Текст книги "Урал улыбается"

Автор книги: Борис Воробьев

Соавторы: Герман Дробиз,Михаил Немченко,Владимир Огнев,Владимир Печенкин,Леонид Чернышев,Виктор Федоров,Владимир Постоев,Борис Эренбург,Герман Подкупняк,Борис Кудрявцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Борис Матюнин

Сотрудник кафедры философии Уральского государственного университета. Читает Гегеля и Фейербаха, а пишет юмористические рассказы. Печатался в журналах «Крокодил», «Урал» и других изданиях.

ПРАВДА

Спал я так крепко, что совершенно не слышал, как зазвенел будильник. Жена к тому же, как назло, во вторую смену работала. Проснулся я только в половине девятого. Быстро вскочил, оделся и, на ходу дожевывая бутерброд, помчался к себе в институт. Естественно, меня вызвал шеф:

– Ты почему, Курочкин, опоздал?..

– Честно говоря, проспал…

– И не стыдно, Курочкин! – В упор глядя на меня, шеф откинулся на спинку кресла. – Проспал… Для шуток у меня сегодня нет времени! Ведь наверняка транспорт подвел. Или что-нибудь в этом роде. В следующий раз, пожалуйста, не обманывай. Больше тебя не задерживаю…

После обеда наша группа отчитывалась за проделанную в текущем квартале работу. Дошла, наконец, очередь до меня. Встаю и говорю:

– Я не успел закончить расчет теплостанции.

– Это почему? – сразу спрашивает шеф.

– Да потому, что я слишком часто устраиваю длинные перекуры в коридоре. А за столом люблю ребусы решать и спорить о хоккее и футболе. Вообще замечаю, что я очень обленился за последнее время. Мне надо исправляться. Вот настоящие причины нарушения графика работы…

– Что ты, Курочкин, с самого утра чепуху мелешь! – опять рассердился шеф. – Брось, паясничать! Понимаем, что не хватило времени. С кем не бывает. Ну, может, поленился! А в основном ясно, что тяжело тебе. Ты ведь совсем недавно институт окончил. Вот и чувствуется нехватка практики. Пока будем помогать, а уж потом посмотрим, как дела пойдут…

После собрания стою в коридоре, курю. Тут подходит ко мне Наташенька, секретарша. Блондиночка, с этакими пикантными золотыми кудряшками. Предлагает после работы в кино сходить. Подруга, мол, подвала ее, не может. Подумал я. А почему бы, собственно, нет?.. Решил развеяться. Сходил. Понравилось. Вернулся вечером домой, а жена, конечно, в первую очередь интересуется:

– Где же ты был? С ходу отвечаю:

– В кино ходил с девушкой.

Жена улыбается. Ужинать за стол приглашает. Понимает, что на собрании месткома задержался…

ЛЮБИМОЕ УРАВНЕНИЕ

– Добрый день, Сергей Степанович! – сказал я, входя в кабинет моего начальника, дружелюбного и веселого человека.

– Здравствуйте, молодой человек! Садитесь, пожалуйста. Итак, сразу приступим к делу. Вы когда окончили институт?

– Два месяца назад. Месяц отдыхал и месяц у вас работаю.

– Так… Значит, вы у нас один месяц. Гм… А товарищи, с которыми вы работаете, десять-пятнадцать лет назад дипломы получили. Следовательно, у кого больше опыта?

– У них, конечно, – пробормотал я.

– Вот и я думаю, что у них. Вам бы поучиться надо, а вы… так сказать, уже советы даете. Ну ничего, это бывает по неопытности.

– Какие советы, Сергей Степанович?

– Ну, например, настойчиво предлагаете товарищу Трубкину применить для расчетов уравнение теплопроводности, хотя, по его мнению, это совершенно ни к чему. Кстати, вы сами помните это уравнение? Вот вам листок бумаги…

Я моментально написал. Ведь это же мое любимое уравнение!

– А в дифференциальной форме?

– И в дифференциальной могу. – Без особых усилий на моем листке бумаги возникла стройная формула.

– Да, – Сергей Степанович сдернул очки и начал медленно протирать их носовым платком, – вам нужно срочно пороха понюхать. Выпишите-ка себе командировку на завод.

И я уехал… Вернулся усталый, через два месяца. На этот раз Сергей Степанович встретил меня более радушно.

– Ну-ка, – пошутил он, – черкните мне уравнение теплопроводности.

Я вырвал листок из блокнота и написал.

– А в дифференциальной форме?

– В дифференциальной? Сейчас…

Прошла минута и мне пришлось сознаться:

– Не помню… Сергей Степанович…

– Ну вот, видите! – сказал Сергей Степанович и непонятно чему улыбнулся. – Да, чуть не забыл, продлите себе командировку еще на пару месяцев.

И опять я уехал. Целых пятьдесят два дня вместе с заводской бригадой доканчивал монтаж установки. В-первый же день моего приезда Сергей Степанович вызвал к себе.

– Как дела, молодой человек? Поработали, наверное, на славу!

– Да… Не знаю…

– Не скромничайте, не скромничайте. Лучше напишите-ка наше уравнение в дифференциальной форме.

– Сейчас…

Я взял ручку, но формулу, как ни странно, вспомнить не мог.

– Ну, а в обычной форме? – Сергей Степанович широко улыбнулся.

– В обычной тоже забыл, – угрюмо буркнул я.

Удовлетворенно потирая руки, Сергей Степанович произнес:

– Так я и думал! На славу поработали, молодой человек! На славу! А теперь за рабочий стол. Да, да. Пора вам с Трубкиным расчет заканчивать…

Александр Петрин

Челябинский юморист. Автор трех книжек юмористических рассказов, одна из которых отмечена поощрительной медалью Габровского фестиваля в Болгарии.

СВЕТСКИЙ РАЗГОВОР

В семействе Кульковых готовились к смотринам будущего зятя – молодого работника прилавка.

Дочь Юлечка сообщила по телефону, что сейчас завезет его на полчасика, будто мимоходом, по дороге в театр.

– Митроша, как думаешь, так прилично будет? – спрашивала мамаша Кулькова, переставляя по столу вазу с яблоками.

– Сойдет, – бурчал лысый, курносый и суровый боцман Кульков, не отрываясь от телевизора, где показывали жизнь зайцев в лесу. – Невелика персона. Подумаешь, какого короля Махендру встречают… Торгаш, он торгаш и есть… Кусошник!

– Митроша! – с отчаянием восклицала Кулькова, сжимая виски ладонями. – Опять ты за свое! Мы же обо всем договорились! Ну, неужели… Ведь если наша Юлечка выбрала его, значит, он чего-то стоит? Надеюсь, я логично изъясняю? Смотри, не вздумай нападать! Юлечка предупреждала, что он – человек кристальной чистоты, но болезненно самолюбив!

– Ха! – презрительно усмехнулся Кульков. – Вот жулик пошел: с самолюбием, видите ли… Обнаглели вконец! Сегодня захожу в мясной магазин, а там за прилавком – харя!.. Такой обалдуй, что…

– Митроша! Мы договорились, что ты будешь поддерживать только светский разговор! Больше с тебя ничего не требуется. А ты уже заранее начал свои выпады…

– Взглядов моих не касайся! Я – человек принципиальный! Жуликов не уважаю, и уважать не буду, хоть вы разорвитесь со своей Юлечкой. Замуж пускай идет за кого хочет, хоть за карманника: при нынешнем вашем матриархате возражать не приходится… А что до светского разговора, – можешь не беспокоиться: лицом в грязь не ударю! Когда мы на лесовозе «Малые Липяги» ходили в загранку, я с какими еще иностранцами дело имел – прямо лорды! Этикет! А тут, понимаешь, шарамыгу какого-то…

Раздался звонок.

– Митроша, помни – только светский разговор! – успела шепнуть мамаша Кулькова.

– Порядок будет на борту!

Жених оказался длинным, худым юношей с интеллигентным лицом и застенчивыми манерами.

– Значит, Сережа? – радушно осклабился Кульков, пожав ему руку и пристально оглядев с ног до головы, будто прикидывая, найдется ли для него комплект робы. – Боцман Кульков! Прошу, как говорится, любить и жаловать!

Ободренные таким началом, мать с дочкой удалились в спальню, откуда донеслось хлопанье ящиков гардероба, беготня и поплыли парфюмерные запахи. Кульков усадил смущающегося гостя в кресло, сам сел напротив, и после дополнительного осмотра решил:

– Ничего парень… Приятный! Даже не похож…

– На кого?

– Да на торгаш… продавцов, то есть… Как тебе объяснить? Нет, понимаешь, толстомордия, наглости этакой… Хотя это, конечно, дело наживное… Сегодня в магазине «Мясо» видал одного такого: об его лоб поросят бить, а он… Впрочем, сие к делу не относится. Чего смутился? Ты не смущайся, а будь, как дома… Бери вон яблоко, ешь…

Жених робко взял яблоко и начал жевать.

– Яблочко, конечно, не ахти, не блещет… – внимательно глядя, как он ест, заметил Кульков. – Второй сорт… Вы там, конечно, такими брезгуете – небось, для себя повыбираете, какие получше… «Рай-потреб-себе», ге-ге-ге-ге! Выпить не хочешь?

– Я вообще-то не пью…

– Неужели? – удивился Кульков. – Чудеса! Хотя, конечно, на такой работе голова должна быть ясная, а то мигом сгоришь! Я лично, слава богу, с этим миром мало сталкивался, но один знакомый из ОБХСС рассказывал разные случаи: до чего, черти, исхитряются – расхитители эти!..

– Бывает… – сухо согласился жених. – Еще не перевелись нечестные люди, но их потихоньку изживают… Сейчас пришло новое поколение, много молодежи…

– Неужели? – еще больше удивился Кульков. – И молодежь?

– А что тут такого? У нас всякая профессия почетна… Оно так… – согласился Кульков. – Если не воровать то… Ты мне вот что объясни: и сажают их, и в прессе беспрерывно прокатывают, им – хоть бы что… Купит «Жигуля», сядет – едет, и ничуть не стесняется… А я бы так поступал: как заметил торгаша в «Жигулях», сразу: «Стой! А ну вылазь!..» Впрочем, это к делу не относится, переменим, как говорится, пластинку…

– Вот у вас профессия завидная, Митрофан Григорьевич! обрадовался жених. – Мужественная, романтическая! Бури, штормы, смелые люди!.. Все-таки отчаянность надо иметь, когда, к примеру, шторм разразится!..

– Шторм что… – махнул рукой Кульков – К штормам привыкаешь, любой салага освоится за полгода… Никакой отчаянности тут не требуется… Отчаянный, по-моему, народ – в вашей братии! Ведь всю жизнь под угрозой решетки – нервы нужны, как трос!.. А сознавайся, небось душа в пятки уходит, как на горизонте милиционер замаячит? Хотя, конечно, тоже постепенно привычка вырабатывается…

– Чего же бояться, если не виноват? – жених с тоской оглянулся на двери спальни, откуда слышался Юлечкин голос.

– Ну, все-таки… Сегодня не виноват, а завтра… Нет, доведись до меня, я бы не вытерпел постоянного страху!.. Вот был у меня некто Тимошечкин-каптер. Вроде тебя – на вид честный малый, а вдруг не вытерпел, свистнул шесть кожаных регланов!.. Так, когда следователь приезжал, сколько страху натерпелся, не приведи прямо бог! Тропическая жара стоит, а меня мандраж пробил… да!

– Вы и в тропиках бывали?

– Бывал. Вот на лесовозе «Малые Липяги» возили мы недавно доски в одну центрально-африканскую державу…

– Наверное, много приключений пережили?

– Да хватало… За границей – вот где жулье! Ихние торгаши называются шипчандлеры. За ними гляди в оба, а то на ходу подметки срежут! Не-ет, все-таки далеко до них вашему брату, то есть, я хотел сказать, отечественному ворью… Одним словом, наш торгаш против ихнего…

– Странные у вас представления о торговых работниках, – обиделся жених и встал.

– Это я так, к слову, – испугался Кульков. – Зря обижаешься… Однако, даже хорошо, что ты обидчивый такой: значит, у тебя совесть не окончательно потеряна, хоть ты и вращаешься в своей среде… А насчет торгашей, то есть работников прилавка – ошибаешься: я к ним никакой особенной ненависти не питаю, даже жалею их… И другие тоже. Говорят, даже в местах заключения их не равняют с настоящими ворами бандюгами там, домушниками всякими… К ним особый подход, их содержат на ослабленном режиме… Ведь, если рассудить, они – такие же люди, но не удержались на наклонной плоскости, и их посадили… Вот и Тимошечкин-каптер, ну точь-в-точь был, как ты, интеллигент такой же, даже стихи печатал в «Водном транспорте», потом вдруг взял да и слизал шесть кожаных регланов…

Жених нервно прошелся по комнате и, остановившись у спальни, позвал:

– Юля, ты скоро?

– Иду! – расфранченная веселая Юлечка выпорхнула из двери, сразу заметила кислое лицо жениха и враждебно обернулась к отцу:

– Чего ты тут наговорил?

– Ничего особенного… – пожал плечами Кульков. – Так, светский разговор о том, о сем… Чего вытаращилась? Вот, брат Серега, попалась тебе фурия, запасайся терпением: в мамашу вся! А вообще, чтоб долго не рассусоливать… Я человек простой, откровенный, дипломатии не люблю… Можете, если хотите, жениться, я не против, благословляю. Только я не договорил тут… Сережа, выйдем-ка на пару слов…

Выведя жениха в коридор, Кульков сказал:

– Живите, я не против… Но! Хочу заранее, по-честному предупредить, чтобы потом недоразумений не было… Узелки там, шурум-бурум всякие ко мне в дом не таскать, заранее говорю – не рассчитывай! Я живу честным трудом, государственной копейки не прикарманивал, в укрывателя краденого не гожусь… Выкинь из головы! Ясно!

Когда Юлечка с женихом ушли, мамаша Кулькова со слезами повалилась на диван:

– Так и знала! До чего верно написано в одном произведении: сердце не обманет! Что ты там ему сказал?

– Да ничего особенного… – разводил руками Кульков. – Обыкновенная светская беседа. Согласно этикету. Чего он закис, не понимаю! Совесть, видно, нечиста, на воре шапка горит… А так он даже понравился мне: скромный паренек, культурный. Не то, что тот – в мясном павильоне! Я ему делаю замечание: чего, говорю, старушке одни кости подсовываешь, харя? Или малую еще ряжку наел? А он: «Ты меня не оскорбляй!» Я, конечно, рассердился, врезать, говорю, тебе бляхой меж рогов, тебя вместо бульдозера можно запрягать, а ты старух тут охмуряешь! Попался бы мне на флоте, воровская морда…

Но мамаша Кулькова не слушала рассказ и продолжала плакать.

– Это еще что! – загремел Кульков. – Как ни старайся – все не угодишь! А ну, отставить истерики! Развели, понимаешь, матриархат!

И боцман, плюнув на светскость и этикет, начал изъясняться в таких соленых морских выражениях, что мамаша Кулькова, заткнув уши, убежала на кухню.

Плотно прикрыв за ней дверь, Кульков сел в кресло, включил телевизор и погрузился в захватывающие приключения Незнайки и его друзей…

Агиш Гирфанов

Писатель из Уфы, автор сатирических повестей «Пузыри славы» и «Пятый зуб мудрости», откуда мы узнаем о том, что он презирает славу, зато любит анатомию.

СТРАННАЯ ПАПКА

Перевели меня на новую должность – заведующим мастерскими назначили. Сидел я тогда в кабинете, со своим предшественником и принимал от него дела: бумаги разные, докладные-накладные и другую документацию. И вдруг вижу меж прочих бумаг папку со странным грифом: «Зубы Адельгарея». «Что за зубы? – думаю. – Что за связь между слесарной мастерской и зубами?» Бывший заведующий заметил мое смущение и, смеясь, постучал пальцем по папке:

– Тут сорок один зуб слесаря Адельгарея Сахипгареева. Тебе их на лечение оставляю…

Загадочная фраза меня, признаюсь, заинтересовала, и однажды утром я с волнением открыл таинственную папку. Сверху лежали дневниковые записи бывшего заведующего. Любопытные записи.

Первая:

«Тринадцатый зуб выдернули сегодня бедному Адельгарею. Звонил он мне. «Не могу, – говорит, – на работу выйти, щека распухла, во рту горит…»

Вторая:

«У Адельгарея нет уже двадцати шести зубов. Но в столовой случайно увидел, как он рагу ел. С таким треском грыз кости, что стекла в окнах дрожали. Начал сомневаться…»

Третья:

«Хотел было от души пожалеть беднягу, потерявшего последний тридцать второй зуб. Но сегодня Адельгарей смеялся при мне. Не зубы у него, оказывается, а якутские алмазы. Значит, водит меня лодырь вокруг пальца…»

Кроме дневников папку распирала кипа объяснений Адельгарея. И все – одного фасона.

Первая объяснительная:

«Вчера не мог выйти на работу – дергал зуб мудрости. Весь день валялся дома…»

Вторая:

«В прогулах виноват зуб мудрости. Два дня удалял его амбулаторно…»

«Вот нахал, – возмутился я. – И куда начальство смотрит?!» Дай-ка, думаю, вызову его к себе, посмотрю, что за фрукт этот Адельгарей. Только потянулся к телефону, как тот сам затрезвонил.

– Товарищ заведующий, – прошипела трубка. – Сегодня не могу выйти на работу. Зуб дергаю…

– Адельгарей, – говорю, – что же это у тебя язык к зубам липнет?

– Не могу отрицать: для успокоения принял двести пятьдесят.

– Будь добр, – говорю ему, – зайди завтра, потолкуем…

На следующий день пригласил к себе профорга – так официальнее. Ждем, значит, Адельгарея. Вошел он без стука.

– Можно? – и в дверях показалась припухшая физиономия.

Вопрос я поставил ребром:

– Откройте рот, Сахипгареев.

– Ва-а! – промычал тот и отрицательно мотнул головой.

– Вызывай врача, – кивнул я профоргу на телефон.

Адельгарей покраснел, как спелый помидор, и признался, что боль вроде утихает…

– Ну коли так, – говорю, – желаем все-таки полюбоваться твоими зубами.

– Считай, – сказал я профоргу, когда Адельгарей открыл рот.

– Налицо двадцать семь штук, – радостно крикнул профорг. – Только лишь пяти зубов не хватает!

– Отлично, – говорю я ему. – Пиши акт о наличности. Будем лечить оставшиеся зубы. Вместо пилюль – строгий выговор тебе, Адельгарей.

Акт мы скрепили подписями и пришили к делу «Зубы Адельгарея». И вот уже полгода, как оно лежит в моем столе нетронутым. Вылечили мы ж таки парня…

Перевел с башкирского Сагит Сафиуллин

Дмитрий Клещев

По образованию – журналист, по должности – референт Свердловской областной организации общества «Знание», по призванию – поэт-сатирик.

РАЗМЫШЛЕНИЕ

В свой час предсмертный размышлял философ:

«Пускай извилист был мой путь земной,

Пускай завистлив был я и заносчив,

Бил под микитки спорящих со мной,

В науке занял место не по праву

(Жил хитрым лисом не в своей норе);

Из-за угла ловил чужую славу,

Как кур воруют на чужом дворе.

Увы, все так!.. Но слезы лить не будем,

Ведь я вернусь в сей мир, как в отчий дом,

И уж теперь приду на радость людям

Росинкою иль хлебным колоском».

Природа-мать! Не дай тому свершиться!

Прегорек будет хлеб из той пшеницы.

ОНА, ОНА…

Когда, мужья, сойдемся для беседы,

В галактиках блуждая допоздна, —

Не Аэлита нам несет обеды,

А, по земным понятиям, жена…

Когда, друзья, мы с лучшим другом в ссоре

(На что порою тянет сатана),

То к примиренью нас склоняет вскоре

Не папа римский, а она, она…

Когда, друзья, по поводу любому

Спешим взбодриться рюмкою вина,

То, тепленьких, встречает нас у дома

Не ангел кроткий, а она, она…

Историки твердят порой украдкой,

Что был когда-то, сотни лет назад,

Век золотой… век мира и порядка…

По-моему, то был ма-три-ар-хат.

Алексей Пляхин

Родился в Курганской области и живет в Кургане. Член Союза писателей СССР. Человек вообще-то серьезный, но, узнав про «Урал улыбается», не смог не улыбнуться и он.

ЗАМЕТИМ ПО СЕКРЕТУ

 
Он целует ту, целует эту…
 

С. Щипачев

Он целует ту, целует эту.

И ведь – это в жизни,

не в кино.

Правильно: сатирику, поэту

Он в печенку въелся уж давно.

Этот – из красавцев-сердцеедов,

У которых чести никакой,

Кто, сегодня одержав победу,

Завтра помышляет о другой,

Молодцом идет по белу свету

От того до этого крыльца.

Но когда целует ту и эту,

То его (заметим по секрету!)

Тоже ведь целуют, подлеца!

НЕ ОТРЕКАЙТЕСЬ ОТ КУРЕНЬЯ!

Я не курил вовек и не курю

Но, при антитабачной точке зренья,

Обязан вам сказать и говорю:

Не отрекайтесь от куренья!

Оно, порой, полезнее микстур,

Оно, порой, награда всем наградам:

Оно дает права на перекур…

А некурящий вкалывает рядом!

Николай Крутиков

Свердловчанин. Первую карикатуру опубликовал первого апреля 1975 года в газете «Уральский рабочий», на которой изобразил внешне порядочного человека, избивающего автомат только за то, что тот обделил его стаканом газированной воды без сиропа. С тех пор опубликовал во многих изданиях, в том числе зарубежных, немало смешных рисунков на темы не менее актуальные. За один из них получил на конкурсе в Японии медаль и премию.

Римма Мазитова

По специальности журналист. Юмористические рассказы публиковались в газете «Советская Башкирия», в журнале «Урал», в первом выпуске сборника «Урал улыбается».

СКАЗАТЬ ПРАВДУ ЛЬВУ

Хорошая штука – разные кружки, общества, объединения! Массу полезных сведений почерпнуть можно, жизнь полнее раскрывается. Вот недавно сдох у меня любимый пудель Лерик. (Открыл, подлец, холодильник и сожрал недельный запас говяжьей печенки. Ветеринар сказал, что пудель умер «от удовольствия». До слез жалко собачку.) После этого я перестал посещать общество собаководов и перешел в клуб любителей философии.

Прихожу на первое занятие – я в секцию социологии записался – и попадаю на интереснейшую дискуссию. Вопрос ставится так: почему в отдельных учреждениях в отдельных случаях отдельные товарищи, мягко говоря, недостаточно благожелательны? Ваня Куржиков сразу закричал: «Потому что в человеке еще очень много от обезьяны! Пережиток темного прошлого». Тут все обиделись за обезьян. Поднялся дикий шум, и ведущему пришлось постучать по столу.

Последнее слово осталось за нашим руководителем, кандидатом философии. У этого кандидата интересная биография. Он с шестнадцати лет по настоящее время трудится в ресторане «Центральный». Начинал учеником, сейчас шеф-повар. Бесподобно жарит шашлыки. Так вот, у него хобби – неотвратимая тяга к философии. Из-за своего хобби он вечернюю школу окончил, заочный институт и аспирантуру. А началось с того, что забрел он как-то после работы в кружок и прослушал лекцию «Народонаселение, теория Мальтуса» и что-то там еще. Повар-философ нам все и растолковал. У человека, говорит, имеется некий уровень претензий, который всегда выше того, что данный индивидуум в силах достигнуть. Поэтому человек часто бывает неудовлетворен своим местом в жизни. Ну, например, официантка. В душе она, может, никакая не официантка, а солистка балета. Но посетитель кафе этого не знает. И вместо того, чтобы поднести ей цветы и поаплодировать, раздраженно стучит вилкой по тарелке и требует шницель. Разумеется, она оскорблена.

И так это он нам здорово объяснил, прямо глаза открыл. Я лично во многих явлениях с того дня стал разбираться правильней и глубже, чем прежде. Возьмем самый близкий пример. Пришел я с занятий домой не очень поздно, часов в одиннадцать. Жена как всегда не в духе. И вдруг меня озарило: у нее же другой уровень претензий! Я бухгалтер среднего роста, средней упитанности, с лысинкой, когда говорю – запинаюсь. Вообще-то я могу и не запинаться, а запинаюсь умышленно, чтобы обдумать, что я такое говорю. А ей хочется стройного, уверенного в себе спутника жизни, рокочущего приятным баритоном. Ну, ладно, думаю, с женой тут не финансовые операции, можно вовсе и не запинаться.

Встал на цыпочки, шапку мохнатую надвинул на брови, блеснул загадочно глазами и говорю приятным баритоном:

– Нюся, – говорю, – давай вместо пуделя заведем берберийского льва, это сейчас модно.

– Ой, – обрадовалась жена, – правда? – и чмокнула меня в щеку.

Вот вам и кружок философии!

Прихожу на другой день на работу. Главбух, Павел Игнатьевич, хмур, как осеннее утро. Поглядел я на него, подумал и поставил диагноз. Та же самая болезнь – завышенный уровень претензий. Он главбух, а хочет быть шофером. Да не каким-нибудь, а лихачом, гонщиком и сорвиголовой. Автомобиль у него есть, «Москвич», но ездит он редко. То карданный вал сломался, то потекло что-то, то камера лопнула. Такой, в общем, шофер-любитель – неудачник. Бухгалтер-то он классный, но этого ему мало для счастья.

– Павел Игнатьич, – говорю, – здорово вы на своей машине гнали, я недавно видел. На повороте аж накренило. Вам бы в ралли участие принять. «Тур Европы» или что-то в этом роде.

Сказал и жду, что будет. Крепкий он мужик, наш главбух, лести не выносит. Но тут, смотрю, порозовел.

– Виктор, – говорит, – Николаевич, нужно к поставщикам в Одессу на неделю съездить, разобраться в документации. Есть желание?

Еще бы не было желания в бархатный сезон за казенный счет на курорт смотаться! Притом я ни разу в Одессе не был. Вот что значит научный подход. Короче, не жизнь у меня пошла, а сказка.

На одесском рейде одному капитану, который в душе был певцом, я сказал, что он со своей гитарой украсил бы самый лучший ансамбль. И капитан взял меня в кругосветное плавание. Правда, каждый вечер он немилосердно выл в микрофон радиорубки, но это тоже отчасти экзотика – поющий капитан.

Когда мы приплыли в Африку, я вспомнил, что обещал жене берберийского льва, и слез с корабля. За углом встретил льва. Этот лев был царем всех местных зверей, но ему хотелось быть цирковым акробатом. Он пытался сделать стойку на передних лапах и все время заваливался на спину. После одного из номеров я громко зааплодировал и закричал «браво!» Лев подошел, лизнул меня в лицо и приставил ко мне двух своих племянников. Они каждый день подавали мне шляпу, чтобы я не перегрелся на солнце.

Все шло очень хорошо, но тут на меня стала нападать хандра. Я вдруг осознал, что давно уже вру налево и направо. У меня появилась жгучая претензия: сказать правду льву. Сказать ему, что даже мой никчемный пудель Лерик, объевшийся говяжьей печенкой, делал кульбиты в пятьдесят два раза грациознее, чем это получается у него, льва, но что Лерик никогда в жизни не претендовал на роль актера, а претендовал только на содержимое холодильника. Я чувствовал, что если не скажу всего этого льву, то мне не будет в жизни счастья, я буду хмурым, как осенний вечер, буду всем хамить и кончу язвой желудка. Если же я скажу правду льву, то он меня съест.

Повар-философ учил нас на занятиях секции социологии, что человек должен любой ценой подниматься до своего уровня претензий, ибо ничего нет хуже комплекса неполноценности. И я решился. Взял у львят свою шляпу и пошел. Я сказал льву все. И о пуделе Лерике, и о кульбитах. После чего бросил шляпу о песок и приготовился к худшему. Лев положил царственную голову на лапы. Из правого глаза у него выкатилась большая прозрачная слеза.

– Почему ты плачешь? – спросил я упавшим голосом. – Тебе хочется быть акробатом?

– Нет, – вздохнул лев. – Акробатом, правда, мне быть очень хочется, но плачу я не поэтому. Мне Лерика жалко. Талантливый, должно быть, погиб артист…

Я поднялся до своего уровня претензий: сказал правду льву. Но счастья почему-то не ощущал.

– Послушай, Лева, – начал я. – Может быть, сегодня у тебя получится сальто назад? – Мне очень хотелось, чтобы у него вышло, наконец, сальто.

Лев посмотрел на меня недоверчиво. Пружинно встал. Он исполнился решимости. Может быть, он хотел прыгнуть за себя и за Лерика? Он разбежался. Он прыгнул. О какой прыжок! Плавный, мягкий, высокий. Как жаль, что кроме меня никто этого не видел. Я не хлопал в ладоши и не кричал «браво!», но лев подошел ко мне и лизнул меня в лицо. Он был счастлив. Я тоже. А к берегу уже плыл корабль, и знакомый капитан махал мне гитарой с верхней палубы.