Текст книги "Бернадот"

Автор книги: Борис Григорьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 34 страниц)

Как и предполагалось, Бернадот оказался слишком честным и самостоятельным для Сиейеса: когда Сиейес стал предпринимать попытки сделать военного министра орудием исполнения своих личных планов, терпение Бернадота лопнуло, и он подал в отставку. Сыграл свою отрицательную роль и холерик Массена, заявивший, что пока «гасконский шарлатан» возглавляет военное министерство, он не может командовать Дунайской армией и выполнять его приказы. Бернадот, ещё не привыкший к методам подковёрной борьбы, в то время плохо переносил интриги и закулисные маневры и попытался в отношениях с Массеной сохранять терпение и такт. Он был из тех якобинцев, которые ещё сохраняли верность конституции страны, а не её руководителям.

Отставка была оформлена в лучших иезуитских традициях. 14 сентября 1799 года, во время беседы с Бернадотом по поводу организации т.н. Северной армии, Сиейес, наградив его лицемерными комплиментами о заслугах на посту военного министра, сказал с масляной улыбочкой на губах:

– Нас не удивит, что человек с вашими полководческими талантами сохранил желание при уходе из министерства принять командование над какой-либо армией, которое воодушевит вас...

Бернадот ответил, что, после того как он привёл министерство в надлежащий порядок, его лучшей наградой будет возвращение к своим братьям по оружию. Он и понятия не имел, что этот ответ послужил его ходатайством об отставке. Уже на следующее утро он получил от Сиейеса следующее послание:

«Гражданин министр!

В связи с вашим так часто высказываемым пожеланием вернуться к военной деятельности исполнительная директория решила назначить на ваше место другого военного министра. Портфель военного министра подлежит временной передаче дивизионному генералу Миле-Мюро. Сдайте ему все дела. Директория с удовольствием примет вас в то время, пока вы будете находиться в Париже, чтобы обсудить с вами всё, что касается командования армией, вам определённой. Сиейес, президент».

Самое удивительное было в том, что на письме была сделана резолюция: «Ходатайство гражданина генерала Бернадота об отставке с поста военного министра настоящим удовлетворяется».

В критической ситуации, пишет А. Блумберг, нет ничего более аполитичного, чем отправить в отставку министра, пользующегося доверием народа, и нет ничего неприятнее для правительства, чем принять ходатайство о такой отставке. Бернадот ничего подобного не сделал. Естественно, вероломство Директории потрясло и возмутило его до глубины души. Она сместила его с должности, не назначив даже преемника! В своём ответном письме Сиейесу он так и написал: «Вы удовлетворили ходатайство об отставке, которое я не подавал». Письмо заключалось прошением о предоставлении военной пенсии, в которой он, как и в поправлении здоровья, сильно нуждался. Ответ Сиейеса был сформулирован ещё более издевательски: «В связи с письмом дивизионного генерала гражданина Бернадота от 29 фрюкти– дора, в котором он ходатайствует об уходе на пенсию по сокращению штатов, сообщаем о том, что гражданину Бернадоту назначается полагающаяся ему пенсия». Оказывается, Бернадот попросил уволить его с работы по сокращению штатов! Видимо, причины для увольнения были более глубокими, нежели Бернадот предполагал вначале. В полемику с Сиейесом и Директорией он больше не ввязывался.

В один день республика лишилась способного министра и талантливого военачальника. Обратимся теперь к собственному отчёту Бернадота, который он представил правительству перед своим уходом с поста. Он начинает его с изложения своего кредо: «Обязанность отчитываться перед нацией издавна тяжело давалась слугам государства, но она становится наградой для того чиновника, который является гражданином». После изложения всех трудностей, которые переживала страна и армия в момент его прихода в министерство, Бернадот переходит к перечислению своих скромных «результатов, которые наши враги назвали чудом, которому мы, однако, нисколько не удивляемся», потому что, «рождённый, так сказать, в горниле сражений и воспитанный освободительными войнами, я только чувствовал, как мои силы растут вместе с опасностями и победами ».

В первую очередь он уделил внимание вопросам снабжения армий продовольствием, амуницией и вооружением. В этих целях он обратился непосредственно к гражданам, апеллируя к их сердцам и патриотизму. «Власти, которые вначале так усердно эксплуатировали моральные средства, со временем забыли о них»у – пишет Бернадот с горечью. Прославленному генералу, на собственной шкуре испытавшему и разделившему вместе с солдатами все тяготы войны, люди поверили, в результате, пишет министр, в армию влились около 90 тысяч новобранцев, из которых половина людей сразу была экипирована, накормлена и хорошо вооружена. Он добился набора 40 тысяч лошадей, из которых 15 тысяч попали в ремонт, т.е. поступили непосредственно в кавалерию.

Результаты, пишет Бернадот, не замедлили сказаться: Голландию удалось спасти, левый берег Рейна защитили от нападения противника, русских из Гельвеции прогнали, Дунайская армия стала одерживать победы, европейская коалиция стала распадаться56.

Но бывший министр был далёк от того, чтобы приписывать себе все заслуги за достигнутые результаты. «Некоторые республиканцы считают, что моральная сила, которую я вдохнул в нашу армию, не могла не оказать решающего влияния на блестящие результаты, которые были достигнуты сразу после моей отставки из министерства и увенчали завершение военной кампании, – читаем мы далее в отчёте. – Я, однако, далёк от тогоу чтобы разделять это мнение... Министры, несомненно, выполняют свой долг, когда им удаётся накормить, одеть и вооружить армию и осуществить меры, способствующие её успехам у но я с удовольствием и торжественно заявляю: прежде чем честь выигрывать сражения приписывать министрам, её надо отдать: 1) благородным солдатам, жертвующим в боях своей жизньюу и 2) бесстрашным генералам, способным воспламенить и направить их мужество ».

Увольнение Бернадота из военного министерства вызвало бурю удивления и возмущения в Совете пятисот. Выразить сочувствие уволенному генералу и министру пришли члены Дирек

тории Гойе и Мулен – Сиейес «сварганил» его отставку без их согласия и ведома!

Ну что: сделали самый помпезный визит к Бернадоту? – встретил их Сиейес.

Самый помпезный, на какой только мы были способны, – ответил Гойе.

Бернадот устранился от всей общественной жизни и уехал с женой и новорождённым сыном в деревню. На какое-то время он погрузился в патриархальную тишину своей добровольной ссылки, в семейные дела, чтение книг, прогулки. Когда придёт время и его позовут обратно, он снова вернётся к людям в Париж. А пока он время от времени показывался в политических салонах, включая салон свояка Жозефа Бонапарта, и на приёмах у Люсьена Бонапарта. Он даже встретился с известной мадам Ж. Сталь57, которая потом сказала, что Бернадот был единственным французским генералом, который соединял в себе качества государственного деятеля с талантом полководца. Он заходил в салон мадам Жюли Рекамье и встречался там с такими известными лицами, как Бен– жамин Констант и Рене де Шатобриан. Супруга Дезире долгое время гостила у старшей сестры Жюли в имении Жозефа Бонапарта Мортефонтэн под Парижем и сопровождала её на воды в Пломбьер и Виши, а маленький красавчик Оскар играл с двумя дочерьми Люсьена Бонапарта.

Часть вторая. БЕРНАДОТ CONTRA НАПОЛЕОН

Никогда не рассматривайте, к какой партии принадлежит человек, который ищет у вас правосудия.

Наполеон

ЕГИПЕТСКИЙ ДЕЗЕРТИР

Воля может и должна быть предметом гордости гораздо больше, нежели талант.

Бальзак

Причины отставки Бернадота на самом деле были очень основательными: готовился военный переворот, и Бернадот, как приверженец республиканского порядка и конституции, мог оказаться серьёзной помехой на пути претворения планов заговорщиков в жизнь. Франция неуклонно двигалась к тому рубежу, на котором, по предсказанию Екатерины II, должен был появиться другой Чингисхан или Тамерлан и подавить революцию.

И Чингисхан нашёлся.

Наполеон проснулся от своих мечтаний сокрушить Османскую империю – в этом ему помогло сокрушительное морское поражение под Абукирком от англичан под командованием Горацио Нельсона. И в спешке, тайно от всех бросив свою армию в Египте на произвол судьбы, сбежал во Францию. Он так торопился, что даже формально не передал бразды командования своему заместителю Клеберу и не предупредил его об отъезде. Бедный Клебер! Скоро он погибнет от руки фанатика-мусульманина.

А Бонапарт, 9 октября 1799 года, удачно избежав встречи с английскими кораблями, высадился во Фреюсе, что на Лазурном

побережье Франции. Он не прошёл положенного карантина, но весь его путь от Фреюса до Парижа был сплошным триумфальным шествием. Его восторженно встречали толпы народа и приветствовали как человека, который должен был спасти нацию.

Генерал ждал своего часа два года, и, наконец, он наступил. Директория влачила жалкое существование, против неё и друг против друга конспирировали и плели заговоры якобинцы и роялисты, но ни у одной партии не было настоящего вождя. Большинство населения мечтало о возврате к монархии, всё было шатко, неопределённо и неясно. П. Баррас был готов отдаться тому, кто дороже за него заплатит.

Бернадот, умеренный республиканец, накануне описываемых ниже событий неожиданно примкнул к ультралевому неоякобин– скому крылу. Как это произошло, остаётся тайной. Истоки этой трансформации взглядов следует, вероятно, искать в его выдвижении якобинскими кругами Нижних Пиренеев в Совет пятисот. Не исключено, что ещё в Сомбр-Маасской армии он попал под влияние такого якобинского «корифея», как Журдан или активный якобинец и фронтовой товарищ Шампионнэ, а как военный министр находился в тесном контакте с Гохье и Мулэном. Будучи министром, Бернадот окружил себя людьми левых взглядов: близко стоявший к Дантону монтаньяр Русселэн стал его секретарём и руководителем первого отдела министерства; бывшие военные комиссары Шудьё и Бодо, единомышленник Эбера Маршан, активист 1792—1794 годов. Сержан-Марсо и др. тоже трудились рядом с ним. Это дало Наполеону повод во время ссылки на о-ве Св. Елены отметить «сумбурные взгляды» военного министра, которым «вертела клика».

Хёйер определённо говорит о причинной связи между якобинскими симпатиями Бернадота и его отставкой. 13 сентября Журдан в Совете пятисот предложил объявить отечество в опасности. Это означало роспуск парламента и возвращение к образцам якобинской диктатуры 1792 года. И прозорливый (или проинформированный Сарразэном) Сиейес первый удар нанёс по военному министру. Был ли Бернадот членом якобинской партии? Вряд ли, он был скорее её попутчиком, мечтавшим о востанов– лении режима первых дней революции и о замене «ожиревших котов», поправших её идеалы. «Нагие внутреннее положение не становится лучше, – писал он за 5 дней до своей отставки Брюну в Голландию. – Созданы партии, предвестники лиг. Какой лабиринт преступлений, дорогой Брюн, и какое загнивание! Меня поддерживает моё мужество, хотя я по уши плаваю в самой гадкой коррупции. Завидую тебе, несмотря на окружающие тебя опасности».

Аббат Сиейес, склонявшийся к аристократическому правлению, избавившись от Бернадота, мечтал о генерале, который навёл бы порядок на фронтах. Его выбор пал, наконец, на генерала Жубера, которого послали командовать армией в Италии, но, к несчастью, генерал скоро погиб в бою под Нови. Генерал Моро занимать его пост отказывался – он опасался за свою жизнь. Наполеон ненавидел Сиейеса, потому что видел в нём соперника, и первое время стал склоняться к партии якобинцев, но когда узнал, что члены Директории Гохье и Мулэн собирались отправить его командовать какой-нибудь армией на фронт, корсиканец смекнул, что дружба с якобинцами ему ничего не сулит, и предоставил себя в распоряжение расстриги-аббата. Два паука оказались в одной банке и пока с недоверием смотрели друг на друга.

На пышный приём по случаю прибытия Наполеона Бернадот не пошёл. «Я не желаю сидеть за одним столом с заразным человеком», – сказал он. Когда он узнал о высадке Наполеона во Фреюсе, он связался с генералом Дебелем, бывшим военным министром, и просил передать Директории, чтобы она, не теряя времени, отдала приказ об аресте генерала-дезертира и учреждении над ним трибунала. Дебель, поддержанный артиллерийским полковником Сен-Мартэном, отправился к Баррасу. Тот выслушал Дебеля и сказал:

Мы недостаточно сильны для этого.

Бернадот продолжал настаивать на аресте Наполеона, но Баррас, верный своей выжидательной тактике, ответил:

Давайте подождём.

Комментируя поведение Бернадота, А. Блумберг справедливо пишет, что оно было мотивировано не только его приверженностью к конституции и верностью присяге, но и тем, что в Наполеоне он видел соперника и хотел его нейтрализовать. Бернадот, как и Наполеон, тоже мечтал о том, чтобы сыграть свою роль в наведении порядка в стране, например, в составе триумвирата, наделённого правами диктатуры и переизбиравшегося каждые три года. Т. Хёйер подвергает демарш Бернадота в отношении Наполеона сомнению – ведь совсем недавно он испытывал к корсиканскому свояку самые тёплые чувства и даже предлагал организовать ему в Египте помощь. Действительно, о характере отношений между обоими генералами и поведении Бернадота с сентября по ноябрь 1799 года известно мало, а те источники, что приводят многие историки (сам Бернадот, Баррас, Бурьен и Сарразэн), по мнению Хёйера, также мало надёжны – особенно ссылки на подробные диалоги соперников и их «исторические» высказывания.

Но и Бонапарт тоже подозревал Бернадота в том, что тот не исключал возможности войти в высшие эшелоны власти. Уже на другой день Бонапарт сказал своему секретарю Бурьену: «Бернадот странный парень. Когда он был военным министром, к нему пришли генералы Ожеро, Саличетти и некоторые другие и сказали, что конституция находится в опасности, что следовало освободиться от Сиейеса и Барраса... и что они стояли во главе заговора?8. Что же сделал Бернадот? Ничего. Он потребовал доказательств (вероятно, доказательств своего большого ума), но ему их не дали; он потребовал полномочий, но кто их мог ему дать? Никто. Их нужно было взять самому. Он не решился, ссылался на обстоятельства, он ответил, что он не согласен с их планамиу и обещал сохранить молчание, если его оставят в покое. Бернадот – не инструмент, он – помеха». Тем не менее Наполеон, согласно Сарразэну, вёл с Бернадотом переговоры о составе будущего органа власти – о триумвирате консулов, одним из которых должен был стать Наполеон, а другим – Бернадот. Третьим консулом Бернадот предложил Моро, в то время как Наполеон хотел иметь гражданского человека59.

В вышеприведенных высказываниях заключается вся разница между двумя генералами и людьми: Бонапарту было наплевать на все условности, честь или присягу, чтобы добиться своего и любыми способами прийти к власти; Бернадот же был готов взять бразды власти, но не ценой нарушения конституции, кровавого переворота или циничного заговора. Оба генерала честолюбивы, эгоцентричны, талантливы и темпераментны, только Наполеон более честолюбив и более эгоцентричен, бесстыден и дерзок. Бер-

надот же осторожен – он не может поставить всё на одну карту, как это сделал Наполеон во время событий 18 брюмера или в период «ста дней» 1815 года. Т. Хёйер считает, что сдержанность Бернадота объяснялась также и семейными причинами – всё-таки нельзя было сбрасывать со счетов его принадлежность к клану Бонапартов.

В результате вокруг Наполеона образовался круг единомышленников, в основном военных, а Бернадот предпочёл скромно отойти в сторону. Он увидел Наполеона лишь на десятый день его прибытия из Египта. Два члена Совета пятисот как-то пригласили Бернадота на собрание сторонников Бонапарта, но Бернадот сказал, что явится на него только в том случае, если тот оправдает своё дезертирство из египетской армии. Отсутствие Бернадота в окружении Бонапарта было для многих тем более вызывающим и необъяснимым, что он служил под его началом в Италии. Понадобились уговоры Жозефа Бонапарта, супруги Дезире и мадам Леклерк60, чтобы подвигнуть Бернадота на то, чтобы нанести своему бывшему начальнику хотя бы визит вежливости. Бернадоту нравилось, когда его уговаривали, и визит состоялся.

Разговор между обоими генералами начался с Египта. Потом Наполеон сделал заявление о политическом моменте и необходимости смены правления в стране. Бернадот возразил ему, полагая, что Бонапарт преувеличил слабости Республики, и в подтверждение этого привёл примеры успешного действия армий на фронтах, указал на неиспользованные ещё возможности и выразил уверенность, что республика сумеет справиться как с внешними, так и внутренними врагами. Произнося последние два слова, Бернадот многозначительно остановил свой взгляд на сопернике. Наполеон смешался. Его супруга Жозефина (1763—1814), присутствовавшая на беседе, поспешила замять разговор и перевела его на другую тему, а Бернадот откланялся и ушёл.

Тот же Бурьен в своих мемуарах относительно этого эпизода писал, что Бонапарт нисколько не боялся Моро, потому что тот «слаб, не энергичен, и его можно легко перетянуть на свою сторону, дав ему командование над какой-нибудь армией ». О Бернадоте же Бонапарт сказал следующее: «Но Бернадот с его мавританской кровью, предприимчивостью и дерзостью, хоть и связанный родственными узами с моими братьями, наверняка выступит против меня».

Несколько дней спустя Бернадот представил Бонапарту одного из своих секретарей по военному министерству. Когда во время беседы Бонапарт «прошёлся» по излишней бдительности и ревности республиканцев, назвав в качестве примера клуб якобинцев, Бернадот заметил, что в числе основателей этого клуба были братья Жозеф и Люсьен Бонапарты, и что самому ему заниматься клубной деятельностью было недосуг из-за занятости в министерстве: «Вы утверждаете, что я их поддерживал, но это не так. Конечно, я поддержал несколько честных человек, принадлежавших к клубу, но только из-за того, что они стремились придерживаться во всём меры ». Наполеон разгорячился и сказал, что лучше жить в лесу, чем в таком обществе, где не чувствуешь себя в безопасности. Бернадот спросил, какой безопасности он хочет, но тут опять подошла мадам Бонапарт, которая испугалась, что спор может привести к открытому разрыву между генералами, и предложила сменить тему. Бернадот, сделав несколько безобидных высказываний, ушёл.

И хотя решительного объяснения между генералами так и не произошло, Наполеону после этих двух встреч стало окончательно ясно, что Бернадот является убеждённым противником его амбициозных планов. Душевного равновесия это открытие ему не прибавило. Но иметь своим противником самого популярного в стране генерала было неразумно, и перед публикой Наполеон решил делать вид, что никаких разногласий между ним и Бернадотом не существует, а потому всячески искал его общества. Накануне решающих событий 18 брюмера Наполеон встретился с Бернадотом в Театре Франсэ.

Принадлежите ли вы к обществу, которое завтра соберётся в Мортефонтэне у Жозефа? – спросил он, демонстративно пожимая руку Бернадоту.

Да, генерал, – ответил Бернадот.

Вот и отлично, – обрадовался Наполеон, – позвольте мне завтра выпить у вас кофе. Я поеду мимо вашего дома и буду рад заглянуть на минутку.

Естественно, Бернадот был вынужден ответить согласием. На следующий день Наполеон в сопровождении супруги и Жозефа появился у Бернадотов. Некоторое время спустя появился и Люсьен. Дезире принялась хлопотать, чтобы получше встретить гостей, но это только вызвало недовольство супруга. О том, какими мотивами руководствовался будущий диктатор, напрашиваясь в гости к сопернику, написал Бурьен: «Бонапарт, рассказав о своём визите к Бернадоту, продолжал: “Кажется, он доволен мною. Что вы по этому поводу думаете, Бурьен?” “Но, генерал, я желаю, чтобы вы были довольны им”. “Нет, нет, я поступил правильно, будьте уверены, это скомпрометирует его перед Гойе. Не забывайте, что нужно всегда идти своим врагам навстречу и делать хорошую мину. Они начинают думать, что их боятся, а это придаёт им дерзости” ».

Завтрак в Мортефонтэне у Жозефа Бонапарта был прелюдией к 18 брюмеру. На нём царила странная атмосфера: собравшиеся в полном составе заговорщики наперебой оказывали Бернадоту знаки внимания, но ни словом не обмолвились с ним по поводу предстоящих событий, а тот наблюдал за впавшим в задумчивость и даже в некоторую рассеянность Наполеоном, внимательно изучал физиономии всех собравшихся, фиксировал состав различных групп и о самом главном тоже молчал. Покидая дом свояка Жозефа, он пришёл к выводу о том, что слухи о заговоре имели под собой серьёзную почву.

По прибытии в Париж Бернадот встретился со своим земляком Моро, и тот сразу спросил, был ли он на завтраке в Мортефонтэне и встречался ли он там с Наполеоном Бонапартом. Когда Бернадот ответил утвердительно, Моро сказал:

Этот человек нанёс республике самый большой вред.

И собирается причинить ей ещё больший ущерб, – добавил Бернадот.

Мы должны остановить его.

Перед расставанием генералы договорились поддерживать контакт с бывшим военным министром Петье и некоторыми другими лицами, чтобы вместе воспрепятствовать планам «египетского дезертира». Поддержка со стороны Моро республике была бы весьма кстати, но, к несчастью, оценка генерала Моро Бонапартом оказалась правильной: в решающий момент Моро дал себя уговорить и ...присоединился к «египетскому дезертиру».

За два дня до событий Бернадот обедал у Бонапарта. Там оказался Жубер, в отношении республиканских взглядов которого сомнений ни у кого вроде не было. Разговор шёл о войне, и Бер– надот, не стесняясь, высказывал своё несогласие на этот счёт с хозяином. К вечеру подъехала толпа генералов, министров, советников, учёных. Теперь речь зашла о восстании шуанов61. Бонапарт громко, чтобы все услышали, произнёс:

В генерале Бернадоте вы видите настоящего шуана.

Не противоречьте самому себе, – ответил тот, – несколько дней тому назад вы утверждали, что я поощряю неудобный энтузиазм республиканцев. И вот теперь оказывается, что я поддерживаю шуанов. Чему же верить?

Многие историки считают, что эта фраза задержала выступление заговорщиков на целые сутки. Другие говорят, что Наполеон по своей натуре был суеверным фаталистом и во что бы то ни стало хотел избежать назначения переворота на 17 брюмера (8 ноября), т.е. на пятницу, и настоял на субботе.

В пятницу 8 ноября Жозеф Бонапарт, на пути в свой номер в гостинице на улице рю де Роше поздним вечером заехал к Бернадоту на рю Цизальпин. Генерал уже лёг спать и предложил свояку заехать к нему на следующий день. 9 ноября (18 брюмера) в семь часов утра Жозеф опять появился в доме Бернадотов. Он привёз приветы от брата Наполеона и спросил о том, что следовало бы предпринять ввиду предстоящих событий. Какие советы ему дал Бернадот, неизвестно, но с рю Цизальпин они вместе отправились на рю де ля Виктуар II62, где в гостинице проживал Наполеон.

Весь двор, приёмные и коридоры были битком забиты генералами и высшими офицерами. Все были чрезвычайно возбуждены, и Жозеф с Бернадотом с трудом пробрались через толпу в номер брата. Наполеон в небольшом салоне завтракал с адъютантом Лемарруа. Жозеф вошёл к нему первым, оставив на минутку Бернадота в передней.

Оглядевшись, Бернадот увидел генерала Лефевра, командира 17-й дивизии, расквартированной в департаменте Сены. Поскольку генерал был известен как противник всяких революций, Бернадот подумал, что он находится там или как пленный, или как заложник. Он не знал, что Лефевр в полночь получил от Бонапарта вызов явиться к 6 часам утра к месту своего проживания и по пути на рю де ла Виктуар встретил крупное кавалерийское подразделение, входившее в состав его дивизии. Он страшно удивился этому, потому что никаких приказов своим подчинённым на выход из казарм он не отдавал. Командовавший всадниками полковник Себатьяни сослался на Бонапарта. К гостинице, в которой проживал Бонапарт, Аефевр приехал в дурном настроении.

Ну, Лефевр, – встретил его Наполеон, – можете ли вы, столп республики, равнодушно наблюдать за тем, как республика пропадает в руках адвокатов? Видишь вон там, в пирамиде, сабли? Я даю одну из них вам как доказательство моего уважения и доверия!

Демагогия хитрецов действует на простодушных военных безотказно.

Адвокатов в реку! – крикнул Лефевр и схватил саблю. Теперь он мог пойти за Наполеоном в огонь и в воду.

...Между тем Бонапарт уже подкрепился, и Бернадот вошёл в салон и сел на стул. Наполеон сделал знак Лефевру последовать его примеру и обратился к Бернадоту:

Как это вы явились не в мундире?

Я больше не на службе, – ответил тот.

Но вы немедленно окажетесь на ней! – воскликнул без пяти минут диктатор.

При этих словах Бонапарт встал с места, взял гостя за руку и повёл его в соседнюю комнату.

Директория правит дурно, – начал он своё демагогичное заявление, – она погубит республику, если мы не установим в ней порядок. Совет старейшин назначил меня комендантом Парижа и командующим национальной гвардией и всеми частями дивизии. Наденьте мундир, и встретимся в Тюильри, куда я сейчас отправлюсь.

Не колеблясь ни секунды, Бернадот ответил отказом. Он ждал этого приглашения и заранее подготовил ответ.

О, я понимаю вас, – с некоторым разочарованием в голосе продолжил Бонапарт, – вы полагаете, что можете рассчитывать на Моро, Макдональда, Бёрнонвиля и других генералов. Это заблуждение. Они все скоро здесь появятся, и Моро вместе с ними.

Затем Бонапарт перечислил собеседнику имена тридцати или более членов Совета старейшин, считавшихся приверженцами конституции, а теперь переметнувшихся к нему.

Вы не знаете людей, – продолжал он извергать поучения, – они много обещают, но не сдерживают свои обещания, не полагайтесь на них.

Я не хочу присоединяться к бунту, – твёрдо сказал Бернадот, – и свергать строй, за который отдали свои жизни много людей.

Отлично, – ответил Бонапарт, – вы останетесь здесь, пока меня не провозгласит Совет старейшин, ибо до тех пор я – ничто.

Генерал, – возвысил голос Бернадот и схватился за шпагу. – Я человек, которого можно убить, но ни за что не удержат против его воли.

Дайте мне тогда слово, – смягчил тон Бонапарт, – что вы ничего не предпримете против меня.

Как гражданин, я даю такое слово.

Как гражданин? – удивился Наполеон. – Что вы имеете в виду?

Я имею в виду, что я сам в качестве простого гражданина не пойду в казармы, чтобы обратиться с речью к солдатам или на площадь, чтобы возбуждать национальную гвардию и народ. Но если меня позовёт Директория или законодательный корпус и отдадут мне приказ стать во главе гвардии, я пойду с ней против тех, кто пытается незаконно обрушить существующий порядок.

Ах, что касается этого, то я совершенно спокоен. Я принял свои меры предосторожности, и вы не получите никаких приказов. Ваше честолюбие нагоняет на них не меньше страха, чем моё. А я всего лишь хочу спасти республику, для себя я ничего не требую. Я удаляюсь с моими друзьями к Мальмезону. Если хотите, присоединяйтесь.

По части дружбы вы ещё как-то сгодитесь, но мне кажется, что вы станете самым деспотичным правителем.

С этими словами Бернадот пошёл на выход63. Бонапарт сопроводил его до приёмной. Потом он нашёл Жозефа и в страшном волнении приказал ему: «Последи за ним!» А Бернадот, неодобрительно посматривая на генералов, с высоко поднятой головой прокладывал себе путь через их толпу. Жозеф нагнал его и отвёз к себе на рю де ла Роше, где уже собрались несколько депутатов Совета старейшин и Совета пятисот. Свояк пригласил всех позавтракать и во время еды уверял всех гостей, что его брат хочет всего лишь защитить свободу, а сам готов провести всю оставшуюся жизнь, как философ, в стенах Мальмезона. Если кто и поверил этим словам, то Бернадота в их числе не было.

От Жозефа он пошёл в сад Тюильри, где встретил офицеров 71-й полубригады, которой когда-то командовал. Офицеры подошли к нему и попросили совета, что им делать в создавшейся ситуации. Бернадот ответил уклончиво – в том смысле, что он хотел бы, чтобы безопасность общества не пострадала от того, что готовилось в эти минуты. Он, казалось, держал слово, данное Наполеону, и оставался обычным гражданином, наблюдавшим за событиями со стороны.

Генерал прогулялся по улицам и поговорил ещё с несколькими офицерами, а потом пошёл к коллеге Журдану. Генерал Журдан находился в ожидании того, что правительство позовёт его и других верных генералов на защиту конституции. У него в квартире было несколько депутатов Совета пятисот, в частности, генерал Ожеро, то и дело подходили новые люди и рассказывали, что обе палаты парламента должны были к завтрашнему дню собраться в Сен-Клу. Человек десять-двенадцать депутатов, а также генералы Саличетти, Журдан, Ожеро, Гаро и некоторые другие с 7 до 10 часов держали совет и пришли к решению о том, что Бонапарт на следующий день будет объявлен в Сен-Клу вне закона, а Бернадот получит командование над гвардией Совета пятисот. Из этого, однако, ничего не вышло: Саличетти в тот же вечер рассказал обо всём Бонапарту, министр полиции Фуше, уже давно переметнувшийся на сторону Наполеона, принял свои меры, и контрзаговорщиков в Сен-Клу не пустили.

Бонапарт, следуя принципу «разделяй и властвуй», поручил Саличетти к пяти часам следующего утра появиться на подготовительной сессии Совета пятисот, которая должна была предшествовать его отъезду в Сен-Клу, и объявить во всеуслышание, что он, Бонапарт, предпринял чрезвычайные усилия, чтобы воспрепятствовать выполнению декрета о депортации депутатов, которые поддержали идею снабдить Бернадота функциями командующего войсками.

Когда Бернадот вернулся от Журдана домой, то жена рассказала ему, что в его отсутствие Бонапарт и Моро посылали генерал– адъютанта Рапателя, с тем чтобы он передал ему указание присоединиться к ним на следующее утро в Тюильри64. Естественно, Бернадот никаких телодвижений в этом направлении не сделал, ибо у него на 9 ноября были другие планы.

Если бы Баррас не испугался и не подал в отставку, если бы Совет пятисот в Сен-Клу проявил выдержку и стойкость и объявил Наполеона вне закона, то Бернадот был бы назначен Директорией военным министром и командующим 17-й дивизией и национальной гвардией, и тогда исход государственного переворота предугадать было бы совсем нетрудно. Бернадот и Журдан вполне могли бы рассчитывать на гарнизон Парижа, в котором у Наполеона не было сильной поддержки. Так всё ли сделал сам Бернадот в эти роковые для него и страны дни? И чиста ли была его совесть патриота и республиканца? Судя по всему, он очень жалел потом, что всё получилось так, как получилось.