрастных, родовых и социальных символах женственности прослеживается единое для любого мужчины отношение к породившему его самого и порождающему от него началу. К тому же Сталин был кавказцем, а там особенно обладание женщиной есть высочайший жизненный приз. Случайно или нет, но в большинстве своем женщины, с которыми он сравнительно надолго связывал свою жизнь, были очень молодыми, даже не вышедшими из отроческого возраста. Любил ли их Коба и что для него было любовью?

Природа нас устроила так, что человек никогда не видит самого себя. О другом (или другой) мы судим, прямо и непосредственно наблюдая, слушая, общаясь, контактируя в разных формах, вплоть до телесного прикосновения. Как результат – получаем очень стабильный, объемный и в то же время бесконечно изменчивый, текучий образ «другого». Но о себе, о собственном образе мы имеем возможность судить лишь опосредованно и лишь через него – «другого». Помимо того что мы не видим себя как целое, объемно, разом всю свою фигуру, мы, что важнее, никогда не видим своего живого, подлинного лица. В лучшем случае мы видим только его напряженное отражение в зеркале, на фото– и кинопленке, то есть собственную легенду о себе, свою «личину». Так все мы, добросовестно занимаясь самообманом, пытаемся «ваять» собственный образ. На самом же деле подлинный, органичный, развивающийся образ видят и оценивают только другие, причем «видят» его на границе сознания. Так психология личности, психология индивидуализации личности перетекает в психологию ее социализации, то есть ее включения в клеточную ткань общества. Михаил Бахтин, всю жизнь постигавший тайну образа «другого», в черновиках записал: «Простая формула: Я гляжу на себя глазами другого, оцениваю себя с точки зрения другого. Но за этой простотой необходимо вскрыть необычайную сложность взаимоотношений участников… этого события»[350]350
  Бахтин М. Автор и герой. К философским основам гуманитарных наук. СПб., 2000. С. 241.


[Закрыть].

Для мужчины огромное значение имеет то, как его воспринимает и оценивает женщина, каким она его видит. Та самая женщина, которая всегда единственная, но в единстве своем многолика. Воспринимает ли она его как желанного, а если отвергает, то в каком обличье – матери, жены, дочери, любовницы, продавщицы, одноклассницы, соратницы по революционной борьбе, соседки по дому?.. Если же принимает или отвергает, то за что и какого? За что можно полюбить малоперспективного, с надменным прищуром глаз начетчика-семинариста, будущего сельского священника? Или мужчину со многими физическими недостатками, совсем не красавца, не имеющего серьезного образования, профессии, денег, положения? Как воспринимает очень молодая, совершенно неразвитая, неграмотная девушка-подросток, выросшая в Восточной Сибири, у полярного круга, в таежной енисейской деревушке, уже зрелого мужчину, невыразительно «рубящего» коротенькие фразы с грузинским акцентом, сильно отличающегося внешностью и повадками от привычного облика деревенского мужика-добытчика славянского или финно-угорского типа? Или как видит недавняя столичная гимназистка своего уже стареющего мужа, с еще большими физическими недугами (прихрамывающего, с плохо гнущейся рукой), которого даже незнакомые с ним женщины в один голос признают за необыкновенного красавца и гения, почти за человека-бога. Можно ли полюбить в этом «боге» человека, от которого не то что с любовью рожать, но которого смертельно опасно просто завлекать обычной женственной кокетливостью, естественной расчетливостью, необходимо раздражающим подзадориванием? Известно, что ум, власть, деньги, положение, надежность избранника – это самые распространенные и вполне необходимые предпосылки для стабильной женской любви. Но когда в человеке чего-то уж слишком, чего-то чересчур, когда ум перехлестывает в злобную и жесткую горячечность, граничащую с безумием, а надежность – в манию или когда власть деперсонифицируется настолько, что от человека и мужчины остается только символ, «живой портрет», то может ли идти речь о любви к нему, символу и портрету? Что должно происходить в душе женщины, тем более очень молодой и неопытной или, напротив, пережившей своего первого мужа и уже нарожавшей от него детей, что должно происходить в их душах в тот момент, когда их судьба пересекается с судьбой такого человека-бога? Что в ней берет верх: благодарность, страх, благоговение, усиленная сексуальность – далилово торжество женской силы?

О том, способен ли был сам Сталин любить, по отношению к кому и в каких формах его любовь проявлялась, не писал, кажется, никто. Только дочь вспоминала: «…его ласку, его любовь и нежность ко мне в детстве я никогда не забуду. Он мало с кем был так нежен, как со мной, – должно быть, когда-то он очень любил маму. Еще любил и уважал свою мать»[351]351
  Аллилуева С. Двадцать писем к другу. М., 1990. С. 121.


[Закрыть]. И действительно, в его письмах к матери, второй жене и дочери проскальзывают известные человечные, любовные нотки. Разумеется, здесь речь идет не о трудноуловимом метафизическом или религиозном понятии «любви», а о любви мужской, одновременно и плотской, и отвлеченно-романтической, и спонтанно-душевной, и рационально обузданной. Но именно из этой любовной «смеси» и состоит немалая часть потаенной человеческой души.

Со времен семинаристской юности и до самой смерти было в Кобе что-то особо притягательное. Совершенно ясно, что женщины не искали в нем и не могли найти каких-либо особых физических или выдающихся интеллектуальных достоинств. Тем более в те времена, когда он скитался по тюрьмам и ссылкам или скрывался на нелегальных квартирах. Все его материальное благополучие многие предреволюционные годы заключалось в длиннополом демисезонном пальто, ярко-красном шарфе, по преданию, связанном еще матушкой Кеке, и фетровой шляпе. На некоторых сибирских фотографиях он предстает в этом «пижонском» и неуместном по климатическим условиям обличье. У него не было своего постоянного жилья, денег, профессии, будущего. Его интеллектуальный багаж был также незначителен. Покинув семинарию, он нигде больше не учился. Он практически не занимался и самообразованием, столь обычным для большинства революционеров, а тем более для ссыльных поселенцев. В ссылках он почти ничего не писал и не овладел никаким ремеслом, если не считать охоту и рыбалку. Так за что же, до появления в «большой» власти, женщины могли ценить этого странного человека? Похоже, именно за «странность», то есть за те особые, незримо излучаемые душевные свойства, которые ценятся всеми женщинами мира выше материальных, интеллектуальных или физических достоинств. Он был в их глазах бескорыстным «страдальцем», борцом и поэтому вызывал «со-чувствие». А сочувствование – самый верный и надежный путь к женскому сердцу и телу. Даже самая опытная и искушенная женщина, которую не прельстишь умом, остроумием или богатством, не всегда устоит перед гордым, притесняемым, нищим, смелым и пусть косноязычным, но страстным проповедником. Сочувствие, вызываемое не убогостью и беззащитностью, а страстностью и жертвенностью – перед такой «приманкой» не устоит и еще только созревающая женская душа. Она сама может выступить в качестве активной, роковой искусительницы, отвечающей на призыв. При этом «проповедь», ее суть и смысл вторичны, важен он, взывающий. Не обладай женщина способностью «со-чувствия», то есть способностью откликаться, сопереживать мужчине, история лишилась бы тысяч пламенных революционеров, не признанных в свое время гениев, великих полководцев. Да что там говорить – семья до тех пор семья, пока женщина сочувствует мужу как мать, даже если он старше ее на несколько десятков лет. Так что женское сочувствие – высший и незаменимый эликсир любви. При условии, что он, избранник, действительно испытывает нужду в этом эликсире.

Сам же Коба, как и миллионы других мужчин, ценил в женщине в первую очередь молодость, материнское, родовое, сексуальное. О чувствах предпочитал не говорить, – «это для баб…»[352]352
  Аллилуева С. Указ. соч. С.152.


[Закрыть].