Текст книги "Звездолет возвращается на Землю (сборник)"

Автор книги: Борис Лавренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Борис Лавренко
ЗВЕЗДОЛЕТ ВОЗВРАЩАЕТСЯ НА ЗЕМЛЮ
Научно-фантастические произведения

Звездолет возвращается на Землю
Повесть

Срочный вызов

Ничто в этот день не предвещало чрезвычайных событий. Как всегда в предпраздничные дни, рано замерла деловая жизнь. Зато на улицах бурлило – все спешили за город навстречу веселому празднику: Дню лета.

Олег и Жеррар несколько задержались, и теперь проскочить вперед – нечего было и думать. Аэроавто всех систем, всех окрасок – от одноместных легких глейдеров до гигантских аэробусов – шли густо, вплотную, насколько позволяли автоматы безопасности. Пришлось подчиниться воле общего потока, и Олег включил авторулевого.

Жеррар повернул голову с жестким, тронутым сединой ежиком. На его худощавом, добродушном лице появилась сочувственная улыбка.

– Что делать! Когда все торопятся – многие опаздывают. Ты не расстраивайся. У тебя еще все впереди. Сегодня что за разлука? До утра! Сними куртку. Денек-то какой! Ты только посмотри! – Жеррар дружески положил руку на плечо молодого спутника. – Наши старики большими умниками были. Втиснули между двумя летними месяцами день и нарекли его «Днем лета». Здорово! Для календаря хорошо, и людям приятно…

Им надо было попасть в поселок космонавтов, и сразу же за городской аркой Олег взялся за руль. Осторожно лавируя, вывел машину к обочине и свернул к съезду. Глейдер, шипя тормозами, скользнул по наклонной дуге съезда вниз, под путепровод.

Жеррар оглянулся на автостраду. По ее широкому полотну сплошным потоком неслись машины. Вырвавшись из городских теснин на простор магистрали, они все ускоряли и ускоряли свой бег-полет. Люди торопились на лесные поляны, в рощи, к рекам и озерам. Спешили к милым сердцу уголкам, чтобы с первыми звездами зажечь костры праздничной ночи в канун Дня лета – безмятежного праздника Человека и Природы.

А неожиданное уже было рядом…

«…Дорогой! Я не дождалась тебя, не сердись. Очень захотелось повидать нашего крошку. Подумать, два дня не видела его!

Знаю, в этом чудесном саду-интернате ему хорошо, но я, глупая, страшно скучаю. Оттуда уеду на дежурство, а утром заберу его и нагрянем к тебе. Надеюсь, к нашему приезду будет улов, и мы закатим пир.

Желаю веселого праздника!

Жди нас. Целую».

Олег с улыбкой слушал голос жены. Все такая же по-девичьи увлекающаяся, беспокойная. В информаторе щелкнуло – запись кончилась.

Наскоро собравшись, Олег подошел к видеофону. Мысленно назвал номер. Прозвучал мелодичный звонок. В полусфере экрана в голубовато-зеленом сиянии появилось объемное изображение молодой женщины.

– Здравствуй, Елена!

Женщина приветливо кивнула головой и спросила:

– Что случилось?

– Хочу знать, какая завтра погода?

– На Марсе, в районе Большой станции? В экваториальной части Венеры?

– Что ты… Значительно ближе, скажем, в районе Жемчужного…

– А! Неугомонный рыболов! – рассмеялась женщина. – Завтра ведь День лета. И скорее реки потекут вспять, чем Служба погоды потерпит появление в недозволенном месте хотя бы крохотного облачка. Так что – ясное солнце, ноль ветра и никаких осадков.

Через четверть часа Олег был на летной площадке. Несколько минут ожидания у стартовой линии, и… вспыхнул зеленый глаз автодиспетчера, а под ним номер. Его машина! Олег включил двигатель.

Набрав высоту, он развернул «Стрекозу» и отдался радостному ощущению полета.

Олег любил полеты на «Стрекозе» – безотказном, спортивном электролете. За спиной тихо жужжит мотор и шумят такие же, как у живой стрекозы, прозрачные и длинные крылья. Машина, сверкая в алых лучах заходящего солнца, несется вперед. Но вести «Стрекозу» все же дело нелегкое – требуется и ловкость, и сила. Олег немного устал, когда, наконец, на фоне пламенеющего неба затемнела гребенка леса и засверкали огни базы.

Он опустился ниже. Навстречу понеслось кудрявое зеленье, острые вершины лесных великанов. Внезапно деревья расступились, и в темно-зеленой оправе блеснула широкая вода. Жемчужное! На противоположной стороне озера, высоко над лесом, поднималась башня, увенчанная круглой площадкой. Там приветливо мигали посадочные огоньки. Внизу белели здания, светились их окна. Давным-давно какой-то остряк назвал это сооружение «залеталовкой», и оно прижилось.

Сложив крылья «Стрекозы», Олег повел ее круто вниз, к центру посадочного круга.

На базе было шумно и весело. То и дело, приветствуя друг друга, встречались знакомые. Нагрузившись всем необходимым, Олег поспешил к выходу. На какую-то долю секунды задержал руку на пластине регистратора. Теперь, где бы он ни затерялся – в лесной глухомани, в буйных зарослях камыша или бесчисленных протоках озер, – его всегда разыщут. Без этого никто не покидал пределов базы.

Светало. Олег затушил костер и спустился к берегу.

Над озером клубился жидкий туман, вокруг стояла удивительная тишина. Оттолкнув от берега шаткую лодочку, Олег взялся за весло. Он плыл вдоль стены камыша, и с каждым взмахом весла ощущение безмятежного спокойствия, радости все полнее охватывало его. Там, где открывался широкий плес, лодочка приткнулась к островку из листьев кувшинок и лилий. Через несколько секунд легкий поплавок лег рядом с сонной закрытой лилией. Через какое-то мгновение он крутнулся, стал вертикально и исчез. С похолодевшим сердцем Олег подсек. Вода забурлила, и, переливаясь золотом чешуи, тяжело вывернулась красноперка. Секунду рыба, чуть-чуть шевеля плавниками, покорно тянулась за поплавком, затем рванулась в сторону, натягивая до звона леску…

Сначала Олегу показалось, что кто-то из соседей-рыбаков окликнул его. Он недовольно огляделся. Что за чудак?..

«Олег Донцов! Олег Донцов! – на этот раз громко и явственно прозвучало, казалось, прямо над ним. – Вас срочно вызывают в институт. Вас срочно вызывают…»

Олег взглянул на диск наручной рации. Он светился. Прошло полминуты, и снова раздалось:

«Олег Донцов… Вас срочно…»

Он торопливо греб к берегу, а через каждые полминуты, вселяя все большую тревогу, звучали слова экстренного вызова.

Бессонная ночь

Было за полночь. А сон, спасительный сон не шел. Недовольный собой, хмурый Георгий Павлович сидел в кресле. В слабо освещенном настольной лампой кабинете царил, на взгляд постороннего, невероятный хаос, а по мнению хозяина – высший творческий порядок. На столах, стульях, даже на полу лежали папки с рукописями, рулоны чертежей и книги. Книг было много – они были повсюду. На стеллажах, рядом с позолотой корешков поблескивали металлом и цветной пластмассой модели ракет и всевозможных механизмов. Под потолком, на том месте, где обычно находится люстра, висело чучело какой-то чудовищно безобразной птицы, отбрасывающей фантастическую тень на огромную, во всю стену, звездную карту.

Сборник документов эпохи Великого Октября лежал на коленях нераскрытый. Георгий Павлович Гордеев – выдающийся астронавт, руководитель внешнего отдела Института космоса, был в то же время крупнейшим историком. И трудно сказать, в каком из этих двух так отдаленных друг от друга занятий был смысл его жизни.

Прошло около десяти лет, как по узкому трапу он сошел с космического корабля. Навсегда… А кажется, только вчера сидел в рубке и протягивал руку к кнопке с короткой, но полной огромного смысла надписью: «Старт». Всякое бывало. Дорогой ценой приходилось вырывать у Вселенной ее тайны. И в достигнутом – немалая доля его усилий, его труда. В звездном флоте до сих пор бытует название «Гордеевская эскадра». Попасть в эту эскадру молодому астронавту насколько почетно, настолько и трудно. «Гордеевцам» поручались самые ответственные, самые сложные задания. Они были первыми!

Сегодня он не будет гнать от себя воспоминания. Пусть тени былого входят и садятся рядом. Сегодня они имеют на это полное право. Но тому темному, тоскливому, что все чаще и чаще наваливается на него вечерами, нет места. Слишком вы, мадам старость, торопитесь предъявлять свои права!

Он поднялся с кресла, подобрал упавший томик и, ссутулясь, зашагал по кабинету. Внезапно остановился перед зеркалом и заглянул в его прозрачную глубину. Оттуда, горбясь, склонив набок голову с роскошной копной седых волос, пытливо всматривался в Гордеева высокий человек с умным и усталым лицом.

Гордеев провел рукой по бородке, обрамляющей его сухощавое лицо.

– Вы желаете что-то сказать! – спросил он свое изображение. – Понимаю… Нечего винить высокую ионизацию атмосферы, якобы дурно влияющую на настроение. Вы правы, друг мой. Дело не в высокой ионизации, а в том, – он взглянул на часы, – что через три минуты вы разменяете десятый десяток.

Десятый…

Тот, в зеркале, согласно наклонил голову.

Зашуршал механизм часов, и дважды прозвучал гонг.

– Два?! Вот вы и родились, уважаемый!

Гордеев и его двойник в зеркале церемонно поклонились друг другу.

Но тоскливое чувство, поселившееся где-то возле сердца, не уходило. Нет, сегодня ему в одиночестве не справиться!

Георгий Павлович прошел в коридор, снял с вешалки легкий плащ и открыл дверь на улицу…

В удивительной и неправдоподобной тишине пустынных улиц гулко звучали шаги. Незаметно для себя Гордеев вышел на площадь Человека. Куда теперь? Поднял голову и удивленно взметнул косматые брови.

По ту сторону площади, вспоров темноту неба, поднимался обелиск. Светлый, чистый, рвущийся ввысь, он звал, неудержимо влек к себе. И седой человек подчинился этому зову…

Георгий Павлович пересек, казалось, бесконечную площадь и остановился перед обелиском. Среди цветников покоился гигантский куб из неизвестного Гордееву легкого материала. В него врезалась светлая лестница, и шагать по ней было только бронзовому великану, что стоял на ее верхних ступенях. Дорогу вверх, к лучу-обелиску, преграждала мрачная глыба гранита. Она была уже наполовину разбита, расколота, а великан вновь заносил кайло для удара. Казалось, бронзовый человек вот-вот смахнет с лица росинки пота, двинет мускулами, и разнесется вокруг громовое эхо ударов.

На грани куба горели слова:

Вам, открывшим путь к коммунизму.

Вам, первым его строителям,

Вашему мужеству, Вашему труду.

Таял холодный ком у сердца, уходила гнетущая тяжесть.

Что ж, старость пугает его бессонницей, а он не примет этот удар! Он будет трудиться!

Гордеев взглянул на наручные часы-радиостанцию, припоминая вызов такси.

Вахта на «Утренней звезде»

Припав к прохладному и упругому пластику, Мара всматривалась вниз. Темно, только полыхают зарева огней городов. Вздохнув, она выпрямилась и подошла к столику, привычно скользнула взглядом по приборам. Все в порядке.

«Утренняя звезда». Никто иначе и не называл эту лабораторию на суточном спутнике СПУ-124, висевшем строго над Институтом космоса. С «Утренней звезды» непрерывно велось наблюдение за далеко еще не прирученным космосом, за процессами в верхних слоях атмосферы, вызываемыми вторжением солнечного газа и космических излучений. Наблюдения вели приборы, а за ними не менее пристально и неотрывно наблюдали дежурные инженеры.

Запищал хронометр следящего механизма. Пора приступать к очередному обходу. Мара раскрыла вахтенный журнал и включила контрольные приборы. Невысокая, стройная, с тонкой талией, она уверенно скользила среди них. Если бы не замысловатая прическа, можно было подумать, что это мальчишка-подросток в ладно скроенном комбинезоне.

В СПУ-124 было тесно. Наряду со стационарными приборами здесь то и дело появлялись временные. Они испытывались и проверялись. Некоторые оставались тут же, но большинство, пройдя проверку и настройку, перекочевывало на другие спутники, космические корабли и планетные обсерватории. Несмотря на полную автоматику, инструкция требовала от дежурного личного контроля за всеми приборами. Руководитель аналитического отдела шумный великан Азаров любил повторять: «Мы должны видеть каждую пылинку и слышать шепот звезд на расстоянии, по крайней мере, в пять парсеков. Это, конечно, дело автоматов, но соображать должны мы. Так что смотрите в оба и разумейте, что к чему».

Закончив обход, Мара захлопнула журнал и задумалась. Где сейчас Олег? Спит? Коротает ночь на берегу у костра или уже пробирается на лодке к заветному месту?

Не в пример некоторым своим приятельницам по лаборатории Мара любила эти ночные дежурства, но сегодня ей все же хотелось быть там, внизу. Убаюкать бы сынишку и, припав к плечу Олега, смотреть, как догорает костер, как плывет над землей такая ясная и такая короткая ночь. Плывет, щедро рассыпая свои чары. Три года назад вот в такую же ночь на лесной поляне, где юноши и девушки соревновались в ловкости, она впервые встретила Олега…

В размеренное и привычное пение приборов ворвался резкий посторонний звук. Мара вздрогнула от неожиданности. Сигналили с Земли. Запрашивали разрешение на подъем. Недоумевая, кто и зачем в такое время хочет попасть на «Утреннюю звезду», Мара посмотрела на приборы и дала разрешение.

Она видела, как далеко-далеко внизу сначала появились крохотные цветные огни «Паучка». Сверхскоростной подъемник, зажав направляющий трос в длинных членистых щупальцах, несся вверх со скоростью самолета. Вот совсем рядом сверкнули его бортовые огни, и он вскочил в ворота шлюзовой камеры.

– Здравствуйте, здравствуйте, инженер! – приветствовал Гордеев молодую женщину. – Можете не докладывать. Сам вижу, все в порядке. Так это вы, Мара, сегодня занимаете самый высокий пост на Земле? А я и не знал.

Мара уважала и любила Гордеева. С Олегом они нередко бывали у него, когда там по традиции собирались космонавты перед уходом в рейс или после возвращения из далекого странствования. За одним столом встречались убеленные сединами, меченные шрамами и ожогами ветераны, шумные перворейсники и совсем «зеленые», мечтающие об отличительных звездах покорителей Вселенной юнцы. Здесь радостно отмечали победы и искренне скорбели об утратах.

И сейчас Мара была рада появлению Гордеева. Ему совсем незачем извиняться за «вторжение». Она готова помочь – провести фотоспектральный анализ того, далекого созвездия.

– А знаете, Мара, – проговорил Гордеев, заполнив паспорт последней кассеты, – ведь мне только что стукнуло девяносто…

– Девяносто?!

Георгий Павлович взглянул на свою помощницу. Ее юное лицо выражало самые противоречивые чувства. Оно стало каким-то по-детски растерянным. Старик весело рассмеялся. Понятно, многовато, но он уверен, что Мара с Олегом свое стопятидесятилетие будут встречать со значительно высшим жизненным тонусом, чем сейчас у него. А когда-то и шестьдесят было много…

– Так я жду вас вечером. Олег разве не говорил? Если так, накажем: поскучает в самом дальнем углу… Вот и надейся на таких забывчивых помощников… – Георгий Павлович притворно разворчался.

Старый космонавт явно был в хорошем настроении. И Мара внезапно решилась.

– Георгий Павлович, почему вы всегда, всегда один?

Лицо Гордеева померкло. Ссутулясь больше обычного, он прошел к стене рубки. Восток полыхал, и отблеск надвигающегося дня отражался в глазах старика.

Мара готова была провалиться сквозь землю. Ох, это женское любопытство! Не зря во все времена, во все эпохи оно было мишенью для насмешек.

– Вы обратили внимание, – после, как показалось Маре, бесконечной паузы спросил Гордеев, – рассвет здесь совсем иной, чем там, внизу?

И сразу, не ожидая ответа смущенной женщины, заговорил:

– Почему один? Я понял вопрос, милая Мара. Кажется, вчера все это было… А ведь давным-давно! Да, странная штука человеческая память. Мне было немногим более двадцати, когда я встретил Лину. Она стала командиром «Ласточки». Этой первой маневровой космической лаборатории. Да, да… Вы не ошиблись. С большой автономностью.

Погожим апрельским днем «Ласточка» уходила в рейс. Солнце, голубое безмятежное небо, цветы, молодость и… расставание. По старинному обычаю мы накануне обручились. Простились на старте, с тем. чтобы после ее возвращения уже никогда не расставаться.

Вы знаете из истории – «Ласточка» не вернулась. – Гордеев прошел вдоль стенда, легонько провел рукой по приборам. – С тех пор я один. Не получилось по-иному…

Да, Мара знала. С детства знала историю «Ласточки» и ее командира Лины Одены. Вскоре после того, как космическая лаборатория вышла в заданный район, на Землю стала поступать странная информация – то, что зарегистрировали ее локаторы. Никто не мог понять, что за цветной хаос клубится на экранах, что за писк и визг в радиофоне. Решили – радиоэхо. Появилась даже версия, что «Ласточка» принимает передачу извне. Но откуда? Чью? Пока спорили и гадали, на «Ласточке» разобрались. Не радиосигналы из других миров это были. Нет. Космическая лаборатория принимала радиоэхо земного происхождения, но искаженное до неузнаваемости. Из глубин Вселенной с огромной скоростью надвигалось пылевидное облако. Оно отражало и коверкало передачу какой-то наземной радиостанции. Потом уже не так много потребовалось, чтобы определить, какая опасность грозит Земле. «Черная комета», – так назвали газетчики эту туманность, – пересекая солнечную систему, должна была задеть нашу планету. На Земле старались сделать все, чтобы устранить опасность. Но человечество еще не было единым, и слишком много времени было потрачено на выработку согласованных действий. Истребительные ракеты не вылетели вовремя. Они опаздывали на сорок девять часов. И это могло стать роковым для человечества.

Лина Одена, пользуясь правом командира, приказала подругам покинуть «Ласточку» на автоматической ракете, а сама повела корабль навстречу опасности. Потом… Потом, развив предельную скорость, бросила «Ласточку» на «Черную комету» и взорвала корабль… Истребительные ракеты довершили начатое ею дело.

Тогда-то появилась мысль о запуске постоянных дальних спутников. Мало ли какие сюрпризы таит космос, да и развитие космонавтики требовало надежных маяков на межпланетных трассах.

Мара уже не слушала Гордеева. Все это она знала. Перед глазами встала гибнущая в жарком пламени чудовищного взрыва «Ласточка», брызги металла, разметанное в стороны что-то темное, бесформенное, и сквозь все это – внимательное строгое лицо девушки. Мара хорошо помнила портрет на столе ученого… Как он может спокойно говорить о «Лайках», об этих исполнительных, но бездушных автоматах? Они исправно фиксируют все, что видят и слышат в мире звезд, но что они могут рассказать о человеке?.. Что? Вот перед нею их экраны.

Мара подняла голову и почувствовала, что ей не хватает воздуха: на экранах первого и третьего спутника в странном хороводе сплетались и плыли мутные оранжевые волны…

Послание из прошлого

Совет заседал в кабинете информации. Уже это было необычным. Досадуя, что опоздал, и стараясь не шуметь, Олег пробрался к свободному месту и осмотрелся.

Ничего похожего на официальное заседание. Но присутствуют почти все члены Совета – все, кто к этому времени находился на Земле.

За длинным узким столом для подбора таблиц сидели Азаров и главный астронавигатор Торнау. Оба крупные, кряжистые. По сравнению с ними склонившийся над столом всегда задумчивый и рассеянный астрофизик Чандр Камачо казался мальчишкой. Здесь же и Жеррар. Напротив экранов в креслах – худой маленький астрохимик Чепик и женщины: Эллен Суперина, не по годам стройная, с гордой осанкой и буйными рыжеватыми волосами – геолог, звездный штурман и врач и, совсем юная, тоненькая, с чуть вздернутым носиком умница Ольга Доценко – конструктор, самый молодой член Совета.

Чуть в стороне поблескивали очки Орликова – молодого, но уже лысеющего руководителя геокосмического отдела. Энергетик академик Бирзин, грузный, с остренькой бородкой, сидел рядом со смуглым худощавым и застенчивым Морисом Дембе – чародеем радиоэлектроники.

Председатель Совета Жубин, коренастый, подвижный, чуть склонив набок голову, сидел за столиком заведующего лаборатории, а сам Гасанов, невысокий, черноволосый, стоял с Гордеевым возле пульта оператора.

В небольшом зале была удивительная тишина. Все внимательно всматривались в овалы экранов сопоставления. На обоих трепетали и извивались цветные волны. Они отличались только по яркости.

Олег наклонился к соседу – молодому биологу Томпсону, недавно появившемуся в институте. Тот пожал плечами:

– Похоже, предстоит веселенькое дело. Какая-то новая «Черная комета».

Олег оторопело посмотрел на Томпсона.

– А что?.. – забеспокоился биолог.

Экраны погасли. Жубин повернулся к присутствующим, привычным жестом поправил на переносице очки.

– Прошу…

– Цэ дило, как говорили в древности, трэба розжуваты. «Черная», «Зеленая» – неважно. Но что это вообще? – пробасил Гасанов. – Хотя «радиопочерки» «Черной кометы» и новой незнакомки очень схожи, но этого мало. Очень мало. Считаю: всю телеметрию – на уточнение природы этого явления. Тревогу поднимать пока нет оснований.

Один за другим высказывались члены Совета. Так или иначе, с мнением Гасанова согласились все. Упорно молчал один Гордеев. Это было странным и непонятным для Олега. Георгий Павлович для него – больше, чем учитель и руководитель, он – второй отец. И Олегу казалось, что он всегда хорошо понимал Гордеева. Но сейчас он терялся. Это так не похоже на старика: что-что, а равнодушие – не гордеевский стиль…

Жубин, многие годы летавший вместе с Гордеевым, лучше понимал своего заместителя.

– Тревоги поднимать не будем, – говорил он, – но готовиться ко всяким неожиданностям обязаны. Так, Георгий?

Но и теперь Гордеев промолчал. Жубин бросил на него через стекла очков косой взгляд и предложил:

– Единая программа изучения «гостьи» вступает в действие через пятнадцать минут. Уважаемый руководитель внешнего отдела пока воздерживается от высказывания своего мнения. Наверно, у него есть веские причины. Начнем!

Все поднялись.

Разговора не получилось. Георгий Павлович шагал размашисто, стремительно, теребил бородку и молчал. Его хмурое лицо не располагало к разговору. У дверей кабинета Гордеев резко остановился. На миг в его глазах сверкнули лукавые искорки. Только на миг.

– Вот что, рыболов. «Гости из космоса» любят шутить с радиоволнами. Добейся, чтобы к 23 часам радиометристы просеяли, профильтровали, короче, привели все поступившие сигналы в первозданный вид. И пусть не тянут. Смогли же тогда, через два месяца, разобрать, что вся эта цветная муть, которую посылала нам «Черная комета», не что иное, как исковерканное эхо передач памирского радиоцентра. При теперешней технике на дешифровку и шести часов достаточно. И еще… – Гордеев внимательно взглянул на Олега, – просмотри записи «Ласточки». Подлинники. А меня нет и не будет. Всего хорошего! – Старый ученый довольно энергично захлопнул дверь кабинета, но тотчас же приоткрыл ее.

– Записи в шкафу номер одиннадцать. И в капсуле… Не укажешь, так и не найдете! Все!

Голова Георгия Павловича скрылась, дверь захлопнулась. На этот раз – надолго.

Вот она какая, капсула с «Ласточки». Ничем не отличается от теперешних. Тяжелая металлическая сигара. С такими Олегу приходилось иметь дело не раз. Но эта – с «Ласточки». Вот и три цветных кольца – опознавательные цвета – и надпись: «АКЛ-1» – автономная космическая лаборатория № 1.

С несвойственной ему робостью и тревожным любопытством Олег открыл капсулу. В пластмассовой коробке лежали ролики с микропленкой. Под роликами – толстая тетрадь. Олег бережно вытащил ее. На переплете поблескивало тиснение – эмблема звездного флота Икар. Бортовой журнал «Ласточки»! С бьющимся сердцем Олег открыл его. Перелистал. Записи от руки.

Их немного – сорок семь. Всего сорок семь суток жила «Ласточка».

Отложив в сторону журнал, Олег заглянул в глубь капсулы. Там что-то поблескивало. Ему пришлось повозиться, чтобы открыть дно капсулы. Он с удивлением рассматривал крохотный аппарат… Среди тонких механизмов, сплетений, проводников сверкал голубым огнем кристалл, стиснутый лапками зажимов. Никакого сомнения – перед ним довольно примитивный кристаллический фонограф, одна из первых моделей. Чей же голос хранит многие десятилетия этот кристалл? Какой рассказ, какие слова спрессованы в его светлых гранях?

Шелест и треск то громче, то слабее. Так минута за минутой. И когда Олег уже начал терять надежду, неожиданно громко и отчетливо прозвучал женский голос: «…ничего непонятно. Ее щупальца охватили „Ласточку“. Бушующая в недрах туманности радиобуря лишила нас связи с Землей. Почему вы медлите? Почему ракеты не выходят?»

Хаотический треск заглушил человеческий голос, но затем снова прорвалось:

«…это затормозит ее движение, сократит скорость почти на треть. Все рассчитано точно… Я верю в человечество, верю, что здравый смысл победит. И поэтому иду на это. Это мой долг Человека… Она уже рядом. Экран залила глухая темень. Ни искры, ни звездочки. Тридцать четыре часа назад на аварийной ракете Лида и Ирина покинули „Ласточку“. Я осталась. Ты поймешь меня. Кто-то должен это сделать. Это – долг командира. Мое право.

Родной мой! Ты поймешь, почему я не вернулась. Через три минуты я отправлю этот кристалл и бортовой журнал в снаряде связи. Он уйдет на Землю. К тебе.

Еще минута. Снята пломба и вынут стопор красного рычага. Не упустить бы момент столкновения „Ласточки“ с этой гадостью. Трудно. Не упустить… и вовремя потянуть рычаг. Какая радость! Сквозь кварц верхнего иллюминатора замерцали звездочки. Я узнаю их. Мицар и Альп ар! Я дарю их тебе. Пусть это будут наши звезды. И пусть никто не обивается за это на меня. Так хочется жить… Так хочется, чтобы ты помнил меня. Их две. Ты посмотришь на них и вспомнишь, что была Лина. Она очень, очень любила тебя…»

Олег широко раскрытыми глазами всматривался в мерцающий кристалл. Несколько секунд длилась тишина. А потом комнату наполнили свист и рокот. Затем все перекрыл треск. И в этом треске потонул голос Лины Одены. Олег наклонился к самому кристаллу, он слышал ее голос, но слов уже не мог разобрать. Или голос ему чудился?

Вдруг кристалл брызнул ослепительным светом. Когда Олег открыл глаза, кристалл угасал, тихо и печально звеня.