Текст книги "Счастье первой тропы"
Автор книги: Борис Дубровин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
Сквозь ночь
Раньше срока демобилизовался Клим Зыков. По здоровью, объяснил он товарищам и не сообщил никаких подробностей.
А произошло вот что. Пограничная застава, где служил Клим, находилась в горах Памира. Как-то раз Клим шел с офицером по горной тропинке под предательски нависшими снежными глыбами. Вдруг снежный козырек рухнул, офицер покатился к пропасти. И в последнее мгновенье за ним наперерез его смерти прыгнул Клим. Он сумел удержать его за руку, когда тело офицера уже повисло над гудящей бездной. Видно, прирожденная зоркость и тренировки помогли Климу: он увидел во льду крохотную выемку, уперся в нее каблуком, молниеносно нащупал ледяной нарост, и жизнь офицера удержалась на этом наросте.
Клим вытащил офицера, сгоряча даже не заметив, что сильно ударился головой о лед. Первый раз он потерял сознание в тот же день. А потом уже из военного госпиталя его демобилизовали по состоянию здоровья.
В Шелехове он взял самую отстающую бригаду каменщиков. Недосыпал, вводил новшества, изобретал приспособления и вывел бригаду в передовые. Его выбрали членом штаба комсомольской стройки. И его зеленая фуражка замелькала среди сварщиков, монтажников, арматурщиков.
Он вместе с Григорием Ураловым – бессменным членом комсомольского комитета «Иркутскалюминстроя» – организовывал комсомольские бригады, борющиеся за звание бригад коммунистического труда. И первой бригадой коммунистического труда стала бригада Жени Царевой.
Осенью 1961 года Клим поступил в Иркутский политехнический институт.
«День сегодня знаменательный: приняли у строителей новую школу. Какая школа! И светло, и просторно, и уютно! И людей надо растить такими же, чтобы их души были светлыми и просторными.
Поздравляли нас от имени строителей Гриша, Женя, Клим.
Я сегодня приняла первый класс. Меня выбрали секретарем учительской комсомольской организации. Свободного времени совсем нет. Ведь я еще поступила в педагогический институт, на заочное отделение. Но зато как интересно жить!
Недавно в тресте была комсомольская конференция. Хотя школа не относится к тресту, но я еще чувствую себя крепко связанной со стройкой. И строители– над нами шефы.
На конференции секретарь райкома Зиновий Затуренко перебивал говоривших, особенно когда его критиковали, обрывал на полуслове. Но выступал он красиво. Говорил ярко, образно. Между прочим, похвалил нашу школу.
Я попросила слова и сказала, что Зиновий один раз заглядывал в нашу школу и дальше кабинета директора не ходил, да и у директора побыл минуты три. Как же он может делать выводы, что школа наша хорошая?
Женя Царева меня предупредила:
– Ну держись, этого Зиновий тебе не простит.
И правда. Скоро нагрянула к нам комиссия из райкома. Приехали выявлять... недостатки. Да не нашли. Мы проводили собрания, беседы о Чайковском, о живописи, о том, как накрывать стол, как встречать гостей. С учащимися выходили на воскресники, на уборку картофеля. Наши старшеклассники разбили пришкольный участок, сажали деревья, концерты давали, первое место взяли на смотре художественной самодеятельности.
Говорят, когда доложили Зиновию, он вспыхнул:
– Я вас послал выявить недостатки. Разобраться хотя бы в тех, которые они сами видят! А вы мне что говорите? Задачи не поняли! У них с отчетами не все в порядке и с членскими взносами. Задолженность!
В этом он был прав. И я в несколько ночей одолела гору, по-моему, не очень нужных отчетов. И со взносами теперь – порядок.
На районной конференции в Иркутске Зиновий ко мне подошел, попросил выступить.
Я коротко рассказала о наших школьных делах. Потом покритиковала райком за пристрастие к показухе: раза два Зиновий заставлял меня назвать в отчете как проведенные мероприятия, которые мы готовили, но провести не сумели.
Затуренко в заключительном слове обвинил меня в демагогии, пустой болтовне.
Я пришла домой сама не своя».
Григорий думал о Затуренко: «Не все понимают, что он не на месте. Ярко, горячо и, главное, выгодно для себя выступить он умеет. Показать себя – на это у него прямо талант. И не все разбираются, что под его горячностью нет ни грамма интереса к делу. Своя карьера его интересует, а не стройка. Зарвался секретарь райкома. Старыми методами пользуется: шум, показуха, очковтирательство. А конкретной помощи нет, трудности на стройке его не интересуют. Вникать в трудности – это значит признавать их, а ему нужны победные рапорты, блестящие сводки, гладкие цифры. Поганая болезнь – карьеризм. И ее, как всякую болезнь, чем раньше начнешь лечить, тем лучше. Сейчас в роли врачей выступили и шелеховцы, и молодежная областная газета, и даже «Восточно-Сибирская правда». Чем все это кончится?»
Дела райкома отвлекали Григория от невеселых мыслей об Ирине. Вчера ночью он говорил с ней по телефону. Звал, умолял, требовал.
Слышимость была отличная.
– Место службы тебе, Гриша, в Куйбышеве приготовлено! Будем вместе, и родные с нами. Я же не могу больную маму сейчас везти или оставить ее с больным отцом.
Он в отчаянии опустил трубку. Сразу же схватил ее снова, но их уже разъединили.
Клим сказал Григорию, что женится на Элле. В комитете комсомола об этом готовящемся торжественном событии знали уже давно и втайне от Клима приняли кое-какие меры.
– А свадьба когда? – спросил Клима Григорий. – Решил зажать свадьбу? А? Не выйдет! Общественность не потерпит!
– Дмитрий! – позвал Григорий.
Из-за угла строящегося дома с безразличным видом вышел Дмитрий, глянул мимо Клима.
– Меня звали?
– У тебя в кармане пиджака ничего не застряло?
– Сейчас проверим! – Дмитрий извлек конверт, подал Климу.
Клим осторожно распечатал конверт. Вынул плотный бумажный прямоугольник, перевернул.
В изящной рамочке фотография Клима и Эллы. Их соседство на карточке являлось результатом монтажного гения Григория. Под рамкой печатные буквы:
«Уважаемый товарищ!
Клим Зыков и Элла Лускова
и свадебный совет
приглашают Вас
в клуб «Строитель»
на комсомольскую свадьбу».
– Вы что? – произнес огорошенный Клим. – Да она и не комсомолка, – и густо покраснел. – Бросьте!
– Нет! Это вы, товарищ Зыков, бросьте. Чтобы женился наш член штаба комсомольской стройки, а мы такой случай ушами прохлопали! Будет вам комсомольская свадьба!
Комсомольская свадьба
Наступил день свадьбы.
Голубая «Волга», увитая лентами, двигалась впереди. В «Волге» восседали шафера.
За автомашиной, кося выпуклыми глазами, ступала тройка лошадей. Разноцветные ленты в гривах, ленты на дугах и даже на резиновых колесах.
В коляске совершенно смущенные всем происходящим жених, невеста и их друзья.
Из клуба уже выплескивались звуки духового оркестра, лилась светлая грусть аккордеона, ее захлестывала хмельная удаль баяна. Кружились танцующие.
В столовой суетились официантки: за счет треста столы накрыли на сто двадцать человек. Свадьба была задумана с помпой.
И едва гости заняли свои места, как чей-то нетерпеливый голос горячо потребовал:
– Горько!
Поднялся директор завода железобетонных изделий Дворин, постучал карандашом по бутылке:
– Рано еще! – оказал он так, словно давал своим подчиненным очередное указание. Сказал и смутился. И сел.
Поднялся парторг строительства Иван Иванович Хоров.
– Я названый отец невесты, – взволнованно начал он, – ведь отец ее погиб на фронте. Мать расстреляна гитлеровцами. Дорогая девочка, – голос его стал глухим, – отец не увидел тебя взрослой. Не увидела мать. Но за твое счастье сложили они головы. Я горжусь, что стал твоим названым отцом. – И Хоров поцеловал Эллу.
– А я посаженый отец Клима, – начал Дворин, поднявшись.
И пошел расписывать, какой отличный работник Клим.
Молодые сидели кумачовые от смущения.
– Горько! – грянуло из зала. – Горько!
Но Дворин опять постучал по бутылке.
– Попрошу внимания! Есть вопрос: куда складывать подарки?
– Да, куда? – воскликнул Юра Кудрявцев.
– Кто ответит? – в наступившей тишине спросил Дворин. – Может, товарищ Хоров ответит?
Парторг с подчеркнутой медлительностью достал из кармана маленькую коробочку и передал ее Дворину. Тот, весело усмехнувшись, так, что брови его разлетелись в разные стороны, а глаза озорно вспыхнули, сказал;
– Мала коробочка, а уместится в ней и приданое жениха, и приданое невесты, и подарки друзей, и подарки нашей Всесоюзной комсомольской ударной стройки. И еще доживем мы до того, чтобы все молодожены у нас такую коробочку получали. В этой коробочке ключи от новой вашей квартиры.
Все встали. Оркестр заиграл туш, и Дворин закричал молодо и задорно:
– Горько!
– Как здорово: из клуба, который мы построили сами, пойдем на стадион, который тоже сделан своими руками! – восторженно сказала Люда.
– На стадион! На стадион! – закричали все.
...Они подошли к стадиону, где высился черный конус. Подошли поближе.
В руках Григория вспыхнула зажигалка. Он погасил ее и передал Климу:
– У тебя рука счастливая. Зажигай.
– Что?
– Сперва зажигалку.
Затрепетала красная точка огня, листок пламени разрезал тьму, осветил угол еловой ветви.
– Иллюминация в вашу честь, – сказал Григорий. – Чтобы и ваше счастье было таким светлым и сверкающим. Ну, друг!
Клим поднес листок пламени к зеленой ветке, и елка, пахнущая хвоей и соляркой, стала мгновенно обрастать огненными листьями. Вот уже вся многометровая елка осветила ночь.
– Факелы! Факелы! Факелы! – раздавал Дмитрий палки, к которым были прибиты банки с паклей, смоченной нефтью.
Огни факелов долго колебались в ночи.
Мечты, мечты...
«Прошел месяц со дня свадьбы Эллы и Клима. Я давно не видела Эллы. Сегодня решила сходить посмотреть, как они живут.
Подошла к их дому и подумала: а ведь на этом месте мы не так давно грибы собирали.
Поднялась на четвертый этаж. Остановилась перед дверью. Нажала звонок. Смотрю, на двери вспыхивает стеклянный прямоугольник, и сквозь матовое заалевшее стекло проступает надпись: «Входите!» И дверь сама открывается.
Удивилась, вхожу.
Сама загорается небольшая лампочка в передней. За ней – верхняя большая.
– Раздевайся, заходи, Люда! – слышу из комнаты.
Сняла плащ, повесила на крючок, вхожу. За моей спиной сама гаснет лампочка.
– Добрый вечер! – говорю. – А где Элла?
– Ушла в магазин. Садись, рад тебя видеть.
– Что это у тебя за приспособления?
– Ты же знаешь, я лентяй. Ну вот и сделал все так, чтобы меньше двигаться после работы.
– Ну и что же лентяй придумал еще?
– А вот, Люда, гляди. Это пульт управления: включение люстры и бра над диваном. Сидя у пульта, можно зажечь и свет в передней. Включается и телевизор, и приемник, и будильник.
Клим нарочито небрежно, явно играя, потянулся к тумбочке под приемником:
– Если на диване лежу, а кто-то звонит, могу нажать кнопку, и замок откроется. Можно нажать кнопку с кухни и с кровати в спальне, и входная дверь откроется. Есть и еще одна кнопка, секретная: могу открывать дверь в квартиру без ключа. Не веришь? Ну, пойдем, посмотришь.
Он подошел к двери, открыл ее, вышел и захлопнул. Я осталась в передней. Прислушалась.
– Люда, внимание!
И дверь сама открылась, сама вспыхнула маленькая лампочка.
– Выйдем вдвоем, – говорю.
Клим вышел вслед за мной из квартиры, захлопнул входную дверь.
– Внимание! – несколько картинно предупредил он. Подошел к входной двери, нажал кнопку звонка. Вспыхнула надпись: «Никого нет. Зря не звоните».
– А теперь, – улыбнулся Клим. Сделал шаг, и дверь покорно отворилась.
Мы вошли.
Он рассказал еще, что у него есть отводная телефонная трубка и он ночью может разговаривать, не выходя к телефону в коридор. И еще всякие другие приспособления.
Когда я пришла в себя после этого технического шока, он предложил мне чаю. Эллы все не было. Я поблагодарила Клима и ушла».
Сергей страстно хотел исцеления, и не верил в него, и поэтому сторонился врачей. В Шелехове сооружался целый больничный комплекс: около парка три здания – четырехэтажная поликлиника, инфекционное отделение и стационар. Они светились такой белизной, что, когда Сергей к ним приближался, ему казалось, будто навстречу ему встают три врача.
Сергей раздобыл книжку о китайской дыхательной гимнастике, достал брошюру о йогах и пытался самовнушением и самовоспитанием вылечить свой тяжкий недуг. Врачам он уже несколько лет не показывался.
День отличался ото дня и тем, что на несколько секунд быстрее проходил свои пути-дороги Сергей, и тем, что каждый день подрастали и больничный комплекс, и школы, и промышленная база. И цехи и целые предприятия уже выпускали столярные изделия, железобетонные конструкции. Ремонтировались экскаваторы, бульдозеры, краны. Самосвалы, бортовые машины, машины для перевозки длинномерных строительных конструкций – «МАЗы» – всего четыреста машин принял гараж.
Ревели моторы, машины въезжали сюда так запросто, так привычно, точно все это было здесь еще сто лет назад! И кислородная станция и организации, ведущие монтаж технологического оборудования, электрооборудования, вентиляции, сантехники, отопления... В основном еще в 1959 году большая промышленная база была закончена. Это были работы-бои, разведочные бои перед главной битвой! Потому что главной битвой было сооружение самого завода.
Порою, когда Сергей смотрел на все эти «предмостные укрепления», они казались ему книгами. Томами еще неполного собрания сочинений. Автором была жизнь.
Эти дома, эти цехи – все это эпос, оправленный в камень и в бетон. Сергей стремился прочитать хоть несколько страничек этого эпоса. Каждое предприятие, каждый дом, каждая комната, каждый человек таили в себе так много.
«Иринка! Пришла зима суровая. Как ты там? Как твоя последняя зимняя сессия?
Помнишь, я тебе писал о монтаже электролизного цеха. Работаем по последнему слову техники. Но самое главное: наша гордость – предварительно напряженные фермы. Пролетом в двадцать семь метров! Они перекрывают весь цех. И разработаны по новой технологии, родившейся в Шелехове под руководством Жаркова.
Эти легкие ажурные фермы красивы! Но красота идет об руку с их прочностью и экономичностью: несущая способность крыши с этими фермами та же, а зато металла идет на них в два раза меньше обычного. А ведь в каждом цехе по сто ферм!
В Москве на ВДНХ эта работа отмечена золотой медалью.
Я так мало и только урывками пишу тебе о стройке. Я обо всем просто не успеваю сообщать. Тут каждый день – целая поэма! И где мне, простому смертному, запечатлеть все это!
Большой-большой привет родным.
Обнимаю тебя и нежно целую. Твой Григорий».
Встреча в школе
В актовом зале школы было тесно. Сегодня – особый день: должен был прийти комсорг стройки Юра Кудрявцев и любимец ребят Виктор Витальевич Жарков.
Юрий и Виктор Витальевич пришли за три минуты до назначенного времени. Школьники встретили их веселым шумом и аплодисментами.
– Ребята, – поднявшись на сцену, сказал Виктор Витальевич. – Передаю вам привет от имени строителей.
Ребята шумно захлопали.
– Вы ждете, что я вам буду рассказывать о строительстве?
– Да! – ответили школьники хором.
– А вот пусть кто-нибудь из вас выйдет и расскажет об этом. Ведь многое здесь строить предстоит еще и вам.
Ребята озадаченно замолчали. Потом стали шушукаться.
Люда посмотрела на Колю Колова, сидевшего в первом ряду. Он покраснел и решительно поднял руку.
– Иди сюда, – позвал его Виктор Витальевич, – иди.
– Иди, Коля, – подбодрил Юра.
Коля вышел на сцену, взял мелок, повернулся к большой доске.
– Я еще с детства помню, как здесь костры жгли, чтобы землю прогреть, и копали ее лопатами.
– Врешь! – пискнули из зала. – Всегда механизмы были.
– Вру? – обиделся Коля и отыскал глазами малыша. – Эх ты, я, если хочешь знать, даже палатки видел!
Десятки глаз с завистью смотрели на счастливца. А он продолжал:
– Ведь я там бывал. Так одним краном и строили сначала. Ярусами. Наращивали. Методом наращивания, – солидно поправился он. – Кран был на гусеничном ходу, ну, вроде танка, и подавал конструкции. Конструкции сборные, – рука Коли довольно твердо нарисовала контуры алюминиевого завода.
Коля рисовал так, что цех в его изображении напоминал крыло самолета. Он нарисовал параллельно ему еще одно крыло:
– Два цеха построены. Расстояние между ними сорок метров, а труба в сто двадцать метров высоты.
Теперь он нарисовал и трубу и дым над ней. Труба вышла тонкой, точно шест, устанавливаемый на аэродромах.
– На глубине в пять метров идет подземное хозяйство, сложнейшее...
– Воздуховоды, – подсказали из зала. – Их два километра, таких каналов подземных, в одном только цехе.
Коля оторвался от рисунка и обернулся к подсказчику:
– Кто рассказывает? Я. Мы не на уроке. Что ты мне подсказываешь? Подскажи мне еще, что в каждом из четырех цехов по четыре мостовых крана грузоподъемностью в десять тонн. Или, что в цехе два фронта электролизных ванн, по сорок одной в каждом фронте.
Коля явно щеголял техническими терминами. И переборщил. Особенно когда он начал рассказывать об изобретении инженера Жаркова – о фермах с предварительным напряжением.
Коля не знал, как Жарков вводил это изобретение наперекор неверию, ставя на карту свое имя, свое будущее инженера, рискуя всем. Но он не зря был инженером-коммунистом, не зря так любил живопись, архитектуру, ваяние. Они научили его мыслить крылато, быть смелым в отстаивании своей мечты. Воля человека – в том, чтобы мечту свою овеществить, чтобы не отступить от намеченного пути, чтобы твердо идти к своей цели. До конца.
– А еще, – довольно непоследовательно сказал Коля, отложив мел и тряпкой вытирая руки, – еще есть бытовки: алюминщики приходят на работу и входят в эту трехэтажную бытовку. Снимают чистую одежду, наряжаются в спецовки– и на смену. А после смены – в душ.
– А чего ты забыл про сжатый воздух? – выскочил опять тот же голос.
– Да это все знают, – небрежно обронил Коля. – Давно известно, что спецодежду там чистят сжатым воздухом в этом, как его, в фатории.
После Коли Юра Кудрявцев увлекательно поведал о сегодняшних делах комсомольцев, а Виктор Витальевич рассказал о закладке цеха анодной массы, которая вырабатывается немногими предприятиями нашей страны, о том, что в ближайшие два-три года пустят новые электролизные цехи.
– Вы так все и построите, а нам что? – испуганно выкрикнул кто-то.
– Всем хватит. Тут есть где развернуться. В городе-то сейчас тысяч двадцать пять населения, а будет в четыре раза больше. Значит, и стройка будет продолжаться. Да и Сибирь велика.
– А правда, что новые два цеха будут больше и что они будут двухэтажные? – спросила веснушчатая девочка. Она обратилась к Коле.
– Вот недоверчивая! Виктор Витальевич, – Коля встал и протянул руку, – Виктор Витальевич, я же ей не только говорил, но и рисовал, что будут цехи в длину более пятисот метров, что на высоте четырех метров от земли будут установлены ванны электролизные. Как на волгоградском заводе. Что это вы там побывали, в Волгограде, и их опыт переносите в Шелехов. Эх, – он опять обернулся к девочке, – а еще с веснушками!
– Ну и дурак! Веснушки мои здесь ни при чем, – и она показала ему длинный розовый язык.
Песнь труда
«Как время летит! Начался 1962 год. Что такое время – никто толком не знает. Его не чувствуешь, если жизнь заполнена. Оно становится тяжестью, бременем, мукой, когда человек не занят чем-то интересным.
Недавно отшумел праздник Русской зимы. На стадионе тройки лихих лошадей, запряженные в старинные, точно из сказки выкатившиеся сани. Дед Мороз с пушистой бородой. Елка огромная. Танцы вокруг нее. Буфеты, уставленные шампанским. И бутылка шампанского на шесте неподалеку от елки.
Клим сбрасывает валенки, лезет по шесту, добирается до бутылки, достает ее. Вылетает пробка.
Мчатся тройки. Валяемся в снегу. Смех, шутки.
А вечером в моей волшебной шкатулке появились новые гости. Точно определить я, конечно, не могу. Но, может быть, это горный хрусталь и янтарь.
Я долго рассматривала хрусталь. Он при электрическом свете играет, искрится. А янтарь как сгусток солнца: тронешь, а он теплый, будто сохранил тепло тысячелетий или тепло чьих-то далеких рук. Беру янтарь, потираю его о щеку и впитываю капли чужого и родного солнца.
А когда Элла держала эти два камня, ее лицо светилось нежностью. И Элла тогда была особенно хороша, я такой никогда ее не видела.
– Кто-то думает обо мне, – сказала она. – Прости меня за красивые слова, о моей душе думает. Вот хрусталь, такой светлый. – как мне хочется такой же ясности, а у меня на душе сейчас что-то смутно. Мысли какие-то неожиданные. Может, оттого, что я ребенка жду?
Да, трудно сейчас Элле. Но она молодец: и работает хорошо и в школу вечернюю учиться поступила».
Григорий подошел к Жаркову, окруженному корреспондентами западногерманских газет. Они слушали рассказ Виктора Витальевича о строительстве. Он говорил:
– Это биофильтры, сквозь которые проходит проталкиваемая насосами вода, минует систему баков, хлорируется и поступает в Шелехов.
Пока переводчик переводил, Жарков думал: «Вот этот с прокуренной трубкой, как он строчит в блокноте! Разве то, что я говорю, интересно западногерманскому читателю?»
Немец, попыхивая трубкой, одобрительно кивая переводчику, писал в блокнот: «В инженере Жаркове и в этом Уралове есть собранность, сила, целеустремленность. То, что так ценится и у нас и чего нам так часто не хватает».
Пожав руки Жаркову и Уралову, корреспонденты закончили разговор о строительстве, так и не разобравшись, какая, собственно, разница между стройками, которые они видели раньше, и этой – ударной? В чем она? В их блокнотах появилось описание чудесно расположенного Шелехова, окаймленного лесистыми возвышенностями, они точно описали и как одеты и как выглядят строители, но поняли они мало. Они не могли, да и не хотели постичь главного – мечты, увлекающей шелеховцев.
– А это что за человек? – спросил немец с трубкой, увидев Сергея. – Разве таким тоже дают комсомольские путевки?
– Он приехал сюда по собственному желанию. Но мы, – сказал Григорий, – мы считаем, что и он приехал по комсомольской путевке.
Корреспондент пожал плечами, задымил гуще. А его сосед спросил:
– Это от рождения?
– Нет, – Жарков поколебался. – Это его еще ребенком контузило. В 1941 году. Бомбу сбросили около их дома на второй день войны.
– У моего брата младшего осталась глухота на всю жизнь, когда бомбили Гамбург... Будь она проклята, война! – неожиданно горячо воскликнул один из корреспондентов.
«Меня приняли! Теперь я, Людмила Сенцова, – кандидат в члены КПСС! Даже не верится. Как хорошо жить на свете! Мне двадцать два года Занятия в институте идут хорошо. Довольна я и моими ребятишками в школе.
Предложили мне работать в Иркутске в райкоме комсомола. И оклад больше, и должность почетная, и институт рядом. Но разве я Шелехов оставлю? Да ни за что! Я его строила, я с ним вместе выросла!
И комсомольцы наши – молодцы, интересно работают. В бригадах по совету Юры созданы комсомольские группы, налажено соцсоревнование. Победителям вручаем вымпел. Работает совет бригадиров. Всего сейчас шестнадцать комсомольско-молодежных бригад. Созданная комсомольцами комиссия будет подводить итоги соревнования не раз в три месяца, как раньше, а раз в пятнадцать дней.
Мачту поставили около треста. На нее будет поднимать флаг та бригада, которая завоюет первое место».
