Текст книги "Скандинавия с черного хода. Записки разведчика: от серьезного до курьезного"
Автор книги: Борис Григорьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)
Две недели в Рейкьявике я провел в стенах посольства, листая различные справки, отчеты и обзоры посольства и резидентуры и беседуя с дипломатами. Я с благодарностью вспоминаю о помощи, которую мне оказали «чистые» сотрудники посольства Подражанец, Комиссаров и Шаманин. С Сережей Комиссаровым, владеющим несколькими скандинавскими и европейскими языками, мне пришлось потом вместе проработать в Дании и Швеции, а с Шаманиным тоже столкнуться в Швеции.
Кстати, о языках. Кроме того, что мы впереди всей планеты в области балета, нужно отметить, что ни в какой другой стране, кроме нашей, не поставлено так досконально изучение иностранных языков. Где в каком государстве вы встретите дипломатов, владеющими исландским языком, на котором говорят всего двести тысяч человек? Такие люди были и, я надеюсь, еще живы. Я знал их и видел. Это упомянутые выше Комиссаров и Подражанец, ученики известного в кругах МИД и за его пределами профессора Якуба. Как скандинавист могу подтвердить только, что это явление на уровне маленького чуда света.
Свободное время использовал для прогулок по городу, а вечера – для хождения в «киношку». Рейкьявик – небольшой по нашим, да и по европейским масштабам город, и его можно обойти за пару часов. Компактный центр и деловая часть столицы с министерствами, банками, магазинами и офисами; университетский район на окраине (где-то здесь вращается мой знакомый норвежец); порт с многочисленными причалами и рыбацкими шхунами и баркасами; бассейн с подогретой морской водой у самой кромки океана; старейший в мире парламент альтинг (британский парламент на самом деле моложе исландского)88
Альтинг собирался в июне на две недели, начиная с 930 года.
[Закрыть], приютившийся на краю искусственного озера, по которому плавают лебеди; Бессастадир – резиденция президента; мрачные средневековые каменные церкви; памятник норвежскому конунгу Эйрику Рыжебородому, открывшему Исландию в незапамятные времена, и на сколько хватает глаз – безбрежный океан.
Это Рейкьявик – единственный город в Европе, а может быть, и в мире, вмещающий со своими 95 тысячами почти половину населения своей страны. Примерно столько же жителей насчитывается в небольших городах-поселках, разбросанных по побережью острова, в которые можно попасть либо по воздуху, либо по морю (Акурейри, Нескаупстадур, Боргарнес и др.). Остальные 25—30 тысяч исландцев живут на фермах, в хуторах или охотничьих домиках, большую часть года отрезанные от всего мира, поддерживая связь с цивилизацией только по радио.
Здесь, в Рейкьявике, четверть века тому назад формировался конвой из судов союзников, который должен был доставить в Мурманск помощь по ленд-лизу и о котором написано великолепное документальное исследование В. Пикуля…
Говорят, что когда первый переселенец из Западной Норвегии Ингольв Арнарсон в 874 году приблизился к Исландии, то увидел, что весь берег был покрыт льдом, и назвал новую страну Ледяной. Это название сохранилось за ней до сих пор: Исландия в буквальном переводе с норвежского означает «страна льдов».
Внешний вид обманчив, и норвежскому викингу пришлось в этом скоро убедиться99
Таких парадоксов в истории географических названий много. Например, когда те же викинги открыли Гренландию (Зеленую страну), они никак не предполагали, что она покрыта льдом. Вообще-то Гренландия и Исландия должны были поменяться названиями.
[Закрыть]. На самом деле льды занимали лишь центральную горную часть страны, а прибрежные долины были покрыты сочной травой, по ним протекали чистые источники, кишащие жирными форелями и хариусами, климат был достаточно мягким для того, чтобы предоставить убежище свободолюбивым викингам, которым стало тесно на своей исторической родине. Конечно, это не шло ни в какое сравнение с райскими тропическими странами, но свободной земли было очень много, врагов поблизости не было, а это главное, чего искали неугомонные варяжские пассионарии.
За первыми переселенцами последовали другие, и к началу XII века в Исландии образовались довольно многочисленные колонии норвежцев, успешно занимавшиеся овцеводством, коневодством (исландцы вывели неприхотливую породу низкорослых густошерстных лошадок-пони) и молочным животноводством. Но главным занятием исландцев стало рыболовство.
Исландия – настоящий полигон для лингвистов, и исландский язык еще ждет своих исследователей. Дело в том, что если подойти очень строго, то исландского языка не существует вовсе. Да, да. Исландцы говорят на старонорвежском наречии, сохранившемся во всей своей чистоте со времен первого норвежского поселенца Эйрика Рыжебородого! Представляете? Язык викингов законсервировался и практически ничуть не изменился с тех пор. Если бы ученым каким-то образом удалось оживить первооткрывателя этой островной страны, то он без труда мог бы понять язык современного писателя-классика Халлдора Лакснесса.
История страны, благодаря тому что она начала создаваться уже во время нашей эры – современные исландцы считают себя всего тридцать вторым поколением – и что по ней не прокатывались полчища каких-нибудь гуннов, и мировые катаклизмы миновали ее стороной, описана весьма подробно и достоверно. Если у нас на Руси с трудом, буквально по крохам, можно собрать скупые отклики современников о прославившем себя в веках князе – ну хотя бы о Дмитрии Донском или Александре Невском, то исландцы спокойно могут почитать о каком-нибудь своем предке в тридцатом колене, например, о крестьянине Ньяле, сыне Торгейра:
«Он был такой знаток законов, что ему не было равных. Он был мудр и ясновидящ и всегда давал дельные советы. Он был доброжелателен, обходителен, великодушен, прозорлив и памятлив и никому не отказывал в помощи, кто бы к нему ни обращался».
Здорово, правда? Фраза тысячелетней давности, которую полностью можно вставить в текст служебной характеристики, например, офицера советской разведки.
Практически до нас дошло очень много текстов летописей – саг, написанных грамотными викингами-монахами. (Кстати, большинство ценных свитков с сагами хранится в архивах Копенгагена.) Эти средневековые повести на протяжении многих мрачных столетий были единственным достоянием народа, стоявшего на краю гибели и черпавшего из них веру в себя и в будущее своей нищей страны.
С XI века до 1550 года в стране господствовала католическая церковь, а новое лютеранское течение с трудом пробивало себе дорогу, наталкиваясь на принципиальную верность исландцев тому, что они однажды приняли внутрь себя. Имена католических епископов Эгмунда Паульсона и Йоуна Арасона, боровшихся против «выкорчевывания из людских сердец» истинной веры, знает теперь каждый школьник. Новая религия навязывалась силой датчанами из Копенгагена и потому воспринималась особенно остро и неприязненно.
Конечно, исландцы из-за суровых условий, в которые их поставила природа, не сумели создать шедевров архитектуры, музыки, живописи или скульптуры, равные по своему значению, например, итальянским или французским. Естественно, длительное время оставаясь в своем развитии в стороне от «столбовой дороги цивилизации», Исландия была обречена на провинциальный образ жизни и мышления. Исландцы – это нация рыбаков и крестьян. Но можно смело утверждать, что в литературе исландцы оставили свой весомый и неповторимый след. И не столько выдающимися и потому единичными именами типа X. Лакснесса, а сколько своим массовым участием в ней.
Дело в том, что почти каждый исландец – в душе либо поэт, либо прозаик. При этом он не стремится заниматься этим профессионально, чтобы зарабатывать литературным трудом себе на жизнь. Исландец сочиняет сагу, балладу или риму (поэму) просто для выражения своих чувств. Вместо литературных салонов и клубов он пользуется любой сходкой – крестинами, свадьбой, собранием фермеров или рыбаков, для того чтобы выразить свою потребность в самовыражении на людях и заявить о своем мастерстве. Во всяком случае, так было до недавнего прошлого, до наступления так называемой массовой культуры, которая, к сожалению, коснулась и этого провинциального уголка Европы. У исландцев было принято устраивать специальные поэтические состязания – нечто похожее на описанное И.С. Тургеневым в рассказе «Певцы». Иногда такой литератор-самоучка должен был совершить длинный путь чуть ли не через всю страну, чтобы «сразиться» с каким-нибудь признанным скальдом1010
Скальд – поэт.
[Закрыть], мастером баллады.
Формы и размеры исландского стиха настолько разнообразны и сложны, что они требуют особого исследования. Взять, к примеру, хотя бы стих сльехтюбенде – хореическое четверостишие с аллитерацией пятого и седьмого слога первой и третьей строки с первым слогом соответственно второй и четвертой! (Уфф!) Лауреат Нобелевской премии X. Лакснесс обратил на себя внимание публики уже в шестнадцатилетнем возрасте, когда он написал свой первый роман.
Если исландец не сочиняет, то все равно является большим ценителем и знатоком поэзии. Душа всех северных народов скрыта в исландских сагах, утверждают сами исландцы.
Двести тысяч исландцев – это население одного такого города, как Елец или Таганрог, поэтому не мудрено, что они почти все знают друг друга. Для этого не обязательно быть знакомыми и встречаться хотя бы время от времени. Информация о людях содержится в самой фамилии исландца или исландки, а вернее – в их отчестве, ибо их фамилии, как и в России, в большинстве своем и по форме, и по происхождению являются отчествами. Если фамилия женщины – Гудмундсдоттир, что означает буквально «дочь Гудмунда», а мужчины – Гудбъяртурссон, то есть сын некого Гудбъяртура, то исландцу достаточно вспомнить о роде Гудмунда или Гудбъяртура, чтобы однозначно определить, с кем он имеет дело. Раньше фамилии вообще не были в ходу в Исландии, многих просто называли «Гудни из Редсмири», «Тоурир из Гилтейги» или «Эйнар из Ундирхлида», прибавляя к имени название хутора, фермы или местности.
В раннем Средневековье Исландия была относительно процветающей страной, однако позднее страну постигло большое несчастье. Последствия прошедшей по всей Европе, в том числе и по Исландии, эпидемии чумы для исландцев были просто катастрофичны. От страшной болезни вымерло более двух третей населения. Людские ресурсы были настолько подорваны, что страна не смогла оправиться от этого удара до сегодняшнего дня. Впрочем, эпидемии голода и заразных болезней наступали с такой же регулярностью, с которой происходили землетрясения и извержения вулканов. А трясет в Исландии и извергаются вулканы так же часто, как в какой-нибудь Японии или на Курилах.
Исландия обрела самостоятельность только в 1944 году. В 1918 году была провозглашена ее независимость, но она существовала только на бумаге. Исландия продолжала быть связанной унией с Данией еще двадцать шесть лет, прежде чем ее вековая зависимость от датчан была наконец-то полностью ликвидирована1111
Интересно, что, когда Дания отпускала на волю исландцев, она сама находилась под пятой гитлеровской Германии.
[Закрыть]. Исландия, вероятно, единственная страна в мире, которая не имеет армии (около ста полицейских обеспечивают внутренний порядок на всем острове), и, занимая важное стратегическое положение, привлекла к себе внимание НАТО. Английская, а потом американская военно-воздушная база в Кефлавике в 1949 году вошла в инфраструктуру НАТО, и никогда и ни с кем не воевавшие исландцы очутились под эфемерным зонтиком безопасности этого военного блока. Взамен НАТО обещала защищать остров от любого агрессора.
Значение важности этого фактора трудно переоценить.
А в XIII веке на остров пришли хозяйничать материковые норвежцы – в 1262 году король Хокон IV Старый присоединил Исландию к Норвегии, а когда датская экономическая, военная и политическая экспансия позволила подмять под себя Норвегию, то заодно и Исландия стала датской колонией. «Серый Гусь» – исландский свод законов, выработанный еще до принятия христианства, – перестал существовать. (Вообще маленькая Дания оказалась на редкость жадной и прожорливой: кроме Исландии и Норвегии, в разное историческое время она «заглотнула» практически всю Скандинавию. Гренландия, в десятки раз превосходящая свою метрополию по территории, и Фарерские острова с населением около 70 тысяч человек, до сих пор входят в состав Датского королевства на правах автономии.)
Самым тяжелым в этом плане испытанием для исландского народа были XVII и XVIII века, когда гнет датчан был особенно невыносим и на карту было поставлено само существование исландцев как нации. Датчане ввели монополию на торговлю с Исландией, из-за которой цены на вывозимые товары были низкими, а на ввозимые – непомерно высокие. Впрочем, для истощенной многочисленными войнами Дании и это не помогало. Исландия все-таки оказалась большой обузой для королевской казны, и король Фредрик IV всерьез взвешивал возможность продать Исландию немецким купцам.
Как для крыловской мыши не было зверя сильнее кошки, так и для исландцев восприятие вселенной ограничилось вездесущей Данией. Исландцы были склонны во всем видеть промысел Копенгагена. Северная война, начатая Петром I против Швеции, была, по их мнению, инспирирована датчанами, которым «удалось направить на шведов далекие народы».
Трудное историческое прошлое сформировало исландцев суровыми и аскетичными людьми, мужественно и смело борющимися с природой, с гнетом и несправедливостью. Исландец решителен, непокорен, бескомпромиссен. Он уделяет королям не очень серьезное внимание. Все исландцы равны перед Богом, и если исландец не слуга другого, то он сам считает себя королем. Исландцам в высшей степени присуще чувство национального достоинства, веры в свои силы. Надежда покидает их последней.
Экономические условия и уклад жизни в современной Исландии таков, что мужчине трудно прокормить семью, имея только одну профессию или работая только в одном месте. Как правило, все исландцы подрабатывают по крайней мере еще в одном месте, а то и в двух, или дополнительно осваивают другую или третью профессию. Очень часто в биографии того или иного лица можно прочитать, что имярек был поэтом, крестьянином и кузнецом. (Интересно, что сейчас поделывает Владимир Ашкенази, молодой и талантливый пианист, которого какая-то настойчивая исландка увезла с собой на самом взлете его музыкальной карьеры? Освоил ли он тоже смежную профессию рыбака или клерка? Музыканту его уровня в Исландии, конечно, делать нечего. Ашкенази наши власти долго не выпускали из страны, но исландцы задействовали мощную «артиллерию», подключив к решению частной семейной проблемы правительство и дипломатию. С оглядкой на общественное мнение Запада Ашкенази в конце концов отпустили к своей исландской супруге.)
Когда к берегу подходят косяки сельди или трески, то жители столицы и других прибрежных поселков бросают все и выходят в море ловить рыбу. Рыба – основа экономики страны. Природных ресурсов на острове практически нет. Есть вода, есть гейзеры и… лава. Травяной покров составляет очень небольшой процент поверхности. Плодородного слоя почвы нет. Из домашних животных преобладают овцы. Они дают шерсть (знаменитые исландские свитера!), мясо и скюр – нечто среднее между йогуртом и кумысом, национальный напиток исландцев.
Рыба напоминает о себе везде. Ее запах разносится по всему городу. Треска штабелями навалена в порту на складах, развешена на крючьях для естественного вяления на сыром морском воздухе, продается во всех магазинах и кафе, консервируется и упаковывается в банки на фабриках, загружается в трюмы пароходов, а около моря валяется под ногами. Повсюду сельдь и треска, треска и сельдь.
…Я брожу по улицам Рейкьявика и постоянно ощущаю свою значимость. Впервые в жизни я стал объектом внимания серьезной государственной структуры. За мной по пятам неотступно следуют два филера. Они добросовестно выполняют выученные, вероятно, у датских коллег приемы, не упускают случая зайти вместе со мной в какой-нибудь магазинчик, дышат мне в затылок и отворачиваются в сторону, когда я ненароком сталкиваюсь с ними взглядом. Приятно убедиться в том, что исландские филеры действуют в точном соответствии с тем, чему нас в свое время учил инструктор по наружному наблюдению. Значит, филер – он и в Исландии филер. Набор приемов у него такой же, как у русского «наружника».
Сочувствую ребятам, потому что они уже в годах, и трех-четырехчасовые прогулки для них достаточно обременительны. Сесть в машину, как это принято в больших городах, они не могут: во-первых, в автомобиле вести слежку несподручно, потому что я то и дело меняю направление и куда-нибудь захожу. Развернуться исландским детективам негде – не те масштабы: о том, чтобы сесть за руль, им и в голову не приходит, потому что объект сразу их расшифрует. Медленно ползущая за пешеходом машина в Рейкьявике – это все равно что слон, наступающий вам на пятки на улице Горького. В этой связи приходит на ум рассказ нашего инструктора о работе филеров в 20-х годах. Иностранцы и нэпманы передвигались, как правило, на автомобилях, в то время как сотрудники бригад наружного наблюдения ЧК обходились тогда в крайнем случае велосипедом, а чаще – «одиннадцатым номером». Так вот, отчеты сотрудников «НН» частенько заканчивались фразой: «Объект сел в авто и исчез в неизвестном направлении. После этого НН за ним не велось».
Объект пришел в парк, подошел к пруду и как в воду канул.
Я, конечно, тоже могу взять такси или кануть в озеро, но делать этого не следует. Зачем без толку дразнить людей? Пусть себе ходят за мной, мне так спокойней. Ну уйдешь от них один раз, так следующий раз они так тебя обставят, что не возрадуешься! Себе дороже такие штучки, испытывать на прочность «наружников» надо в тех случаях, когда это крайне необходимо. Например, если нужно во что бы то ни стало выйти на встречу с важным агентом.
Со стороны Атлантического океана не переставая дует сильный и влажный ветер, подгоняя рваные, густые черно-свинцовые хлопья облаков. День в декабре длится часа четыре, а остальное время – это сумерки и приполярная ночь. Снег выпадает, но быстро тает. В общем, погода, похожая на наш поздний ноябрь. Изредка блеснет из-за облаков яркий луч солнца и осветит все в ярко-оранжевый свет – спичка спелеолога, заблудившегося в лабиринтах огромной и мрачной пещеры. Пожалуй, если бы в Рейкьявике держался снег, было бы легче переносить это время года, но расточительный Гольфстрим не оставляет для этого никакого шанса. И какому чудаку пришла в голову мысль избрать этот остров местом для своего жилища? (Я тогда, естественно, не предполагал, что спустя пару десятков лет мне доведется увидеть более дикие места, чем Исландия.)
…Вот он стоит передо мной, конунг Эйрик Рыжебородый, создатель исландской государственности, совершенно один, открытый всем ветрам, прикрывшись щитом, занеся руку с секирой для удара и устремив свой взор вдаль к морю. Это его сын Лейв Удачливый в конце X века, опередив Христофора Колумба на целых 500 лет, откроет берега Америки и назовет ее Винляндией, Страной винограда. Можно предположить, что Эйрику создали в Норвегии поистине невыносимые условия, раз уж он решился связать остаток своей жизни с Исландией.
Фигуры «наружников» маячат в отдалении, ожидая, когда же этот хлюст из Советов сделает оплошку и продемонстрирует наконец, для чего он приехал за несколько тысяч километров от своих медведей. Не для того же, чтобы осматривать памятники норвежским викингам!
Ладно, надо пожалеть ребят. Свожу-ка я их в «киношку». Валера Шаманин сказал, что в «бочке» – каком-то ангаре, сооруженном в начале 40-х американскими солдатами и приспособленном для показа фильмов, – идет «Доктор Живаго». Краем уха я уже слышал про одноименный роман Б. Пастернака, и не посмотреть фильм было бы непростительно с моей стороны. Да и «наружники», пусть за казенный счет, хоть что-то узнают о далекой и загадочной России.
Хотя что им наши проблемы? По описанию X. Лакснесса, приведенному в его романе «Самостоятельные люди», исландские крестьяне, случайно узнав о том, что в далекой Европе «убили какого-то беднягу по имени Фердинанд», из-за чего началась большая заваруха, с удовлетворением говорят о том, что Первая мировая война повысила спрос на рыбу и рыбий жир, и это для них самое главное. А война – что война? Они всю свою жизнь воюют с нуждой, и их война будет посерьезней, чем убийство австрийского эрцгерцога.
…Кинотеатр действительно располагается в металлическом ангаре с полукруглыми сводами – типичное сооружение для складских помещений. С радостью отмечаю, что внутри тепло и можно отогреть окоченевшие от сырости члены. Билеты, по моим понятиям, стоят слишком дорого, не то что у нас дома. «Наружники» тоже проходят в зал и занимают место сзади. Как только свет в зале гаснет, я полностью забываю о них и слежу за перипетиями бедного русского интеллигента в изображении египетского актера. Такой революции я себе до этого представить не мог. Артисты, изображающие на экране революционных солдат и чекистов, создают гротескные образы, и это в моем восприятии снижает достоверность фильма. Надо бы обратиться к самому роману, благо я где-то уже видел его перевод на английский язык. За неимением русского варианта на первый раз сгодится и английский.
Выхожу из «бочки» под сильным впечатлением. Омар Шариф, сукин сын, хоть и египтянин, но где-то ему удалось ухватить суть образа мятущегося интеллигента Живаго, и он запоминается. Но главное, конечно, – это использованная в фильме в качестве лейтмотива музыка. Говорят, эту мелодию создатели фильма случайно «раскопали» в Бразилии, где в одном из кафе ее исполнял какой-то русский эмигрант. Это якобы старинная – XVIII века – мелодия, передаваемая в семье эмигранта от старших к младшим по наследству. Как бы то ни было, но романс из «Доктора Живаго», что называется, берет за душу и долго еще будет звучать в моем сознании.
Странно вообще устроена человеческая жизнь. Для того чтобы задуматься над своим прошлым, над историей России, надо сходить в какую-то исландскую «бочку» и посмотреть запрещенный для советских людей фильм. Пребывание в Исландии в моей памяти до сего дня ассоциируется с «Доктором Живаго», ностальгической мелодией фильма, напоминающей мне о чем-то безвозвратно утраченном, непоправимо упущенном и достойном глубокого сожаления. У меня не остается сомнений в том, что мелодия имеет русскую первооснову, иначе почему бы она встревожила мою душу?
Но я, кажется, утомил тебя, нетерпеливый читатель, лирическими отступлениями. Я знаю, что ты жаждешь наполнить свою умную и пытливую голову полезной информацией. Ты не тратишь время зря на такое никчемное чтиво. Ты тоже бежишь с неудержимо рвущимся вперед табуном навстречу… своей зрелости, подставляя грудь под свежий ветер Ойкумены. Но однажды и ты остановишься, и ветер донесет до твоего слуха давно отзвучавший топот копыт…
…Я сижу в гостевой и мысленно «подбиваю бабки» под своей командировкой. Валера Шаманин попросил сыграть в волейбол за команду молодых дипломатов, но я отказался. Две недели пролетели как один миг, и я с сожалением думаю о том, что не все удалось сделать. Я вижу эти упущенные возможности, но Хронос не оставляет шанса на их исправление. В будущем я, конечно учту этот опыт, а сейчас надо собираться домой.
В отчете о командировке, который пойдет в Центр дипломатической почтой, ляжет на стол начальнику управления и по цепочке спустится к Георгию Михайловичу, чтобы потом очутиться в досье, которое я сам и веду, делается вывод о «невозможности использования Исландии в наших оперативных целях». Я с сожалением «закрываю» эту страну для отдела, да и для себя, потому что знаю, что только дикая случайность может привести меня обратно на эту землю. Ну что ж, отрицательный результат в разведке, как и в науке, тоже результат.
Через имеющиеся в резидентуре возможности нами не получены конкретные сведения, подтверждающие ваши первоначальные предположения.
В дверь раздается стук. Это Николай Иванович, добросовестно отыграв в волейбол, зашел за мной, чтобы отвезти меня к себе домой на прощальный ужин. Завтра рано утром короткий бросок в Кефлавик и на восток, через Атлантику и всю Европу, в родную Москву. Нет, что ни говорите, а лететь куда-то намного интересней и заманчивей. (Как потом я узнаю, такое ощущение возникло оттого, что мой исследовательский жар не совсем насытился. После же такого насыщения, наоборот, наступает такая жуткая ностальгия, тоска по своим, по грязным, но родным улицам, знакомым лицам, что хочется бросить все и бежать босиком домой.)
Я опять делаю пересадку на аэрофлотовский рейс в Копенгагене (обратный полет до Дании мне совершенно ничем не запомнился), но меня никто не встречает и встречать не должен. Как мне объяснили в Рейкьявике, времени на пересадку в Копенгагене будет в обрез. И действительно, в транзитном зале на табло читаю надпись о том, что посадка на московский рейс уже заканчивается. Я бегу к нужному выходу, но никого из пассажиров или служащих аэропорта там не обнаруживаю. Выход к самолету прегражден зеленым шнуром. Все, я опоздал! Сейчас самолет отойдет от раструба и улетит без меня домой! Что делать?
Я перепрыгиваю через барьер и несусь по узкому тоннелю. Но что такое? В конце тоннеля светлое пятно – самолета нет. Значит, мои предположения правильные. Я кубарем скатываюсь по ступенькам на летное поле и в метрах ста от себя вижу наш родной флаг на белом фюзеляже. Люк самолета закрыт, но трап почему-то еще не убран. Может, я еще успею? Вокруг никого нет, вскарабкиваюсь на трап и изо всех сил стучу кулаком в дверь. В самолете тихо, тогда я настойчиво стучу еще раз, и люк перед моим носом распахивается, в проеме появляется молоденькая стюардесса, поправляющая на ходу кофточку и высоко взбитую прическу «Бабетта идет на войну».
– ???
– Я ваш пассажир.
– Ну и что?
– Как что, я опоздал на посадку и вот…
– Какую посадку, молодой человек? Она еще не объявлялась. Самолет задерживается на два часа.
Становится ясно, что произошла накладка, чуть ли не стоившая мне разрыва сердца. Сразу наступает апатия, я бормочу «извините» и плетусь обратно в транзитный зал. В Каструпе мне придется бывать потом чуть ли не каждый день, но такой бесконтрольной обстановки в международном аэропорту я больше не видел. Советский разведчик (причем начинающий!) бесконтрольно и беспрепятственно дважды за каких-то десять—пятнадцать минут пересек в оба конца государственную границу Датского королевства.
Скоро дадут о себе знать террористы, торговцы наркотиками, нелегальные эмигранты, беженцы, и власти постепенно установят в Каструпе строгий режим безопасности. А декабрь 1968 года принадлежал еще той – застойной – эпохе.
P.S. А Эрик-филолог и потомок норвежских викингов оказался все-таки не совсем простым человеком. Года три спустя, когда я уже сменил на посту О. Гордиевского и работал в копенгагенской резидентуре, однажды на свой адрес в посольстве получил письмо. Открываю и достаю из конверта несколько цветных фотографий, на которых в разных ракурсах изображена моя личность. Сразу не могу «врубиться», где же это меня угораздило… Но потом сразу вспоминаю перелет из Копенгагена в Рейкьявик.
Хорошо, что Эрик не забыл выслать фотографии. Но как же все-таки он меня вычислил?
Он был весьма порядочным человеком, связанным с западными спецслужбами.
