Текст книги "Бернадот"

Автор книги: Борис Григорьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 34 страниц)

Осторожный Л. Энгестрём всё-таки на всякий случай решил не во всём полагаться только на Фурнье и запросил мнение Г. Лагербьельке. Шведский посол в Париже, держа нос по ветру, составил пространный ответ, в котором, растекаясь «мыслью по древу », дал туманные разъяснения о том, что и Бернадот, и принц Фредерик Кристиан были бы одинаково хороши для Швеции. В качестве интерпретатора этого документа в Стокгольме выступил гофканц– лер Веттерстедт: он сделал однозначный вывод о том, что посол тоже поддерживает кандидатуру Понте-Корво.

Уже 16 августа только два члена тайного комитета поддерживали принца Аугустенбургского, а остальные десять выступали за «французского капрала», как они только что презрительно называли Бернадота. Ф. Вреде принёс в комитет портрет Оскара Бернадота, опиравшегося на саблю отца, и все его члены бросились его рассматривать, а Л. Энгестрём представил вниманию короля и правительства свой меморандум, в котором перечислил все преимущества Бернадота перед другими кандидатами. Касаясь сведений, сообщённых Фурнье, министр писал в нём, что как частное лицо он «нисколько не сомневается в её правдивости », но в то же время признавался, что «полной уверенности, которой требует его официальная должность », у него нет. Нимало не смущаясь подобным противоречием, министр иностранных дел с присущей ему витиеватостью продолжал: «Но она настолько важна для отечества, что, по моему верноподданническому мнению, должна быть учтена при выборах, который должны будут сделать представители сословий королевства». Когда чего-то очень хочется, то и чёрное можно назвать белым или, на худой конец, серым!

Про датского кандидата, которому уже объявили о том, что его кандидатура рекомендована для выборов депутатами риксдага, скоро забыли. Массивная пропаганда в пользу наполеоновского маршала сделала своё дело. Скептик X. Ерта, смекнув, к чему неизбежно идёт дело, уже так заявил о Понте-Корво: «Больше всего меня радует то, что при нём, более чем при ком-либо другом, лейтенанты останутся лейтенантами». Ему, как и многим, мало улыбалось жить в стране, которой стали бы управлять «делатели королей» типа лейтенанта К.-О. Мёрнера. А Бернадот – это солидно, это – символ порядка, власти, силы и спокойствия.

На следующий день к мнению комитета присоединился Государственный совет, а 18 августа к риксдагу с рекомендацией голосовать за наполеоновского маршала обратился король. И все его единодушно поддержали: крестьянам импонировало то, что такой воинственный наследник, как маршал самого Наполеона, быстро приведёт «московитов» в чувство; буржуазии нравилось, что Понте-Корво был выходцем из их кругов; церковники, узнав, что у католика Бернадота были протестантские предки, пришли к заключению, что в душе он – настоящий лютеранин; дворяне находились под впечатлением маршальского и военно-министерского ранга и княжеского титула будущего наследника – такой человек не допустит, чтобы толпа безнаказанно линчевала дворянина, как это недавно было сделано с Ферсеном.

Сторонники Бернадота незамедлительно приступили к составлению нового документа для представления риксдагу, который и был зачитан на сессии 21 августа. Депутаты, некоторые из которых совсем недавно полагали, что Понте-Корво и Бернадот – два разных человека, проголосовали в пользу французского маршала Жана Батиста Бернадота и князя Понте-Корво. Вдова Густава III, королева София Магдалена, сказала, что шведы сделали хороший выбор.

Шведский историк Ё. Вейбуль пишет, что риксдаг и правительство Швеции при избрании Бернадота руководствовались трёмя основными и ложными мотивами: убеждением, что Бернадота поддерживал сам Наполеон; желанием иметь энергичного и способного в военном отношении наследника трона и экономическими обещаниями Бернадота, способными якобы вызволить Швецию из финансовой катастрофы. На практике оказалось, что, во-первых, Бернадот оказался вовсе не креатурой Наполеона. Во-вторых, все надеялись, что Бернадот, талантливый военный и организатор, вернёт Финляндию под корону Швеции, но этого не случилось. В-третьих, «экономическая программа» Бернадота оказалась выдумкой Фурнье, необходимой на период предвыборной кампании. Таким образом, ни того, ни другого, ни третьего не произошло, что, впрочем, нимало не повлияло на судьбу принятого риксдагом решения – шведы не из тех, кто машут после драки кулаками.

Но история покажет, что избрание Бернадота было божественным провидением для шведского народа. Лучше кандидата в то время для него не было. Настроение в риксдаге накануне выборов и после них передаёт в своём письме из Эребру всё тот же X. Ерта: «Выборы Понте Корво прошли вчера при удивительном единогласии. Дело было решено за какие-то полчаса всеми сословиями. Начали крестьяне, за ними последовали городские, а потом церковники и дворяне... Архиепископ, надеющийся пристроить своего сына камер-юнкером к новому наследному принцу, с самого начала усердно работал в пользу Понте-Корво. Вчера он дал для своих обед, закончившийся всеобщей пьянкой. Почтенные отцы ходили в светлое время дня толпами по улицам, буянили и шумели. Я сам видел, как архиепископа в час ночи с трудом вывели под руки из подвала, где происходило возлияние, двое других учёных мужей, за которым следовала ещё дюжина менее хмельных священников. Такую вакханалию мне приходилось видеть лишь на картинах... Вчера и сегодня я развлекался зрелищем разразившегося поиска чинов. Каждый мнит себя причастным к результатам выборов...»

...Выбор наследника трона, на самом деле, торжественно отметили, причём на празднике, как справедливо пишет Ерта, особо отличились представители клира: напившегося в стельку архиепископа Линдблума с трудом довели до дома двое священников, которые и сами еле держались на ногах.

Королева Хедвиг Элисабет Шарлотта (1759—1818) к избранию Бернадота отнеслась, мягко говоря, с большим недоверием и с сочувствием к супругу, принявшему под давлением Энгестрёма и других тяжкое для себя решение: «Королю нужно было преодолеть свои глубоко укоренившиеся с детства предвзятости, отказаться от того, чтобы постоянно находиться в окружении семьи королевского происхождения, подчиниться и видеть свой собственный род удалённым навсегда от трона и решиться в пользу чужеземца, французского генерала, ни взгляды, ни характер которого были неизвестны, который, может быть, поведёт себя надменно и нагло, как это часто бывает со всеми выскочками».

3 сентября весть об избрании наследником шведского престола дошла до Наполеона. Сначала он почему-то предположил, что кронпринцем Швеции стал Оскар Бернадот, а отец стал при нём протектором. Но 4 сентября в Париж прибыл уже известный нам граф Густав Мёрнер, привёз Наполеону письмо Карла XIII, и всё стало на своё место. Уже на следующий день император отправил свой «одобрямс» в Стокгольм, сообщив Карлу XIII, что уполномочивает князя Понте-Корво занять шведский трон.

Соперники в это время встретились дважды: 23 сентября на воскресном – «отходном» – обеде в Тюильри с супругами и 24 сентября – последний раз в жизни – наедине. На этот раз Понте-Корво был уже в шведском генеральском мундире. После встречи с императором произошла церемония прощания с маршалами. Можно было себе представить насупившиеся физиономии бывших коллег Бернадота и наигранную улыбку повелителя Европы императора Наполеона!

Бывший французский консул и коммерсант Фурнье не замедлил отправить виновнику торжества свой победоносный отчёт. Из его письма Бернадоту явствует, что коммерсант на собственный страх и риск поддерживал у шведов заблуждение относительно французской экономической помощи. Ничего подобного Бернадот обещать своим будущим подданным не собирался, но Фурнье, вероятно, решив, что «кашу маслом не испортить», намеренно усилил мотивацию депутатов в пользу Бернадота. Т. Хёйер пишет, что уже к 1812 году Фурнье был отлучён из доверенного круга лиц Карла Юхана и выслан из Швеции, поскольку он, помимо принца, стал работать на французскую разведку. По сведениям С. Шёбер– га, Бернадот долго медлил с вознаграждением Фурнье, держа его на мелких подачках, пока тот якобы не заявил об угрозе написать мемуары. В 1820 году король распорядился, наконец, назначить ему пенсию в размере 6000 франков в год – скромная, по мнению Шёберга, оценка той огромной работы, которую Фурнье сделал для него в Эребру. Фурнье потребовал удвоения пенсии, но ничего не добился. Карл Юхан, пишет Шёберг, был скуп и неблагодарен. Но был ли благодарен Карлу Юхану авантюрист Фурнье?

Довольный ходом событий в Швеции, Наполеон уполномочил своего посла в Петербурге Армана де Коленкура (1773—1827) объяснить царю, что Версаль никакого участия в выборе шведского наследного принца не принимал. Бедняга Наполеон! Он и представить себе не мог, с какой лукавой улыбкой выслушивал Александр I эти извинения из уст посла! Официальный Петербург, к удивлению Коленкура, избрание Бернадота воспринял спокойно – даже слишком спокойно. Александр I разъяснил ему, что он доволен избранием Бернадота, и желает Швеции счастья и мира. Сбитый с толку Ко– ленкур послал в Париж проницательную задним числом депешу: «Представляется, что российское правительство знало заранее через Париж, что князь Понтекорво претендует на шведскую корону и что он надеется на своё избрание, в то время как Стединг126 и стокгольмский двор на это мало рассчитывали ». Бедный Коленку р ещё больше бы удивился, если бы прочёл письмо Бернадота к Александру I, в котором, в частности, говорилось: «Ваше Величество особенно ясно доказали мне своё уважение тем, что ни в чём не помешали моему избранию в Швеции ». Очень тонкая и точная, хотя и не совсем полная оценка роли царя во всём этом деле!

...Итак, шведы выполнили все формальности и получили в наследники Карлу XIII именно того, кого хотели: Бернадот не был ни датчанином, ни русским и уж точно не ребёнком – к 21 августа 1810 года ему исполнилось 47 лет 6 месяцев 3 недели и 5 дней. Осталось только дождаться наследника в Швеции. Маршал Бернадот и владетельный князь Понте-Корво, став кронпринцем Швеции, должен был выполнить ряд формальностей: освободиться от французского гражданства и отречься от католического вероисповедания, а в декабре 1810 года – сложить и княжеский титул. Всё это он легко выполнил – Стокгольм тоже стоил мессы!

Как мы уже упоминали выше, 23 сентября Наполеон устроил ему «отходной» торжественный обед. Во время застолья император вручил бывшему маршалу отпускную грамоту или нечто вроде патента и обещал ему компенсировать потерю всей недвижимости в Германии и Польше. Кроме того, он обещал выдать ему 4 млн франков. Это было пустое обещание капризного, избалованного властью и славой амбициозного и изменчивого правителя. Бернадот получил от Наполеона лишь 1 млн франков на текущие расходы, и ему пришлось одолжить у бывшего своего адъютанта Жерара ещё половину этой суммы, чтобы хоть как-то соответствовать своему новому статусу.

При выдаче патента Бернадоту Наполеон хотел сделать в нём оговорку, делающую будущего короля Швеции фактически французским вассалом: он должен был дать обещание никогда не поднимать оружие против Франции. Как пишут некоторые историки, произошла якобы бурная сцена, в которой Бернадот дал волю своему несогласию и возмущению.

Сир, – сказал он на последней беседе с Наполеоном, – уж не хотите ли вы сделать меня более великим, чем вы сами, требуя, чтобы я отказался от короны?

Ну, хорошо, – согласился Наполеон и добавил: – Идите, и пусть исполнится то, что нам предназначено!127

Присоединение Швеции к континентальной блокаде Англии было непременным условием отпуска кронпринца в Швецию, от которого Наполеон отказаться не пожелал.

Новоизбранный кронпринц Швеции при отъезде из Парижа собрал свиту из 39 французов, которые должны были выступить на первых порах в качестве его помощников, секретарей и адъютантов; взял с собой личного лекаря и заказал художнику Франсуа Жерару свой портрет в шведском мундире и при шведских орденах.

Перед отъездом соперника из Франции Наполеон сделал его брата Жана Евангелиста бароном128, а вдогонку выдал последний залп своего красноречия. В сентябре он принял австрийского посла Клеменса Лотара Венцеля Непомука фон Меттерниха (1773—1839) и, обсуждая некоторые вопросы своей женитьбы на австрийской эрцгерцогине Марии Луизе, разоткровенничался о Берна доте: «Я всегда считал, что он необыкновенно даровит; но он встретится с большими трудностями в сохранении своего положения. Народ ожидает от него многое, он должен быть Богом, который накормит всех хлебом, но я не нашёл у него никакого

административного таланта. Он отличный солдат, и это всё. Со своей стороны у я рад избавиться от него и не желаю ничего сильнее у чем чтобы он навсегда исчез из Франции. Он один из тех старых якобинцев, у которых голова приделана и спереди, и сзади у как у впрочем, у них всех, а таким образом трон не удержать. В любом случае я не мог не дать на это (занятие шведского трона. – Б.Г.) согласие, вероятно преимущественно потому, что пребывание на троне Густава II Адольфа французского маршала – это лучшее средство, которое можно придумать для того, чтобы разозлить Англию ^29.

Император парил в облаках своего величия, он командовал всей Европой, он отбирал и дарил короны и троны, и его грудь распирало от гордости и великодушия. Как писал Е. Тарле, он не вёл ни с кем переговоров, кроме Александра I, остальным он приказывал, а если встречал неповиновение, то шёл на непокорного войной. Стокгольм с кронпринцем Бернадотом вполне годился для того, чтобы разозлить Англию. Но злиться скоро пришлось самому Наполеону.

Сын беарнского юриста, профессиональный солдат, маршал Франции и князь Понте-Корво – всё осталось в прошлом. Из Парижа выехал наследный принц Швеции, который по пути получил высокое звание шведского генералиссимуса. Что представляла собой эта личность? Т. Хёйер даёт ему такую характеристику:

«Гибкий, подвижный, остроумный, он смог невредимым пройти сквозь изменчивую и полную опасных превратностей обстановку в тогдашней Франции. Его неоценимым достоинством прежде всего было обаятельное поведение и обхождение. Его любезность, его блестящее красноречие и способность убеждать слушателей, его доброе и великодушное настроение ума, его гуманное мировоззрение, его впечатляющие манеры в тех случаях, когда это было необходимо, находили частое подтверждение у современников и создавали контраст на фоне отталкивающих личных качеств и небрежных или грубых манер его коллег.

С другой стороны, эти великие и блестящие качества уживались в нём с некоторыми слабостями, которые резко бросались в глаза при более тесном знакомстве. Оживлённость переходила в раздражённость или безудержную вспыльчивость, что делало сотрудничество с ним весьма затруднительным, даже если он в целом был отходчивым и пытался искупить свою вину. Бьющая ключом велеречивость нередко переходила в бурные гасконады, сопровождавшиеся неосторожными выражениями в адрес оппонентов.

Примечательно, что даже осторожная сомнительность, скрывавшаяся за потоком слов, и гибкость, так помогавшая ему в сложных ситуациях, переходила в неспособность принять быстрое решение и претворить его в определённое действие. Эта черта проявилась особенно ярко в его отношении к некоторым критическим решениям политического и военного характера, как, например, во время брюмера или при Йене. И следствие не замедлило сказаться: он избежал большого риска, но не получил и большого выигрыша. С этими качествами, по всей видимости, связана некоторая ненадёжность, на которую иногда указывали его противники и которая, очевидно, в большинстве случаев происходила из его подвижности, его желания очаровывать и его склонности видеть всех удовлетворёнными. Менее существенная, но типичная черта, унаследованная из родных мест и часто находившая выражение в приятной любезности, было тщеславие, усугубившееся со временем его стремительной карьерой.

Первое впечатление, которое овладевает наблюдателем, но которое возможно объясняется односторонностью имеющегося в его распоряжении материала, заключается в том, что личность Бернадота в высшей степени ориентирована на общественную жизнь, в то время как личная сфера играет для него несущественную роль. Его брак был счастливым, всеми без исключения он изображается хорошим супругом и нежным родителем, но ничто не указывает на то, что семейная жизнь занимала в нём центральное место или что своё длительное пребывание в походах и в чужих странах воспринимал как самопожертвование.

В экономических вопросах у него уже в это время проявлялось сочетание широкой щедрости и желания помочь с ярко выраженным стремлением защитить собственный интерес – черта, которая будет сопровождать его и далее по жизни. Как уже было показано выше, его праведность, чувство чести и гуманность удерживали его от участия в разнузданных афёрах наравне со своими коллегами, но он отнюдь не упускал шанса в принятых и обычных для того бремени формах обеспечить и сбой интерес».

А вот что писал в 1810 году граф Густав Аёвенхъельм, который станет потом одним из незаменимых для шведского престолонаследника и короля человеком: «Временами одержим всепоглощающей активностью, временами впадает в леность, и тогда его темперамент делает, что захочет; добр и приветлив, хочет всех видеть довольными, легко обещает и великолепен, благодаря чему себя компрометирует; пытается исправить положение, и если не удаётся, то гневается, и тогда – держись!»

.. .На пути в Стокгольм принц сделал остановку в любимом Ган– новере, потом заехал в Копенгаген, где встретился с соперником по шведской короне датским королём Фредериком VI. В датском Хельсингёре наследника 19 октября 1810 года встретила шведская делегация во главе с архиепископом Линдблумом. Здесь Бернадот был крещён в протестантскую веру. На церемонии крещения он удивил Линдблума и его спутников своим заявлением о том, что он уже «давно испытывал тягу к аугсбургской130 вере». Бернадот, в желании во что бы то ни стало сделать шведам приятное, явно перебарщивал, но тем всё равно было приятно. Уже в Копенгагене Бернадот сделал сенсационное заявление о том, что его первейшей задачей в Швеции станет заключение мира с Англией, что, конечно же, заставило насторожиться Париж: не успел маршал добраться до своего королевства, а уже начинает демонстрировать свою старую строптивость.

Преодолев неспокойный по-осеннему Эресунд на канонерке в сопровождении эскорта военных кораблей, кронпринц 20 октября сошёл на шведский берег в Хельсингборге, где его встретила ещё одна делегация – теперь во главе с тремя старыми «густавиан– цами»: бывшим риксмаршалом Х.-Х. Эссеном, фельдмаршалом Ю.-К. Толлем и графом Э. Рюютом. Спрыгивая на сушу, кронпринц зацепился поясом за шпагу Эссена – и сразу же прокомментировал ситуацию остроумной шуткой что-то вроде:

– Ну, раз уж мы зацепились друг за друга, то давайте держаться теперь вместе!

Шутка понравилась – особенно тем шведам, которые знали французский язык. Они теперь окончательно убедились, что их выбор был правильным.

После этого Бернадот прошёлся вдоль строя почётного караула, выглядевшего, по его мнению, отнюдь не воинственно. Фельдмаршал Толль поспешил исправить впечатление, пояснив принцу:

Ваше Королевское Высочество, несмотря на тот вид, в котором находятся эти части, они способны возродить дух Карла XII!

На что принц с ехидцей ответил:

О да, господин фельдмаршал, вот только бы если мы находились в аналогичном положении, то результаты для Швеции были бы куда счастливее! Ведь страна изнемогла под тяжестью славы Карла XII.

Официальный въезд кронпринца в Стокгольм имел место 2 ноября. Было необычно морозно. При выборе этой даты он проявил такт, восхитивший всех придворных: ему предлагали воспользоваться другим днём, в который родился изгнанный Густав IV Адольф, но он от этого благоразумно отказался. На въезде в шведскую столицу кронпринца встретила делегация риксдага и магистрата города. Принц произнёс речь, в которой были такие слова:

На земле Скандинавии, окружённый шведами, я ни в чём не буду испытывать недостатка. Вашу любовь я не променяю на первый трон мира!

Поселившись в Стокгольмском дворце, принц пожелал принять ванну. Шведы, зная о привычках будущего кронпринца, заранее подготовились к этому и соорудили во дворце ванну. Сам главный директор Технического института принял участие в сооружении нагревательного устройства ванны, этого экстравагантного тогда для шведов чуда. Нагревание воды происходило с помощью пара, отчего в трубах происходило страшное бульканье. Бернадот, понаблюдав за тем, как рабо– тате аппарат, так напугался булькающих звуков, что от ванны отказался, заподозрив в ней чуть ли не адскую машину. Интересно, не пришла ли ему в этот момент мысль поменять корону Швеции на любую другую?

А энтузиазм и гостеприимство шведов превосходили все ожидания: приёмы, приветственные речи, кортежи, иллюминации, плюмажи, замершие в «государственном» выражении лица следовали непрерывной чередой. Потом кронпринца принял король Карл XIII с королевой Шарлоттой. Король накануне встречи проявлял большую нервозность, потому что с сыновьями французских присяжных поверенных ему встречаться до сих пор не приходилось, но поведение Бернадота оказалось настолько учтивым и «культивированным », что он сразу же подружился с ним. Француз вёл себя так, как будто всю жизнь провёл в общении с коронованными особами. Понравился наследник и королеве Шарлотте, так что все были довольны. Королева Шарлотта сделала в своём дневнике следующую запись: «Кронпринц выглядит великолепно, он высокого роста, хорошо сложен и обладает такой благородной и величественной осанкой, что, кажется, был рождён для своего настоящего призвания. У него чёрные волосы, южный загар и прекрасные чёрные глаза. Они очень выразительны и отражают каждое движение его чувств, прежде всего его добросердечие. Он может при необходимости выглядеть строгим, но обычно он мягок и дружелюбен».

Через три дня он в королевском дворце давал торжественную клятву на служение шведскому народу. Одновременно с ней прошла церемония усыновления Бернадота Карлом XIII, и кронпринц получил имя Карл Юхан131. Королева Шарлоттта, наблюдательная и не лишённая здравого смысла женщина, записала в этот день в своём дневнике: «Любезный сын не мог бы оказать больше почтения и уважения своему отцу, каковое продемонстрировал принц перед королём. Его поведение как по отношению к королю, так и ко мне и прочему окружению таково, что оно принесёт ему благорасположение всего народа, и его уже повсюду начинают любить ». Кажется, её прежние опасения в отношении «чужеземца» и «выскочки» рассеялись. Карл XIII, старый масон, посвятил приёмного сына в высшую степень шведского масонства. Как зло сказал Ё. Вейбулль, среди горностаев появился кот. Добавим, что этот кот ни в чём не уступал королевским зверькам и даже во многом их превосходил.

В первые дни общения с придворными у принца Карла Юхана не обошлось без недоразумений и непониманий. Французский язык некоторых шведов, мягко говоря, слегка «поржавел», и когда шталмейстер королевы Шарлотты представлялся кронпринцу, он, вместо того чтобы сказать «grand ёсиуег» (шталмейстер), сказал «grand etalon», что означало «большой жеребец». Когда же Карл Юхан в недоумении поднял брови, шталмейстер любезно пояснил:

– Нас вообще-то трое, но исполняю обязанности я.

А 67-летний обер-гоф-егермейстер (по-французски grand Ve– пеиг) барон Аксель Оксеншерна представился Карлу Юхану как grand Venerien de la cour, т.е. как «обер-сифилитик двора ». Когда– то барон служил во французкой кавалерии, но когда это было?

23 ноября 1810 года Карл Юхан принял царского посла Сух– телена, хитрого и добродушного на вид голландца, в беседе с которым подтвердил свои намерения укреплять мир и доброе согласие между Швецией и Россией: «Я верю, что счастье Швеции неотделимо от мира с Россией » и добавил, что то своему географическому положению Финляндия должна принадлежать России ». Кронпринц дал понять, что отнюдь не является ставленником Наполеона (что для русского посла, по-видимому, не было новостью). Ещё более откровенным Карл Юхан был с А.И. Чернышевым, заехавшим в начале декабря 1810 года в Стокгольм по пути из Петербурга в Париж «прощупать» позиции кронпринца по финляндскому вопросу и осведомиться о его отношении к России.

Первая многочасовая беседа между ними состоялась сразу по приезде полковника в столицу. Уже 7 декабря Чернышев доносил царю: «В.В, может во всякое время быть спокойным насчёт Финляндии и даже располагать свободно частью войск, которые там находятся. Во-первых, Швеция не имеет средств для наступательной войны, ни денег, ни достаточно регулярных войск, ни припасов; затем наследный принц вполне убеждён, что собственные выгоды должны побуждать его искать покровительства и поддержку В.В. и не замедлить при малейшем знаке с вашей стороны подчиниться тому, что вы пожелаете ». Последовали ещё встречи, и полковник уехал из шведской столицы в полном убеждении, что Бернадот «полностью для Франции потерян ». Карл Юхан заверил его в своём дружеском расположении к России: «От сохранения России зависит будущая участь всех нас. Для защиты нашего дела я готов пролить кровь до последней капли » и, со своей стороны, затронул вопрос о Норвегии. «В нём нет ничего от парвеню, – докладывал природный аристократ Чернышев царю после визита в Стокгольм, – ни одного неверного или неуместного жеста». «Малейшие знаки» со стороны Александра I не заставили себя долго ждать.

Сразу по прибытии в Швецию дал о себе знать скандинавский климат: кронпринц тут же простудился и схватил насморк; впоследствии он постоянно чихал, сморкался в платок и кашлял. К северному климату он так и не привыкнет до конца своих дней, но будет нести этот свой крест с большим достоинством и без жалоб. Его спасали присутствие духа и чувство юмора.

Как-то, когда Карл Юхан лежал с насморком в постели, к нему вошёл адъютант Кристер Хампус Мёрнер132, доложил, что Его Превосходительство член госсовета Веттерстедт явился осведомиться о состоянии здоровья Его Величества и выразил надежду Его Превосходительства, что «Его Королевское Высочество скоро будет вести себя намного лучше». Не моргнув глазом, Карл Юхан ответил:

Я постараюсь, мой друг.

Ну, что с этих шведов взять? Перепутали французские слова «вести» и «чувствовать».

В другой раз Карл Юхан, сидя со своим французским адъютантом полковником Вильгельмом Альбрехтом д’Оршимоном (французский род Оршимонов эмигрировал в Швецию задолго до описываемых событий) за столом и поглощая цыплёнка, сказал, поднося цыплячью ножку ко рту:

Говорят, что я похож на орла.

Да, особенно когда Ваше Величество гложет кость, – ответил галантный француз.

Больше Карл Юхан речь об орлах никогда не заводил.

Тоска по родине никогда не покидала его. «Моёздоровье страдает от колючего климата, сейчас земля по колено покрыта снегому который несёт печать вероятия того, что весна заставит ждать себя не ранее 13 или 20 мая», – напишет он с грустью супруге Дезире 18 марта 1821 года в Париж.

Кронпринцесса Дезире появилась в Стокгольме лишь 6 января 1811 года. Её встретили салютом из 256 пушек. Несмотря на тёплый приём, от католичества она отказаться не захотела, чем шокировала всё избранное стокгольмское общество. Королевский дворец покажется ей бараком. Королева Хедвиг Шарлотта оставила язвительную запись в своём дневнике: «Кронпринцесса маленького роста, некрасивая и без всякой фигуры. Испорченное, но приятное дитя, добрая и не лишена сочувствия». Через 5 месяцев Дезире или, как её официально именовали в Швеции, Дезидерия покинула Швецию, чтобы не возвращаться туда 12 лет. Добрая по натуре, она, по своей французской ограниченности и высокомерию, судила обо всём шведском с еле сдерживаемым презрением, мерила всё на свой французский аршин и оставила страну без всякого сожаления. Масло в огонь подливала её парижская камеристка мадам де Флот, испортившая отношения со шведскими придворными и постоянно настраивавшая свою госпожу против шведских «варваров». Неприязнь между кронпринцессой и шведами была обоюдной, никто в стране об её отъезде не горевал. Зато жалели кронпринца и обожали его сына Оскара, оставшегося с отцом в Швеции.

ПЕРВЫЕ ШАГИ КРОНПРИНЦА

Стремление к новому есть первая потребность человеческого воображения.

Стендаль

«Князя Пунтекурво» – так стали звать кронпринца шведские крестьяне – за пределами королевского замка воспринимали настороженно и не так восторженно, как в королевской семье. Поэт П.-Д.-А. Аттербум восклицал с возмущением: «Позор, что иностранец, какой-то француз восходит на древний трон Швеции. Какие чувства он может питать к нашему народу, нашему языку, к нашим обычаям? » И действительно: как можно было воспринимать на шведском троне человека вот с таким интересным портретом, который оставил нам в своих воспоминаниях английский полковник лорд Гудзон Лоуэ, будущий тюремщик Наполеона на о-ве Св. Елены: «Я ещё никогда не встречался с таким примечательным явлением, как Бернадот. Орлиный нос необычайных размеров, полные огня глаза, всепроникающий взгляд, к тому же тёмный, как у испанцев, цвет лица и чёрные волосы, для которых ни один художник не нашёл бы достаточно чёрных красок...»

Но, с другой стороны, на древнем шведском троне уже давно сидели не чистокровные шведы, а немцы. К немцам давно привыкли и считали их за «своих», а вот французов до сих пор не было. Впрочем, и к французу скоро привыкли, потому что он оказался нисколько не хуже, а во многих отношениях даже лучше «чистокровных» королей Швеции. Этому способствовали неординарность личности Карла Юхана, его блестящие способности, французский шарм и обходительность, а главное – работоспособность и компетентность в государственных делах. «Мой меч и мои дела – вот мои предки; усыновление меня самым добродетельным из королей и свободное волеизъявление народа, избравшего меня, – вот моё право. С опорой на любовь и доверие этого народа... я смогу придать шведскому имени новый блеск и успешно защитить интересы Швеции», – писал он в январе 1815 года. В своём законном праве и в своих способностях он никогда не сомневался.

Править страной Карл Юхан стал с первых дней появления в Швеции. В стране был вакуум власти – ведь нельзя же было считать старенького, хиленького и безобидного старичка Карла XIII настоящим правителем летевшей в пропасть страны, и деятельный, энергичный наполеоновский маршал, соскучившийся по настоящему делу, естественно заполнил этот вакуум. Да и сам Карл XIII с удовольствием освобождал для него поле действия. Известно изречение Карла Юхана в этот период: «Мир – единственная почётная цель для любого мудрого и просвещённого правительства ». Если на первых порах своего правления этому принципу по объективным причинам было трудно следовать, то в последующий период он стал основой всей его политики – и внутренней, и внешней.