Текст книги "Ленькин салют"

Автор книги: Борис Азбукин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

VIII

Крутая, еле заметная тропка, извиваясь, вползла на вершину Зеленой горы и повела Леньку дальше.

День был солнечный, тихий. Слегка морозило. Дали ясны, воздух неподвижен и удивительно чист, а море не по-зимнему спокойное и синее-синее. На горизонте оно казалось Леньке похожим на длинный, острый меч, который врезался в белокаменную твердь берегов. И где он вонзился глубже, там образовались широкие синие разрезы бухт.

А вот и бугор, за которым пещера, где когда-то он с ребятами играл в войну. Давно это было, прошло уже больше двух лет. Потом в этой пещере опасались от бомбежек жители Зеленой горки. Случалось и ему тут отсиживаться, а теперь она будет пристанищем матросам, бежавшим из концлагеря.

Но сумел ли боцман найти эту тропку к пещере? Ее и днем-то мудрено заметить, не то что ночью. Эх, кабы все вышло так, как задумали, тогда бы и он ушел с ними в лес к партизанам и стал бы мстить оккупантам.

До сих пор ему здорово везло. Ух, и насолил же он за это время фашистам! Нынче все на слободках над ними смеются, ни в грош не ставят их крики по радио о мнимых победах на фронте. Из подпольных листовок все знают, как набили им морду под Курском и что с Украины их гонят в три шеи. Фашисты ужас как злятся! В каждом приказе грозят расстрелом, если поймают с листовкой. Пусть побесятся. Он им еще перцу подсыплет.

А Жене спасибо: какое большое и важное дело она нашла для него! И до чего ж интересно водить за нос жандармов и полицаев. Они до сих пор не догадываются и думают, что партизаны из лесу приносят листовки. И все шастают, рыщут вокруг слободки. Просто умора!

Но всего забавней дурачить по ночам жандармские засады. Разносить ночью листовки, когда лягавые тебя вынюхивают, – это не бычков в бухте ловить. Уметь надо! Тут перво-наперво покажи себя как разведчик: выследи, где засада, и потом уж действуй без прошиба. Ползи на брюхе по огородам, перебирайся через развалины и, чтобы камень не загремел, не хрустнул осколок стекла под ногой, осторожно обходи засаду, подбирайся к хате и клади листовки под дверь или наклеивай. Вот это класс! Иной раз ползешь мимо жандармов, а самого мороз по коже дерет. Так бы вскочил и побежал. А нельзя – заметят. Риск такой – дух захватывает!

Зато уж утром тебе награда: у жандармов переполох, а наш народ радуется. Только и разговоров на слободке, что о новостях с фронта… Прибегают ребята, уверяют, будто своими глазами видели, как ночью с горы спускались партизаны, а он слушает и давится от смеха.

Но самое развеселое было дело, когда наши Киев освободили. Женя и Аня тогда на большом листе нарисовали, как Гитлер удирает с Украины, а наши его в зад штыками поддают. Здорово получилось, ну, вылитый Гитлер. А он еще с Женей сочинил частушки и внизу приписал:

 
Не хотелось Гитлеру
С Украины уходить,
Нынче Гитлер что есть мочи
В свое логово бежит.
На германской на границе
Застрочил наш пулемет.
Немцы лихо удирают,
Наши движутся вперед.
 

Ночью, как велела Женя, он приклеил карикатуру с частушкой и листовку на дверях городской управы. А утром, сбежалась толпа: читают, хохочут. Появились полицаи, жандармы, пришел городской голова, красный, ругается. Полицаи ножами соскабливают с дверей карикатуру с листовкой, жандармы разгоняют народ. Суматоха, крики, немецкая брань. Вот потеха! Весь город тогда смеялся.

И вообще с тех пор, как Женя стала давать листовки, жизнь повернулась к нему неведомой стороной, полной приключений и волнующего азарта борьбы. Теперь дел ему хватало и на слободке, и на пристани, куда он приносил листовки пленным.

Удивительно, как у него сразу много появилось друзей. Но самый лучший друг-приятель – это, конечно, Громов. Матросы зовут его боцманом. А он мог бы на что угодно поспорить, что в дни осады видел, его в форме лейтенанта флота. Но, если сам Громов хочет зваться боцманом, пусть, будет боцман. Тут дело ясное: стоит эсэсовцам пронюхать, что он офицер да еще и коммунист, и ему – амба.

Чем понравился Леньке этот русявый, сероглазый парень? То ли веселостью, которой заражал всех, то ли смелой предприимчивостью, или, быть может, пристрастием к песням и острому словцу? Трудно разобраться. Он как-то сразу выделил боцмана среди других, и тот его тоже приметил. Боцман стал подбрасывать голубям просыпанное наземь зерно, а он вызвался помогать ему прятать продукты, унесенные из-под носа зазевавшегося надсмотрщика.

Прочитав первую принесенную им листовку, боцман сказал:

– Ну, браток, удружил. Для нас это теперь дороже хлеба. Давай еще, надо, чтоб вся братва в концлагере читала.

– А как же ты пронесешь? У вас же при входе обыскивают?

Боцман лукаво тогда улыбнулся и сказал:

– У, меня есть потайное место. Я их вот сюда привяжу, – он дотронулся рукой чуть пониже колена. – Лягавые обыскивают, кончая карманами, и в ноги нам кланяться не хотят. А мы тому и рады. Все под клешем проносим, даже гранаты.

За полгода по заданию Жени он передал Громову двадцать разных листовок, и все они до одной попали в лагерь.

Все-то боцману дается, будто играючи, даже зависть берет. Дня три назад боцман утаил целый воз всяких продуктов, а нынче ночью сбежал с товарищами из лагеря. Ловок, смел, с таким не пропадешь. Правда, и без него, Леньки, тут не обошлось. Кто показал, где и как спрятать эти продукты под развалинами? Он, Ленька. Кто указал эту пещеру, чтоб схорониться после побега? Опять же он. Эх, кабы Громов взял его с собой в лес! Возьмет или не возьмет? Если возьмет – не пожалеет, он ему здорово еще пригодится.

С такими мыслями Ленька подходил к пещере. Вот уже и тот обломок скалы, за которым скрывается вход в нее. Но что-то не видно следов, нет и дымка от костра! Неужто тропы не нашли?

Однако опасения его тут же рассеялись: из-за скалы показался матрос в бушлате, с охапкой сухого курая. Увидев Леньку, матрос остановился, и на лице его заиграла широкая белозубая улыбка.

– А-а, певун! Наконец ты объявился. Я знал, что придешь, – сказал он.

Ленька побежал навстречу.

– А я уж думал, что вы заблудились.

– Поплутали маленько ночью. Не скажи ты об этой скале – не нашли бы пещеры. Заходи и рассказывай. Видел наших на пристани?

– Видел. От них я и узнал о вашем побеге и сразу помчался сюда.

Посреди пещеры тлел костерчик, над которым был подвешен на рогатках солдатский котелок. Боцман подбросил курая. Пламя вспыхнуло, разогнав полумрак подземелья, и Ленька увидел пятерых матросов, спавших вповалку, чуть подальше – два ящика с галетами и консервами, а на разостланных мешках пудовые головы румынского сыра, три свиных окорока и целый ворох до одурения аппетитно пахнущих копченых колбас. При виде такого изобилия глаза его заблестели, и он незаметно проглотил подступившую слюну. Чтобы не подвергать себя соблазну, он сел на доску у костра и отвернулся.

Это не ускользнуло от боцмана. Взяв круг колбасы и стопку галет, он положил их на доску рядом с Ленькой и сказал:

– Ешь, браток, вволю, тут и твоя доля. И сказывай, что там наши говорили.

– Ух, что в лагере ночью творилось, когда вы сбежали! До утра всех пленных обыскивали, раздевали до гола. У трех нашли гранаты, ножи. Всех трех избили и бросили в карцер.

Выпалив все это залпом, Ленька не мог больше удержаться и с жадностью набросился на еду. Глотая плохо прожеванные куски колбасы, он в то же время шнырял взглядом по сторонам. Вдруг он увидел два немецких автомата, прислоненных к стене; отблески пламени то вспыхивали, то гасли на вороненой стали стволов.

– Откуда у вас автоматы? – спросил он и, вскочив, стал осматривать их.

– Это наш первый трофей, – сверкнул зубами боцман. – Двое патрульных ночью напоролись на нас, а ребята, конечно, не растерялись.

– Значит, это вы ночью сняли патруль на Татарской слободке? – Ленька с восторженным изумлением поглядел на боцмана. – То-то жандармы сейчас там прочесывают – партизан ищут.

– Пусть поищут вчерашний день, – сказал боцман. – Жаль только, что последнюю гранату истратили. Нам бы теперь оружия – позарез нужно! Без оружия в лес не пробьешься, да и к партизанам стыд заявиться с пустыми руками.

При этих словах сердце Леньки учащенно забилось. Оружие – главный козырь, на который он рассчитывал. «Неужто не возьмет?» – подумал он и, стараясь скрыть волнение, спросил, присаживаясь у костра:

– А какое нужно оружие и сколько?

– Любое. А сколько – сам сосчитай. Нас шестеро, да еще человек десять прибегут из лагеря. То будет вторая партия, они отдельно, сами пойдут.

– А меня не считаешь? Мне скажешь тут оставаться? – спросил Ленька, внутренне сжавшись и замирая в ожидании.

– Этого, браток, не бойся. Мы товарищей не бросаем.

Ленька так и подскочил на доске.

– Правда? Дай честное слово, что возьмешь!

– Нет крепче нашего матросского слова, – сказал боцман серьезно. – Не сомневайся.

– Возьми еще и Димку с Витькой, – ты ведь их знаешь по пристани. А мы достанем вам оружия и патронов, сколько хочешь.

– Вы? – удивился Громов. – Байки разводишь!

Недоверие боцмана задело Леньку.

– Выходит, я обманываю? – вспыхнул он. Хочешь, сейчас пойдем и я при тебе откопаю под разбитым танком две винтовки, обрез и автомат. А у Димки там закопано еще побольше. И в другом месте еще схоронено. Нужны патроны, гранаты, компас? Все добудем.

– Вот не думал! – Теперь боцман с искренним изумлением смотрел на Леньку. – Чего ж ты раньше-то молчал? Хоть намекнул бы.

– А мы сами в лес собирались.

– Нет, браток, никуда ты без нас теперь не пойдешь, – боцман ласково похлопал Леньку по плечу и притянул к себе. – Из тебя выйдет лихой разведчик. И я верю – сумеешь за сестру отомстить. А насчет Витьки и Димки мы еще потолкуем. Может, в тот отряд их назначим.

Леньку опалило жаром, грудь переполнила радость. Мечта его сбудется! Он пойдет в лес! Слово боцмана – нерушимое моряцкое слово.

Вскоре Ленька собрался домой. Прихватив добрый кусок ветчины и еще колбасы с галетами, он напоследок сказал:

– Ночью ждите меня с Димкой и Витькой. Мы захватим лопаты и все вместе двинем на Максимову дачу. А завтра – на Сапун-гору.

Поглядеть со стороны, в жизни Леньки будто ничто и не изменилось. Как и раньше, он с беззаботным видом, напевая, бегал по Зеленой горке, заходил к своим многочисленным друзьям-приятелям. Все как будто было по-прежнему. Но это так только казалось.

После каждого посещения товарищей карманы его штанов и ватника неимоверно вздувались и отвисали. Чего-чего только не было в них: патроны, запалы для гранат, баночки с ружейным маслом, пачки сигарет, ручные компасы, отвертки, напильники, а за пазухой еще лежали планшет или свернутая гармошкой карта.

Когда темнело, он незаметно пробирался к пещере, выворачивал карманы и, случалось, оставался здесь до утра. Пока боцман с одним из матросов ремонтировал неисправный автомат или винтовку, Лёнька с Димкой кашеварили у костра или с другими матросами чистили и смазывали оружие, которого, кстати оказать, хватило на всех. Себе Ленька оставил только револьвер, обрез, оказавшийся лишним, да пачку ракет с ракетницей. Другую пачку и две ракетницы он подарил Димке с Витькой. Все, что Ленька отложил себе, он завернул в плащ-палатку и ночью спрятал в развалинах своей хаты.

Теперь Ленька все время пребывал в состоянии нетерпеливого ожидания и нервной; приподнятости. «Скорей бы уж в лес», – говорил он боцману. Но для похода еще многого не хватало, и пока что Ленька целыми днями бегал по своим друзьям, добывая вещевые мешки, теплые варежки, носки и разную мелочь, без которой в дальней дороге не обойтись.

Сердцем и мыслями он уже был в лесу. Придя к Жене за листовками, без устали мог рассказывать о боцмане и его товарищах, восторгаться их смелым побегом и с увлечением говорить о предстоящем походе. Скоро свершится то, что он задумал давно. Только бы вырваться в лес. Уж там-то он себя покажет!

В пылком воображении Леньки возникали картины лесных схваток с карателями, смелые набеги на вражеские гарнизоны, летящие под откос поезда. И, конечно, он всюду первый с разведчиками прокладывает путь. Ему казалось, он уже слышит гром штурма фашистских укреплений под Севастополем, видит лихие атаки партизан и стремительное преследование улепетывающих фашистов. Он впереди, он нагоняет и косит, косит их автоматом, забрасывает гранатами. «Это вам, гады, за Клаву с Оленькой!» Наконец, через лысую вершину Зеленой горки врывается на улицы родной слободки и освобождает товарищей и Женю. А потом все они вместе с боем прорываются к центру, и он на портике Графленой пристани водружает алый стяг.

Ленька грезил наяву, а Женя, слушая его с улыбкой, тоже мечтала о долгожданном дне. Мечта у них одна, и в ней, как в фокусе, совместилась вся их жизнь, все будущее. Но когда неудержимая фантазия уж очень далеко заносила Леньку, Женя одергивала его:

– Не увлекайся. Больше выдержки. Помни: ты, у старосты и жандармов на замётке. Так что лишнего ребятам не болтай.

«Хорошо говорить – не болтай, – думает Ленька. – Иной раз так хочется рассказать ребятам новости, только что вычитанные из свежей листовки, или кое-что намекнуть о предстоящем походе в лес, что губы до крови прикусишь».

Расчетливость, выдержка мало свойственны его горячей поэтической натуре. Но Женины слова охлаждали его пыл и заставляли следить за собой и помалкивать.

IX

Ленька читал за столом у коптилки свежую новогоднюю листовку, ерзал на стуле и захлебывался от восторга.

– Теперь им капут: закупорены как в бутылке! Всех их тут в море выкупают!

И как было не ликовать: Перекоп взят, Керчь захвачена десантом, советские войска под Одессой, а на западе за Киевом и Житомиром вот-вот дойдут до границы!

Женя смеялась и радовалась вместе с Ленькой. Листовку она знала уже почти наизусть. Ночью в тесном подземелье под домом, где помещалась подпольная типография, она вместе с Игорем и связным штаба подполья записывала сообщения с фронта и потом набирала их. Игорь, кончив, писать, пустился отбивать чечетку и чуть не опрокинул приемник. Когда набирала сводку, руки ее дрожали как в лихорадке, она путала буквы, знаки. Игорь, помогавший ей, тоже волновался и нечаянно, рассыпал шрифт. Все пришлось набирать наново. Потом они спешили отпечатать и раздать листовку, чтобы связные успели разнести ее и порадовать народ новостями.

Подсчитав трофеи, Ленька подскочил на стуле:

– Смотри, Жень, смотри, сколько наши захватили танков, пушек, машин! Нынче в Москве даже будет салют – двадцать залпов. Вот посмотреть бы! Небось красота…

Красную площадь с Кремлем, улицу Горького он много раз видел на фотографиях в газетах и в «Огоньке» и теперь пытался представить себе этот радостный вечер там, в столице. Над кремлевскими башнями – лучи прожекторов, улицы запружены народом, несметные толпы на площадях, песни, гул множества голосов и вдруг гром пушечных залпов. Тысячи разноцветных ракет букетами распускаются над домами, а потом с треском разлетаются в разные стороны зелеными, красными, белыми огоньками. Хорошо сейчас там. Можно громко, не боясь, что тебя услышат, выражать свой восторг, кричать ура, подбрасывать шапки, веселиться и петь, петь без конца.

– Вот бы и нам тут устроить салют! – при этих словах Ленька вскочил, с грохотом отодвинул стул, и подошел к Жене, сидевшей на кушетке. – Давай сейчас разнесем листовки, а потом тоже пустим ракеты. У меня их целая пачка. Пусть все наши видят, радуются!

А почему бы и не устроить своего салюта? В самом деле, случай подходящий. Пора растормошить народ, как тогда с карикатурой Гитлера, порадовать, подбодрить. И пусть фашисты знают: не удастся им скрыть своих поражений. Пусть также знают, что никакими репрессиями не задушить народ. Народ всегда был и будет со своей Родиной. Женя высказала эти мысли.

– Правильно! – обрадовался Ленька и заторопился. – Давай листовки; враз их разнесу, а потом мы с Димкой и Витькой так пальнем, что все увидят. – Он взглянул на будильник, стоявший на столе. – Сейчас девять. Как раз поспеем. Давай скорей…

– Погоди. А сумеешь так сделать, чтобы никто вас не заметил?

– Чего ты боишься?.. Что нам, первый раз?! – Недоверие задело Леньку. – Помнишь, месяц назад пускали ракеты, когда наши самолеты бомбили станцию и порт?

– Помню.

– А вот того и не знаешь, что это я с Димкой пускал. И никто не знает, – Ленька торжествующе смотрел на Женю. – Я даже тебе не сказал.

– Ну, хорошо. Только держитесь от пещеры с матросами подальше, чтобы шпики не пронюхали и не бросились к ним.

– Знаю. А за нас не бойся. Как увидишь ракеты, значит, – все в аккурат.

Получив дачку листовок, Ленька шмыгнул за дверь и бесследно растаял во тьме.

Сколько раз он вот так появлялся ночью и исчезал. Дело делал он чисто, не раз доказывал свое проворство, ловкость, находчивость, и все же, проводив его, Женя всегда беспокоилась, опасаясь случайного провала. И сейчас, томясь в ожиданий, она то и дело поглядывала на часы. А стрелки будто застряли на месте.

Чтобы как-то скоротать время, Женя взяла книгу и, придвинув стол с коптилкой, легла на кушетку. Глаза ее бегали по строчкам, а беспокойные мысли сверлили, сверлили. Она откладывала книгу, снова брала ее в руки, но прочитанное не задерживалось в памяти, а оставалось где-то за пределами сознания.

Будильник показывал уже двенадцатый час. Женя накинула на плечи пальто и вышла во двор.

Глухая застоявшаяся тьма. Ни одной звездочки; низкие облака застлали небо. В воздухе промозглая сырость, прохватывающая до дрожи.

Запахнув плотнее пальто, Женя прошла мимо виноградных лоз к забору. Здесь пахло влажной землей, прелыми листьями, каким-то еще грустным, едва уловимым запахом тления. Она долго вглядывалась в темноту и напрягала слух. Ни огонька, ни просвета в небе, ни звука. Даже лая собак не слышно. А ведь где-то тут рядом люди ютятся в погребах, хатенках, подвалах. Чуть левее, внизу, раскинулась станция. Но и там все мертво: ни человеческого голоса, ни лязга буферов, ни гудка паровоза. Давящая тишина.

Зябко поежившись, Женя повернула обратно к дому. И в этот, миг тьма перед ней расступилась. Донесся сухой треск, и красные ракеты одна за другой высоко взлетели над Морозовой горкой. Заревом вспыхнули низкие облака я отраженным багряным светом залили притаившуюся слободку. Описав крутую дугу, ракеты погасли, рассыпав во тьме светящуюся пыль. И снова тьма. Еще черней, чем прежде.

Сердце Жени гулко билось. Она напрягала зрение, стараясь различить силуэт горы, но чернота поглотила и дали, и ближние постройки, и даже кусты смородины рядом.

Но вот взвились гроздья белых ракет, озарив трепетным голубым сиянием гору, склоны ее, усыпанные домишками, и станционные пути на дне котловины. И опять над головой с треском расплеснулись яркие брызги и растворились во тьме.

До слуха Жени донесся скрип двери в соседней хате, шаги и удивленный голос девочки: «Мам, смотри, опять, кажись, листовка». – «И в самом деле» – отозвалась мать.

И в других дворах то там, то здесь хлопали двери, повизгивали садовые калитки, – люди выскакивали из хат во дворы, в огороды. Улица просыпалась, наполняя ночь приглушенным гулом удивленных, встревоженных и радостных голосов.

Подождав, когда вспышки огней прекратились, Женя вошла в дом.

X

Утром, лишь только Женя успела одеться и поесть, хлопнула во дворе калитка. Через минуту дверь комнаты распахнулась и на пороге появился Игорь. Лицо красное, пальто распахнуто, грудь ходит, точно кузнечные меха. Видно было, что он бежал.

С тех пор, как Женя стала работать в подполье, они друг к другу не заходили, а встречались либо на конспиративной квартире в подпольной типографии, либо в заранее условленном месте. Чем вызвана такая неосторожность с его стороны? Она плотно прикрыла дверь комнаты:

– Что случилось?

– Об этом и я хочу тебя спросить! – Игорь перевел дух. – Скажи, кто тут ночью пускал ракеты?

– Кто? Ленька. Он разнес листовки, а потом в честь победы на фронте устроил новогодний салют.

– Это твой голосистый певун, что стишки под карикатурой писал?

– Он самый.

– Ай да парнишка! Ха-ха-ха-ха! – Игорь залился грудным раскатистым смехом.

– Ты чего? – улыбнулась Женя, невольно поддаваясь его неудержимому веселью.

– Ну и отколол же он номер… Жаль такого в лес пускать. Его бы к нам в штаб связным. Ха-ха-ха!

– Чего ты смеешься? В чем дело?

– Ты знаешь, он своими ракетами весь город поднял на ноги! Все говорят, что пускали их парашютисты-десантники. Народ радуется. Вот-вот ждут советского десанта под Севастополем и наступления наших на Перекопе и в Керчи.

– Это все Ленька, – засмеялась и Женя, – он придумал новогодний подарок!

– А шпикам – мороку: будут ловить «парашютистов». Молодчина твой Ленька.

– Ну хорошо, Игорь, иди, а то мне пора на работу.

– Иду, иду. Вечером жду, вместе будем записывать передачу.

Игорь первым вышел на улицу и, свернув к обрыву, крутой тропой сбежал вниз к железнодорожным путям станции.

Ушел он вовремя. Женя видела из окна, как на дороге, где желтел глинистый выступ Зеленой горки, показался взвод полевых жандармов и полицаев. Начинался прочес. Подождав минуты две, она тоже вышла на улицу.

Жандармы уже шарили по хатам, заглядывали в погреба, сараи, развалины. Группа полицаев поднималась в гору, чтобы оцепить слободку. Пока Женя дошла до вокзала, ее дважды останавливали и проверяли документы.

За виадуком облавы не было, и она прибавила шагу. Впереди открылась Южная бухта. День серый, пасмурный, и вода в ней тускло-зеленоватая. У пристани гул голосов, скрип лебедок – пленные разгружали прибывший морской транспорт.

Вдоль бухты по косогору тянутся в город трамвайные рельсы, заржавевшие, местами скрюченные взрывами бомб; а рядом с ними бежит дорожка, прижимаясь к глинобитному забору, за которым обрыв, нависший над причалами бухты.

Женя поднималась этой дорожкой и все время думала о Леньке и ночном салюте. Бесспорно, затея ему удалась, но все ли сошло гладко?

Она одолела уже половину подъема, как вдруг перед ней из пролома в стене выскочил Ленька. Веселые морщинки тонкими лучиками разбегались от его улыбчивых глаз.

– А я как раз тебя поджидаю, – сказал он. – Ну как, видела?

– Хорошо, Леня, вышло. И, главное, вовремя.

– Правда? Я даже не думал, что так здорово получится.

Резонанс, вызванный ночным «салютом», удивил его самого, и он чувствовал себя героем дня.

– Погоди, не то еще будет, когда мы из лесу принесем взрывчатку. Мы им тут на складах такой фейерверк устроим, что век помнить будут.

– Скажи, вас никто не видел, когда вы спускались с горы? – спросила Женя.

– А мы и не спускались, а прямо по горе прошли, к боцману в пещеру, а оттуда утром сюда, на пристань.

– Правильно сделали. У нас на слободке сейчас облава. Ну, беги, пока никто не видел. И в другой раз на улице не подходи.

Ленька юркнул в пролом и исчез из виду.

После этого разговора опасения и тревоги за Леньку у Жени рассеялись.

Но вечером, возвращаясь домой, она увидела на дороге уличного старосту, окруженного толпой мальчишек. Навстречу ей шел Ленькин товарищ Санька. Поравнявшись с ним, она спросила, о чем староста разговаривает с ребятами.

– Он все выспрашивает, у кого из нас есть ракетницы. А мы, дураки, так ему и сказали, – Санька, хитро подмигнул и озорно засмеялся.

«Выспрашивает? Значит, что-то учуял и теперь ищет среди ребят «языка». Как бы кто из них не сболтнул про Леньку или Димку с Витькой. Ведь ребята все знают друг про друга».