Текст книги "Скандинавия с черного хода. Записки разведчика: от серьезного до курьезного"

Автор книги: Борис Григорьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

Иностранцы в весьма приличных дозах влили свою кровь в шведскую, и я сомневаюсь, что шведам при таком этническом соотношении удастся сохранить свой чисто северный тип на будущее. По языку это, конечно, будут шведы, но при виде таких шведов у Августа Стриндберга вряд ли поднялась бы рука написать знаменитую «Красную комнату».

Но времена меняются.

ШПИЦБЕРГЕН

Грумант угрюмый, прости!

На родину нас отпусти!

На тебе жить так страшно —

Бойся смерти ежечасно.

Из старинной поморской песни

Путь на архипелаг длиною в пять лет

Моцарт. Признаться, мой реквием меня тревожит.

Сальери. А ты сочиняешь реквием? Давно ли?

А. С. Пушкин

По возвращении из Швеции моя семейная лодка получила течь, в результате чего и служебная карьера на какое-то время была приостановлена. Во всех спецслужбах не приветствуются разводы с женой, и разведка КГБ не являлась в этом, плане каким-то исключением. И хотя меня на «гражданку» не уволили, и удалось, что называется, остаться на плаву, рассчитывать на быстрое продвижение по служебной лестнице или на интересную работу за границей было уже трудно.

Проработав несколько лет в одном из отделов нелегальной разведки, я стал уставать, понемногу тупеть и страшно скучать по настоящей оперативной работе, поэтому перевелся в другой, смежный отдел управления, но и там по прошествии нескольких лет стал «закисать» ввиду явного отсутствия перспектив выйти на передний фронт работы.

В это время моим коллегам из англо-скандинавского отдела понадобился руководитель точки в Баренцбурге. Лучшего места для того, чтобы успокоить расшатавшиеся в Первопрестольной нервы и удовлетворить жажду оперативных приключений, на земном шарике найти было трудно. Конкурс в это непрестижное разведывательное захолустье практически отсутствовал, оставалось только договориться с моим начальством, чтобы «отпустило». Начальство не стало препятствовать моим планам, и я начал активно готовиться к командировке на Шпицберген.

До отъезда на архипелаг оставался месяц, и, завершая подготовку, я наносил последние визиты по кабинетам руководителей различных заинтересованных в моей будущей работе подразделений.

Майским светлым днем 1986 года, пребывая в сладостно-томительном предвосхищении момента расставания с Большой Землей, я шел по длинному коридору в кабинет моего будущего непосредственного руководителя, начальника англо-скандинавского отдела, чтобы получить от него на прощанье некоторые «цеу», без которых не обходилась ни одна моя командировка.

Я уже протянул руку, чтобы толкнуть дверь, как рука моя провалилась в пустоту, потому что кто-то тянул дверь на себя. Удержав равновесие, чтобы не упасть на выходящего от начальника посетителя, я увидел перед собой улыбающегося… Олега Антоновича Гордиевского собственной персоной.

– Боря, привет!

– Привет, Олег. Какими судьбами?

– Да вот приехал в командировку.

Мне было известно, что Гордиевский находился в командировке в Лондоне и «котировался» на резидента. После завершения своей второй миссии в Копенгагене, длившейся не менее пяти лет, он вернулся в Центр, но «просидел» в Москве не долго и сразу был оформлен в командировку в Великобританию в качестве старшего сотрудника информационного обеспечения лондонской резидентуры.

После Копенгагена Гордиевский развелся со своей женой, с которой прожил более двадцати лет, и женился на другой женщине, с которой познакомился все в том же Копенгагене. Не знаю, что собой представляла его вторая жена, потому что никогда ее не видел, но, в отличие от первой, она за короткое время родила ему двух детей. По национальности она, говорят, была азербайджанкой и работала технической сотрудницей европейского отделения ВОЗ5757
  ВОЗ – Всемирная организация здравоохранения.


[Закрыть] в Дании.

Поскольку причина для развода с первой женой была в общем-то уважительной – бездетность, никаких последствий для его служебной карьеры он не имел. Да и вообще Гордиевский считался на службе способным, перспективным и безупречным в моральном отношении работником, так что развал семьи никто не мог поставить ему в упрек.

Между Копенгагеном и Лондоном у нас с Гордиевским было несколько случайных встреч в коридорах или в столовой служебного здания и коротких бесед на безобидные темы типа «как дела – как семья», потом его стажировка перед Лондоном, во время которой он обходил все или почти все подразделения разведки, работающие поданному региону. Не прошел он мимо и нашего управления, из которого, собственно, вышел и в котором его хорошо знали. Приняли в управлении нелегальной разведки стажера гостеприимно, памятуя о его происхождении и работе в прошлом, и по установившейся практике не преминули «загрузить» или «озадачить» на полную катушку. Его подробно посвятили в достаточно пикантные дела конкретных нелегалов и попросили «по старой памяти» помочь им в решении некоторых вопросов в Англии.

Никто из отъезжающих никогда от заданий не отказывался, даже если они заведомо казались невыполнимыми. Не отказался от них и Гордиевский. Не могу сказать, как он выполнял свои обязательства перед «родной» нелегальной службой, но скажу только, что связь с ним для службы вышла боком.

Но об этом позже.

…Гордиевский появился в Лондоне в тот самый момент, когда между обеими странами в самом разгаре была так называемая визовая война. По окончании командировки с берегов Темзы исправно возвращались на родину сотрудники резидентуры, а на замену им никто на этих же берегах не появлялся, потому что англичане не выдавали им визу. При этом «меткость стрельбы» была изумительной, потому что пораженными оставались только мишени ПГУ КГБ, остальные же службы и ведомства осуществляли замену своих сотрудников планово и почти беспроблемно.

Дошла очередь и до резидента. Центр долго тянул с его заменой, но момент все-таки наступил. Резидент вернулся в Москву, а его кандидату На замену в визе было отказано. Тогда Центр тщательно «прошерстил» свои кадры и сделал новый заход, послав на визу совершено нерасшифрованного полковника, но результат был тот же. Нашли третьего, четвертого, но англичане стояли на своем и упорно не пускали «козла» в свой огород.

В лондонской резидентуре уже никого из старших сотрудников не оставалось. Кроме Гордиевского.

И тогда Центр пришел к естественному решению назначить резидентом его, уже «сидевшего» в стране. Слух об этом назначении мгновенно распространился в компетентных кругах, и я тоже узнал, что Олег Антонович скоро должен был появиться в Москве для официального утверждения в статусе руководителя одной из самых престижных и важных точек разведки.

…Он некоторое время стоял передо мной, улыбаясь своей характерной «земноводной» улыбкой, а потом все-таки закрыл за собой дверь, приглашая меня на короткий разговор.

– Слушай, – начал он, – я сейчас в беседе с шефом узнал, что ты едешь резидентом в Баренцбург.

– Да, это так.

– Поздравляю. Я постарался охарактеризовать тебя с самой лучшей стороны. Сказал, что Шпицберген – это не тот масштаб для такого грамотного, способного и вообще перспективного работника.

Гордиевский всегда отличался распространением неумеренных и довольно фальшиво звучавших комплиментов в присутствии самого адресата.

– Спасибо. Как ты сам-то?

– Я приехал на пару недель на утверждение.

– Ты молодец. Такое назначение ко многому обязывает. От души поздравляю.

– Спасибо. Надо было бы как-нибудь встретиться, поболтать.

– Нет проблем. Звони, как будешь свободен.

– Отлично. Ну я побежал, мне еще надо забежать кое-куда.

– Конечно, конечно.

Мы обменялись домашними телефонами, Гордиевский ушел, а я открыл дверь и пошел на беседу к начальнику.

Прошел примерно месяц с того времени, как я встретил Гордиевского, но он мне так и не позвонил. Признаться, я не горел желанием встречаться с ним в интимной обстановке – слишком свежи были впечатления от его холодного отношения ко мне в Копенгагене. От своих знакомых я узнал, что дело с назначением его резидентом в Лондон слегка подзатянулось и ему предложили уйти пока в отпуск, чтобы подправить пошатнувшееся на оперативном поприще здоровье. Для этого всегда были свободны места в подмосковном санатории КГБ в Кратове. Туда он и уехал. Ясно, что позвонить он мне не мог, потому что в Москве его не было.

Между тем я уже заказал билет на самолет для себя и жены до Баренцбурга и потихоньку собирал и паковал вещички. В июньское жаркое утро на снимаемой нами квартире зазвонил телефон.

– Борис Николаевич? Говорит дежурный по управлению. Вам надо срочно явиться на работу.

– А что-нибудь случилось?

На другом конце провода возникла пауза, потом дежурный сказал:

– Вы приезжайте и обо всем узнаете на месте.

Я сразу подумал о предательстве. Последнее время месяца не проходило без известий о том, что тот или иной сотрудник разведки ушел на Запад. Коллектив разведчиков был взбудоражен этим бедственным явлением чрезвычайно. Удары сыпались на службу один за другим, и она, не успев оправиться от одного, принимала на себя уже другой. ПГУ гудело от всех разговоров и пересудов на эти темы как улей. Время было тревожное, как при затишье накануне большой грозы.

Человек ко всему привыкает, в том числе, вероятно, и к предательству.

Со временем оперсостав ПГУ, отупев от всех передряг, перестал так остро реагировать на уходы своих бывших коллег к противнику и воспринимал их как неизбежное зло. Да и руководство, кажется, считало их необходимым атрибутом, сопровождающим опасную работу по выполнению почетных заданий партии и правительства в новых социально-исторических условиях. Правда, когда снаряд ложился рядом или прямо попадал в тебя, было уже далеко не до философии.

…Дежурный попросил меня зайти в кабинет номер такой-то. Мой старый товарищ и наставник Геннадий Степанович Снигирев, теперь уже тоже ушедший безвременно в мир иной, сидел за столом, заваленным горой оперативных досье.

– Степаныч, что случилось?

– Что случилось, тра-та-та-та? Сбежал твой лучший друг Гордиевский!

– Гордиевский?! Не может быть.

– Может, тра-та-та-та!

– Когда?

– Сегодня ночью!

– Как?

– Из санатория в Кратове. Обманул «наружку» и сбежал.

– «Наружку»? Он что, был в разработке?

– Судя по всему. Командировка в Москву была легендой.

– Англичане?

– Похоже, да.

– И что же теперь?

– Сейчас надо срочно определить, к каким делам он у нас имел доступ.

– Проще сказать, к каким он не имел доступа.

– Вот именно, тра-та-та-та!

Все воскресенье мы со Снигиревым занимались «локализацией провала», но работу до конца завершить не успели, охватив только основные и самые важные дела. В таком же режиме провели выходные сотрудники других подразделений, с которыми в той или иной степени «сотрудничал» предатель с двадцатитрехлетним стажем работы в разведке. Последствия предательства даже на первый взгляд были весьма разрушительными, а последующие обобщения и анализ только усугубляли предварительную картину нанесенного службе ущерба.

Из рассказов «посвященных» товарищей стало постепенно известно, какие события предшествовали побегу Гордиевского.

Во-первых, вызов предателя в Москву для утверждения его в правах резидента лондонской резидентуры был только предлогом. Вообще-то Центр действительно планировал сделать его резидентом, но затем в его распоряжение, очевидно, попала информация о предательстве кандидата, и он был взят в оперативную разработку5858
  Сам Гордиевский теперь утверждает, что выдал его известный Олдрич Эймс. Вероятно, СИС «похвасталась» своей вербовкой перед американцами, а Эймс работал в ЦРУ именно на таком направлении, где смог узнать об успехах своих союзников. Если это так и было, то англичане после разоблачения Эймса были по крайней мере «квиты» с американцами и «отомщены» за проявленное к ним со стороны спецслужб США традиционное недоверие. Если Большой Брат всегда считал англичан ненадежными партнерами, то теперь такие претензии англичане могли предъявить к ЦРУ.


[Закрыть].

Разработка шпионов – прерогатива контрразведывательных органов, поэтому Гордиевским занялись Второе и Седьмое управления КГБ. Не скажу, что на их плечи свалилась легкая задача, но тем не менее справились они с ней не самым лучшим образом. Вероятно, добыча уликовых данных на предателя затянулась по времени и не укладывалась в сроки, ограниченные легендой оформления его на пост резидента. Опытный оперработник, Гордиевский, возможно, стал подозревать вокруг себя что-то неладное.

Посудите сами. На первой же беседе с ним руководство разведки потребовало от него положить на стол загранпаспорт.

– Он тебе теперь не понадобится: как резиденту тебе будет выдан паспорт советника посольства, – заявил ему заместитель начальника Первого главного управления.

Было бы более-менее естественно, если бы эту чисто техническую операцию осуществил обычный кадровик, но когда за нее взялся генерал, то это могло навести на некоторые размышления.

Оформление на должность резидента было отложено под предлогом поправления здоровья кандидата. Гордиевскому предложили отдохнуть пока в санатории КГБ в Кратове.

На одной из «посиделок» по случаю прибытия загранработника из командировки с участием некоторых непосредственных начальников предателю были заданы вопросы, по характеру которых опять-таки можно было сделать вывод о том, что его в чем-то подозревают.

Не исключено, что пущенная за ним «наружка» в чем-то проявила неосторожность и была им расшифрована.

Проанализировав эти и, возможно, другие отмеченные факты, Гордиевский принял решение бежать. На случай опасности СИС снабдила его специальным планом, согласно которому он должен был связаться с ее резидентурой в Москве и нелегально переправлен через советскую границу.

В субботнюю ночь предатель, усыпив бдительность бригады наружного наблюдения в Кратове, сумел незаметно исчезнуть из санатория, сесть на поезд и незамеченным выехать в район Выборга, где у него якобы была намечена явка с сотрудником СИС. Далее, как рассказывает сам Гордиевский, его посадили в багажник автомобиля с дипломатическим номером и бесконтрольно вывезли на территорию Финляндии. Уже в среду британские власти объявили, что Гордиевский находится в Лондоне и попросил у них политическое убежище.

Возможно, так оно и было, хотя у меня есть серьезные основания сомневаться в том, что напуганный предатель рискнул пуститься в такой длинный путь из Москвы на поезде, понимая, что его, возможно, уже давно хватились и объявили в розыск. Скорее всего, он встретился с представителем резидентуры СИС еще в Москве и проделал весь путь до Финляндии, лежа в душном багажнике автомобиля с дипломатическими номерами. Этот вариант побега предоставлял ему минимум комфорта и максимум унижений, а потому был вреден и неудобен для его будущего имиджа политического борца с тоталитарным режимом. Вот он и придумал для себя более «достойный» путь перехода на Запад.

Последствиями предательства «коллеги» Гордиевского были десятки, если не сотни расшифрованных сотрудников разведки, несколько важных агентов из числа иностранцев, попавшая в руки противника ценная информация о структуре и методах работы подразделений разведки, КГБ, ЦК КПСС, МИД и других ведомств. Морально-психологический эффект предательства был весьма и весьма ощутим. Из всех перебежчиков 70-х и 80-х годов он все-таки выделялся и своим достаточно высоким служебным положением, и степенью информированности, и, надо признаться, интеллектом.

Последствия этого предательства ощущаются в службе до сих пор.

Для меня лично дело Гордиевского, получившего псевдоним Хамелеон, имело своим непосредственным результатом отмену командировки на Шпицберген и ограничение оперативной деятельности рамками своей необъятной страны. И хотя виза для поездки в Баренц-бург не требовалась, отпускать меня в командировку, пока не улеглась пыль от дела Хамелеона, руководство не решилось.

Я вернулся в свой отдел, где моя бывшая должность была уже занята, и проработал в нем еще пять лет, имея единственный шанс поехать на работу в ГДР. Но маячившая передо мной все эти годы перспектива поездки в представительство КГБ при МГБ ГДР за несколько часов испарилась, как «сон, как утренний туман», по причине скоротечного исчезновения самой ГДР. До отъезда из Москвы оставался месяц-полтора, когда в одну ночь была снесена Берлинская стена и объединение двух Германий стало фактом. Аппарат представительства мгновенно стал «худеть», сокращаться, а потом и вовсе был ликвидирован, потому что аккредитоваться ему было уже не при ком.

Если для меня лично ликвидация аппарата представительства на фоне объединения ГДР с ФРГ стала досадной причиной, перечеркнувшей планы очередной загранкомандировки, то для службы и страны – это особая глава, глава неприглядная, местами позорная, потому что, как начиналась она бесславно и похабно у берегов Мальты, так же и закончилась спустя несколько месяцев. Советский Союз и, к прискорбному сожалению, его разведка оставили там на произвол судьбы все свое достояние и честь, сдав западногерманским спецслужбам и судебным властям своих верных людей и помощников.

Сохранив на память кусок бетона из Берлинской стены, подаренный мне вернувшимся из ГДР коллегой, я вновь устремил свой взор на север. Север, как таковой, был для меня «терра инкогнита» и манил своей экзотикой и возможностью решить хотя бы временно остро вставший после развода пресловутый квартирный вопрос. В Баренцбурге опять освобождалась вакансия руководителя точки, и я опять попросился на Шпицберген.

Руководство отдела, озабоченное тем, как бы пристроить слонявшихся без дела «гэдээровцев», не возражало против осуществления моих планов. Я ушел из отдела завершать начатую пять лет тому назад подготовку в Баренц-бург, а на мое место тут же была оформлена соскучившаяся по работе жертва объединения двух Германий.

На сей раз оформление в ДЗК прошло без всяких осложнений, и 23 февраля 1991 года мы с женой сели в самолет «Аэрофлота», чтобы через несколько часов, после промежуточной посадки в Мурманске, благополучно приземлиться в аэропорту норвежского поселка Лонгйербюен.

Сбылась еще одна мечта идиота!

Оперработник поднял бокал с вином и предложил агенту выпить за сбычу мечт.

Вот он, Шпицберген!

Шпицберген, Грумант, Свальбард, Новая Земля Короля Якова…

Каких только названий не удостаивалась эта группа островов за полярным кругом, зажатая в ледяные воды Баренцева, Гренландского и Норвежского морей между 76° и 86° северной широты!

Шпицбергеном архипелаг был назван голландцами за островерхие горные вершины, которые представились их взорам при подходе с юго-запада.

Имя Грумант он получил в конечном итоге от русских поморов, полагавших, что это – часть загадочной Гренландии.

Свальбардом – Прохладным краем – наименовали его норвежцы.

Льстивые английские моряки решили угодить своему королю и дали ему имя Новой Земли Короля Якова.

В наши дни весь мир пользуется названием Шпицберген, за исключением упрямых норвежцев, которые, не желая уступать русским приоритета в открытии архипелага, продолжают называть его Свальбардом, в то время как Шпицбергеном на их картах значится самый крупный, наиболее освоенный и изученный остров архипелага.

Название Грумант осталось лишь за брошенным в 60-х годах советским поселком в заливе Ис-фьорд.

А вообще-то в создании географической топонимики Шпицбергена наряду с русскими, голландцами, норвежцами и англичанами участвовали также шведы, датчане, американцы, немцы, итальянцы, поляки и представители других наций, о чем свидетельствуют такие названия, как плато Ломоносова, мыс Старостина, Русская возвышенность, мыс Ермака, остров Русский, остров Датский, остров Шведский, Земля Принца Карла, Земля Короля Карла, Земля Норденшельда, остров Амстердам, озеро Линнея, поселки Баренцбург и Лонгйербюен, острова Фипс, Парри, Чермсайд… Шпицберген привлекал к себе наиболее предприимчивых и рисковых представителей Европы, которых не пугали ни льды, ни торосы, ни долгая полярная ночь, ни сбивающие с ног ветры со снегом, ни цинга, ни голод.

Исландия – Ледовая страна – вот подходящее название для этой земли, почти наполовину покрытой толстенными ледниками.

Среднегодовая температура измеряется здесь минусовыми величинами, короткое лето похоже на позднюю осень Подмосковья, полярная ночь длится с конца октября до середины февраля. Отсутствие деревьев и кустарников в привычном для нас смысле, резкие колебания атмосферного давления и температуры, усиленная магнитная активность, нехватка кислорода, сильные продолжительные ветры, метели или, как их здесь называют, заряды зимой, дожди летом – все это делает архипелаг малоуютным местом.

Но заберись на любую вершину, поднимись на вертолете или самолете – и твоему взору предстанет величественная молчаливая картина, полная суровой таинственности, достоинства и необычайной красоты. Игра красок неба и моря, дымка над ледниками, пестрые пятна мхов и лишайников, серо-свинцовый, а местами черный как уголь камень, яркий, ослепительный альпийский снег оказывают неповторимое впечатление на человека, очаровывают и восхищают его, захватывают в плен, полностью подавляют своей божественной силой, делают его своей безвольной маленькой частицей.

Побывав здесь однажды, человек захочет вернуться туда вновь, чтобы забыть суетную мелочность повседневной материковой жизни, слиться с природой, очистить душу от тлетворных издержек цивилизации.

Но человек не был бы человеком, если бы не пытался привнести и сюда свою человеческую бестолковую сутолочность, объясняемую не только природой самого умного животного на Земле, но и климатическими особенностями архипелага. Чем ближе к полюсу, тем сильнее чувствуется земной магнетизм, а длительное воздействие магнетизма на человека пока еще совсем не изучено.

Там, на северной Крыше Земли, у людей съезжает крыша.