Текст книги "Делай, как я!"

Автор книги: Борис Никольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

Солдатская фляжка

Как-то послали взвод, в котором служил Башмаков, тушить лесной пожар. Дело это очень нелёгкое. Нужно копать траншеи, рубить кустарник, растаскивать бурелом. А ветер несёт в лицо дым, пепел, дышит жаром.

Ещё до начала работы выдали всем солдатам лопаты, кирки, велели взять по фляге воды. А потом построил лейтенант Петухов солдат и говорит:

– Воду берегите. Поблизости воды нет, а работать нам сегодня долго. Вам ясно, Берёзкин?

А Берёзкин – это был солдат-новичок, он только недавно появился во взводе.

– Ясно, ясно! – говорит Берёзкин.

– И вашим товарищам ясно?

– Ясно, ясно! – отвечают другие солдаты-новички.

Им уже не терпится поскорее приняться за настоящее опасное дело. Доказать, что они ничем не хуже опытных солдат-десантников.

Вышел взвод к краю горящего леса, растянулся в цепь, взялись солдаты за лопаты. Огня вроде бы и не видать, только дым по земле стелется, мох тлеет, а жара – не продохнуть! Едкий дым слёзы из глаз выжимает.

Полчаса прошло, не больше, а гимнастёрки уже почернели от пота. Видит Берёзкин – справа от него Башмаков работает, не разгибается. Старается Берёзкин тоже не отстать.

Только с каждой минутой всё тяжелее. Дышать нечем. Жажда мучит. Взял Берёзкин свою фляжку, глотнул воды.

Да что там глоток! Только ещё больше пить захотелось. Ну, прямо рука сама собой тянется к фляжке.

"Ладно, – говорит себе Берёзкин, – ещё разок глотну и больше – ни-ни".

Запрокинул голову, приложил фляжку ко рту. Ах, как хорошо! Не оторваться!

Поработал ещё немного Берёзкин – и опять к фляжке. А там уже совсем на дне вода булькает.

"Эх, – думает Берёзкин, – такая капля всё равно не спасёт. Уж лучше сразу выпью".

И как только опустела фляжка – тут сразу настоящая жажда накинулась на Берёзкина. А работе ещё и конца не видно. Ветер пепел несёт, жаром дышит. Пот глаза заливает.

Работает Берёзкин, старается не отстать от Башмакова. Да где там! Никогда не думал Берёзкин, что человеку так может пить хотеться. Даже в глазах темнеет. И зачем он сразу всю фляжку выдул!

Наконец не выдержал Берёзкин. Пошёл к Башмакову.

– Дай, – говорит, – Башмаков, воды глотнуть.

А сам думает:

"Разве даст? Самому, скажет, мало".

– На, – говорит Башмаков.

Глотнул Берёзкин из башмаковской фляжки – и сразу легче стало. Даже странно: свою фляжку целую выпил и только пить ещё больше захотел, а тут один глоток сделал – и легче стало. Наверно, потому, что уже не надеялся, не рассчитывал он на этот глоток.

… После работы собрались солдаты-новички возле палатки, рассказывают, кто как работал, с кем что приключилось.

– Жарища! Я думал, не выдержу, – говорит один.– И не заметил, как всю воду выпил. Хорошо, Башмаков дал глоток.

– И мне Башмаков дал глотнуть, – говорит другой.

– И мне, – говорит третий.

И тут все посмотрели друг на друга, и всем даже стыдно стало: что же это выходит? Выходит, они у Башмакова всю воду выпили? А как же он?

– У него, наверно, фляжка особая, – говорит первый солдат. – Побольше наших.

– Точно, – говорит второй. – Побольше.

А третий ничего не успел сказать, потому что к палатке подошёл Башмаков. На поясе у него висела фляжка. Была она ничуть не больше, чем все остальные солдатские фляжки. Только сильно помята и поцарапана.

– А мы тут поспорили, – сказал Берёзкин, – особая у тебя, Башмаков, фляжка, что ли?

Башмаков засмеялся.

– Точно, – говорит. – Особая. Мне её отец подарил. Она у него ещё с фронта хранилась. И когда дал мне её, сказал: "Запомни, в солдатской фляжке всегда один лишний глоток должен быть. Для товарища".

И все с уважением посмотрели на помятую, поцарапанную фляжку.

Повязка с буквой "Р"

Это случилось во время летних учений, когда «северные» вели наступление на «южных». Ночью группу лейтенанта Петухова забросили в тыл «противника».

Всю ночь бежали десантники по распадкам между сопок, пробирались по пологим лесистым склонам, а утром наконец вышли к цели.

Притаились в кустах на склоне и видят: перед ними лежит небольшой посёлок, три дороги сплетаются здесь и уходят дальше – кружить среди сопок.

По посёлку беззаботно расхаживают "южные" – видно, чувствуют себя тут совершенно спокойно.

А ещё приближаются к посёлку зелёные бронетранспортёры.

– Эх, – говорит лейтенант Петухов, – хорошо бы задержать их немного, пока мы войдём в связь со штабом… Да и пробраться к ним в расположение тоже хорошо бы…

– Хорошо бы… – соглашаются солдаты.

Только Башмаков молчит. В бинокль смотрит. Вроде бы даже и не слышал он слов лейтенанта.

Проследил лейтенант Петухов за его взглядом – что так заинтересовало Башмакова?

А Башмаков, оказывается, на солдата-регулировщика смотрит. Как увидел в центре посёлка этого регулировщика, так и оторваться не может.

А надо сказать, одно время Башмаков сам был регулировщиком. Это что значит? Это значит: как тревогу объявят – хватай сигнальные флажки, красный и жёлтый, надевай на рукав повязку с буквой "Р" и беги на отведённый тебе перекрёсток – движение регулировать. Чтобы заторов, заминок и всяких недоразумений не получалось.

Очень нравилась Башмакову эта его специальность. Он даже не расставался никогда со своими флажками и повязкой. Как тревога – так обязательно по привычке их прихватит.

Посмотрел лейтенант Петухов пристально на Башмакова и говорит:

– А что, если попробовать?…

Будто вслух думает.

– Можно попробовать, – отвечает Башмаков, не отрываясь от бинокля.

Короче говоря, надел он повязку с буквой "Р", взял флажки и пошёл в посёлок. Сначала тайком, огородами, дворами, а потом, как выбрался на улицу, пошёл спокойно, как и положено солдату-регулировщику.

По улице бронетранспортёры катят – никто на Башмакова особого внимания не обращает.

А Башмаков встал со своими флажками на перекрёстке у выезда из посёлка и движение регулирует. Кого вправо направит, кого – влево.

Один капитан заподозрил что-то неладное. Выскочил из бронетранспортёра и – к Башмакову.

– Это что, – спрашивает, – за художественная самодеятельность?

– Никак нет, – отвечает Башмаков. – Это не художественная самодеятельность, а приказ генерала…

– Аа-а… – говорит капитан. – Ну, тогда другое дело…

Так почти целый час стоял Башмаков, регулировал движение и всё вокруг замечал и запоминал.

Потом вдруг слышит: в центре посёлка какой-то шум, крики. Выглянул Башмаков из-за угла – а это, оказывается, те бронетранспортёры, которые отправил он влево, сделали круг и снова прибыли в посёлок.

Солдаты и офицеры "южных" окружили своего регулировщика, шумят, ругаются.

Понял Башмаков, что пора ему уходить.

Вернулся он к своим и доложил обо всём, что видел.

А "южные" ещё долго не могли понять, что же произошло. Почему их войска в разные стороны разъехались.

Потом, уже после учений, много споров было между "северными" и "южными" об этом происшествии. "Южные" возмущались, просто из себя выходили.

– Дурацкий случай, – говорили, – произошёл. Да неужели бы мы на настоящей бы войне своего бы солдата от чужого не отличили? Нечестно это. Просто даже очень некрасиво пользоваться нашим доверием к регулировщикам. Несправедливо.

– На войне, – отвечали "северные", – ещё и похлеще случаи бывали.

Впрочем, спорь не спорь, возмущайся не возмущайся, но сражение в тот день "южные" проиграли и победу посредники всё равно присудили "северным".

А Башмакова командир наградил ценным подарком.

Как Башмаков лежал в санчасти

Однажды Башмаков простудился и его отправили в санчасть. Полежал он два дня в постели, попринимал лекарства, на третий день смерил температуру – нормальная.

– Товарищ капитан, – говорит Башмаков доктору, – можно я встану, погуляю?

– Пожалуйста, – говорит капитан.

Надел Башмаков халат, вышел во двор. На улице тепло, солнце светит. Посмотрел Башмаков – калитка у входа в санчасть покосилась, висит на одном шпингалете. Непорядок.

– Товарищ капитан, – говорит Башмаков доктору, – можно я поработаю – калитку починю?

– Пожалуйста, – говорит капитан.

Отыскал Башмаков гвозди и молоток, приколотил калитку – самому посмотреть приятно. Огляделся – что бы ещё сделать?

Ступеньки у крыльца поправил. Скамейку укрепил. Дорожку битым кирпичом выложил. Забор покрасил.

Через день собрался доктор выписывать Башмакова. Посмотрел на Башмакова задумчиво и спрашивает:

– А что, Башмаков, может, вы и стёкла вставлять умеете?

– Умею, – говорит Башмаков.

– И печки класть умеете?

– Умею, – говорит Башмаков.

– Может, вы, – спрашивает доктор, – и крышу отремонтировать сможете?

– Смогу, – говорит Башмаков.

Потёр доктор затылок ладонью и говорит:

– Придётся вам, Башмаков, ещё денька три полежать в санчасти, ничего не поделаешь…

– Хорошо, – говорит Башмаков. – Вам виднее.

На другой день он стёкла, где нужно, вставил, дымоход у печки поправил, потом за крышу принялся.

Тут его ротный старшина как раз и увидел. Башмаков на крыше санчасти сидел, а старшина мимо шёл – в штаб.

Старшина остановился, задрал голову.

– Что это с вами, Башмаков? – спрашивает.

– Ничего, – говорит Башмаков.

– То есть как это ничего? – спрашивает старшина. – Вы разве не больны?

– Так точно, – говорит Башмаков. – Болен.

– Так почему же вы тогда на крыше сидите?

– Это лечение такое, – говорит Башмаков. – По-научному "трудотерапия" называется.

Старшина так удивился, что даже забыл, куда шёл. Пошёл обратно в казарму и всю дорогу рассуждал сам с собой.

– Это что же за лечение? – говорил он себе. – Да я такое лечение солдатам каждый день прописываю. Меня, выходит, уже профессором медицины считать можно…

А Башмакова через два дня опять вызвал доктор.

– Ну как, – говорит, – ваши дела? Всё в порядке?

– Так точно, – отвечает Башмаков. – Всё в порядке: крыша не течёт, стёкла вставил, забор покрасил.

– Да я не про то спрашиваю, – смеётся доктор. – Как ваше самочувствие – в порядке?

– Самочувствие хорошее, – говорит Башмаков.

– Ну и прекрасно, – говорит доктор.

В этот же день выписал доктор Башмакова из санчасти, и они расстались очень довольные друг другом.

Если говорить честно…

Однажды пригласили Башмакова в летний лагерь старшеклассников– выступить, рассказать о нелёгкой службе десантников.

Надел Башмаков парадную форму, почистил ботинки гуталином "Люкс", отправился в лагерь. А в лагере, смотрит, сидят перед ним девчонки лет по пятнадцати – шестнадцати, глядят на него во все глаза, перешёптываются.

"Ещё бы, – думает Башмаков, – наверное, никогда в жизни настоящего десантника не видели".

Приосанился он.

– О чём, – спрашивает, – рассказывать: о ночных прыжках, об испытаниях парашютов или, может быть, о последних больших учениях?

– Лучше расскажите, – просит девочка с косицами, – как вы первый раз прыгали.

– Первый раз? Это можно, – говорит Башмаков. – Первый прыжок – он на всю жизнь запоминается. Я, к примеру, когда первый раз прыгал…

И тут замолчал Башмаков, заколебался. Потому что если начистоту говорить всё так, как на самом деле было, никакого особого геройства он не проявлял. Вот если бы присочинить немного…

– А вы с какого самолёта прыгали? – спрашивает девочка.

– Я? С АН-два, с кукурузника. С него обычно первый раз все прыгают… – говорит Башмаков, как будто оправдывается, а сам себя в душе ругает: ну что у него за характер такой! Будь на его месте ефрейтор Барабанщиков, тот бы наверняка прихвастнул: с АН-десять, сказал бы. Люк открывается, всё кругом, мол, гудит, ветер бушует… А он – с кукурузника…

– А парашют у вас как раскрывался? Вы сами за кольцо дёргали?

Так и подмывает Башмакова сказать: "А как же! Конечно, дёргал! Лечу я, значит, в воздухе, в свободном падении, секунды отсчитываю: пять, шесть… Пора, думаю. Тут и рванул за кольцо!…"

Ах, если бы на самом деле так было!

– Нет, – грустно отвечает Башмаков. – Если говорить честно, за кольцо в тот раз я не дёргал. Когда человек первый раз прыгает, чаще всего применяется принудительное раскрытие парашюта. Это что значит? Это значит, что парашют раскрывается сам, с помощью длинной специальной верёвки – фала. Когда десантник отделяется от самолёта, фал натягивается, выдёргивает вытяжное кольцо, купол раскрывается…

– А страшно было? – всё не унимается девчонка с косицами.

"Страшно – не страшно"… И вопросы всё какие-то девчоночьи!"

– Если говорить честно, – отвечает Башмаков, – страшновато. Особенно трудно последние два-три шага до раскрытой двери сделать. Тут и ноги слабеют, ватными становятся, и пол, кажется, из-под ног уходит… А я ещё в иллюминатор перед этим взглянул, смотрю: ух ты, земля-то как далеко! Машина по дороге там, внизу, как спичечная коробочка ползёт, люди, как мураши чёрненькие, еле видны… "Неужели, – думаю, – мне сейчас туда лететь?" А тут уже руку мне на плечо кладёт офицер-выпускающий и командует: "Пошёл!" Ну, я и пошёл…

Засмеялись девчонки, развеселил их Башмаков.

– А дальше? – спрашивают.

– Дальше?… Если говорить честно, когда прыгал, я слегка зажмурился. Потом чувствую, тряхнуло меня, взглянул вверх – надо мной огромный белый купол раскрылся. А вокруг синее небо! И так мне хорошо стало! Так легко на душе! Петь хочется! Приземлился благополучно, упал на бок, как мне советовали, чтобы смягчить удар… Так вот и закончился мой первый прыжок.

Видит Башмаков – девчонки на него с уважением смотрят.

"Эх, – думает, – а если бы на моём месте ефрейтор Барабанщиков был, он бы такого понавертел, они бы ахнули!"

Ещё целый час рассказывал Башмаков о десантной службе. Никак не хотели отпускать его девчонки. Когда стал прощаться, пошли они проводить его до ворот, а та, которая с косицами, вдруг хитровато на него посмотрела и говорит:

– Очень верно вы всё про первый прыжок рассказывали. Всё точно.

– То есть как? – изумился Башмаков. – Вы-то откуда знаете?

– Да у нас, – Смеётся она, – уже почти все девочки с парашютом прыгали. Мы в школе ДОСААФ занимаемся.

Башмакову даже жарко стало от неожиданности.

"Ну! – думает.– Чуть не попался! Вот тебе и девчонки!"

Солдатский секрет

Вообще, любил Башмаков рассказывать про свой первый прыжок. Да и кто из десантников не любит вспоминать, как первый раз прыгал с парашютом. Вот ещё одна такая история, рассказанная' Башмаковым.

– Честно говоря, я первый раз по-настоящему понял, что мне на самом деле предстоит с парашютом прыгать, только когда уже на аэродром в полной десантной форме прибыл. Комбинезон, шлем, основной парашют – сзади, за спиной; запасной – спереди, всё как положено. Раньше, пока мы тренировались, пока всякие хитрые упражнения делали, я всё как-то думал: ещё далеко, ещё не скоро дело до прыжка дойдёт.

А тут прибыл на аэродром, и не успел я оглянуться, команда раздаётся:

– По самолётам!

Маленький АН-два уже ждал нас. Сейчас заберёмся мы в самолёт, взмоет он в воздух и…

Шутка ли сказать – с тысячи метров вниз лететь! Как подумал я об этом, так чувствую: мурашки по спине побежали.

Посмотрел на солдат, на товарищей своих, а им – хоть бы что! Забираются один за другим в самолёт как ни в чём не бывало. И Смирнов из Ленинграда, и Нурпеисов из Алма-Аты, и Синицын из деревни Малые Гребешки. А мой земляк Вася Васильев – так тот даже улыбается.

"Неужели, – думаю, – я один такой нервный?"

И стыдно мне, изо всех сил стараюсь вида не показать, что боюсь.

Забрались мы в самолёт, сели.

Загудел мотор, взлетел наш АН-два в воздух.

Посмотрел я в иллюминатор, а земля всё дальше и дальше вниз уплывает. Дорога там внизу, как ленточка, вьётся, трактор бежит совсем маленький, словно игрушечный. И так я в эту минуту позавидовал трактористу – словами не рассказать! Хорошо ему – никуда прыгать не надо!

Нет, видно, не получится из меня десантник.

Глянул я на товарищей своих, а они сидят себе спокойненько. И Смирнов из Ленинграда спокоен, и Нурпеисов из Алма-Аты, и Синицын из деревни Малые Гребешки. А мой земляк Вася Васильев – так тот даже глаза прикрыл, дремлет. Будто прыгать с парашютом самое привычное дело.

Я тоже глаза прикрыл и думаю:

"Выходит, им не страшно, а мне страшно? Секрет они какой знают, что ли?"

А тут подают команду:

– Приготовиться!

И все солдаты встают по этой команде. И Смирнов из Ленинграда, и Нурпеисов из Алма-Аты, и Синицын из деревни Малые Гребешки. А мой земляк Вася Васильев – так тот даже потягивается слегка, словно и правда хорошо выспался.

И я встаю вместе со всеми.

Ветер врывается в самолёт. Дверь уже приоткрыта, и наш командир, выпускающий, стоит возле двери.

– Пошёл!

Дверь распахивается во всю ширь.

Воздушные вихри клубятся снаружи.

Всего несколько шагов отделяет меня от этой распахнутой двери. И сразу слабеют ноги и противный холодок пробегает в животе. Нет, никогда мне не сделать эти несколько шагов!

– Пошёл!

И уже прыгнул Смирнов из Ленинграда.

И Нурпеисов из Алма-Аты!

И Синицын из деревни Малые Гребешки!

А мой земляк Вася Васильев – так тот даже подмигнул мне на прощание.

Даже зло меня разобрало, честное слово! Что я, хуже всех, что ли!…

Но додумать я уже не успел. Потому что рука выпускающего легла мне на плечо.

– Пошёл!

И я полетел вслед за Смирновым из Ленинграда, вслед за Нурпеисовым из Алма-Аты, вслед за Синицыным из деревни Малые Гребешки.

Потом меня тряхнуло-и парашют раскрылся.

И так радостно стало мне!

Я плавно покачивался под огромным белым куполом, а вверху было синее-синее небо, и облака плыли надо мной.

А правее от меня опускались на своих парашютах Смирнов из Ленинграда, Нурпеисов из Алма-Аты и Синицын из деревни Малые Гребешки. А мой земляк Вася Васильев – так тот даже пел песню.

В этот день в казарме только и было разговоров, что о первом прыжке.

– Честно признаюсь, парни, – говорил Смирнов из Ленинграда.– Я уж думал: ни за что мне не прыгнуть. Как дверь приоткрылась, как вниз я глянул, так коленки затряслись, честное слово! А потом смотрю на Нурпеисы-ча, на Синицына смотрю – им хоть бы что! Секрет, думаю, они какой знают, что ли? Неужели я один такой нерешительный? Нет, думаю, что бы там ни было, а от других не отстану…

– А я на тебя смотрел! – удивляется Нурпеисов.

– А я с тебя пример брал! – говорит Синицын.

– А я с тебя! – говорит мой земляк Вася Васильев. И тут мы все переглянулись и расхохотались.

А наш командир взвода, лейтенант, и говорит:

– Выходит, вы, сами того не зная, друг друга подбадривали. Так и должно быть. Вы вот про секрет сейчас говорили. И верно, есть у десантников один секрет. Обычный секрет, солдатский – как бы тебе ни было трудно, а товарища своего поддержи, подбодри. Это для десантника закон. Ну, а что страшновато перед первым прыжком было – так тут стыдиться нечего. Недаром говорят: не тот храбрый человек, кто страха не знает, а тот, кто свой страх победить сумеет. Вот так-то.

Последняя история

Эта история произошла с Башмаковым в день его отъезда из части, когда он демобилизовался.

Утром Башмаков получил в штабе документы, распрощался со своими товарищами и со своими командирами тоже распрощался, выслушал последние напутствия замполита части подполковника Кораблёва, вскинул за плечи вещмешок и пошёл на станцию. Мимо казармы, мимо парашютной вышки, мимо дежурного по контрольно-пропускному пункту.

Пришёл на станцию, а там на платформе полно незнакомых солдат. И все – кто с чемоданами, кто с вещевыми мешками.

"Что бы это могло значить?" – подумал Башмаков.

Сел он в сторонке на скамейку и вещмешок положил рядом. До поезда ещё долго.

Тем временем солдаты начали строиться. Вдоль строя бегал низенький капитан и командовал:

– Подравняться! Подравняться! Левый фланг – разобраться!

И тут он увидел Башмакова.

– Товарищ, а вы что же? – сказал капитан. – Ну-ка, быстренько в строй!

– Да я… – начал было Башмаков, но капитан укоризненно взглянул на него и сказал:

– Разговоры! Отставить разговоры! Живо – в строй!

И Башмаков подхватил свой вещмешок и послушно встал в строй.

Ведь за три года службы он научился беспрекословно повиноваться приказам старших начальников.

– Напра-во! – скомандовал капитан.

Все повернулись направо, и Башмаков повернулся вместе со всеми.

– Бего-ом марш!

Все побежали, и Башмаков побежал вместе со всеми по той самой дороге, по которой только что шёл на станцию.

"Странно, – думал Башмаков. – Очень странно".

Они пробежали мимо дежурного по контрольно-пропускному пункту, мимо парашютной вышки, мимо казармы и остановились возле штаба.

А из штаба вышел подполковник Кораблёв, замполит части.

– Поздравляю вас, товарищи, с прибытием в нашу часть! – громко сказал замполит. – Вы прибыли к нам из учебных подразделений, чтобы с честью продолжить…

И тут замполит замолчал, потому что увидел Башмакова.

Башмаков стоял в последней шеренге и внимательно смотрел на замполита.

Несколько минут замполит не мог выговорить ни слова.

– А вы, рядовой Башмаков, откуда? – наконец спросил он.

– Со станции, – сказал Башмаков. – Согласно приказу товарища капитана.

Солдаты в строю засмеялись, подполковник Кораблёв вопросительно посмотрел на низенького капитана, а низенький капитан очень смутился.

– Ну что ж, – сказал замполит, – пожалуй, это даже весьма кстати, что вы здесь оказались.

И он велел Башмакову выйти из строя.

А потом сказал:

– Вот перед вами, товарищи, рядовой Башмаков. Сначала, когда он так же, как и вы, прибыл к нам, служба у него не клеилась. А теперь он увозит с собой одни благодарности. Сколько у вас благодарностей, Башмаков? – спросил он.

Башмаков беззвучно зашевелил губами и начал загибать пальцы сначала на правой, а затем на левой руке.

– Девять благодарностей, товарищ подполковник! – сказал он.

– Вот видите – девять благодарностей! – сказал подполковник.

– И ещё ценный подарок! – сказал Башмаков.

– И ещё ценный подарок! – сказал подполковник. – А всё благодаря старательности, настойчивости и сознательности. Правильно я говорю, Башмаков?

– Так точно, товарищ подполковник! – сказал Башмаков. – Правильно.

Потом замполит пожал Башмакову руку, и Башмаков опять пошёл на станцию. Мимо казармы, мимо парашютной вышки, мимо дежурного по контрольно-пропускному пункту.

И успел на этот раз точно к поезду.

Так благополучно закончилась эта последняя история.

А впрочем, может быть, её и не было вовсе, этой истории. Ведь о ней нам написал сам Башмаков в своём письме с дороги. А он вполне мог и придумать. Просто он знал, что мы всё равно не поверим, если он напишет, что за всю долгую дорогу домой с ним так ничего и не случилось.

Ответственный редактор Н. Л. Страшкова.

Художественный редактор Г. П. Фильчаков.

Технический редактор Т. Д. Раткевич.

Корректоры Н. Н. Жукова и Л. А. Бочкарёва.