Текст книги "Прогулки по Парижу. Левый берег и острова"
Автор книги: Борис Носик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)
Понятно, что на один даже осмотр часовен с их статуями и картинами нам не хватило бы целого дня, а ведь каждая из этих часовен связана вдобавок с историей Франции и Парижа, со средневековыми обычаями и обрядами, религиозным рвением парижан и устройством их профессиональной и общественной жизни. Взять хотя бы самую первую часовню нижнего яруса с южной стороны собора с ее знаменитой решеткой, алтарем из позолоченной меди, с картиной «Распятый Христос» Кепелена и полотном «Избиение камнями Святого Этьена» кисти королевского живописца Ле Брена, принесенным в дар собору цехом ювелиров-златокузнецов в 1651 году. Приношения, носившие название «мэ» (mai), то бишь «зазеленевшее дерево», совершались Братством Святой Анны и Святого Марселя, которое было создано цехом ювелиров, ежегодно 1 мая («май» по-французски тоже «mai»). Первая часовня поступила тогда в распоряжение братства, и набожные ювелиры дали обет приносить ей в дар ежегодно весенним днем 1 мая зеленое дерево. Что и говорить, трогательное зрелище, хотя вряд ли это было так уж удобно, и к концу века золотых дел мастера стали заменять дерево портативным алтарем, сделанным из листвы, а еще позднее (к 1630 году) решили заменять алтарь произведением искусства, какой-нибудь духовного содержания картиной кисти знаменитого мастера. Картины должны были быть размером в три с половиной метра на три, и прикрепляли их к аркадам собора. Приглашенные живописцы вдохновлялись сюжетами «Деяний апостолов». За семьдесят с лишним лет существования этой традиции 76 великолепных картин украсили интерьер собора Нотр-Дам, этого великолепного музея искусств. Многие из картин исчезли во время революции, иные из них потом вернулись в собор, иные нашли прибежище в Лувре или в других храмах Парижа. Что же до первой часовни, то парижские ювелиры лет тридцать тому назад снова взяли ее под свое покровительство. История этой четырехвековой традиции парижских ремесленников поможет хоть отчасти представить себе, сколь бесчисленны нити, которыми этот несравненный «собор соборов» связан с историей Франции, срасцветом или упадком ее веры, с ее тревогами, войнами, поражениями и победами…
Король Людовик XIII, долго не имевший сына, дал обет отдать все свое королевство под высокое покровительство Святой Девы, если Богородица пошлет ему наследника. Он обещал при этом соорудить новый алтарь в соборе Парижской Богоматери и украсить собор скульптурной группой, изображающей Христа и Богородицу после трагедии Распятия Христова. Двадцать три года пришлось ждать королю исполнения заветной мечты, однако просьба его была услышана, и в 1638 году рожден был на свет наследник-дофин, будущий Людовик XIV. Последовавшая вскоре смерть короля помешала исполнению обета, и обет исполнил его сын, Людовик XIV. План реконструкции, разработанный по заданию короля Робером де Коттом, совершенно изменил вид алтарной части собора. На первый план выступили мраморные аркады, бронзовые ангелы разместились близ статуй Людовика XIII и Людовика XIV, а трогательная пьета Никола Кусту ушла в заалтарную часть. Новый великолепный ансамбль, включавший наряду со статуями произведения живописи, завершен был созданием мозаики из многоцветного мрамора, и легко представить себе, что неторопливому посетителю или богомольцу приводит он на ум мысли не только об эстетическом совершенстве, но и о вере ушедших веков, о странных заботах сильных мира сего и о бесконечной милости Божией.
Средневековый этот собор в не меньшей, а в большей, вероятно, степени, чем другие великие соборы христианского мира, был истинной книгой Священной истории, наглядно и с огромной выразительностью представлявшей верующим (зачастую, как вы знаете, не умевшим читать, но стремившимся постичь Писание) подробнейшую повесть о сотворении мира, о пути иудеев и других народов к единобожию, о жизни Христа, апостолов, мучеников, королей, отступников, покровителей церкви и ее губителей. Скажем, рассказ о смерти некоего древнеиудейского экзорсиста, поверженного демоном, или о жизни пророка Лгабуса, предсказавшего Святому Павлу грядущие муки Иерусалима, или об ослеплении тем же Святым Павлом некоего лжепророка…
Знаток французской истории испытает волнение, обнаружив здесь надгробия десятков исторических личностей, чьи имена для него не пустой звук. И чем лучше вы начитаны в Священном Писании, чем больше вы знаете об истории христианства, истории религиозного искусства или истории Франции, тем больше будет вас волновать окрашенный в витражные краски древний полумрак собора. Тем больше времени проведете в сокровищнице (открытой для публики каких-нибудь тридцать лет назад по случаю семисотой годовщины собора) – среди старинных манускриптов, золоченой церковной утвари и святынь, принадлежавших легендарным королям, императорам, принцессам и папам, среди драгоценных крестов, усыпанных каменьями, терновых венцов и множества принесенных в дар собору шедевров ювелирного искусства. Но будь вы и человеком далеким от западной традиции и здешних эстетических критериев, будь вы бангладешцем или японцем, вам тоже уготовано здесь волнение, которое испытывает любой при виде строгих линий собора, его величественного фасада, загадочных контрфорсов и химер, при звуках органной музыки, от которой захватывает дух… Даже грубиян Маяковский разволновался, посетив собор, и сказал, что хотя тут темновато для устройства клуба и пролетарских танцев-шманцев, а все-таки жаль будет, если собор пострадает, когда такие, как он, придут взрывать расположенное напротив здание префектуры. На счастье, ничего подобного не случилось, руки оказались коротки, и средневековый собор предстает перед нами по– прежнему во всей своей красоте и величии…
НА ТИХОМ ОСТРОВЕ СЕН-ЛУИ
Путешествие на любой остров всегда представлялось мне путешествием особого рода. Ведь остров дает ощущение некой отделенности от большого мира, уединения и покоя. Одна моя парижская знакомая, довольно состоятельная дама, все свои отпуска проводит на островах. Хотя сам я за долгую жизнь посетил великое множество островов, однако с ней не могу состязаться (на остров Святого Маврикия или на Сейшельские добираться дорого). Но не будем ей завидовать, потому что любой человек, попавший в Париж, может посетить по меньшей мере два острова и без дополнительных затрат испытать это особое «островное» ощущение. Кстати, в большей степени дает его меньший из двух парижских островов посреди Сены – остров Сен-Луи. Удобнее всего на него перейти по пешеходному мосту, что ведет от острова Сите и начинается за собором Нотр-Дам, а точнее, за набережной Цветов и сквером Иль-де-Франс.
Пройдя по мосту через протоку и ступив на камни Орлеанской набережной, вы ощутите, что шумный столичный город словно отступил и время замерло. Да и дышится тут по-иному, точно вы уже не в бензиновом Париже, а за городом. И воздух над Сеной словно бы стал прозрачнее – недаром же так любят эти места художники.
Главная островная улица, улица Святого Людовика-на– Острове (rue Saint-Louis-en-I'оle), чем-то похожа на главную деревенскую улицу – с почтой, булочной, с бакалейной лавочкой, церковью. Только витрины тут, конечно, более изысканны, чем в любой европейской деревне (или даже столице), да церковь, построенная Луи Ле Во, больно уж роскошна для деревушки, да и отели тут высочайшего класса. Но дух деревенский словно бы жив еще, не выветрился. И то сказать, к тому времени, когда на острове Сите уже чуть ли не половину тысячелетия жили правители, стояли дворцы, церкви, монастыри, больница, суд, собор, по соседнему острову (в старину он звался островом Нотр-Дам) еще гуляли коровы, овечки и мирно щипали здесь травку. Строительство на острове началось лишь в XVII веке, точнее, в 1615 году, а через каких-нибудь четверть века (в 1642) Корнель уже писал восхищенно (в своей пьесе «Лжей») о чуде «зачарованного острова», который он лишь недавно «оставил пустынным – и вот он уже населен», «дворцы прекрасные кустарник заменили». Остров и впрямь был застроен быстро, а заселен с самого начала людьми богатыми. Сперва это были торговцы, аристократы и придворные, слуги короля, иностранная знать, потом – так называемые «слуги народа» (Леон Блюм, Помпиду, Жюль Гед и пр.). Ну и, конечно, художники, поэты, скульпторы – все, кто любит тишину и красоту. На острове и нынче живут люди не бедные…
Причина очарования этого острова в том, что он меньше других мест пострадал от напористого прогресса и до сих пор хранит ряды домов эпохи Людовика XIII. Король поручил застройку острова знаменитому архитектору Луи Ле Во, тому самому, что участвовал в отделке одного из фасадов Лувра, постройке первой версальской оранжереи, замка Виконт-Ле-Во, коллежа Четырех Наций (будущего Института Франции). Искусствоведы критиковали его стиль за излишнюю эклектичность, современники обвиняли его в спекуляции участками на острове, но мы с вами вряд ли вспомним все эти упреки, стоя перед дышащей стариною вереницей узких домов Ле Во на Бурбонской набережной или перед великолепным отелем Ламбер, точнее, дворцом Ламбер (самое время напомнить еще раз, что отелем – Hotel – называют здесь особняк, дворец, городскую виллу и к гостинице это в данном случае не имеет отношения), а также другими постройками Ле Во на набережной Анжу.
Человеку с воображением все эти тихие набережные и неподдельно старые дома приводят на ум предания седой старины. Здесь вот жил главный камердинер королевы-матери и он же славный художник Филипп де Шампень. А в этом дворце остановилась приехавшая в 1772 году из Лондона молодая красивая дама, русская «княгиня Володимир». Впрочем, это была не просто аристократка-княгиня: поговаривали, что она дочь русской императрицы Елизаветы Петровны, и отмечали ее несомненное сходство с царственной дочерью Петра Великого. Молодая княгиня, отнюдь не опровергавшая эти слухи, устраивала здесь пышные приемы и балы, так что императрицу Екатерину II слухи, доходившие в Петербург с острова Сен-Луи, не могли не тревожить. Дальнейшее вам известно. В итальянском Ливорно красавец адмирал Алексей Орлов заманил девицу на борт русского корабля и свез ее в Петербург на расправу. Там она и сгинула в крепости. Тесная камера, вода, подступившая к койке, тюремные крысы и бедная княжна Тараканова – знаменитая эта картина у каждого из нас с детства перед глазами. Ну а до того был дворец на острове Сен-Луи «и шум, и блеск, и говор бала»…
Шедевром Ле Во на острове считается отель Ламбер: об этом сообщает время от времени голос гида с проходящего по Сене мимо набережной Анжу прогулочного судна («бато-муш»). Луч прожектора с кораблика высвечивает фасад и скользит дальше… На острове снова воцаряется тишина. Встав у самого начала набережной, можно разглядеть нависающую над садом овальную галерею дворца Ламбер, а также изогнутый балкон с ограждением из фигурного железа. Своими балконами и лестничными перилами остров славился издавна. Ко времени его застройки парижские мастера достигли в искусстве ковки особых успехов (нынешняя набережная Бетю даже называлась некогда Балконной), и, на наше счастье, они уцелели во множестве – и балконы, и перила. Не дождавшись постройки славного своего дворца (набережная Анжу, дом 1), заказчик, советник и секретарь Людовика XIII Жан-Батист Ламбер де Ториньи де Сюси, отошел в тот лучший мир, куда не берут с собой не токмо что дворцов, но даже и самой скромной поклажи. О достройке дворца позаботился его брат Никола Ламбер. Для оформления интерьера он пригласил лучших художников того времени, в числе которых был королевский живописец Шарль Ле Брен, расписавший овальную галерею (созданную по образцу Малой и Большой галерей Лувра) сюжетами из героической жизни Геракла. В подобных галереях принято было размещать библиотеки и развешивать картины. Легко догадаться, что частных картинных галерей на богатом острове было немало (даже президент Помпиду с супругой собрали здесь неплохую коллекцию, что ж говорить об аристократах прошлого). К сожалению, у нас нет возможности побродить по роскошным покоям этого неплохо сохранившегося дворца: он в частном владении и принадлежит семье Ротшильдов.
Одна из жемчужин тихого острова Сен-Луи – дворец Ламбер.
С другой стороны, в этом есть и утешение: интерьер будет цел. О сохранности его заботился, впрочем, уже и один из первых его обитателей, купивший «отель» на аукционе в 1842 году, – князь Адам Ежи Чарторыйский, человек более известный в свое время в Петербурге и Варшаве, чем в Париже. Князь жил при русском дворе, дружил в молодости с будущим императором Александром I, позднее был членом его «Негласного комитета» и даже главой российской дипломатии – министром иностранных дел России. Однако, как польский патриот, князь добивался восстановления Польского государства, во время Польского восстания 1830-1831 годов он стал главой польского правительства и после подавления восстания вынужден был укрыться в Париже (счастливо избежав Сибири, где и нынче живет немало потомков польских ссыльных и каторжников). В Париже князь стал лидером польской эмиграции (Полонии), а отель Ламбер и остров Сен-Луи стали штаб-квартирой Полонии. Нынче центр этот (хотя и не играющий никакой политической роли) по-прежнему находится на острове Сен-Луи. В особняке на Орлеанской набережной (дом № 6) размещаются польская библиотека, салон Шопена и музей Мицкевича.
Набережная Бурбонов – одна из самых удивительных набережных Парижа. Все дома построены для придворных примерно в одно время (XVII век).
В нашем веке в отеле Ламбер жила французская красавица актриса Мишель Морган, но, вероятно, уже в те годы дворец принадлежал Ротшильдам, благодаря чему и сохранился неплохо. Меньше повезло другому шедевру островной архитектуры, чью постройку приписывают (без особой уверенности) тому же Ле Во, – отелю Лозен (набережная Анжу, дом № 17). В 1682 году дворец был куплен фаворитом Людовика XIV герцогом Лозеном (вскоре, впрочем, впавшим в немилость), а в 1779 году маркизом Пимоданом, однако период его «блеска и нищеты» наступает в 1842, когда он был куплен знаменитым библиофилом бароном Пишоном. Оставив себе лишь несколько комнат, барон стал сдавать остальные поэтам, художникам и прочей художественной богеме. Из знаменитостей здесь жили Теофиль Готье, а также поэт Шарль Бодлер, гений весьма неумеренного нрава. К тому же по инициативе художника Фернана Буассара де Буаденье во дворце стал собираться Клуб курильщиков гашиша. Во что превращается дворец, обитатели которого постоянно «торчат», представить себе нетрудно. На все упреки мирных соседей Шарль Бодлер отвечал надменно:
«Месье, я действительно колю дрова в своей гостиной и волочу свою любовницу по полу за волосы, но это происходит в каждом доме, и никто не давал вам права вмешиваться».
В оправдание можно сказать, что все-таки именно здесь Бодлер написал первые стихи цикла «Цветы зла».
Кончилось тем, что городские власти купили дворец, надеясь спасти его от полного разрушения, и вскоре приступили к реставрации. Кое-что там еще уцелело – росписи на потолке над монументальной лестницей; приписываемые Ле Брену росписи в «малом будуаре», где игра отражений в зеркалах создает иллюзию бесконечной глубины.
Кто только не жил на набережной Бурбонов за последние три столетия. Среди прочих красивая скульпторша, возлюбленная Родена Камиль Клодель…
Если ничего не ломать, город заполняется свидетельствами истории – фонтанами, памятниками, работами былых жильцов. Статуя, созданная Камиль Клодель.
Среди жемчужин островной архитектуры числится и выходящий на главную улицу отель Шенизо с его коваными химерами работы Никола Вьенно на лестничных перилах.
Что до меня, то моим любимым уголком остается тенистая набережная Бурбонов на северо-западе острова. Здесь стоят узкие, примерно в одно время построенные Луи Ле Во и его братом Франсуа Ле Во старинные дома, где жили Филипп де Шампень, а потом племянник его Жан– Батист де Шампень, где жил секретарь Людовика XIV богач Никола де Жассо (его дом № 19, что на углу набережной и улицы Ле-Регратье, считается одним из самых красивых особняков на острове). Позднее в этом доме поселились отец французского символизма художник Эмиль Бернар, поэты Гийом Аполлинер, Франсис Карко и Макс Жакоб. Во дворе дома Жассо жила до самого 1913 года (когда у нее помутился разум) возлюбленная Родена скульптор Камиль Клодель (ее скульптура и ныне стоит в глубине двора). Мне в этом доме довелось побывать по делу, далекому от искусства. Здесь была контора адвоката Жоэ Нордмана, твердокаменного сталиниста, защищавшего «Леттр франсез» во время парижского процесса Кравченко в 1949 году. На процессе богатый мэтр уличал раскулаченных украинских крестьян, познавших ГУЛАГ, в том, что они недостаточно преданы делу коммунизма, что они «лакеи Гитлера». Сорок лет спустя я взял интервью у мэтра, и он сказал мне, что ни о чем не жалеет. Впрочем, недавно, приближаясь к своему 90-летию, мэтр известил французскую прессу, что все же сожалеет о том, что грубо обошелся на процессе с одной из свидетельниц Кравченко – Маргарет Бубер-Нойман. Все же, что ни говори, она была своя, коммунистка, а крестьяне – Бог с ними, крестьян и сам Ленин никогда не жалел…
Коротенькая улица Регратье, что тут же за углом дома № 19, окутана тайнами и связана с противоречащими друг другу топонимическими легендами. Некоторые считают, что название улице дало обилие торговцев специями («регратьеров»). Другие связывают название улицы с именем здешнего землевладельца и казначея Регратье. Позднее ту часть улочки, что примыкает к набережной Бурбонов, стали называть улицей Безголовой женщины. Так называлось одно из здешних кабаре. На вывеске его была изображена безголовая женщина и надпись гласила: «Все в порядке» (то есть «от безголовой женщины зла не будет»). С той же улочкой связана и получившая большое распространение женоненавистническая легенда об умельце Люстюкрю, который научился своими жуткими щипцами изгонять из женских голов недобрые мысли. Хотя кабаре на улочке Регратье давно нет и «безголовая женщина» исчезла из ее названия, на углу улочки и набережной Бурбонов все еще стоит «безголовая женщина», подпитывая местный фольклор. На самом деле история этой обезглавленной статуи не менее страшна и поучительна, чем все островные легенды, и если бы у многочисленных, живущих на острове «левых» поклонников революции (тот же Леон Блюм) было время над ней задуматься, может, эти «слуги народа» задумались бы и над своей «революционностью». Ибо статуя в нише на углу улицы Регратье и набережной Бурбонов – это вовсе не «безголовая женщина», а обезглавленный Святой Николай. Статую своего святого покровителя установил здесь первый хозяин и строитель дома Никола де Жассо, а голову ему снес в состоянии опьянения (идеологического или алкогольного, может, и того и другого) член революционного Конвента Кофиналь, живший тут же неподалеку. Казнить ученых, поэтов, аристократов, разбивать бесценные статуи, резать на куски полотна и гобелены – эту традицию российский Октябрь унаследовал от Великой французской революции (о чем Ленин, страстный поклонник французского и русского терроризма, неоднократно напоминал «товарищам» и презираемым им «широким массам»).
В трех минутах от дома Жассо и адвокатской конторы «твердокаменного коммуниста», адвоката коммунистов на процессе Кравченко мэтра Жоэ Нордмана, жила на той же улочке Регратье дочь адвоката мэтра Жоржа Изара Мишель Монье. Блестящий адвокат, ученый, член Академии, гуманист и антифашист, Жорж Изар (для «красного фашизма» он, один из немногих во Франции, не делал благодушного исключения) был адвокатом Виктора Кравченко на процессе. Собственно, он и был победителем на этом процессе, который провел блестяще. Работая над книгой о процессе, я часто бывал у Мишель Монье, и она мне рассказывала, как в квартире отца на бульваре Сен– Жермен впервые появился этот высокий, красивый, резкий, грубый, непримиримый русский (о том, что он украинец, он не упоминал никогда). Три юные дочери мэтра Изара украдкой поглядывали на него, и для одной из них это вторжение русской стихии в суперинтеллектуальный дом основателя «Эспри» не прошло безнаказанным: она вышла замуж за переводчика Кравченко, молодого русского эмигранта Сашу Зембулатова (уже в ту пору женатого). На процессе Кравченко раскулаченные, чудом выжившие украинские крестьяне рассказывали французам о коллективизации, ГУЛАГе, гибели близких. А функционеры компартии (и агенты советских служб) рассказывали о том, как в Москве кормят икрой и все, буквально все – не то что у них, в послевоенной Франции, – процветают. Легко догадаться, кому тогда поверила Франция: людям нужна альтернатива, а за морем телушка – полушка, the grass is greener on the other side of the hill…
На той же набережной Бурбонов жили в былые годы поэт-символист Стюарт Меррил и вождь сюрреалистов Андре Бретон, а также поразивший меня в годы моей читательской юности тонким знанием быта парижских сутенеров прозаик Шарль-Луи Филипп. В своих «Хрониках дикой канарейки» он оставил проникновенное описание здешних пейзажей:
«Вдоль всех набережных острова Сен-Луи, Бог мой, ваше небо – это провансальское небо, где по лазури плывут лазурные облачка. Над старыми набережными букинистов, Бог мой, ваше небо темнее, и по вечерам я вижу, как красное солнце садится там над трепетным горизонтом. Как раз в это время богатые люди выходят погулять на бульвары…»
Я бы кончил на этом свой рассказ, но вовремя вспомнил упрек моего состоятельного парижского друга Льва Семенова: «Никогда ты не сообщаешь, где закусить». Может, он и прав – человек, нагулявшись, хочет посидеть в ресторане. Ну что ж, на углу Бурбонской набережной и улицы Двух Мостов (rue des Deux-Ponts) можно закусить в ресторане «Au Franc Pinot», в который еще и в XVII веке заглядывали пассажиры приходящих судов, чтобы выпить стаканчик-другой красного вина. На главной улице острова допоздна шумит огромный, старинного вида ресторан «Nos Ancкtres les Gaulois». («Наши предки галлы»)…
В этот кабачок на берегу Сены с XVII века охотно заглядывают любители пропустить стаканчик-другой красного вина.
Если же в ваши планы не входит красивая жизнь, просто купите себе на острове мороженое «Бертийон» (Bertillon), говорят, это лучшее в городе мороженое. На мой вкус, все же чуть хуже московского.
