Текст книги "Бестужев-Рюмин. Великий канцлер России"

Автор книги: Борис Григорьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Борис Григорьев
Бестужев-Рюмин. Великий канцлер России

Когда дело идёт о биографии знаменитого человека, не следует пренебрегать ни одним мелким фактом, не представляющим интереса в рассказе о жизни заурядных людей. Эти факты приобретают особую важность, так как часто в них можно обнаружить намёки на призвание, о котором сам великий человек ещё не подозревал; кроме того, они всегда проливают яркий свет на характер описываемого героя.

Жюль Верн. Мореплаватели XVII века

ВВЕДЕНИЕ

Семейными династиями в царской дипломатии никого не удивить – особенно много их появилось в XIX веке, и особенно часто мы их встречаем среди остзейских немцев[1]1
  См. мою книгу «Повседневная жизнь царских дипломатов». «Молодая гвардия», 2009 г.


[Закрыть]. Но чтобы целое семейство дипломатов – и каких! – появилось уже во времена и при жизни Петра I, да ещё исконно русских, явление, прямо скажем, по тем временам исключительное. Исключительное не потому, что в русской дворянской среде не было умных и толковых людей, а хотя бы уж потому, что русские «недоросли» в эту профессию шли неохотно: во-первых, она плохо оплачивалась, во-вторых, была слишком ответственна, в-третьих, была связана с пребыванием вдали от папеньки и маменьки, ну и, в-четвёртых, требовала определенного «политеса». Чтобы стать дипломатом, мало было умения махать шпагой, носить на голове замысловатый французский парик и ловко сгибаться в реверансе перед дамой на ассамблеях. Кроме «шарканья по паркету», нужно было знать «чужестранные» языки – а это ох как трудно давалось тогда и до сих пор даётся русским людям! – знать культуру, традиции и обычаи иностранцев, обучиться «политесу», уметь воздействовать на собеседника в нужном направлении и действовать самостоятельно в дефиците времени и при отсутствии царских инструкций.

Таких дипломатов явило семейство Бестужевых-Рюминых.

Они яркими кометами вспыхнули на небосводе XVIII галантного века и пронеслись, оставив за собой заметный и неповторимый след. Их было трое: отец Пётр Михайлович и два сына – Михаил и Алексей. Самым известным среди них стал младший, Алексей Петрович, начавший дипломатическую карьеру простым дворянином посольства, то есть переводчиком, а закончивший её канцлером Российской империи с титульной прибавкой «великий». В его твёрдых и уверенных руках внешняя политика Российского государства находилась полтора десятка лет.

Все члены этого талантливого семейства отличались в жизни упорством, целеустремлённостью, гибкостью, граничившей с изворотливостью, и необычной жизнестойкостью. Именно эти качества помогали им в трудных ситуациях держаться «на плаву» и идти вперёд. В дипломатии того времени нужно было ещё иметь и везение, и это обстоятельство, пожалуй, в самой высшей степени выпало на долю Алексея Петровича Бестужева-Рюмина. В меньшей мере повезло отцу и его старшему брату Михаилу Петровичу, ибо кто знает, каких высот они могли бы добиться в дипломатии, если бы им сопутствовала удача.

Главным героем нашего повествования является А.П. Бестужев-Рюмин. Современный читатель, даже самый культурный и проявляющий живой интерес к отечественной истории, имеет об этой личности довольно смутное представление – разве только из романов В. Пикуля и Н. Сорокиной, а также по киносериалу режиссёра С. Дружининой. И в России, и в Советском Союзе имя Бестужева-Рюмина было почти полностью и незаслуженно забыто – причём, как представляется, не столько по каким-то идеологическим причинам, а скорее по исторической небрежности и недооценке его личности. Он как бы растворился и потонул в историческом потоке, посвященном описаниям многочисленных дворцовых переворотов, первых русских женщин-императриц и их многочисленных фаворитов. Его посчитали, как теперь любят говорить новорусские издатели, фигурой второго плана, хотя таковой он на самом деле никогда не был. В 40—50-е годы XVIII века он был ключевой фигурой русской политики, и имя его не только в России, но и во всех европейских дворах и столицах произносилось с почтением и подобострастием, а где и со страхом и ненавистью. Это был Молотов или Громыко восемнадцатого века.

Дополнительными причинами такого забвения послужили, на наш взгляд, известная скудость исторического материала и неоднозначное, то есть главным образом отрицательное, к этому имени отношение. Указывая на такие его негативные качества, как чрезмерное честолюбие, склонность к интригам и мздоимству, некоторые историки считают вообще невозможным и нецелесообразным относить его к выдающимся русским людям XVIII века.

Что ж, Алексея Петровича Бестужева-Рюмина, даже если судить с позиций его же времени, на самом деле вряд ли можно было считать человеком высокой и незапятнанной морали. Он был русским, сыном своего жестокого и «сердитого» века, который, кроме таланта, для достижения поставленных целей и высокого положения требовал от людей изворотливости, хитрости и холодной расчётливости. Н.М. Карамзин считал его душой царствования Елизаветы.

Но Бестужев-Рюмин не был и совершенно аморальным типом или нравственным уродом – напротив, многие современники называли его чрезвычайно воспитанным, любезным и высокообразованным человеком. Другой вопрос, что у него оказалось слишком много завистников и ещё больше врагов, которые сильно постарались, чтобы запятнать его огромный вклад в дипломатию и внешнюю политику Российской империи, изо всех сил выпячивая его негативные черты характера и преуменьшая таланты и заслуги перед отечеством.

Для каждого писателя, приступающего к написанию биографии того или иного лица, непременно встаёт вопрос, как относиться к отрицательным чертам характера и негативным сторонам поведения этого лица. Если он сосредоточится лишь на одном негативе, то читатель никогда не познает истинного значения для нашей истории и страны такого человека, как, к примеру, А.С. Пушкин. Достаточно абстрагироваться от всего великого, высокого и истинно народного, что он привнёс своим творчеством в нашу жизнь, и мы получим образ заядлого картёжника, задиры и бретёра, неуёмного бабника, громкого скандалиста, пошлого матерщинника и т. п. Всё дело в том, что мы хотим увидеть в человеке.

Так же обстоит дело и с А.П. Бестужевым-Рюминым. Нужно только постараться рассмотреть в его характере всё положительное, а в его деятельности – всё важное и полезное для России, и мы сквозь архивную пыль пристрастия, лжи, неприязни и зависти обнаружим, что он заслуживает и благодарной памяти, и уважения потомков.

ПТЕНЦЫ ГНЕЗДА ПЕТРОВА

«Путёвку» в жизнь нашему герою дал отец Пётр Михайлович Бестужев-Рюмин и царь Пётр Великий. Начало жизненного его пути совпало с периодом петровских преобразований в России, когда молодые дворянские недоросли волей царя-преобразователя стали приобщаться к так называемым европейским ценностям. Бестужев-Рюмин-старший, судя по всему, не был тем кондовым русским, которого царю-реформатору приходилось буквально за бороду тащить в новую жизнь. Наоборот, судя по всему, он был человеком широких взглядов и без всяких колебаний добровольно встал в ряды помощников Петра и привёл к нему двоих сыновей – Михаила и Алексея.

Пётр Михайлович Бестужев-Рюмин (28 июля 1664–1743), «птенец» Петра первого поколения, с большим воодушевлением принял реформы царя и не в последнюю очередь потому, что увидел в них шанс «подняться» из обычного среднедво-рянского состояния, в котором находился его род, в совершенно новое качество. Что ж, такое отношение к делу, когда собственные планы совпадают с планами своей страны, тоже имеет право на существование и даже, возможно, является самым продуктивным путём развития как личности, так и общества. Бестужеву-Рюмину-старшему удалось привить и своим детям, как бы мы сейчас сказали, такую активную общественную позицию, которая во втором поколении «птенцов» петровых была уже большой редкостью.

Собственно дворянский род Бестужевых-Рюминых, с 1742 года графский, восходивший к роду Бестужевых, разбившемуся в XVII веке на три самостоятельные ветви, начинается от Петра Михайловича. Косвенные признаки указывают на то, что уже в конце XVII века Пётр Бестужев «обретался» на дипломатическом поприще. То ли тщеславие, то ли мода на всё европейское, начавшая проявляться в России при Петре I, а скорее всего всё вместе взятое заставили его искать своё происхождение за пределами России. Через посредство главы Посольского приказа Ф.А. Головина (1650–1706) для него в 1698 году из Англии была прислана грамота, в которой сообщалось, что его предком был англичанин Гавриил Бест «из знатного и древнего Кендской провинции (то есть Кентского графства. – Б. Г.) дома Бестюров», будто бы выехавший из Англии в 1403 году.

Истории известен князь Василий Дмитриевич Бест, выехавший якобы из Англии в 1403 году и крещённый под именем Гавриил и по кличке Бестуж[2]2
  Само слово «бестуж» произошло вроде от древнерусского прилагательного «бесстоуж», в котором корень «стоуж» означал «стыд». Получается, что род этот получил говорящую фамилию.


[Закрыть], сын которого Яков получил прозвище Рюма и писался Бестужевым. Вот этот князь и положил начало роду Бестужевых. Иван Грозный дал ему на кормление город Серпейск. Известен сын Рюмы – Василий, служивший в должности окольничего. Связь Рюмы и его потомков с Петром Михайловичем достоверно не задокументирована, но, как бы то ни было, в 1701 году семье Петра Михайловича, в отличие от прочих Бестужевых, разрешили писаться Бестужевыми-Рюмиными.

В 1700 году он получил чин стольника. В этом же году Пётр назначил его воеводой в Симбирск, а в 1705 году послал в Вену на смену русскому посланнику князю П.А. Голицыну. Вступление на дипломатическое поприще, возможно, объяснялось его браком с Евдокией Ивановной Талызиной, дочерью известного дипломата времён царя Алексея Михайловича[3]3
  Иван Талызин побывал с русским посольством в Лондоне (1662), а после этого был направлен послом в Польшу и занимал высокие должности в правление Алексея Михайловича Тишайшего.


[Закрыть]. В Вене старший Бестужев задержался недолго, и уже в октябре того же года ему было велено ехать в Берлин. Но и там он пробыл совсем недолго: отозванный в Россию, он некоторое время стал исполнять должность генерал-кригсцальмейстера, в каковом качестве вместе с сыном Михаилом отправился в печально известный Прутский поход 1711 года. В походе временно исполнял должность генерал-кригсцейхмейстера.

Насколько П.М. Бестужев-Рюмин был близок к Петру, свидетельствует тот факт, что в этом же 1711 году он предложил Петру I вариант брака его сына царевича Алексея на принцессе Софии-Шарлотте Брауншвейг-Вольфенбюттельской. Как известно, неудачный брак этот был вскоре заключён.

Убедившись в дипломатических и организационных способностях Петра Бестужева, царь посылает его в 1712 году в Митаву на должности гофмейстера (обер-гофмейстер с 1715 года) и генерал-комиссара, а на самом деле – генеральным наблюдающим над своей племянницей, вдовствующей герцогиней Курляндской Анной Иоанновной. В этом качестве он непрерывно – если не считать выезд в 1713 году по приказу царя с разовой дипломатической миссией в Гаагу, краткосрочную отлучку в Ригу и приезд по монаршему же вызову в Санкт-Петербург – вплоть до 1728 года находился в Курляндии. Должность генерал-комиссара требовала и дипломатического опыта, и административных способностей, и такта, и Бестужев умело справлялся со своими нелёгкими обязанностями, войдя в доверие к герцогине и став её многолетним фаворитом или, попросту говоря, любовником.

Приезд по монаршему вызову в Санкт-Петербург, по-видимому, состоялся в 1714 году. Мы видим Петра Михайловича на свадьбе у главы «всепьянейшего собора» и бывшего учителя царя Никиты Зотова. Свадьба проходила по сценарию, составленному самим Петром, и являла собой маскарад с генеральной репетицией, в которой многочисленные участники должны были, кроме принятия большого количества спиртного, исполнять придуманные царём роли. Приглашённые вельможи должны были явиться на свадьбу с каким-нибудь музыкальным инструментом. Например, граф М.Г. Головкин, два князя Долгоруких и два князя Голицыных были переодеты в китайцев и играли на дудочках, в то время как дипломаты П.А. Толстой и П.М. Бестужев-Рюмин щеголяли в турецких костюмах и «солидно» гремели медными тарелками.

Чтобы понять, как сложен был пост Бестужева-Рюмина в Митаве, необходимо сделать краткую историческую справку. Когда эмиссар Петра I прибыл к месту своей службы, вдовствующая герцогиня Анна Иоанновна[4]4
  Напоминаем, что супруг Анны Иоанновны, племянницы Петра I, герцог Курляндский умер с перепоя сразу после свадебных торжеств в Петербурге, по дороге в Митаву, не успев вернуться в родные пенаты.


[Закрыть] сидела в Митаве, грубо говоря, на «птичьих» правах. Власть в Курляндии, находившейся в ленной зависимости от Польши, принадлежала дяде её мужа, престарелому герцогу Фердинанду. Герцог, опираясь на курляндское дворянство, пытался лишить силы брачный договор своего племянника с русской принцессой, согласно которому Анна Иоанновна худо-бедно имела право на ежегодный доход с герцогства в сумме, эквивалентной тогдашним 40 000 рублям.

В обязанности Бестужева-Рюмина входил как раз контроль за регулярным поступлением этого дохода в пользу вдовы. Апанаж герцогини оказался, в общем-то, непосильным для курляндцев, и они всячески пытались увильнуть от его уплаты. С присущей ему энергией и решительностью Пётр Михайлович, исполняя указание царя, пренебрегая дипломатическими условностями и не доверяя местным фискальным служащим, рьяно взялся за сбор денежных и хлебных доходов самолично. Для экзекуций над злостными неплательщиками он посылал по деревням и мызам двух комиссаров с русскими драгунами.

Через год выяснилось, что и такая крутая «продразвёрстка» не помогала, и Пётр I повелел приостановить сбор денег вообще, а Бестужеву – выехать в Ригу и быть там «для присматривания политических дел». Присматривать за кем-то или за чем-то было не новым делом для Бестужева, и он с усердием взялся и за это дело. Между делом он занялся розыском в Ливонии родственников Екатерины Скавронской, супруги Петра I, о результатах которых он регулярно её информировал. Эту услугу Екатерина I не забудет и в трудную минуту будет поддерживать Бестужева.

Между тем в Курляндии обострилась борьба прорусской и пропольской партий. Первая выступала за самостоятельное управление герцогством, вторая – за вхождение в состав Польши. В борьбу партий вмешалась Пруссия. Курляндию вот-вот могли лишить зависимости от России, буквально висевшей на оспариваемом брачном контракте Анны Иоанновны, и Пётр I приказал Анне Иоанновне, жившей в России, немедленно вернуться в Митаву. На этом же настаивал и Бестужев, уже вернувшийся в 1716 году в Митаву с новой инструкцией о том, как устроить двор герцогини и обеспечить ей необходимые доходы.

В декабре 1717 года Пётр I заключил договор с польским королём и саксонским курфюрстом Августом II (Сильным) договор о браке Анны Иоанновны с герцогом Иоанном Саксен-Вейсенфельдским и предписал Бестужеву «хлопотать» об избрании его в курляндские герцоги. Таково было предварительное условие со стороны жениха, но дело расстроилось из-за того, что Август II, как сюзерен Курляндии, предъявил к Иоанну непомерные требования. В 1718 году возник новый брачный проект – теперь с маркграфом Бранденбургским Фридрихом Вильгельмом, племянником прусского короля, но и из этого плана ничего не вышло, равно как и из идеи выдать Анну Иоанновну в 1723 году за другого бранденбуржца, маркграфа Карла.

Это был какой-то заговор судьбы: любой вариант выдать замуж дочь бывшего царя Ивана V, бывшего соправителя Петра I, терпел крах! Над Анной Иоанновной явно довлел неумолимый и жестокий рок – оставаться одинокой, незамужней, вдовой. Впрочем, неудачи царя Петра были вполне объяснимы: герцогиня стала заложницей большой политики, в которой столкнулись интересы Польши, Пруссии и России одновременно, и совместить государственные интересы России с личным счастьем Анны Иоанновны было трудно.

Положение Анны Иоанновны в Митаве продолжало оставаться шатким, и в 1720 году она удалилась в Ригу, ожидая, как в конечном счете решится вопрос о её претензиях и правах. И тут изобретательный П.М. Бестужев-Рюмин предложил царю выкупить на имя герцогини герцогские – мужние – земли, отданные под залог дворянам. Выкуп состоялся, и на эти цели из русской казны были выданы 87 370 талеров. Земли отдали в 1722 году в аренду тем же дворянам, рассчитывая вернуть затраты через 6 лет. Герцог Фердинанд и поляки стали оспаривать указанную сделку как незаконную, поскольку-де герцогские земли не могли быть уступлены иностранцам. Началась новая тяжба, на которую, впрочем, Бестужев и Пётр I старались не обращать внимания. Если курляндцы будут слишком строптивыми, советовал царь Бестужеву, то надобно ввести в Митаву полк русских драгун.

Как бы то ни было, Бестужев в итоге «оседлал» курляндскую ситуацию и стал там фактическим властителем. Правда, в 1720 году Пётр I предписал ему ведать исключительно делами имения Анны Иоанновны и во внутренние дела Курляндии не вмешиваться, отправляя лишь отчёты о положении в герцогстве рижскому генерал-губернатору В.Н. Репнину (1696–1748).

Власть Бестужева в значительной степени укрепляло его положение фаворита герцогини. Вероятно, царя Петра I это вполне устраивало, но сильно возмущало мать Анны Иоанновны, царицу Прасковью Фёдоровну, вдову умершего царя Ивана V, а также её братца Василия Фёдоровича Салтыкова. Узнав о том, что её дочь Анна сожительствует с Бестужевым, Прасковья Фёдоровна, сама родившая трёх дочерей – Екатерину, ставшую потом герцогиней Мекленбургской, Анну и Прасковью – от управляющего своим двором Василия Алексеевича Юшкова, стала теперь уличать её в безнравственности. Вместе со своим «высоконравственным» братцем Василием, чуть ли не забившим свою жену до смерти, она стала требовать от Петра I, а потом и от Екатерины I удаления Бестужева из Митавы. Императрице с трудом удавалось сдерживать нападки братца и сестрицы Салтыковых и до поры до времени охранять покой митавского генерал-комиссара, терпеливо разъясняя царице Прасковье, что Бестужев «определён в Курляндию для многих Его Царского величества нужнейших дел» и что заменить его совсем некем.

Анна Иоанновна очень тогда благоволила к своему «главноприсматривающему», хлопотала перед Екатериной I за его дочь Аграфену, ставшую потом графиней Волконской (см. ниже), и уделяла пристальное внимание его сыну Михаилу, некоторое время тоже находившемуся в Митаве при отце в качестве переводчика. Самому Бестужеву она тщетно пыталась выпросить у Петра чин тайного советника: «ибо он здеся служит, а чина никакова не имеет, что от здешних людей ему подозрительно». Пётр скупо раздавал чины, и звание тайного советника Бестужев получил уже от более щедрой Екатерины I.

Отчаявшись добиться «справедливости», царица Прасковья перестала общаться со своей митавской дочерью, что вызвало теперь уже со стороны Анны Иоанновны недоумение, огорчение и повод для жалоб. «…Я от Бестужева во всём довольна, – писала она в 1719 году в письме к Екатерине I, – и моих здешних делах он очень хорошо поступает». Впрочем, в 1723 году, незадолго до своей смерти, царица Прасковья сменила гнев на милость и после долгих лет молчания написала Анне Иоанновне письмо.

На совести Петра Михайловича в некотором роде лежит нечаянное возвышение Эрнста Иоганна Бирона (Бирена, Бюрена) (1690–1772), выходца из захудалого курляндского рода, на должность камер-юнкера при дворе Анны Иоанновны (1718). «Главноприсматривающий» временно расслабился, увлёкся сестрой Бирона, фрейлиной Анны Иоанновны, и заодно «приласкал» и братца. Эта «слабость» аукнется потом Бестужеву и России большими бедами.

А пока Пётр Михайлович пользовался благами и своего вполне обеспеченного положения, и семейной жизни, и принадлежностью к сильным мира сего, например, знакомством с фаворитом императрицы Екатерины Алексеевны Виллимом Ивановичем Монсом. До нас дошли его два письма к Монсу из Митавы: одно от 2.11.1719 года, а второе – от 6.2.1722 года, свидетельствующие о вполне коротких между ними отношениях. В.И. Монс (1692–1724), брат Анны Монс, Кукуйской любовницы царя Петра, только начал входить в силу при дворе Екатерины Алексеевны, и страшный гнев Петра и казнь его были ещё впереди.

В первом письме Пётр Михайлович предлагает себя Виллиму Ивановичу в качестве посредника для его тайной переписки с А.Г. Салтыковой – на роль, которую до этого момента выполняла сестра Монса Матрёна Ивановна Балк. Во втором письме, написанном два с половиной года спустя, старший Бестужев-Рюмин считает себя уже вправе что-то просить у Монса. Просьба носит служебный характер: он просит фаворита использовать влияние императрицы Екатерины Алексеевны на то, чтоб выпросить у царя Петра разрешение отдать из Каргопольского драгунского полка, расквартированного в Курляндии, одну роту «в особливую службу её высочества» герцогини курляндской Анны Иоанновны. «Особливая служба» роты состояла в почётном карауле при дворе герцогини. При этом Бестужев-Рюмин подчёркивает, что каргопольцы должны поступить в полное распоряжение Анны Иоанновны, но жалованье для почётного караула должно было по-прежнему поступать из России.

В нормальных «рабочих» отношениях состоял Бестужев и с «полудержавным властелином» князем А.Д. Меншиковым. Пётр Михайлович помогал князю взыскивать долги с курляндских дворян, одолживших у него деньги, посылал светлейшему в подарок платки, извещал его о модах и одежде (Меншиков был великий модник), подыскивал портного, который бы мог приехать в Петербург и обшить семью князя. Светлейший в связи с заключением Ништадтского мира направил курляндской герцогине Анне Иоанновне напоминание о необходимости выслать царю по этому случаю дорогие подарки и послал в Митаву курьера, флотского капитана Галлера. В письме Бестужеву Меншиков рекомендовал принять курьера «со всяким почтением»: «А по нашему мнению, надлежит его, капитана, подарить знатным подарком от всей земли, ибо в оной много знатных господ обретается», В одном из писем Пётр Михайлович клялся Меншикову в верности и уверял сам и за своих детей, что «акроме высочайше милостивой вашей высококняжеской светлости протекции на свете себе нигде не имею и другого инде не ищу». В 1723–1724 гг. личные мотивы в их переписке исчезли, но на следующий год появились снова. В мае 1725 года Бестужев просил Меншикова принять какой-то «малой презент».

После смерти Петра I враги России осмелели и снова стали будировать вопрос о Курляндии. В противовес этим претензиям Бестужев-Рюмин вернулся к матримониальным делам Анны Иоанновны – на сей раз он попытался выдать её замуж за герцога Морица Саксонского. Курляндский ландтаг отнёсся к этой кандидатуре вполне одобрительно, но Петербург, долго рассматривавший это дело, выработал, наконец, свою точку зрению на этот брак и в указе от 31 мая 1726 года выразил П.М. Бестужеву-Рюмину недовольство его пассивной позицией, справедливо считая, что кандидатура Морица Саксонского противоречит и интересам России, и самой Курляндии: «Мориц, находясь в руках королевских (то есть Августа II, короля Польши. – Б. Г.), принуждён будет поступать по частным интересам короля, который чрез это получит большую возможность приводить в исполнение свои планы в Польше». Кроме того, отказав в сватовстве бранденбургскому герцогу и отдав предпочтение саксонскому двору, Россия якобы будет иметь неприятности с Пруссией, с которой имелось соглашение о поддержании в Курляндии статус-кво. Верховный тайный совет предлагал в женихи Анне Иоанновне другого кандидата, герцога Голштинского, – любимый козырь в колоде карт русского двора.

П.М. Бестужев, вероятно, не предполагал, какая борьба развернулась в Петербурге вокруг этого брака. Дело в том, что Меншиков решил украсить свою особу ещё и титулом герцога Курляндии. Князю понадобилось немного времени, чтобы изменить мнение императрицы и Верховного тайного совета в свою пользу и привлечь в исполнители этого плана посла в Польше В.Л. Долгорукого и, естественно, П.М. Бестужева.

Бестужев изложил князю свой план действий: «А понеже тамо (то есть в Митаве. – Авт.) от шляхетства никого из оберратов нет, а кто из них мне приятны будут, я под рукою о том представлять и старание к склонению чинить буду. А чтобы сие весьма тайно было и в том вашей светлости интересов', что можно будет, не упущу». Оберраты, депутаты курляндского сейма, уже разъехались, и Пётр Михайлович мог встречаться только с немногими из них. 14 мая он докладывал князю, что прилагает в его деле старание, но напоминает, что сам он, во избежание международного скандала, никаких шагов предпринять не может: действовать нужно через влиятельных курляндцев. У него уже есть пять человек на примете, которые обещали «трудиться» за богатые подарки. 21 мая он сообщил в Ригу, что в деле Меншикова появились затруднения – все выступают за кандидатуру Морица Саксонского. 28 мая он писал: «В Митаве во известном деле всё тихо, и оберратов и других чинов от шляхетства в Митаве нет ни одного человека».

Меншиков сразу заподозрил, что Бестужев если и не будет сильно мешать его планам, то не будет проявлять и особого рвения для их исполнения. «…Пётр Бестужев, имея вашего величества указы и ведая того дела важность, не так поступал и, по-видимому, чинил факции…» – доказывал светлейший Екатерине I. Так и вышло: курляндский сейм выбрал Морица Саксонского.

У Петра Михайловича и в самом деле не было стимула добиваться избрания Меншикова курляндским герцогом (как выразился Меншиков, Бестужев «старался под рукою», то есть вполсилы), потому что не без оснований полагал, что как только светлейший станет таковым, он тут же потеряет тёплое местечко главного управляющего герцогства. Меншиков, естественно, немедленно инициировал отзыв Бестужева в Петербург. Но обошлось. Сам же светлейший князь 23 июня 1726 года под видом инспектирования войск в Прибалтике выехал в Ригу, чтобы оттуда «наводить порядок» в Митаве. Он «наломал там немало дров», включая «выкручивание рук» у невесты и получение у неё силой отказа от замужества с Морицем Саксонским и согласия на то, чтобы герцогом Курляндии стал он, Меншиков.

Но всё было напрасно: в курляндские герцоги и женихом Анны Иоанновны был избран Мориц. Об этом Меншикову доложили прибывшие в Ригу Долгорукий и Бестужев. Не привыкший получать отказ, взбешенный Меншиков 29 июня кинулся в Митаву и в течение четырех дней провёл там ряд важных встреч, в том числе и с Морицом, под давлением обещавшим князю оказывать содействие, а на самом деле грубо его обманувшим. Мориц предложил Александру Даниловичу якобы такой вариант: кто будет утверждён королём Польши в звании герцога Курляндии, даёт отступную сумму другому. При этом Мориц, внебрачный сын Августа II и графини Авроры Кёнигсмарк, обещал сопернику дать рекомендательное письмо к отцу. Меншиков поверил и был жестоко обманут.

Под предлогом более важных, шведских, дел светлейшего вместе с В.Л. Долгоруким отозвали в Петербург, и князь затаил на Бестужева злобу, решив во что бы то ни стало изжить его со света[5]5
  В делах со Швецией Меншиков тоже оставил «след»: за небольшую взятку он выдал шведскому посланнику в Петербурге важные государственные секреты и нанёс большой вред политике России в отношении этой страны.


[Закрыть]. Анна Иоанновна обращалась и к Меншикову, и к его дочерям Дарье и Варваре, и к вице-канцлеру А.И. Остерману (1686–1747)[6]6
  О. Генрих-Иоханн-Фридрих, барон, потом граф, на русской службе с 1704 г., в 1721 г. заключил Ништадтский мир со Швецией и пожалован Петром I в бароны, с 1723 г. вице-президент Коллегии иностранных дел, с 1726 г. член Верховного тайного совета, с 1731 г. кабинет-министр, в 1740–1741 гг. генерал-адмирал и высший начальник военно-морского ведомства. Арестован Елизаветой Петровной при восхождении на трон и приговорен к смертной казни, но был помилован и вместе с супругой Марфой, урожд. Стрешневой (1698–1781), отправлен в ссылку в Берёзов, где и скончался. Русский историк Д.А. Корсаков так характеризует О.: «Вся жизнь О. – упорный и постоянный труд, всё его нравственное содержание – хитрость, лукавство, коварство и интрига… Всегда сдержанный, методичный и последовательный, О. постоянно действовал наверняка. Он точно следовал пословице: “Семь раз смеряй – один раз отрежь“. На Россию он смотрел как на арену для своих честолюбивых, но не корыстных целей. О. был “честный немец” и оставил в истории свой образ воплощением дипломатической увёртливости и придворной эквилибристики, он не запятнал своего имени казнокрадством и лихоимством; в частной жизни он был в лучшем смысле слова немецкий бюргер: человек аккуратный и точный, он любил домашний очаг, был примерный муж и отличный семьянин».


[Закрыть] с просьбой вернуть ей Петра Михайловича обратно в Митаву, «понеже мой двор и деревни без него смотреть некому…», но всё было безуспешно. «Бог свидетель, что я во всём разорилась, понеже он о всём знает в моём доме и деревнях», – писала она Д.А. Меншиковой. Осенью 1726 года Пётр Михайлович по настоянию Меншикова предстал перед Верховным тайным советом и был с пристрастием допрошен о своих действиях в Курляндии, но совет ничего неправильного в действиях Бестужева не усмотрел. К тому же в дело вмешалась «матушка-заступница» Екатерина I, которая признала, что Бестужев был не без вины, но наказывать его не стала, и Пётр Михайлович благополучно вернулся в Митаву.

Туда же с секретной миссией успокоить курляндцев относительно действий Меншикова и получить дополнительные сведения о настроениях курляндцев выехал генерал-майор Антон Мануилович Девиер (1682–1745), зять Меншикова. Девиер, в отличие от своего тестя, человек честный и скромный, встретился с Морицом и вынес из беседы с ним вполне положительное мнение. Мориц Саксонский в обмен на согласие Дивиера содействовать его браку с Анной Иоанновной, предложил ему взятку в размере 10 тысяч экю, но Антон Мануилович решительно отверг «это странное предложение, предполагающее подлые и низкие чувства… оскорбительные для честного человека».

Петербург стоял на своём, по-прежнему считая кандидатуру Морица вредной, и дал указание Бестужеву просить Августа II соглашаться на избрание герцогом Меншикова. Король польский и курфюрст саксонский, известный своими кознями и хитростями, ответил Бестужеву ничего не значащей фразой:

– Всё то, что со стороны её величества мне приходит, очень мне приятно.

И на том все переговоры с ним прервались.

В связи с предстоящим в Гродно сеймом в Польшу был послан П.И. Ягужинский, который своей горячностью пользы большой русскому делу тоже не принёс. Он испытывал к Меншикову неприязнь, буквально въехал в курляндское дело «поперёк» и при этом не утерпел, чтобы не задеть Меншикова. В свою очередь посланник Екатерины I в Варшаве М.П. Бестужев-Рюмин в письме к сестре Аграфене критиковал Ягужинского за протекционизм в отношении какого-то поляка Голембовского и за намерение сделать его резидентом в Польше, чего, по мнению Бестужева, делать никоим образом было нельзя: поляк и русский резидент в Польше!

Курляндское дело кончилось тем, что в конце лета 1727 года в Курляндию для «наведения порядка» во главе войска из 5 полков отправился генерал-аншеф П.П. Лейси. Мориц Саксонский укрепился со своими сторонниками на о-ве Османтен, но при появлении русских солдат бросил всё и сбежал во Францию[7]7
  Там Морицу повезло больше: он стал маршалом Франции и способным полководцем.


[Закрыть]. Союзная Вена одобрила действия России в Курляндии, и конфликт угас.

Благодетельница Екатерина I вскоре почила в Бозе, и Россией стал править внук Петра I – царь-отрок Пётр И. Над головой П.М. Бестужева-Рюмина снова сгустились тучи. Весной 1727 года на обер-гофмейстера был сделан анонимный донос. Аноним на польском языке обвинял Петра Михайловича в хищениях казны герцогини, в самовластных действиях и распутном образе жизни. Бестужев медлил, герцогиня просила Петербург не отзывать его, но ехать всё равно пришлось. Верховный тайный совет потребовал от Бестужева представить отчёт о суммах, истраченных на выкуп заложенных земель Анны Иоанновны. Пока Бестужев отвечал на вопросы Верховного тайного совета, Анна Иоанновна неустанно «бомбардировала» письмами канцлера А.И. Остермана (1686–1747) и других сановников и просила вернуть ей Бестужева-Рюмина: «…я к нему привыкла, а другому никому не могу поверить». Но гроза снова миновала: то ли подействовало заступничество безутешной герцогини, то ли отчёт обер-гофмейстера произвёл на «верховников» благоприятное впечатление, то ли всем было недосуг.

А в сентябре Меншиков пал, и в конечном итоге Бестужев-Рюмин был оправдан. Но пока Анна Иоанновна умоляла самого Петра II вернуть ей его в Митаву и пока её просьбе мешал отнюдь не заинтересованный в этом вице-канцлер Остерман, место Петра Михайловича при ней занял Бирон. Ведь сердце женское не камень. Теперь, как тогда говорили, в случае оказался бывший конюший герцогини.