Текст книги "Вовка с ничейной полосы"

Автор книги: Борис Павлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Борис Потапович Павлов
Вовка с ничейной полосы

ОДНОФАМИЛЬЦЫ
1

Рано утром в деревню вошли немцы.

Сквозь дрёму Серёжа услышал голос деда:

– Явились, супостаты!

Дед злобно сплюнул и ткнул кулаком в оконную раму.

Серёжа слез с печи и подбежал к окну. По улице полз танк синевато-мышиного цвета; башня с пушкой двигалась то в одну, то в другую сторону – словно что-то вынюхивала длинным носом. За танком тарахтели, заглушая собачий лай, мотоциклы и бежали солдаты в касках.

– Боятся, гады! – сказал дед.

Серёжу удивило, что у солдат были засучены рукава по локоть.

– Залезай сейчас же на печь и не показывайся! – закричал, будто очнувшись, дед.

И тут же в дверь заколотили.

Серёжа мигом оказался на печи. Дед полез за ним и укрыл одеялом.

«Боится за меня»,– подумал Серёжа, глядя на побледневшее лицо деда, и закутался поплотнее, чтобы угодить старику. В дверь колотили всё яростней.

– Сейчас! Сейчас! Успеете! – бурчал дед, вытаскивая засов.

– Хальт! Хальт! Цурюк! – Зазвенело опрокинутое ведро, и в комнату вбежали два немца с автоматами наизготовку.

Серёжа смотрел на фашистов без страха, а только с лютой ненавистью.

Он ещё не оправился после бомбёжки. В тот день убили его мать. Он дни и ночи думал о ней и часто порывался куда-то бежать, искать её. Ночью лежал с закрытыми глазами и видел её, живую, с озабоченным, усталым и добрым лицом, чувствовал на себе её ласковый, внимательный взгляд, слышал её последние слова: «Серёженька, принеси с ручья хоть полведра водицы…» С каждым днём тоска всё сильнее душила мальчика: «Мама, мамочка!» И всё сильнее ненавидел он фашистов, ненавидел той беспощадной ненавистью, когда уже не остаётся места для страха.

Один из солдат, узколицый, в очках, что-то сказал резким голосом. Другой, оттолкнув деда, полез на печь. Серёжа близко увидел его красное, конопатое лицо с бегающими водянистыми глазками.

– Это мой внучек,– заговорил дед протяжно.– Он болен… Кранк…– припомнил он слово, которое знал с прошлой войны.

Немец приподнял овчинный тулуп, сдёрнул с Серёжи одеяло, переворошил подушки и, уловив его холодновраждебный, совсем не детский взгляд синих, широко расставленных глаз, на минуту опешил, а потом выругался и больно ткнул мальчика автоматом в бок.

– Шнель! Шнель! – гаркнул он и показал рукой вниз.

Серёжа слез с печи и встал возле деда. Немец в очках потянул мальчика к себе, поднял рубашку, осмотрел Серёжину спину и грудь, дёрнул за ухо и сказал:

– Гут!.. Здороф, как бик!..

Рыжий солдат угодливо засмеялся.

Немцы пошарили по углам, заглянули под стол, вышвырнули всё из сундука, а затем старший ткнул автоматом в грудь деда:

– Ты и мальшик пошёль в…– Немец сморщился, вспоминая нужное слово:-В э… э… сарай. Шнель! Бистро! – и указал автоматом на дверь.

Дед схватил пустой чайник, корзинку, бросил в неё буханку ржаного хлеба и поплёлся в сарай.

– Ишь, господа какие!-ворчал он.– Все хорошие дома разбомбили, а теперь в моём решили устроиться, а меня с мальчонкой – в сарай, как скотину!

– Деда, а для чего они меня осматривали?

– Думали, ты заразный какой… В доме, видать, начальник их поселится, боятся, изверги, не перешла бы к нему зараза…

В доме поселился капитан. Высокий, важный, с выпуклым стёклышком в правом глазу, он шёл, вытягивая ноги, как гусь. Оба солдата, и тот, который в очках, и рыжий, так и замерли, когда он поднимался на крыльцо.

Вскоре после приезда капитана в сарае появился рыжий денщик. Он жестом подозвал деда, ткнул автоматом в корзину у дверей и, швырнув её ногой деду, повёл его за собой. Серёжа потянулся за дедом, но тот велел ему остаться.

Дед и солдат вернулись довольно быстро. Дед нёс корзину, солдат шёл сзади, тыча автоматом в дедову спину. В корзину доверху была насыпана картошка, и дед сгибался под её тяжестью.

– Шнель! Шнель! – кричал денщик.

Дед дошёл до крыльца, стал подниматься и вдруг поскользнулся. Корзина опрокинулась, и картофелины забарабанили по доскам. Фашист выругался и с размаху ударил деда по лицу, да ещё пнул сапогом в живот. Дед вскрикнул от боли и чуть было не упал. Потом медленно выпрямился – сейчас даст сдачи! – но тут же согнулся и стал собирать картошку.

Серёжа, весь дрожа от гнева, подскочил к деду:

– Вырвать бы автомат да пальнуть ему в рыжую морду!

– Тише, тише,– уже спокойно говорил дед.– Убьёт нас – и всё. Терпение, внучек, терпение… Лучше помоги собрать…

Вечером из дома слышались пьяные голоса, возгласы «хайль», взрывы смеха…

– Гуляют,– сказал дед,– празднуют взятие безоружной деревни…– Дед с досады плюнул и прикрыл плотнее дверь сарая.

– Деда, а тебе не жалко было бы своего дома? – спросил вдруг Серёжа.

– А ты чего это задумал? – И дед пытливо посмотрел ему в глаза.

– Поджечь бы сейчас дом – и всем им крышка!

– Дома-то не жалко, да к нему не подступишься. Со всех сторон стоят с автоматами…

Долго в эту ночь не могли уснуть дед с внуком. Дед ворочался, кряхтел, болели его старые раны, полученные ещё в прошлую войну. Серёжа то думал о матери, то вспоминал всё пережитое за сегодняшний день, и перед ним вставало лицо рыжего денщика.

2

– Проснись, внучек, проснись,– услышал Серёжа над самым ухом голос деда.

Мальчик открыл глаза. В щели сарая едва пробивался тусклый свет.

– Я пойду разузнаю, что в деревне делается, пока фрицы не проснулись. А ты из сарая ни шагу! Слышишь?

Дед открыл дверь, ещё раз посмотрел на Серёжу и ушёл.

Серёжа тут же заснул. Проснулся он от скрипа двери. Вернулся дед. Лицо у него было расстроенное. Фашисты распустили слух, что они взяли Ленинград. В Ленинграде оставался его сын, Серёжин отец. Вот почему, думал дед, не было от него писем, а ведь он где-то на Ленинградском фронте.

Дед ещё не успел сесть, как в дверях появился Рыжий.

– Байде… цвай,– он выставил два пальца, один нацелил в деда, другой в Серёжу,– рапотать…

Деда послал на огород, Серёжу – на ручей за водой. Серёжа принёс полведра.

Солдат покачал головой, вылил воду в кастрюлю. И послал ещё, показав жестом, чтобы ведро было полным.

Серёжа набрал полное ведро, но много раз останавливался, чтоб дотащить его.

«Чем бы досадить этому Рыжему? – размышлял он по дороге.– Можно было бы, конечно, зачерпнуть воду с песком и грязью, но немец снова пошлёт…»

Потом Рыжий заставил их чистить картошку, а сам уселся на крыльце, вытащил из кармана губную гармошку и заиграл, раскачиваясь всем телом и время от времени закатывая глаза.

– Рус Иван может карашо рапотать, только… ему… нужен палька! – сказал он вдруг и захохотал.

– Ишь что выдумал, стервец! – процедил сквозь зубы дед.– Холуй проклятый! – И со злостью швырнул картошку в котёл.

Солдат ещё поиграл немного и, уходя в дом, сказал:

– Рус будет карашо рапотать… Мы… пойдём вперёд.– Он показал рукой на восток.– Ваш изба… будет целый.

– Нашёлся благодетель! – усмехнулся дед.

– Чего здесь сидеть! Рыжему служить? – зашептал горячо Серёжа.– Надо к своим пробираться!

– К своим, говоришь?.. А ты знаешь, где свои-то? Раз фашисты наступают, собираются идти дальше, значит, наши далеко, к ним не дойдёшь…

3

Вопреки обещаниям Рыжего, шли дни, недели, а немцы из деревни не уходили. Наоборот, по всему видно было, что они намереваются здесь обосноваться надолго. Вокруг деревни возводили оборонительные сооружения, на их строительство согнали всех женщин, даже старух. В доме правления колхоза разместили комендатуру. Тут же на стене вывесили приказ, запрещающий жителям деревни появляться ночью на улицах. За нарушение – расстрел.

Дед с Серёжей с раннего утра до позднего вечера работали на денщика капитана: таскали воду, дрова, копали в огороде картошку и приносили в избу. Серёжа видел, как от болезни ног, плохого питания, от жгучей обиды, от мысли, что над ним, старым человеком, измываются немцы, а он ничего не может поделать, дед с каждым днём всё более и более худел, словно на глазах таял. Ночью он почти не спал, всё кряхтел, ворочался, мучительно кашлял. Утром долго растирал ноги, прежде чем встать.

Серёжа старался изо всех сил помогать деду. Но им обоим было трудно – Рыжий передохнуть не давал.

Серёжа теперь всю свою ненависть сосредоточил на Рыжем. Но сделать ничего не мог. Рыжий всегда был начеку. Как-то раз незаметно Серёжа подбросил в кастрюлю с супом песку. Рыжий не стал выяснять, кто это сделал. Он взял мальчика за чуб и несколько раз так ударил затылком о перила крыльца, что Серёжа неделю не мог притронуться к голове. Дед, когда узнал об этой истории, очень ругался:

– Ничего ты ему не докажешь! Только сделает тебя инвалидом или того хуже… Из-за этого негодяя умирать не стоит. Он сам скоро подохнет со страху. Ведь это они с нами, безоружными, с малым да старым, храбрые, а сами-то боятся фронта, боятся Красной Армии, как чёрт ладана. Говорят, им жарко приходится. И под Ленинградом, и под Москвой.

И правда, денщик теперь реже играл на губной гармошке, меньше смеялся, и в его водянистых глазках мелькал испуг.

Однажды под утро дед и внук проснулись от орудийного гула.

– Это наши! – воскликнул дед, прислушиваясь.– Со стороны переправы…

У Серёжи радостно забилось сердце – теперь-то он уйдёт к своим, что бы там дед ни говорил.

А тут и новая радость – капитан вместе с фельдфебелем и денщиком переехали жить в комендатуру. Там сделали специальную пристройку, весь двор обнесли колючей проволокой.

– Боязно вам, господин капитан, жить на краю деревни, да ещё вблизи болота… да леса… И это хорошо! -

Дед сказал это так, как будто перед ним был сам капитан.

В доме поселились немецкие солдаты. На деда и Серёжу они не обращали внимания. У Серёжи теперь было много времени, чтобы обдумать план побега.

4

Серёжа лежал в бурьяне за огородами и прислушивался к голосам в деревне.

Над деревней вспыхнула вражеская ракета. Осветив всё синевато-жёлтым светом, она стала медленно снижаться. Казалось, она старательно кого-то ищет.

Серёжа прижался к земле.

В ночной тишине гулко раздавались шаги патрулей. Их тени выросли как из-под земли, медленно заскользили над Серёжей. Мальчик замер. Только сердце стучало гулко и тревожно. Тени будто застыли. Видимо, патрули выжидают, когда мальчик шелохнётся. Наконец тени отодвинулись.

Патрули прошли мимо, не заметив мальчика. Серёжа вздохнул с облегчением и продолжал наблюдать.

Днём, бегая по деревне, Серёжа изучил, пожалуй, все укрепления немцев. На окраинах деревни все наиболее заметные бугры были опоясаны траншеями, в которых торчали тупорылые стволы пулемётов, медленно двигались рогатые каски.

Перед траншеями немцы поставили в несколько рядов проволочные заграждения. Все дороги, ведущие к деревне, либо заминированы, либо пристреляны. И только со стороны болота, которое считалось непроходимым, немцы не построили никаких укреплений. «Этим путём и можно выйти к своим»,– решил мальчик.

5

– Давно вижу: ты что-то задумал,– тихо заговорил дед, приподнимаясь. Он теперь всё больше лежал.– Ну что ж, сейчас можно, только днём ведь не пройдёшь, немцы не пустят, надо ночью… Тропинку-то запомнил? Не ровен час, оступишься, и поминай как звали. Эх, пошёл бы я с тобой, да не дойду – сил совсем нет. Может, отлежусь ещё, тогда… Да тебе ждать меня ни к чему: кто знает, что напоследок учинят фашисты треклятые?

– Насчёт тропинки ты, дедушка, не беспокойся. Немцы теперь по ночам ракеты пускают. Повесят ракету – светло как днём.

– Светло-то оно светло, да надо ещё изловчиться из деревни выйти…

И вот сегодня Серёжа решил проверить, можно ли ночью выйти из деревни к заболоченному лесу, какие там в это время устанавливают посты. Он знал, что если немцы заметят, то не посчитаются с тем, что он ещё маленький,– расстреляют. Но это его не останавливало. Никакие силы его теперь не могли удержать – он рвался к своим.

Дед понимал это и, как ни тяжело было ему отпускать внука, удерживать не посмел.

6

В который раз дед объяснял Серёже, как лучше подойти к тропинке, как без хлюпа пройти по ручью, от которого начинается заболоченный лес, что нужно делать, чтобы не закоченеть от холода, если придётся несколько часов пролежать в болоте.

– Пуговицы с ватника срежь, не жалей – блестеть будут. Подпоясаться можно и верёвкой… Вот так.– Последнюю пуговицу дед сам оторвал, не дожидаясь, пока Серёжа отрежет.– А вот это возьми от комаров.– Дед протянул Серёже кусок марли.– Надо идти, пока ещё светло.

– Я сейчас! – И Серёжа выбежал из сарая.

«Куда это он?» – подумал дед.

Вскоре Серёжа вернулся.

– Вот! – И мальчик протянул деду краюху хлеба и кусок сала.

– Где взял?

– Соседка дала. Ешь, деда, поправляйся быстрей.

– Спасибо тебе, внучек.– И, подумав немного, сказал:– Корзину возьми, будто за грибами собрался и заблудился. В лесу бросишь, чтобы не мешала. Так, вроде всё. Давай сядем на дорогу. Помолчим… Ну, вот хорошо. Не отцу, не матери довелось провожать тебя из дому, а деду…– произнёс он срывающимся голосом и обнял Серёжу. Борода у деда дрожала.

У Серёжи запершило в горле, он с трудом оторвался от деда и выбежал из сарая.

Мальчик быстро прошёл огород и стал копаться возле изгороди, словно чинил её. А как только стемнело, пересек канаву и осторожно, прячась за кусты, пошёл вдоль ручья по его неглубокому дну. Наконец ручей кончился, и Серёжа вышел к лесу. Теперь оставалось только пройти небольшую полянку, которую хорошо было видно из деревни. Серёжа лёг и прислушался. Всё было тихо. Он подождал немного, потом, пригнувшись, держа перед собой корзину, перебежал поляну и вошёл в лес.

Где-то здесь начинается болотная тропинка. Но в темноте её не было видно. Серёжа выбрал мох посуше и лёг – ночью на болоте куда попало не ступишь. Надо ждать, когда повиснет ракета. Прошло с полчаса. Сырость проникала сквозь ватник, стали мёрзнуть ноги. Неужели придётся ждать до утра? Наконец небо озарилось ярким блеском. Серёжа поднялся и побежал. Вот и тропинка! Прошёл по ней немного. Опять стало темно. В темноте лес казался мрачным и зловеще молчаливым. Серёжа лёг и стал дожидаться новых ракет. Теперь его донимали комары. Закрыл лицо марлей, но и она не спасала. Но вот опять свет. Серёжа пошёл дальше.

Пока переходил болото, промокли ватник и брюки, а на ботинки налип толстый слой грязи. Лицо и руки были изъедены комарами.

Стало светать. Всё отчётливее слышалась стрельба.

Лес стал редеть. Идти было легче.

Наконец лес кончился, и Серёжа вышел к реке. Сразу же пришлось залечь. Здесь стреляли со всех сторон.

«Где же наши?» И вдруг он почувствовал, как кто-то схватил его за ворот ватника.

– Ты откуда здесь? Кто такой? – услышал он над самым ухом.

– Я свой… Вы тоже свой, русский? – громко спросил Серёжа.

– Тише ты, шкет! – прошептал красноармеец и потянул Серёжу к себе.– Прижмись к земле!

И тут же где-то рядом засвистели пули: фьют-фьют-фьют…

С реки стал подниматься туман.

– Ползи за мной! – приказал красноармеец.– А что же ты корзину не взял?

Серёжа схватил корзину и пополз за красноармейцем.

Минут через двадцать они были у переправы. Серёжу привели в землянку.

– Ты откуда такой? – спросил находившийся в землянке сержант.

Серёжа назвал свою деревню.

– Как же ты прошёл линию фронта? Ведь ваша деревня у немцев?

– Я через болото шёл. Хочу воевать… вместе с вами. Нашу деревню освободить. Там у меня дедушка остался.

– «Воевать»! А как тебя зовут, герой? Сколько тебе лет?

– Серёжа я. Бабушкин. Мне двенадцатый год пошёл.

– Ну, что с тобой делать? Садись, снимай ватник. А дедушку мы твоего освободим, всему своё время…

Серёжа снял мокрую одежду, его закутали в шинель, накормили. Он ел и осматривался. Землянка маленькая, в ней щели-окошечки. Телефон в углу, на стене карта нашей страны. Посреди кирпичная печурка. Серёжа посмотрел в окошко – увидел переправу. «Вот она, та самая переправа, которую ночью и днём бомбили немцы».

– Переправа наша? – спросил Серёжа.

– Наша.

– А тот берег?

– Там пока только наш плацдарм, двести метров в ширину, триста – в длину… Хочешь посмотреть на передний край?

Серёжа посмотрел в стереотрубу. Передний край как на ладони. На той стороне реки – наши. Вон солдаты с миномётом. А там немецкие пулемётчики залегли. Берега изрыты воронками.

Сержант ушёл, откуда-то издалека слышался его командирский голос.

К вечеру он вернулся. Принёс газету «Фронтовая правда» и вслух прочитал о победе наших войск под Ленинградом.

Серёжа подумал: «Вот бы дедушке эту газету. Дедушка, если узнает правду, сразу поправится. Ох, как нужна ему эта газета!»

– Дяденька,– сказал Серёжа.– Дайте мне, пожалуйста, эту газету, только насовсем.

– Возьми! – Сержант протянул Серёже газету и усмехнулся.

Серёжа внимательно посмотрел на первую страницу, затем на четвёртую, развернул газету, потом аккуратно сложил и сунул за пазуху.

– Ну, собирайся, герой!-сказал сержант.– Сейчас пойдёт машина в город, отвезёт тебя, побудешь в тылу, пока деда твоего освободим.

– Ой, дяденька, сейчас не отправляйте, пожалуйста! Мне обязательно надо вернуться к деду. Вы, дяденька, не беспокойтесь, я пройду болото. А потом опять к вам приду. Честное пионерское!

Сержант посмотрел удивлённо на Серёжу, но, узнав, почему тот хочет вернуться к деду, не стал задерживать.

7

Утром, когда над рекой ещё стлался туман, Серёжа поел и, взяв корзину, в которую сержант положил продукты, отправился в обратный путь. Его провожал красноармеец, который привёл вчера в землянку. Они доползли до леса, а там Серёжа пошёл один. Он шёл быстро, то и дело проверяя, лежит ли за пазухой газета. Дорога обратно показалась легче, хотя и не короче. Серёжа помнил советы сержанта: «Держись глубины леса, не выходи на опушку». Вот скоро и кончится лес, а там болото, куда фашисты не сунут носа. Только Серёже и его деду известна тайная тропинка через него.

Серёжа и не заметил, как подошёл к незнакомой развилке. Видимо, он сбился с пути. Впереди посветлело. Оттуда доносились чьи-то неразборчивые голоса. Серёжа замедлил шаг и прислушался. Мелькнули чьи-то тени. Раздался хруст веток. «Лиса или заяц»,– подумал Серёжа. Но он ошибся.

В сорока – пятидесяти метрах от него, внезапно преградив путь, выросли две фигуры в зелёном с автоматами на груди.

«Фашисты! – мелькнуло в голове мальчика.– Что делать?

Некоторое время все стояли молча. Серёжа рассмотрел их: один – худой, длинношеий, с растопыренными, точно у огородного пугала, руками, второй – рябой, маленького роста. Оба в пилотках, надвинутых на лоб. В их широко раскрытых глазах застыло удивление. Первым закричал длинношеий:

– Партизанен! Хальт!

А рябой немец схватил автомат, висевший у него на груди.

Серёжа опередил рябого, бросил немцам под ноги банку тушёнки, словно гранату, и молнией прыгнул в густой подлесок. И сразу же, приминая кусты, затерялся в листве. Он бежал наугад, не разбирая дороги.

Увидев банку, немцы растерялись и отскочили в сторону. А когда они поняли, что это не граната, а консервная банка, они даже рассмеялись. Пока рябой поднимал банку, длинношеий дал длинную автоматную очередь.

Над головой Серёжи по-комариному тонко, пискливо пропели пули. Они словно на выбор косили молоденькие осинки, берёзки и ветки орешника.

Пули Серёжу не задели. Он долго бежал, ломая ветки, больно хлеставшие его по лицу. Но вот лес кончился, и впереди зазеленело поросшее кустами болото.

Вдруг Серёжа услышал шаги немца. Оглянувшись, мальчик понёсся ещё быстрее. Он петлял как заяц. А длинношеий бежал напрямик, перемахивая через мелкорослые болотные кусты. Расстояние между ним и мальчиком сокращалось.

Серёжа стал прыгать с кочки на кочку, от куста к кусту, стараясь прятаться за их ветки. Но всё ближе слышалось тяжёлое дыхание фашиста. «Пусть бежит фашист, всё равно не поймает! – думал Серёжа.– Только бы заманить его подальше».

Наконец длинношеий не выдержал, остановился и выпустил автоматную очередь. Он не попал, пули пролетели выше головы мальчика. Но Серёжа заорал, точно подстреленный. Фашист обрадовался: теперь-то мальчишка не убежит от него. А Серёжа, немного покричав и постонав, резко повернул вправо, на знакомую тропинку, и побежал по ней. Здесь болото было очень опасным. Но немец этого не знал и продолжал гнаться за мальчиком. Серёжа пробежал ещё немного. Немец бросился наперерез. Зыбкая почва расступилась под ним, и немца стало засасывать. Он забарахтался в рыжем, хлюпком месиве, закричал, бросил автомат и, размахивая над головой руками, стал призывать на помощь рябого. Болото быстро и неумолимо засасывало его. Вскоре на поверхности остались только пузырьки. Серёжа оглянулся и со злобой бросил:

– Туда тебе и дорога!