Текст книги "Рок"
Автор книги: Борис Миловзоров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 55 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]
ГЛАВА 16 в которой Барри получает ответы на вопросы и узнает о Большом Взрыве и Южных территориях.
– Войдите.
– Здравствуйте, сэр.
– Ну что ты, Барри, в наше время, также как и тысячи лет назад, принято называть родителей жены папой и мамой. Жаль, что мать Алисы не дожила до свадьбы, но так уж случилось. – По лицу Хармана пробежала горестная тень. – Ничего, жизнь продолжается. Присаживайся. Думаю, у тебя накопилось много вопросов. Я отвечу, на что смогу. По рекомендациям медиков, информацию тебе можно давать, только дозированно…
– Но, сэр! Я же космодесантник…
– Во-первых, не сэр, а отец, мы же договорились!
– Да, извини… отец. – Барри был уже не молод и, направляясь на звездолете к Ирии, никак не ожидал, что кого-то еще придется называть «папой», но ему это нравилось.
– А во-вторых, слушайся старших… – Харман внезапно замолчал, сделал несколько кругов по кабинету, а потом добавил: – и проживешь дольше. Не торопись, все еще впереди. Самое главное уже случилось, ты стал членом общества, обзавелся семьей. Теперь пора послужить родине.
– Я готов, отец.
– Знаю и не сомневаюсь. Но об этом несколько позже. А сейчас жду твоих вопросов. Что тебя мучает, Барри?
Глетчер так долго ждал этого момента, что оказался к нему не готов. Некоторое время он сидел молча. Тесть ждал, остановившись напротив.
– Ну, начни с малого.
– Хорошо. Почему я осветлен? Что за прихоть?!
– Ты думаешь, что задал легкий вопрос? – Тесть присел напротив Глетчера. – Ошибаешься. Пожалуй, этот вопрос один из самых трудных. Но я отвечу. Дело в том, что на Ирии больше нет людей темнокожей расы.
– Как это нет?! – изумился Глетчер.– Я, конечно, знаю, что бульшая часть Южных территорий поражена радиоактивным заражением, но мой народ жил не только там. Насколько я помню, когда мы улетали, он составлял свыше 30 процентов всего населения!
– Совершенно верно, Барри. Но случилось так, как случилось. Мужайся. То, что я тебе расскажу, потребует от тебя самообладания.
Харман встал и нервно заходил по кабинету, поглядывая на застывшего в ожидании астронавта.
– В каком году стартовал корабль?
– В 4702.
– Да, все верно. Видишь ли, через три года после вашего отлета, в начале 4705 года, на Южной территории обнаружили локальное месторождение нового тяжелого элемента. Ранее его в периодической таблице элементов не было. Назвали его лирием, в честь человека, который его открыл. Скорее всего, вещество было звездного происхождения. Ученые сошлись на том, что это древний реликтовый метеорит. Он был невероятно энергоемким и мог повысить энерговооруженность человечества на порядок. Но изучить его толком не успели. Во всяком случае, в архивах моего института, а в нем сосредоточены все исторические документы и материалы, результаты исследования отсутствуют, есть только статьи и телерепортажи. Видимо, его слишком засекретили. – Харман остановился около стола и потом повернулся к зятю. – Честно говоря, Барри, я и сам часто думал об этом, ведь в институте есть почти всё, документы любого уровня секретности, а вот по лирию информации нет. До сих пор не ясно, по какой причине произошла беда, но вскрытое месторождение взорвалось…
– То есть как – взорвалось?! Этого не может быть!
– Не знаю, Барри, – пожал плечами Харман, – готов с тобой согласиться, но факт налицо: Южная территория стерта с лица Ирии в результате ядерного взрыва колоссальной мощности.
В гранитных породах среднегорья образовалась гигантская воронка глубиной более трех и площадью в сотни квадратных километров. Вся южная часть нашего континента была мгновенно опустошена взрывной волной и огнем. А радиоактивное заражение остается и сегодня, через пять с лишним тысяч лет. Твой народ, Барри, весь погиб.
– Но мой народ жил по всему континенту! Практически в каждом научном центре были его ученые, поэты, священники. В некоторых городах темнокожая диаспора достигала иногда миллиона!
– Да-а-а? – вырвалось у Хармана. – Но у меня об этом ничего нет! Все исторические хроники говорят, что темнокожая раса жила очень компактно и погибла практически вся и сразу!
– Чушь! – выдохнул Глетчер. – Или жуткая ложь!
– Странно. У меня не было оснований предполагать, что эти сведения фальсифицированы. Ты твердо уверен в том, что сейчас заявляешь?
– Конечно!
– Хм-м, – Харман в раздумье потер подбородок, свою бородку он сбрил в честь свадьбы дочери, и начал вспоминать вслух. – Темнокожая раса жила замкнуто и компактно, составляла около пяти процентов населения Ирии, жила в основном за счет курортного бизнеса…
– Неправда это, отец, – холодно и отчужденно перебил его Глетчер, – мой народ всегда был народом музыки, науки и религии. Это не я сказал, о нем так говорили другие народы. Звездные технологии рождались в основном в наших лабораториях. Корабли строились на наших заводах, хотя, конечно, в космических проектах участвовали все. Я не понимаю…
– Я и сам теперь не понимаю. Возможно, кто-то просто хотел скрыть свою ответственность за халатность? К сожалению, Барри, мы никогда не узнаем истины.
Последовала долгая пауза. Глетчер чувствовал комок в горле: его гордый и такой живой народ, миллионоликий, миллионорукий, буквально испарился, исчез с лица Ирии, со всей своей многовековой историей, культурой! Как такое может быть?! За что?
– Может, на сегодня хватит?
– Ну уж, нет!
– Хорошо, тогда слушай дальше. Только ответь сначала на вопрос, какой сегодня на Ирии год?
– То есть как это – какой? 9706 год, конечно!
– А вот, и ошибаешься, Барри. Большой Взрыв, как мы его называем, был столь сокрушительным, что впоследствии мы ввели новое летоисчисление. Сейчас 5001 год.
– Получается, что я старше будущего Ирии на три года.
– Получается, что старше. Только не на три, на четыре, лирий ведь не сразу рванул. Мне продолжать?
– Да, конечно.
– Во время Большого Взрыва пострадала не только темнокожая раса, досталось и желтолицым. Радиация нанесла огромный урон их генофонду, и они стали быстро вырождаться. Сейчас их несколько десятков миллионов и они живут в двух городах в Северных территориях. Что касается краснолицей расы, то она не существует уже полторы тысячи лет.
– А с ними-то что произошло, они же жили на северо-востоке?
– Совершенно верно. Взрыв здесь ни при чем, Барри. Они просто исчерпали себя. Их генотип растворился в других народах. Насколько я знаю, еще в твое время у них были проблемы с рождаемостью?
– Да, я слышал об этом. В газетах печатали, что раса балансировала на грани минимальной популяции.
– За тысячи лет твоего отсутствия, Барри, многое изменилось. Ты взял на себя смелость заглянуть в далекое будущее, но при этом твое настоящее неизбежно стало далеким прошлым. Ты должен это принять, а понять можешь и не сразу.
Харман подошел к печальному зятю и тронул его за плечо.
– Ты знаешь, Барри, у меня есть отличная пшеничная водка, очищенная по специальной технологии, просто слеза. Давай выпьем? Глетчер молча кивнул головой. Задавать вопросы больше не хотелось.
ГЛАВА 17 в которой Барри размышляет об ирилии и о Большом Взрыве.
На следующее утро он проснулся с тяжестью в голове. Прошедшие годы алкогольного воздержания совершенно отучили пить. Барри тихо поднялся, чтобы не разбудить жену, и побрел в ванную комнату. Приняв душ и выпив два стакана воды, он почувствовал себя более-менее сносно. Хотя спать не хотелось, Глетчер опять лег. В уютном предрассветном полумраке рядом с Алисой хорошо думалось.
Вообще-то он никогда не любил водку, предпочитая ей хорошее сухое вино. Но Харман преподносил все новые и новые новости, подливая жгучий ледяной напиток. Барри слушал, пил и не ощущал горечи, потому что настоящая горечь оседала у него в душе. Сейчас, обнимая жену, слушая ее ровное дыхание, Глетчер пытался осмыслить то, что говорил ему тесть.
Южные территории составляли 20–25% поверхности единственного континента планеты и были отделены от остальной суши несколькими горными хребтами и среднегорьем. Это всегда выделяло Южные территории: климатом, природой, обособленными этническими и культурными традициями его народа. Так было многие тысячелетия, пока темнокожие геологи не открыли в самом центре Южного среднегорья огромные залежи неизвестного минерала. Многие годы ушли на то, чтобы понять, какие колоссальные энергетические ресурсы прятались в этих серых маслянистых комочках. Но при этом пришлось познать, что такое радиоактивность. За это было заплачено не одной достойной жизнью. Минерал назвали ирилием.
Глетчер вспомнил третью планету солнечной системы, открытую их экспедицией. Она была покрыта реками и ручьями, как паутиной, мощь этих потоков несла колоссальное количество энергии, ее просто надо было взять. На Ирии все было иначе: материк только один, всего лишь несколько больших рек, текущих с Севера из реликтовых ледников. Энергии, получаемой от них, всегда не хватало. К тому же, все эти реки и гидроэлектростанции принадлежали другим народам. Южная территория могла довольствоваться только горными речушками и тем минимумом электроэнергии, который от них получала. Впрочем, темнокожего народа это как будто не касалось, он пел, плясал, занимался сельским хозяйством и свято почитал единого Бога.
Все изменилось после изучения ирилия. Темнокожий этнос, словно сжатая пружина, выстрелил в будущее открытием новой энергетики и на несколько столетий стал катализатором всей ирийской цивилизации. Именно на Южной территории были построены первые ракеты и спутники. Космическая программа, генерированная на Южной территории, потянула за собой всю науку и экономику Ирии. Через полвека молодые темнокожие ученые получали кафедры в ведущих высших школах континента, их приглашали руководить научными и техническими центрами, а они мечтали о звездах и заражали своей мечтой все человечество.
Правда, культура темнокожего народа по-прежнему считалась несколько странной, не вполне понятной, но вопреки или, напротив, благодаря этому она стала предметом моды и подражания. Молодежь всего континента охотно перенимала песни и танцы, все принялись писать стихи и романы, рассуждать о смысле жизни. Гуманитарии разного цвета кожи обсуждали феномен взрывного характера интереса к южному этносу; гадали, к чему это может привести, особенно если учитывать повышенную религиозность темнокожих; как это может отразиться на дальнейшем развитии прежде сугубо технократической и прагматической цивилизации. Храмы единого Бога были теперь везде, в каждом городе, и их посещали все народы Ирии. Официальная точка зрения единого правительства Ирии состояла в том, что человечество вошло в эпоху слияния в монолитное единое общество. Цивилизация бурлила молодостью и энтузиазмом, апофеозом которых стала звездная программа колонизации планет в иных звездных системах.
Таким оставил Глетчер свой мир, когда был включен вторым пилотом в состав экипажа «Первого Звездного», мир, в котором его народ был «душою» общества. И вот через пять тысяч лет от его народа не осталось даже архивов.
Харман рассказывал, что сразу же после взрыва цивилизация оказалась на грани хаоса и развала. Воздушные потоки разносили радиоактивную заразу по всему континенту. Человечество в панике начало превращаться в скопище существ, озабоченных только желанием выжить. Исторические хроники отражали дикость и апокалиптический хаос, преступления и убийства приняли глобальные масштабы, парализовали власть: она не была готова к таким социальным потрясениям после многих столетий спокойствия и процветания. Только огромное напряжение всех здоровых и разумных сил остановило распад. Научные и технические усилия были брошены на поиск выхода, на ликвидацию последствий чудовищной катастрофы. Обо всех космических программах немедленно и навсегда забыли, считая их напрасной тратой и без того скудных ресурсов.
Это мнение, по словам Хармана, не изменилось до сих пор, вот почему успешное завершение Первой Звездной экспедиции не превратилось в праздник.
В то смутное время, почти пять тысяч лет назад, был создан Социальный институт, который сегодня возглавлял Харман. И все последующие тысячелетия эта организация свято блюла разработанную когда-то социальную доктрину. Удивительная последовательность! В истории Барри таких примеров не помнил. Даже их религия была моложе. Впрочем, если бы его народ не погиб…
Но как же институту удается столько времени сохранять статус-кво? Видимо, для этого нужно, чтобы социальная идея была либо гениальной в своей простоте и справедливости, либо сводилась к прозаичной диктатуре ставших святыми законов и традиций. Судя по фермерскому хозяйству, на Ирии, скорее всего, внедрен именно второй вариант. Но какой же нужен государственный аппарат, чтобы столько лет хранить систему неизменной?!
Глетчер печально вздохнул и попытался вспомнить, что ему на эту тему рассказывал тесть. Кажется, доктрина заключается в безусловном приоритете федеральной стабильности. Все остальное вытекает из этой доктрины: общество должно быть генетически здоровым, однородным в мировоззрении и способах мышления, структура государства должна быть неизменной. Харман называл фамилии авторов доктрины, которые теперь почитаются чуть ли не за пророков, но Барри их не помнил. По замыслу родоначальников, это должно было привести к осознанному повиновению, дисциплине и ответственности каждого члена общества. Для того, чтобы каждый в этом обществе четко осознавал права и обязанности, был введен табель о рангах (Глетчер иронично хмыкнул: надо хотя бы прочесть, что это такое и как себя вести чиновнику второго ранга). Что еще? Здоровье народа находится под неусыпным государственным и генетическим контролем: оптимальная численность населения определена в 9 миллиардов человек, рождаться должны только полноценные дети и в своей социальной нише. Да, тесть так и говорил.
Оказывается, на Совете самый главный вопрос был о цвете его кожи. По мнению вершителей Ирии, он мог внести дисбаланс в социальную ткань общества, поэтому его и осветлили. Странно, что может изменить один человек?! При воспоминании об этом у Барри неприятно похолодело под ложечкой: Харман спокойно объяснил, что все социальные отклонения гасятся специальной медицинской коррекцией, уменьшающей врожденные эмоциональность и агрессивность человека. Великих трудов стоило в этот момент Глетчеру не выложить тестю, что он прекрасно знает, к чему ведет такая коррекция. Ох, не зря Харман так щедро подливал ему водки! Слава Богу, кажется, он ничего лишнего не наговорил.
Глетчер не был наделен характером борца. Он понимал, что на Ирии происходят чудовищные вещи, но что он мог сделать в таком обществе, да и имел ли на это право? Тем более, ему теперь есть для чего жить: он крепче обнял Алису.
Разговор про Свалку Барри помнил смутно. Харман говорил, что сразу после взрыва было не до захоронения радиоактивных или других отходов; главное было – не превратиться в зверей. Консолидирующим фактором служила ядерная энергетика и дееспособная промышленность. Все отходы стали отправлять в район взрыва, мусором «выстреливали». Так повелось, и так осталось до сих пор.
Глетчер попытался прикинуть, сколько мусора сваливается на его бывшую родину. Харман говорил, что практически все «общественно значимое» (теперь Барри понимал смысл этих слов) население проживало в огромных мегаполисах – 60 до 120 миллионов человек в каждом. Таких городов было больше сотни, и они нумеровались, как тюремные бараки. Плюс города-сателлиты, в которых жили один-два миллиона правящей и интеллектуальной элиты. Эти города имели приятные или возвышенные названия. Глетчер уже знал, что столица Федерации называется Амброзия. А рядом с ним, не дальше двухсот пятидесяти километров, расположен 120-миллионный город под номером Р-1526.
Когда-то на одном из экзаменов Глетчеру попался вопрос: что такое урбанизация? Он неплохо ответил, но профессор спросил, знает ли молодой человек, сколько тонн отходов образуется за год у города с населением в полмиллиона человек? Этого Глетчер не знал, о чем честно и заявил, добавив, что вряд ли ему, будущему космическому пилоту, необходимы такие конкретные знания. Экзаменатор строго на него посмотрел и сказал: «Запомните, звездный человек, такой город производит 150 тысяч тонн мусора в год! Если его не перерабатывать, то со временем вы его из космоса будете видеть!» Господи, зачем он так сказал?! Как в воду глядел! Сколько же всего это будет? Глетчер вяло перемножил в уме… Ничего себе! Получается 4 миллиарда тонн ежегодно! Интересно, сколько же это по объему?
Глаза слипались, Барри увидел, что он вновь на орбите, смотрит на Ирию и видит на ней гигантскую гору мусора, верхушка которой выходит за пределы атмосферы. В этот момент он понял, что спит.
ГЛАВА 18 в которой Барри знакомится с табелем о рангах и изучает структуру телевидения.
– Барри, нам надо поговорить. Зайди ко мне в кабинет.
Глетчер обрадованно вскочил так, что кресло отлетело с шумом и грохотом. Ему порядком надоел этот кабинет, в котором он уже два месяца корпел над отчетом. Сознание того, что этот отчет никому не нужен и, скорее всего, осядет в бездонных архивах института, не придавало энтузиазма. Порою он откровенно бездельничал. Правда, первые две недели были интересными.
Первым вопросом, который астронавт задал компьютеру, конечно, касался табеля о рангах. Ответ на свой запрос Барри выучил почти наизусть:
«Решением Высшего Совета Федерации независимых городов, числа 28 апреля 327 года, вводится табель о рангах. Каждый гражданин Федерации обязан свято соблюдать и оберегать свой ранг. Нарушение ранга приравнивается к государственному неповиновению.
1 ранг – дирекция;
2–3 ранг – управленцы, собственники;
4–7 ранг – технократия, бизнесмены и военные;
8–11 ранг – предприниматели и служащие;
12–14 ранг – рабочие».
Глетчер понял, что забрался на самый верх служебной лестницы. Воодушевленный этим открытием, он добросовестно копался в электронных архивах, стараясь поскорее освоиться в бездне прошедшего времени. Он часами не отрывался от компьютера, изучая прошлое, однако скоро это наскучило: информация была сухой и однообразной, сплошные сводки о потреблении, рождаемости, производстве, которые говорили о поступательном и благополучном развитии ирийского общества. Несомненно, электронные файлы ему кто-то старательно подбирал. Например, на информацию по Свалке он ни разу не наткнулся. Несколько дней он барахтался в электронной паутине, пытаясь найти данные по экологии. То же самое: полный ноль. Барри убедился окончательно, что к самому интересному у него не было доступа. Видимо, ему еще не до конца доверяли или берегли его древнюю психику.
«Понятное дело, – лениво рассуждал Глетчер, – я для них чудовище из каменного века. Чего они меня здесь держат, отправили бы в какой-нибудь зверинец!» Барри сам себе удивлялся, потому что был почти совершенно спокоен. Видимо, сердцем он уже понял, что в этом обществе возмущаться и бесполезно, и опасно. Оставалось только терпеливо ждать.
Все эти переживания томили душу, поэтому однажды он не выдержал и поделился своими обидами с Алисой. Она, обычно такая наивная, сразу же поняла, приласкала и шепнула на ухо: «Милый, не торопись, просто живи, смотри экрон и городское телевидение, в них много разных передач». Глетчер чуть по лбу себя не хлопнул: как же он не подумал об этом раньше!
Следующая неделя прошла у него под знаком телевидения. Барри щелкал бесчисленными кнопками, впитывая крохи информации о чуждой ему жизни. Он внимательно всматривался то в голографические изображения, то в обычный телевизионный экран, которые во многом были похожи друг на друга, особенно изобилием рекламных роликов. Смотрел репортажи и фильмы с однообразными сюжетами, жадно слушал скудные новости, с тоской смотрел слащавые сериалы о несчастной любви, о счастливой карьере, о борьбе за наследство, проскакивал спортивные каналы.
Разница между экроном и городским телевидением все-таки была. Во-первых, по количеству каналов: городское телевидение имело несколько сот программ, а амброзийское не больше ста. Во-вторых, по структуре построения передач. Экрон давал много музыки, передавал концерты и симфонии, часто показывал познавательные передачи по самым разным областям знаний и быта. Было очень много фильмов о древних рыцарях и сказок. В целом хорошее, добротное телевидение.
Городское телевидение было попроще и пожестче. В нем присутствовала строгая градация каналов по тематике, только специального новостного канала Глетчер не нашел. Очень много было спортивных каналов, казалось, все население непрерывно соревнуется. Приятно удивили Глетчера профессиональные каналы, передачи которых посвящались конкретной отрасли: бизнесу, медицине, компьютерам и электронике, промышленности. Таких каналов были десятки. Нашел Барри и каналы художественных фильмов, их было тоже очень много. Его заинтересовали боевики: они касались в основном времен Большого Взрыва, который разнес всю Южную территорию. В них светлолицые герои и героини влюблялись, ужасались, погибали, боролись со злодеями, спасали друг друга. О коренных жителях Южной территории нигде не упоминалось. Впрочем, Глетчер этому не удивился. Как и в его время, на экране лилась кровь, но все эти сюжеты были из такого далекого прошлого, что их ужасы иллюстрировали достижения Новой Цивилизации, сумевшей благополучно пережить такой катаклизм.
Чем больше Глетчер всматривался в экран, тем больше убеждался, что понять свою сегодняшнюю родину не может. Что-то постоянно от него ускользало. К концу второй недели, когда Глетчер в очередной раз вернулся домой с красными, усталыми глазами, Алиса усадила его напротив себя:
– Барри, папа просил тебе передать, чтобы ты не увлекался городским телевидением.
– Почему?
– Видишь ли, мне папа только сейчас сказал, я раньше не знала: оказывается, городское телевидение – это почти непрерывное компьютерное моделирование. Спорт, фильмы, актеры, декорации – все это делают на компьютерах в Социальном институте или в его филиалах.
Барри нечего было на это сказать, он все сразу понял. Городское телевидение не просто развлекало или корректировало социальную среду, оно еще и помогало контролировать население. Если ты смотришь телевизор, то выбираешь определенную тематику, и твои пристрастия легко высчитываются компьютером! К телевидению Глетчер охладел, наверное, навсегда.
После этого пришла апатия. Глетчер часто вспоминал начало своей работы в институте. Тогда он горел желанием быть полезным.
В первый рабочий день Глетчера провожал тесть. Он провел его в кабинет, усадил за стол, а сам присел напротив:
– Барри, это твое рабочее место. Там, – Харман развернулся и указал рукой на дверь в углу помещения, – вход в мой офис, но ты можешь им пользоваться только по моему вызову. Запомнил? Тем более, что пока функции моего помощника тебе не по плечу. Сейчас твоя задача – изучить наше общество, начав с его истории. В перерывах печатай отчет по Звездной экспедиции, надеюсь, ты помнишь это требование Совета. Ну, все. Удачи!
И Харман вышел. С тех пор служебных разговоров с Глетчером больше никто не вел, его никто не беспокоил, не контролировал, не давал никаких дополнительных заданий. Он вообще не ходил бы на работу, но Алиса предупредила, что пунктуальность обязательна для чиновника высшего ранга. Глетчер понял: опаздывать нельзя, поэтому приходил в институт всегда вовремя. За последние два месяца он с тестем, своим шефом, виделся лишь мимолетно и не каждый день. При встрече Харман улыбался, приветствовал зятя и тут же исчезал, ссылаясь на занятость. Похоже, он избегал встреч. Глетчер несколько раз заводил с Алисой разговор на эту тему, но она смеялась, гладила его по щеке и говорила, что все будет хорошо.
Утром сотни людей молчаливой массой вливались в лифты огромного здания института. Барри шел среди них и чувствовал гнетущее одиночество. Он не видел улыбающихся лиц, не слышал смеха или шуток. Он попытался завести разговор с приятным человеком его возраста, но тот посмотрел на него с изумлением. Барри надеялся, что пообщаться с людьми удастся в столовой, но оказалось, что сотрудников его ранга кормят персонально, в маленькой комнатке, примыкающей к кабинету. Алиса специально пришла к нему в первый день к обеду, чтобы показать, как пользоваться меню и автоматикой.
Здание института было огромным, его коридоры сплетались в лабиринт. В чужие двери Барри не заглядывал, понимал, что нельзя, просто бродил подолгу задерживаясь на смотровых площадках и разглядывая раскинувшийся внизу город. Коридоры почти всегда были пусты, редкие люди, с которыми он встречался, были так же деловиты и неприступны, как по утрам, поэтому он уже не пытался ни с кем знакомиться. Барри едва изучил три этажа, когда однажды утром в столовую заглянул Харман и попросил не терять время на бесцельные прогулки по коридорам института.
Барри почему-то покраснел, а Харман улыбнулся и похлопал его по плечу:
– Не смущайся, ничего страшного не произошло, просто у нас не принято гулять в рабочее время. Но я понимаю, что тебе, космодесантнику, тяжело привыкать к кабинетной работе, поэтому я изменил тебе рабочий график: теперь с 15.00 до 17.00 ты каждый день можешь пользоваться моим комплексом отдыха и реабилитации. Космодесантник ведь должен быть всегда в хорошей физической форме, не так ли?
При этих словах Алиса захлопала в ладоши:
– Ой, как здорово! Папа, а можно я буду приходить к Барри в это время?
– Можно, дочь, но только не каждый день, договорились?
– Спасибо, папочка, ты – чудо!
Комплекс отдыха и реабилитации оказался большим бассейном с сауной и тренажерным залом. Это Глетчеру очень понравилось, он с удовольствием стал ходить на работу.
И вот его вызывает шеф. Глетчер предчувствовал, что это неспроста.
