Текст книги "Русский капкан"

Автор книги: Борис Яроцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

7

В госпитале земляки и сослуживцы встретились на прогулочной аллее, окликнули друг друга веселыми возгласами:

– Господин капитан! Сергей Витольдович!

– Жора! И ты здесь?

– Давненько мы не виделись.

– Пожалуй, больше года.

– Неужели больше года валяемся на госпитальных койках?

– Не валяемся, а путешествуем, как видишь, добрались до Нового Света.

Однополчане принялись хвалиться своими ранениями.

– А теперь вот послали на курсы переводчиков, – признавался капитан. – Хотя… какой из меня переводчик?

– Все мы что-то переводим…патроны, продукты, – усмехнулся Насонов. – Об уцелевших на войне в Америке говорят: их посетил ангел благополучия.

– Ангела я что-то не заметил.

– И я не заметил.

– Это не наш ангел. Наш – в России.

– Если позволят вернуться…

– А куда мы денемся? Если не убьют – вернемся.

Они обменялись вроде незначительными репликами, но сразу же поняли друг друга. Как понимают друг друга заговорщики.

Прапорщик стоял, по-стариковски опираясь на трость, с восторгом смотрел на своего боевого товарища. Он не рассчитывал увидеть его в живых, к тому же за океаном. В артиллерийской бригаде ходили слухи, что капитан Самойло тяжело ранен, потерял руку. А он, оказывается, даже машет рукой.

И опять разговор не о нашем ангеле…

– Говоришь, ангел благополучия? Это как сказать… – усомнился капитан, помня, что ангелы в Америке бедняков не замечают, а вот русских фронтовых офицеров почему-то заметили, излечивают не для праздных прогулок.

Слово за слово, выяснилось, что сослуживцы случайно попали в одну команду и что готовят их в Россию для службы в экспедиционном корпусе в качестве военных переводчиков, знающих местные условия Русского Севера. Но при чем тут Русский Север, если предстоит служить в экспедиционном корпусе, а корпус – ходили слухи, будет введен в сражение на западе Европы, вероятней всего, в Германии.

Сергей Самойло до службы в армии жил с родителями в Архангельске. Родной отец владел небольшим лесопильным заводом в Соломбале, мать в местной гимназии преподавала русский язык и литературу. Профессии родителей (родного отца Сергея и родного отца Георгия) почти совпадали. В России это зажиточное сословие – надежная опора власти.

После гимназии Сергей поступил в Константиновское артиллерийское училище, был выпущен по ускоренному курсу в чине подпоручика, изъявил желание без отпуска убыть в действующую армию. Но десятидневный отпуск, как того требовало положение, ему все-таки предоставили – для свидания с родными, и он остался в Петербурге, где проходил службу его приемный отец, которому он был обязан довольно успешной военной карьерой.

Несколько иначе начинал свою военную карьеру Георгий Насонов. Север был его малой родиной. В Архангельске он закончил городское техническое училище имени Петра Великого, затем, там же, в Архангельске, – школу прапорщиков. В тот военный год весь выпуск после короткой переподготовки был отправлен на Северо-Западный фронт. Тогда на Северо-Западном фронте шли ожесточенные бои. Тяжелораненые заполнили губернскую больницу, превращенную в военный госпиталь. Несколько частных клиник по примеру столичных принимали раненых.

Отец Георгия по крови, к тому времени уже владелец крупного лесопильного завода, пожертвовал на оборону миллион золотых рублей. Об этом была заметка в «Северном курьере». Заметку потом перепечатали столичные газеты. Оттуда она попала в папку генерал-лейтенанта Миллера.

Георгий не без оснований считал себя помором, жителем Севера. В Обозерской прошли его детство и юность. В армию поступил на патриотической волне. В те предвоенные годы в Северном крае заметно усиливала свое влияние немецкая колония. Большинство лесопильных заводов принадлежало немцам. Своими деньгами и сплоченностью они притесняли русских предпринимателей. Отец не скрывал своей неприязни к немецким фабрикантам. Георгий помнит случай с детства, когда после пожара в Самоедах (сгорел лесопильный завод Альфреда Конрада) отец принял на дому рабочего из сушильного цеха и вручил сто рублей. Обрадованный рабочий, помнится, спросил отца: «Савелий Титович, может, еще кому петушка подпустить? Вы только намекните».

Уже в Америке, обучаясь на курсах Красного Креста, друзья поняли, что оказались на другом континенте не по ранению (в России врачи не хуже американских), а по замыслу одной организации. Кто-то их тщательно отбирал, целенаправленно готовил выполнять какую-то загадочную миссию. А какую, объясняли намеками. Поступит приказ – и вы его выполните, вы – русские офицеры, всегда помните: на вас надеется православная Россия.

Не знали они главного: кто им отдаст приказ и в чем его суть? Оставаясь наедине, офицеры осторожно высказывали предположение: не прикажут ли им убивать своих, единокровных братьев? Не для парада им выдали оружие? И первое время они друг к другу относились настороженно.

Система обучения на курсах Красного Креста была построена так, что подспудно в сознание вкрапливалась мысль: остерегайся ближнего. А ближний – это твой сослуживец, ты с ним поделишься сокровенным, и в штабе будет известно, о чем ты думаешь. Если ты вслух осуждаешь политику президента и правительства, ты обрекаешь себя на большие неприятности.

8

«Олимпия» шла неделю с короткой остановкой в Рекьявике. Двоих солдат из 310-го инженерно-саперного полка не досчитались. Сняли их в Рекьявике, но вряд ли вернули обратно в Штаты.

Так что эти русские офицеры не случайно оказались на крейсере «Олимпия». Из русских, имевших боевой опыт, они не были первыми, кто высаживался с десантом союзников. Подобную подготовку проходили и в Англии русские офицеры, взятые из госпиталей. Они плыли на английском крейсере «Глория», за месяц до американцев в составе десанта сошли на берег в Мурманском порту.

День 6 марта 1918 года стал началом вторжения интервентов в Россию. Спустя двенадцать дней французский крейсер «Адмирал Об» высадил под Мурманском крупный десант. Им попытался оказать вооруженное сопротивление красногвардейский отряд, подчиненный местному совету. Но уже с первыми выстрелами на мотоциклетке примчался заместитель председателя Мурманского совета эсер Миньков, от имени совета приказал прекратить стрельбу, так как сопротивляться бесполезно. В ходе перестрелки легкое ранение получил француз, и за это командир красногвардейского отряда был наказан. Французы его расстреляли здесь же, у пирса.

Тем временем английские десантники захватили целый состав пассажирских вагонов, под конвоем привели машиниста и кочегара. Паровоз отыскался в депо. И уже к вечеру первый эшелон с оккупантами отправился на юг, в Кандалакшу.

Англичане удивлялись: никто не оказывал им сопротивления. Что это за страна – Россия? Даже в Индии, цыганского вида местные жители, на железной дороге устраивали завалы. Здесь завалов не устраивали, стрелки переводили сами солдаты, и они же дровами загружали паровозы.

Неделю спустя после начала оккупации Мурманского края и захвата Кольского полуострова до самой Кандалакши в Лондоне вышли газеты с сообщениями: «При нынешних темпах наступления союзных войск большевицкий Петроград в течение месяца капитулирует».

Оккупация Русского Севера намечалась как легкая увеселительная прогулка. Часть войск, высадившихся из крейсера «Олимпия», присоединилась к англичанам и французам, чтобы вместе с ними войти в Петроград.

В этом городе противники Советов уже намечали парад победителей, в зарубежной печати даже называлась дата: 25 октября – ровно год спустя после Октябрьской революции.

Но уже от станции Оленья везенье стало покидать союзников. Темп наступления заметно снизился. Участилось мародерство. Пример подали солдаты второго батальона 339-го пехотного полка. На этой станции среди бела дня они разграбили факторию, принадлежавшую купцу Арефьеву, известному лесопромышленнику. В ту же ночь возле разъезда Африканда сошли под откос несколько вагонов с боеприпасами. Командование союзников предположило, что это были партизаны из числа местного населения. Для острастки расстреляли путевого обходчика. Но когда крушения стали повторяться, брали заложников из близлежащих поселений. Поселенцы – в большинстве своем бывшие каторжане. Это они строили Мурманскую железную дорогу. Со всей России сюда их гнали в кандалах. В Кандалакше цепи с них сбивали. На дерзкий побег мало кто решался.

Уже к июлю Мурманская железная дорога была в руках союзных войск. «Олимпия» высадила десант в устье реки Онега. По распоряжению генерал-майора Пула власть в лице местного совета перешла в руки городской думы. Капитан Самойло получил приказ изъять документы местного совета.

– Обязательно потребуйте карту лесных угодий, – напомнил генерал.

Капитану догадаться было не трудно. Крейсер еще не покинул берега Америки, а в офицерских каютах только и разговоров о корабельных лесах Прионежья. О корабельной сосне Русского Севера в Соединенных Штатах уже ходили легенды. Корабельным лесом торговал русский царь Петр Алексеевич, но прежде он построил корабли, военные и торговые, чтоб было чем защищать свои несметные богатства и какие богатства вывозить в Европу для пополнения государственной казны.

В присутствии офицеров прапорщик Насонов имел неосторожность сказать:

– Россия не разрешит себя грабить.

– А кто ее будет спрашивать? – был ответ.

– Вы – американцы.

– А вы кто – не американец?

– Я – русский офицер, – вспылил Насонов. – И Россия – мое Отечество…

Неизвестно, чем бы закончилась перепалка, но в разговор вмешался майор Этертон, командир батальона 310-го инженерного полка:

– На вас, юноша, погоны лейтенанта пехоты армии США. Вот и отстаивайте честь своего мундира, в противном случае вам грозит военно-полевой суд. Я вам по-дружески советую. Вы подписали обязательство – клятву на верность нашему президенту. Вас президент авансировал, обмундировал и обеспечил питанием на все время экспедиции.

Это было серьезное предупреждение. Капитан Самойло, выслушав, как и Насонов, майора Этертона, перевел разговор на шутку:

– Лейтенант вам напомнил, что он русский. Мы, как обязались, будем выполнять приказы командования, как выполняли в России.

– Кто у вас командир? – вдруг поинтересовался майор.

Капитан назвал фамилию своего высокого начальника, которая американцу ни о чем не говорила. Он четко произнес, чтоб американец запомнил:

– Его высокое превосходительство генерал-лейтенант Миллер.

– Немец?

– Русский.

– Странная Россия.

– И Америка со странностями. В Америке даже язык английский.

Для русских офицеров, пребывавших в зарубежной командировке, приказы исходили от директора внешней военной разведки генерала Миллера. С февраля семнадцатого года русского Генштаба как такового уже не существовало, но генералы и офицеры, занимавшие соответствующие должности в ликвидированном Генштабе, выполняли свои обязанности. В данном случае генерал Миллер по-прежнему руководил всеми военными агентами за границей. В состав своей агентуры он включил и офицеров, находившихся на лечении в Соединенных Штатах.

Под крышей Красного Креста обучались агенты – кадры генерала Миллера. Правительством Соединенных Штатов такое обучение поощрялось, и Сенат (чтоб освободить президента от мелочной опеки) финансировал подготовку. Военное министерство обученных агентов намеревалось использовать в особых операциях, даже не ставя в известность правительства тех стран, подданными которых они являются.

Россия готовилась к войне против России.

9

Уже в Мурманске, буквально на следующий день, когда крейсер «Олимпия» стоял у причала, вахтенный офицер распорядился лейтенанту Насонову сойти на берег. На берегу его встретил невысокого роста капитан-лейтенант, четко назвал себя:

– Руденко, дежурный по военной комендатуре Мурманского гарнизона.

– Прапорщик Насонов, – ответил прибывший офицер.

Для Георгия это был первый русский, которого он встретил на земле родного Севера, назвался не лейтенантом, как был записан в строевую ведомость экспедиционного корпуса, а как был на учете в русской армии, до выезда на лечение.

На корабль Насонов вернулся не скоро. До этого побывал в комендатуре. Сама комендатура размещалась на крутом склоне сопки, рядом с казармой комендантской роты.

Отсюда, с возвышенности, хорошо просматривались гранитные берега Кольского залива. Среди скопления деревянных строений, где складировались всевозможные грузы (капитан-лейтенант назвал их «заморскими»), выделялось несколько каменных одноэтажных зданий.

– Самое длинное, что из красного кирпича, – это наша таможня. – Руденко охотно просвещал русского прапорщика, на котором была форма лейтенанта американской армии.

Моряк, не оглядываясь, шагал впереди на две ступеньки вперед. Насонов едва за ним поспевал, старался не отставать. Нога после ранения снова отозвалась острой саднящей болью. Пожалел, что на берегу оставил крепкую бамбуковую трость. Сейчас бы она как пригодилась! Начальству, оказывается, виднее, как смотрится офицер в строю. Намечался приезд представителя президента. Он должен был произнести напутственное слово к волонтерам экспедиции «Полярный медведь», и увидел бы он офицера с тростью в руке – кого посылают воевать? Что это за армия? А где молодые, сильные и здоровые? Не хотят служить? Занимаются бизнесом? Такое может быть только в стране, где господствует коррупция, и руководители насилуют страну для личного обогащения.

Две недели на корабле, без физической нагрузки, сказались уже в первые минуты ходьбы. Сердце учащенно стучало, нарушился ритм дыхания, а ведь еще подниматься и подниматься на гору – сопка высокая. На ней в ослепительно ярких лучах весеннего солнца стояли приземистые каменные здания. Угадывался военный городок.

– Вы часто совершаете эти…восхождения?

– Каждый день. Моя служба в таможне.

Внизу, у самого пирса, виднелась деревянная церковь, небольшая, как часовня. Она почти не выделялась от других таких же деревянных строений.

Насонов пытался взглядом отыскать железную дорогу. В газетах он читал, что Россия стремится к Ледовитому океану, строит незамерзающие порты.

Железную дорогу он отыскал не сразу. Нашел на правом берегу реки Кола паровоз с длинным тендером и четыре пассажирских вагона. Краем уха он слышал, что в мурманский порт из Англии прибывает пароход с многочисленной командой деловых людей. Они направляются в Карелию. В Петрозаводске англичане и американцы будут делить между собой карельские леса. Что же касается хозяев этих мест – русских, и тех, кто заседает в Петрограде и Москве, с этой властью можно было не считаться. С ней идет война, хотя никто войну новой российской власти не объявлял. Считалось, что в этом не было надобности. Англия эту новую власть не признала, Соединенные Штаты – тем более. Непризнанное государство – значит, его нет, и международные законы на него не распространяются. Грабь его! Коль у тебя есть военная сила, и нет серьезной силы у хозяина.

Союзники военными кораблями подходили к мурманскому берегу, высаживали десант. Если в населенном пункте была советская власть, совет разгоняли, а пытавшихся оказывать сопротивление уничтожали огнем корабельной артиллерии, захваченных в плен членов совета увозили с собой как заложников.

К июлю весь Кольский полуостров был оккупирован. Против оккупации протестовала Москва. Но в столицах европейских стран протесты Москвы воспринимались разве что с иронией: слово, не подкрепленное делом, – пустой звук.

Генерал Пул как командующий экспедиционными войсками ждал приказа на оккупацию Архангельска. Британская разведка, работавшая на Русском Севере, заверяла Лондон: «Советская власть в Архангельске слаба, части русской армии серьезного сопротивления оказать не смогут»

Этого сообщения было достаточно, чтоб корабли Антанты направить в устье Северной Двины и в Архангельске высадили десант. Лондон продиктовал даже время высадки: первые числа августа.

«Протесты Московского правительства не принимать во внимание». – Так распорядились в Лондоне и Вашингтоне. Эти две столицы действовали четко и согласованно, как в отрепетированном дуэте.

Первый десант был высажен на остров Мудьюгский. На юге острова командующий разглядел в бинокль бревенчатые домики, похожие на бараки.

– Что за строения?

– Пересылка для каторжан, – ответил переводчик.

– Подойдет под лагерь для преступников?

– Вполне.

– Действуйте.

По распоряжению генерала Пула, не ожидая, когда в городе обоснуется новая власть, саперы сразу же приступили к работе. Непосредственное участие в строительстве лагеря принимала рота 310-го американского инженерного полка. По острову, отделенному от материка узкой протокой, на колья накинули «колючку», огородили бараки, в которых еще недавно пребывали каторжане перед отправкой на острова Ледовитого океана. Разгрузили транспорты, в которых содержались заложники. Охрану лагеря командующий поручил английским солдатам.

В июле заключенных уже было несколько десятков, в большинстве своем активных сторонников советской власти и местных жителей, оказавших сопротивление иноземным мародерам.

10

В середине августа на Мудьюг доставили первую партию пленных красноармейцев, захваченных в боях на Северной Двине и на железной дороге Архангельск – Вологда. Там уже две недели оккупанты вели бои с разрозненными и плохо вооруженными красноармейскими заслонами. Среди пленных преобладали раненые.

– Концлагерь – не госпиталь, – так распорядились в штабе экспедиционного корпуса.

В медикаментах русским раненым было отказано.

Генерал Пул распорядился, как только последние красноармейские отряды оставят город, высадить десант, подобрать помещение для госпиталя. Среди солдат экспедиционного корпуса раненых еще не было, но уже были заболевшие «испанкой». В некоторых странах Европы так называли форму гриппа, способную перерасти в эпидемию. Существовала ли здесь такая опасность?

К генералу Пулу был вызван русский переводчик капитан Самойло, находившийся на корабле, и британец учинил над ним чуть ли не допрос:

– Вам, капитан, известно, что такое «испанка»?

– Инфекционная болезнь, которую везут с собой ваши подчиненные, – глядя генералу в его брезгливо прищуренные глаза, спокойно ответил переводчик, дескать, нашел кого экзаменовать, два года не покидавшего окопы и повидавшего не только «испанку».

Но генерал ответ воспринял не как дерзость, а как знак признания, что все, кто на корабле, это его подчиненные, и русский офицер признает его как прямого начальника. А ведь перед ним стоял не просто русский офицер, а человек генерал-лейтенанта Миллера, которого высоко ценили британский премьер-министр, и сам Вудро Вильсон, президент Соединенных Штатов. Они наделили Миллера и его людей «охранной грамотой».

– Насколько мне известно, вы из аборигенов? – спросил Пул капитана-переводчика.

– Родился в Архангельске.

– Аборигены болеют «испанкой»?

– Русским характерно природное здоровье. Инфекционные заболевания привносятся.

Казалось, еще не так давно в Архангельске с восторгом было встречено сообщение о революции в Петрограде, но восторгались вооруженным восстанием далеко не все горожане. Сказалась малочисленность рабочего класса (с восторгом приняли революцию только рабочие мастерских и железной дороги).

По примеру Петрограда в городе была объявлена советская власть. В январе был срочно переизбран эсеро-меньшевистский Совет. Руководство Советом взяли в свои руки большевики.

На волне триумфа революции в феврале 1918 года большевики успели провести первый губернский съезд Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Съезд обсудил декреты советского правительства и в соответствии с этими декретами принял важные решения.

Важнейшим было постановление съезда о демобилизации старой армии и создании армии нового типа. В Петрограде она получила официальное название – Красная. В дни работы съезда в Красную армию записались многие делегаты, в большинстве своем солдаты и матросы, а так же бывшие каторжане, осевшие на Севере на постоянное жительство. Штабом Красной армии был объявлен дом «Союза возрождения». С момента Февральской революции в нем заседали меньшевики, эсеры и даже откровенные монархисты, бежавшие из центра страны. В большинстве это были офицеры армии и флота. В их подчинении находились батальоны пехоты и кавалерии, они охраняли склады военного имущества, в частности, боеприпасов, доставленных кораблями Антанты из Англии и Соединенных Штатов Америки.

Первый губернский съезд принял также резолюцию по земельному вопросу. В ней говорилось, что земля, леса, недра и воды есть общественное достояние, в будущем оно не будет передаваться в частную собственность. Такова воля русского народа.

Также говорилось, что все монастырские, церковные земли и леса подлежат немедленному отчуждению без всякого выкупа. Съезд приветствовал коллективную обработку земли и обещал помощь крестьянам семенами и машинами. Большое внимание съезд уделил развитию рыболовных и зверобойных промыслов. Съезд принял резолюцию, направленную на укрепление финансового дела в губернии.

Съезд дал конкретную программу строительства советской власти на местах. Основные вопросы, стоявшие на повестке дня, решались в интересах рабочих и тех слоев населения, которые приветствовали восстание в Петрограде в дни октября.

Съезд создал общегубернский центр советской власти – Архангельский губисполком.

В статье, посвященной закрытию первого губернского съезда Советов, газета «Известия Архангельского Совета рабочих и солдатских депутатов» писала:

«Отныне фундамент Советской власти в губернии прочно заложен в виде губернского исполнительного комитета, – туда в большинстве пошли истинные представители пролетариата и передового крестьянства».

В уездах были распущены уездные и волостные управы.

Вследствие создавшейся тяжелой обстановки, вызванной интервенцией, губисполком и все советские учреждения утром 2 августа вынуждены были эвакуироваться в город Шенкурск.

На эвакуации в этот город настояла Москва. Кто именно настаивал, осталось загадкой.

– Я категорически против, – стоял на своем начальник штаба Северо-Восточного участка обороны красный генерал Самойло и доказывал, что этот район неплохой для обороны, но неважный для перехода в наступление.

– Дай бог нам удержаться в обороне, – возражали ему штабисты. – Все идет к тому, что мы безвозвратно потеряем Север. Сопоставление сил далеко не в нашу пользу. До весны, может, и продержимся. А потом…

Сходились на том, что потом… видно будет.

На эвакуации в этот таежный городок также настаивал патриотически настроенный сторонник Троцкого полковник Парский, в скором времени принявший под свое командование две армии, из которых был образован Северный фронт.

Обе армии представляли собой малочисленные, плохо вооруженные отряды, разбросанные по огромной территории от мезеньской тундры до вологодских лесов в бассейнах больших судоходных рек Северная Двина и Онега.

Шенкурск – это юг Вологодской губернии. Здесь не было промышленности, за исключением нескольких лесопильных заводов да кустарных производств по изготовлению телег и саней, но этот район – как аргумент для доказательства правоты московских стратегов и персонально полковника Парского – эта волость могла прокормить целую губернию.

– Здесь мы в своей губернии, – настаивал Парский. – Мы ограждены болотистыми непроходимыми лесами.

– А река Вага? – возражал ему генерал Самойло. – В зимнее время это почти питерский проспект. Для морских бронированных судов, для той же реки Вага, на которой стоит Шенкурск, – мелководье, для наступающих войск – не преграда.

Генерал Самойло предлагал все губернские учреждения эвакуировать в Котлас.

– Город старинный, промышленный, на Северной Двине, удобное сообщение с Петроградом и Москвой, – убедительно выкладывал он свои аргументы, не отходя от карты, висевшей на стене. – Для размещения служб губисполкома есть подходящие дома…

Ему возражали, но как-то робко, поддерживали командующего. По сути, Парский предлагал отсидеться, а тем временем на юге России наметится перелом в пользу советской власти.

– А кто обеспечит перелом?

Отвечали:

– Красная армия.

– А мы – кто?

– В данный момент мы так слабы… Вот если всех слабых в один кулак…

– Надо не отсиживаться в болотах, а готовиться к наступлению и в подходящий момент перейти в решительное наступление, – высказал свою правоту начальник штаба Северо-Восточного участка обороны.

Большинство членов реввоенсовета приняли сторону генерала Самойло и об этом же телеграфировали в Москву непосредственно Председателю Совнаркома Ленину.

Реакция Ленина была однозначна:

– Кандидатуру, предложенную Троцким, – отклонить. Товарищу Самойло принять командование армией.

На грядущие события Александр Александрович глядел с дальним прицелом. Когда полководец знает свой маневр, он уже наполовину выиграл сражение. Да плюс железная воля полководца, воспринятая войсками, – вот и еще одна, притом весьма существенная, составная победы.

Будучи слушателем Академии Генерального штаба, офицер Самойло штудировал Полевой устав Российской армии. Там черным по белому было записано: оборона – вид боя для накопления сил и средств к переходу войск в решительное наступление.

А как из глухомани перейдешь, когда оттуда скрытно не выдвинуться? Еще на марше противник расстроит боевые порядки. У него преимущество в авиации.

Уделили внимание и воздушному флоту.

– Авиация привязана к аэродромам. Аэродромы – около Архангельска.

– Александр Александрович, не будьте наивны, – возражали ему – Интервенты не ограничатся Архангельском. Они пришли сюда, чтоб оккупировать всю губернию, а может, и весь Русский Север. Через неделю, если не раньше, сюда нагрянут англичане с американцами, – предупреждал комендант штаба Северо-Западной завесы, а затем начальник разведки 6-й Красной армии Матвей Лузанин.

– Зачем интервентам Шенкурск?

На этот вопрос командующий отвечать не стал. Он уже знал: в штабе интервентов решался вопрос большой политики. Из Лондона и Вашингтона запрашивали у генерала Пула, как скоро будет ликвидирована советская власть в Архангельской губернии?

Доложить, что почти весь Северный край находится под управлением экспедиционного корпуса, значит ничего не сказать. Пространство без населения – еще не губерния. Управление там, где есть кем управлять. В северной части губернии – безлюдье. И все-таки и там люди живут, обслуживают сами себя, и называются они самоедами. От них, дескать, никакого проку. Люди, считай, каменного века.

А вот на юге губернии, по берегам таежных рек – по Северной Двине, по Онеге, по Мезени – какая никакая, а – цивилизация, и люди не из каменного века: мореходы – первооткрыватели неведомых земель. Уже не одно столетие они пользуются современными орудиями труда, постигают науки, открывают законы химии и физики, сочиняют философские стихи.

Этих людей, рассуждали пришельцы, и надо приучать трудиться на цивилизованный Запад – колонизировать земли руками самоедов, как едко шутили сами русские, на чужом горбу в рай…

От самоедов у них осталось разве что название да узкие, чуть-чуть раскосые глаза. Из года в год все больше в них славянской крови, все больше русского ума.

А с умными можно только по-умному…Доложить в Вашингтон и Лондон, что почти вся губерния под управлением экспедиционного корпуса, осталось только оккупировать юг необозримой губернии – всей военной мощью навалиться на верховья северных европейских рек.

Но так как дело приходится иметь не с дикарями, то хотя бы формально соблюдать «законность» при местном «законном» правительстве. Будь то правительство «народного социалиста» Чайковского, или кого-нибудь еще, назначенного великими державами. Ведь посланы войска на Русский Север не на прогулку, а на «законный» дележ русской территории.

А как приступать к дележу, когда где-то в тайге заседает архангельский губернский исполнительный комитет, законный хозяин губернии?