Текст книги "Русский капкан"

Автор книги: Борис Яроцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

В этом никто ничего необычного не увидел: заговорила русская кровь. А Фрося – девушка русская, это видно даже по родителям. Начальник станции принимал на службу каждого, кто желал добросовестно трудиться. И когда окружной исправник, привыкший рьяно наблюдать над каторжанами, советовал не брать на службу бывшего ссыльного, человека для власти ненадежного, начальник станции отвечал:

– Мне нужны его руки.

И у Якова Симакова оказались надежные не только руки, но и глаза. Однажды вьюжной февральской ночью он предотвратил крушение курьерского поезда. Дирекция дороги наградила путевого обходчика сторублевой ассигнацией. Об этом даже написала петербургская газета «Гудок».

Соседи сочувствовали Якову, а кое-кто шептал:

– Яша, тобой интересуются янки, не ты ли сам поджег избу?

– Они что – белены объелись? – возмущался Яков. – Кто свое кровное уничтожает?

– У них пропали двое патрульных. – И дополняли речь предположением:

– Не ты ли их в лес отвел?

Ближе к вечеру на подворье Симаковых появился русский офицер, судя по погонам штабс-капитан, высокий, с усиками, похожий на француза-следователя. Его сопровождали четверо солдат с винтовками.

– Вы Симаков? – подойдя к хозяину подворья, спросил офицер.

– Я. А что?

– Вы арестованы.

– За что, за то, что огонь сожрал мою избу? – Яков попытался было едко пошутить, но с белогвардейским офицером разговор получился коротким. Солдаты погнали Якова в отцепленный вагон, стоявший на запасных путях. Допрашивали его незнаковые люди в жандармской форме. Их интересовали солдаты союзных войск, прибывшие освобождать Север, и среди бела дня внезапно исчезли. При допросе они выбили Якову два зуба. Обходчик держался стойко. Он и в самом деле ничего не знал, только слышал от соседей, что два американских солдата с ружьями ходили по улице и якобы к нему заходили в избу, но куда они делись потом, никто ничего сказать не мог, так как не видели. Иностранцам и русскому штабс-капитану отвечали коротко:

– А хрен его знает?

Иностранцы уточняли, кто такой хрен и где он проживает? Русский офицер даже не пытался уточнять, махнул рукой: самоед он самоедом так и останется.

Ночью, когда Якова выводили из вагона, на путях началась стрельба, и пока конвоиры искали укрытие, арестованный бросился в ельник. Ночью под елками – хоть глаз коли. Стреляли вдогонку. Слава богу, не попали. Да конвоиры, видимо, и не старались попасть. Как потом он узнал, местные мужики пытались открыть вагон, где хранилось продовольствие. Но сработали грубо – часовой услышал и открыл стрельбу.

Всю ночь Яков шел на юг, места были знакомые. К вечеру добрался до Малиновки и там встретил разведчиков из отряда Филипповского. Якова было приняли за вражеского лазутчика, отвели в штаб, который помещался в избе лесника. Допрашивал матрос, по говору не северянин. Условие предъявил простое:

– Будешь врать – пустим в расход.

– Если вы красные, все, что знаю, доложу.

Избу наполнили матросы. Было любопытно услышать, что скажет вражеский лазутчик.

– Вы откуда?

– Из Обозерской.

– Много беляков?

– Это не беляки. Это американцы.

Моряки дружно засмеялись, дескать, откуда им взяться: где Америка и где Обозерская?

– Вот уж за такое вранье стоит тебя в расход.

– Клянусь вам, братцы матросы. – Яков перекрестился.

Месяц назад он и сам не верил, что из Архангельска приедут американцы. А когда на лужайке, где раньше пасли овец, приземлился аэроплан, набежали любопытные обозерцы, в большинстве своем мальчишки.

Из аэроплана вышли двое: один, судя по одежде, военный, второй, высокий, почему-то среди лета был в шерстяном белом свитере. Высокий достал из нагрудного кармана курительную трубку, набил ароматным табаком, зажег спичку, с наслаждением затянулся. Мальчишки заметили, что спичка на ветру не гаснет. Они были поражены этим чудом. Он, в свою очередь, был поражен красотой здешнего края. Он увидел стройные с золотистой корой могучие сосны, необозримое, полное небесной синевы озеро. Энергично жестикулируя, принялся о чем-то с восторгом говорить военному. Потом с иноземным акцентом обратился к мальчишкам:

– Профессор Алексеев. Вам знаком профессор?

Мальчишки дружно закивали лохматыми головами: конечно же знаком! Гурьбой повели высокого иностранца на лесотехническую станцию. О чем иностранец беседовал с профессором, осталось тайной по крайней мере для жителей Обозерской. Но при встрече с начальником железнодорожной станции профессор Алексеев спросил:

– Елизар Захарович, корреспондент говорил о какой-то сенсации, которую нельзя упустить. Вроде намечается казнь. Но кого и когда – загадка. Об этом вам что-либо известно?

– Ровным счетом ничего.

– Не допустить бы…

– К сожаленью, мы тут бессильны. Интервенты нас не спросят…

Вместе с корреспондентом в Обозерскую прилетел полковник Ходельдон. Он остался инспектировать полк, а корреспондент вернулся в Архангельск, захватив с собой сосновый брусок размером в школьную тетрадь – на память о посещении Обозерской лесотехнической станции и как доказательство, что он лично знаком с известным в Европе русским ученым-лесоведом. Это о нем в Петербурге еще до мировой войны на симпозиуме ботаников сказал похвальное слово профессор Тимирязев, светило в области сельскохозяйственной науки. В газете «Таймс» Тимирязеву была посвящена большая статья о сохранении лесов на земном шаре.

В кабинете профессора были собраны образцы пород деревьев Северного края. У корреспондента алчным блеском горели глаза, когда он видел такое богатство. В голодной России эти образцы можно было купить буквально за гроши. Но как это сделать? Профессор может и не продать. Отобрать силой? Союзники не посмеют, иначе – международный скандал.

Русские умеют свое кровное отстаивать, если, конечно, чиновники не продажные. А вот законно отобрать в Северном крае может только один человек – генерал Миллер. Для конфискации имущества у генерал-губернатора всегда был весомый аргумент – объявить человека в пособничестве большевикам. Таким приемом в одном только Архангельске у лесозаводчиков было отобрано больше десятка домов. Тот же госпиталь на Троицком проспекте. Стоило генералу Айронсайду показать на изящное деревянное строение – и владелец здания объявлялся большевиком. Его тотчас отправили на Мудьюгу. Там он исчезал. В деревянное здание, что стояло рядом с казенным каменным, вселился госпиталь.

Любознательные обозерцы спрашивали профессора:

– Василич, что за гость у вас побывал в белом вязаном свитере?

– Это американец, – отвечал профессор. – Корреспондент. Его интересует Русский Север. Он пишет книгу о наших лесах.

– А зачем в наших лесах американские солдаты?

Профессор усмехнулся в роскошную седую бороду, любопытным охотно ответил:

– Они будут охранять наши леса.

– От кого?

Профессор прямо не сказал, от кого именно. А смышленым растолковывать не было смысла. Не один десяток лет общаясь с деревьями, ученый не отличался многословием, в своих высказываниях был кратким и точным.

И Яков Симаков, как и профессор, был человеком точным. И точному человеку стало до слез обидно, что красные матросы ему не верят.

– Он же врет, товарищ Антропов, – шумели моряки. – Американцам откуда тут взяться? Может, это англичане? Полвека назад они обстреляли из орудий Соловецкий монастырь. Так что наши места им знакомы. Бывали не однажды.

На допросе Якову Симакову клятва не помогала. Да и кто в такое бурное время верит клятвам? Обычно люди клянутся, чтобы ложь принимали за правду. При этом клянутся чем угодно.

Выручил Симакова хозяин избы, старый таежный охотник, человек в Обозерской известный.

– Это, товарищи граждане, путевой обходчик, – сказал он, как поставил точку. – У него злодеи избу сожгли. И его самого арестовали, говорят, за каких-то пропавших американцев. Я только что из Обозерской. Люди говорят: пропавшие американцы перешли на сторону красных. Есть даже свидетели, которые могут под присягой…

Якову Симакову окончательно поверили, когда он в штабе Филипповского встретился с сыном лесозаводчика Насонова. Последний раз они виделись летом четырнадцатого года. Перед убытием на фронт Георгий Насонов приезжал к родителям. К этому времени Яков уже служил на железной дороге. Они узнали друг друга.

– Михаил Степанович, – обратился Насонов к Филипповскому. – этому человеку можно верить. В Обозерской он лучше меня знает обстановку.

Присутствующий тут же Антропов развернул карту-десятиверстку.

– По карте можете показать, где у них огневые позиции?

Какой-то час назад он допрашивал этого человека и ничего толком не мог от него добиться, потому что отнесся с недоверием, а теперь, когда убедился, что перед ним свой, товарищ, дело сразу же сдвинулось с мертвой точки. Яков рассказал даже про аэроплан и про иноземного корреспондента, который прилетал в гости к профессору Алексееву. Из других источников стало известно еще об одном пассажире самолета. Это был полковник Ходельдон, один из разработчиков плана «Полярный медведь».

В тот же день данные были переданы в Котлас, куда переместился штаб завесы. Командующего Шестой Красной армии корреспондент интересовал постольку-поскольку (добрая половина из них проходимцы), а вот то, что в Обозерской появился полковник Ходельдон, это уже было предвестником наступательной операции экспедиционного корпуса.

Днями раньше на станцию Обозерская прибыл эшелон с боевой техникой и боеприпасами. Выгружали пулеметы, ящики с патронами. Из пульмановского вагона выкатывали мотоциклы, бочки с бензином.

Интервенты проявили небывалую активность, пожалуй, большую, чем на Северной Двине у Березника. Наступление Плесецк – Вологда давало интервентам возможность кратчайшим путем выйти на Пермь, а там уже – Восточный фронт. Колчак топчется на Урале, не в силах смять красноармейские отряды Блюхера.

В белогвардейских штабах знали немногие, зачем экспедиционному корпусу нужно было пробивать дорогу на Архангельск. Радиоприемник на крейсере «Олимпия» ждал сигнал из Котласа. Там, в штабе завесы, непрерывно дежурил агент генерала Миллера. Он должен был сообщить, что соединение фронтов состоялось. В Котласе важный груз будет переброшен на американские канонерские лодки. Уже вторую неделю лодки стояли у причала Холмогор, а в самом Архангельске на острове против монастыря ждала команду на взлет эскадрилья английских бомбардировщиков – в готовности бомбить красных преследователей.

Вывоз золотого запаса России по Северной Двине не состоялся. Помешали два обстоятельства: Колчаку не дали соединиться с войсками Западного участка завесы и победа у Березника красной речной флотилии под командой Павлина Виноградова.

Теперь генералу Миллеру с его гвардейскими батальонами и войскам интервентов предстояло осуществить второй вариант – пробиваться по железной дороге на юг в направлении Вологды. От Вологды внезапно повернуть на восток и стремительным ударом белого десанта захватить Котлас.

О планах противника на Вологодском направлении Насонов доложил начальнику штаба Северо-Восточного участка завесы Ветошкину. Тот немедленно связался с командармом. Командарм распорядился:

– Насонова немедленно ко мне.

Несказанно рад был командарм, что разведчик благополучно вернулся из-за линии фронта, долго расспрашивал о генерале Миллере, но прежде спросил, видел ли Сергея.

– Видел, но мельком. Только перемигнулись. Поговорить не удалось. С ним находился контрразведчик, о котором я вам прошлый раз докладывал.

– Значит, этого мерзавца еще не убрали?

– К сожалению…Он связал Сергея по рукам и ногам. Он при нем как тень. А уж перейти линию фронта… Он, товарищ командующий, зачем-то нужен живой генералу Миллеру.

Александр Александрович знал, зачем. Но знал он и то, что Миллеру не удастся переманить красного генерала на свою сторону. Это не эсер Муравьев, который сдал белым целую армию. Интервенты при помощи генерала Миллера пытались склонить к измене красного командующего и развалить Северный фронт.

Александр Александрович давно разгадал замысел матерого белогвардейского разведчика. Миллер мог только его убить – наемных убийц было предостаточно. Он опасался одного человека. Этим одним был красный главнокомандующий – Лев Троцкий. Его комиссары обложили командарма. Подступали с лестью: «Вы преданный революции товарищ, почему до сих пор не в большевистской партии?»

Он отвечал:

«Я – беспартийный большевик».

Присланные из Москвы комиссары говорили:

«Любой из нас даст вам рекомендацию».

Александр Александрович оставался беспартийным. Природное чутье на опасность уберегло его от печальной участи его товарищей, которых троцкисты заманили в свои сети, поверившие, что ленинизм будет заменен троцкизмом и что не коммунизм, а сионизм победит во всемирном масштабе.

А тогда, уже будучи офицером, он следовал наставлениям своего отца, военного врача. «На твоем пути советчиков будет немало, – не однажды говорил ему отец. – Но жить надо своей головой. Она тебе дана не только для ношения фуражки».

Как когда-то ему отец, военный врач, эти слова он адресовал Сергею. А с недавних пор повторил их Георгию Насонову, товарищу Сергея.

И вот уже результат работы головы Георгия. В считанные месяцы Насонов вырос как разведчик. Это заметил и начальник штаба.

Георгий уточнил некоторые детали сообщений, переданных связным Филипповского относительно ремонтного поезда. Куда его белые запрятали?

– Поезд к Обозерской не дошел, – ответил Насонов и подробно изложил свое видение обстановки:

– Поезд, как передал связной, стоит под парами в Самоедах. В теплушках – бригада ремонтных рабочих. На платформах – рельсы и шпалы. По всей вероятности, противник поведет наступление вдоль железной дороги. Здесь болотистая местность. Сразу за Обозерской – непроходимое болото. А вот слева – до селения Тегра – есть свежая проселочная дорога. В сухую погоду можно проехать подводой. Пройдет и мотоцикл. Путейцы видели, как из вагонов выкатывали трехколесные мотоциклы.

Насонов также доложил, что по его подсчетам, в Обозерской около пятисот волонтеров, главным образом американцев.

– Но уже сюда прибывают и французы, – дополнил начальник штаба. – Эти не грабят, но выгоняют людей на улицу. Насильно эвакуируют.

– Значит, и на этом участке готовятся к наступлению, – заключил командующий. – Но какими силами? По всей вероятности, оголять будут Западный фронт. Не упустить бы момент переброски войск…

22

Без огласки в печати транспорты шли на Русский Север. Старший офицер крейсера «Олимпия» принимал от капитанов рапорты и радиотелеграфом передавал в штаб Военно-морского флота США. С момента высадки первого десанта на русскую землю, пожалуй, самый подробный рапорт поступил от капитана Б.Б. Биерера.

В рапорте содержались сведения о том, что тринадцатого июля 1918 года, находясь в Мурманске, капитан поднялся на борт британского крейсера «Сальватор» и в 10.40 вечера вместе с бригадным генералом Пулом и его штабом отправился из Мурманска к Белому морю. Взял курс на Архангельск.

Незадолго до «Сальватора» в море вышло шесть вооруженных траулеров, британские суда «Тэй» и «Тайн» (канонерские лодки, замаскированные под торговые корабли), британский корабль «Найрана» (авианосец) под флагом британского адмирала Кемпа, британский «Аттентив» (легкий крейсер) и французский крейсер «Адмирал Об».

Тридцать первого июля в путь отправились четыре других вооруженных траулера, русский эсминец «Лейтенант Сергеев», транспорты «Стефенс» и «Озуриен», грузовые суда «Уэстборо» и «Кассола».

Практически на всех судах находились войска, в основном британские и французские, – всего около 1400 человек, включая трех офицеров и 51 солдата с «Олимпии».

Погода была холодная, высокая влажность, наблюдался густой туман и значительное волнение на море. Волны пенились, чередой шли барашки с северо-востока на юго-запад. В такую погоду рыбаки возвращаются в гавань. Сети лучше не забрасывать: треска уходит вглубь, обнажается мелководье.

Около трех часов утра первого августа, когда солнце только всходило, не в силах желтыми холодными лучами раздвинуть туманную равнину, «Адмирал Об» сел на мель. По заверению престарелого русского лоцмана, которого командир крейсера отказался взять на борт, чтоб не платить доллары, в Белом море в районе Инцы опасной отмели не было, и «Сальватор», в то время входивший в воды Белого моря, отправился к нему на помощь.

Было очень туманно. Приблизившись к указанному месту, «Сальватор» начал поиски «Адмирала Об». «Сальватор» подавал гудки, время от времени включая сирену, ближе к полудню получил радиограмму, что «Адмирал Об» сняли с мели, крейсер идет своим курсом.

«Сальватор» встал на позиции у Мудьюгского острова. Отсюда заметили «Адмирала Об», когда рассеялся туман и дымы просматривались уже более-менее отчетливо. По этим дымам были обнаружены еще два корабля, вставшие на якорь, – это «Найрана» и «Аттентив».

«Адмирал Об» встал на якорь около 3.30 дня, а «Сальватор» – около 4.30.

Затем «Аттентив» с несколькими добровольцами из лоцманов и двумя русскими траулерами захватили маяк.

Капитан «Аттентива» телефонировал с маяка командиру батареи на Мудьюгском острове, требуя сдаться.

Русская батарея состояла из четырех орудий, размещенных в полумиле к югу от маяка, и четырех – в полумиле к северу, половина из них – гаубицы.

«Найрана» и «Аттентив» подошли к берегу и приготовились к высадке войск, поскольку командующий батареей заявил, что встретит десант лично.

Батарея, однако, просигналила, чтобы отряд не высаживался, поэтому войска были отведены на безопасное расстояние, около шести тысяч ярдов к северу.

Не дождавшись сигнала на капитуляцию, «Аттентив» открыл огонь. В бой вступили аэропланы, совершавшие над островом широкие круги.

Батарея сделала несколько выстрелов, и снаряды, как будто это были мины из полкового миномета, прошуршали в поднебесье, упали в воду далеко от цели, не сделали ни «Аттентиву», ни «Найрану» никакого вреда. На кораблях догадались – русские стреляли для острастки.

Несколько иначе вели себя интервенты. «Аттентив» выпустил около тридцати снарядов, в щепки разнес казарму и медпункт. Санитары под огнем побежали за носилками.

Не бездействовала и авиация. С новым заходом подлетевшие гидропланы сбросили несколько бомб. Целили на дерево-земляные капониры. Бомбы не задели батарею, и высадившиеся войска (около 150 человек), а позднее, после непродолжительного пулеметного обстрела подавили южную батарею.

Завязалась не предусмотренная договоренностью орудийно-пулеметная дуэль. Русские офицеры обозлились: ведь было же твердое заверение – стрелять для видимости! А из разбитой казармы санитары уже выносили раненых, размещали в груды камней (каменные лбы), служившие защитой от осколков, снарядов и пуль.

Разъяренный командир батареи капитан Шестопалов, как заведенный, продолжал командовать:

– Первое орудие, осколочно-фугасной, трубка восемнадцать. Огонь!

В этот раз осколочно-фугасная граната разорвалась в непосредственной близости от корабля. Капитан обрадованно подал новую команду:

– Батарея, беглый – огонь!

Когда развеялся дым, и без дальномера было видно: снаряды легли точно в цель.

С кораблей вдруг передали семафором: «Мы так не договаривались».

Шестопалов сочно выругался:

– Ага, сволочи! Припекло! – и к телефонисту: – Повторить залп!

Вражеский корабль окутался едким дымом. Горела палуба.

– Будете, гады, соблюдать договоренность.

Артиллеристы, стоявшие поблизости, только улыбались. Таким комбата они видели впервые.

Один залп батареи поразил переднюю дымовую трубу на «Аттентиве» примерно в двенадцати футах над верхней палубой. Этот снаряд сильно повредил трубу, не причинив, однако, большого ущерба кораблю.

Ни высадившиеся войска, ни команды кораблей не понесли потерь. Потери были на французском корабле, и те смехотворные. Один французский солдат был легко ранен выстрелом внезапно разрядившейся винтовки.

В это время в зоне видимости батареи появился «Адмирал Об». Его появление на горизонте, как доносилось в рапорте, а также непрерывная бомбежка с самолетов стала причиной эвакуации гаубичной батареи.

– Отойти в глубь острова! – осознав безнадежность продолжать дуэль, комбат подал команду для спасения людей.

Кто-то из прапорщиков, войдя в азарт – да мы же их потопим! – крикнул из капонира:

– Ваше благородие! Не оставлять же выстрелы на огневой позиции? Дадим еще пару залпов, чтоб Мудьюгу запомнили.

Ответ последовал тотчас:

– Нас предали, так стоит ли рисковать жизнями наших пушкарей?

– Тогда – уходим!

И по низине – между каменных глыб: уходим, уходим…

И уже, не оказывая сопротивления, пушкари без боя отошли на восточный берег острова. Батарея, надежно врытая в каменистый грунт, не была повреждена ни обстрелом, ни бомбовыми ударами.

В 7.30 вечера «Сальватор», «Найрана» и «Аттентив» снялись с якоря, чтобы взять курс на Архангельск, оставив «Адмирала Об» и два траулера охранять остров. Кроме того, южная оконечность острова была занята десантным отрядом в сотню человек. Стало ясно, что противником предпринималась попытка разблокировать проход к городу. Два ледокола были затоплены в узкой протоке юго-западнее порта Лапоминский. А на следующее утро, второго августа, неожиданно для англичан, неподалеку был затоплен другой пароход.

Русское белое командование уже давно согласилось на капитуляцию, а младшие офицеры и рядовые на огонь интервентов отвечали огнем.

В 8.30 вечера первого августа прибыли шесть траулеров, а также «Тэй» и «Тайн».

Утром второго августа «Аттентив» и траулер проверяли канал и вдруг обнаружили, что, вопреки договоренности, затоплены два больших ледокола: «Святогор» и «Микула Селянинович», а также минный заградитель «Уссури».

Ледоколы были затоплены по всем правилам военного искусства. Это уже была работа не рядовых матросов. «Уссури», наполовину затопленный, находился совсем рядом с правым берегом, «Микула Селянинович» – рядом с левым берегом. Нос «Святогора» был у левого берега, корма – у середины канала. Таким образом, между ледоколами образовался глубокий, но узкий проход.

Адмирал Кемп перенес свой флаг на «Сальватор», и около 11.30 утра «Сальватор» встал на якорь ниже по течению от ледоколов.

За «Сальватором» последовала «Найрана». В 3.45 дня, как сообщалось в рапорте, «заняли Экономию, где нас тепло приветствовали. Здесь второго августа в 3 часа дня мы получили сведения о восстании в Архангельске и Соломбале. Положение в обоих пунктах было критическим, поэтому работа в Экономии была ускорена, и в 4.45 экспедиция взяла курс на Архангельск».

В 7.30 корабли Антанты появились в Соломбале, в 8.00 – в Архангельске.

И далее, согласно рапорту…

В Архангельске консулы союзных держав и представители русского правительства поднялись на борт «Сальватора». Толпы жителей высыпали на улицы, мужчины, женщины и дети стояли на пристани, глазели на иностранные корабли.

На борту «Сальватора» было создано новое правительство. Из войск, включая кавалерию, сформировали вооруженную охрану города.

Когда «Сальватор» встал на якорь, все речные суда приветствовали его гудками, люди махали шапками и каждый кричал, что хотел.

Генерал Пул, адмирал Кемп, капитан Биерер и другие офицеры были приглашены сойти на берег и встречены представителями нового правительства.

Здесь уже стоял почетный караул из русской пехоты и кавалерии.

Местным жителям была роздана водка. Любители напиться сходили с ума от радости. С дармовой водкой они приветствовали бы любую власть.

Генерал и адмирал хотели немедленно заняться размещением войск. Но радость и энтузиазм были настолько велики, что вначале им в сопровождении представителей нового правительства и огромной толпы пришлось пройти к зданию, где размещалось правительство, и там выслушивать приветствия, затем на автомобиле с кавалерийским эскортом вернуться на пристань.

В судовом журнале «Сальватора» об этих событиях сохранилась следующая запись:

«Верные большевикам войска отступили на другой берег, в Бакарицу, а оттуда – к югу по железной дороге – отошли на десять миль.

На следующее утро, третьего августа, они вновь подошли к Бакарице.

Вверх по реке выслан “Аттентив”. С него на берег высажен десант. “Аттентив” обстрелял позиции противника и отбросил большевистские войска.

С аэропланов нанесен бомбовый удар по вражеским позициям и железной дороге».

Генерал Пул, адмирал Кемп, капитан Биерер и несколько других офицеров прибыли на «Аттентив». Они наблюдали, как из аэропланов сбрасывают бомбы.

«Наши войска, – доносил капитан Биерер, – продвинулись вперед, и большевики отступили к железной дороге южнее Исакогорки».

Около двух часов дня прибыл эсминец «Лейтенант Сергеев», транспорты и четыре траулера.

Генерал Пул, адмирал Кемп, капитан Биерер и несколько других офицеров посетили фронт на железной дороге. Там пробыли около двух часов, после чего вернулись в город.

Тем временем на железную дорогу прибыли дополнительные войска, в том числе два офицера. Двадцать пять солдат с «Олимпии» остались в Архангельске.

Главной целью высадки этого отряда под командованием адмирала Кемпа было помимо участия в операции огромное желание оставить здесь американские войска. Поэтому отряд «Олимпии» был раздроблен на несколько частей.

Вначале планировалось, что экспедиция прибудет на Мудьюгский остров четвертого или пятого августа и будет дополнена русскими эсминцами «Капитан Юрасовский» и «Бесстрашный», а также войсками, прибывавшими в Мурманск.

Но интервентам заранее утвержденный порядок следования кораблей пришлось нарушить.

Из-за приезда послов союзных держав в Кандалакшу тридцатого июля было решено, что экспедиция выйдет из Мурманска немедленно. Командование союзными войсками испытывало радостное возбуждение: северные русские земли, считай, без всяких усилий переходили к Англии и Соединенным Штатам Америки. По этому случаю президент Вильсон подал идею по окончании похода на Русский Север – наградить всех участников экспедиционного корпуса медалью с изображением полярного медведя.

Узнав об этой инициативе, генерал Айронсайд, сменивший генерала Пула, внезапно заболел какой-то непонятной болезнью и очутился в американском госпитале. Из окон госпиталя можно было безбоязненно лицезреть Северную Двину, задымленную кораблями Антанты.

Причину болезни скороспелого генерала-англичанина обнаружил русский военный врач Лыткарин, обследовавший больного перед его эвакуацией на берега туманного Альбиона. Лыткарин доверительно сообщил полковнику Лео Костанди.

– Я давно знаю, – сказал полковник, – и повторю еще раз: англичане не заинтересованы в успехе русского оружия. Воюют через пень-колоду. Вот янки – эти выкладываются. В случае поражения красных им достанется самый большой куш. Помяните мое слово.

Тем временем боевые действия, как пульсация ожившего вулкана, – то разгорались, то затухали.

«Капитан Юрасовский» и «Бесстрашный» остались в Мурманске для сопровождения прибывающих туда кораблей с войсками.