Текст книги "Зачем нам чучела?"

Автор книги: Борис Лобков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Город – за кормой

«Пилот» в Ильичёвск пошёл не сразу. Случилось это так. Над портом раздался усиленный громкоговорителем голос диспетчера:

– «Пилот»! «Пилот»! Выйдите на связь!

Вахтенный штурман поднялся в рубку и включил передатчик, который, Котька знал, называется «Берёзкой». Затем тот же голос диспетчера сказал:

– На внешний рейд к «Лисичанску» идёт «Пилот».

Через несколько минут палубу и носовой салон «Пилота» заняли нарядные жёны и дети моряков.

Вовка стащил сходню к причалу, закрыл половинки дверей фальшборта на штырь, потом отдал кормовой швартовый конец, другой матрос – носовой конец, и «Пилот» задним ходом отвалил от стенки как раз под самым якорем «грека», развернулся и пошёл на выход из порта.

Котька сидел на корме у самого флага, смотрел, как он вьётся на ветру и как сквозь него просвечивает солнце. «Пилот» обогнул маяк – белую круглую башню, в основании которой был домик. Три ступеньки от двери вели прямо к воде. Здесь была привязана лодка. «Как лошадь», – подумал Котька. Окна домика были сделаны, как иллюминаторы на кораблях. Котька понял почему: в шторм волны бросаются к самой вершине башни маяка, и окна домика должны выдерживать их удары.

«Пилот» подходил к танкеру, стоящему на рейде. Машина заурчала тише. На «Лисичанске» опустили трап, «Пилот», раскачиваясь на волне, медленно подошёл к серой громадине танкера и ткнулся носом, увешанным резиновыми покрышками, в площадку трапа. На площадке стоял загорелый моряк в белой рубашке. На корме, облепив поручни, махали руками моряки. Они узнавали на «Пилоте» своих родных, что-то кричали и улыбались. И повар тоже выглядывал из двери камбуза, вытирал пот со лба, улыбался и сверкал белым как снег колпаком.

Загорелый моряк начал принимать детей с катера и передавать их дальше, другим морякам, те ещё выше, пока дети не оказались на большой, как футбольное поле, стальной палубе танкера.

Потом загорелый моряк помогал женщинам прыгать с катера на трап. Женщины волновались, потому что катер болтало на волне и трудно было попасть на трап ногой. Последняя женщина, наконец, перебралась на трап, загорелый моряк в белой рубашке махнул рукой и крикнул «спасибо». Вовка махнул рукой рулевому, «Пилот» дал полный задний, развернулся кормой и взял курс на Ильичёвск.

Подставив лицо струям воздуха, Котька смотрел на проплывающий мимо берег. В жёлтых полосках он узнавал пляж в порту, как обычно, пустынный и отгороженный от причалов бетонной крутой стенкой, пляж Комсомольский, бывший Ланжерон, с широкими ступенями, по краям которых стояли два больших серых шара. И Котька вспомнил, как этой зимой они с Сашкой не смогли повернуть санки в сторону и врезались с разгона в правый шар, в тот самый, на котором сейчас сидит мальчишка. Потом проплыли новые пляжи Отрады. «Пилот» поравнялся с земснарядом – неповоротливым кораблём. Он стоял на двух якорях, и от него до самого берега на понтонах шла толстая труба. Котька знал, что земснаряд намывает на берег песок со дна, и если бы не он, Одесса не начиналась бы с моря тонкой золотой полосой.

Город остался за кормой. Золотистый и фиолетовый, он замер на берегу, и Котька подумал, что таким видит город его папа, когда возвращается из рейса. Он, наверное, ищет их улицу, дом и, может быть, окно. Котька попытался найти хотя бы свой район, но не смог. Только корабли ещё можно узнать отсюда. По мачтам, по трубам. Далеко в море, на синей черте горизонта, он узнал чёрно-белый силуэт пассажирского лайнера «Тарас Шевченко». Котька знал, что «Тарас Шевченко» идёт к проливу Босфор, через Мраморное, Эгейское и Средиземное моря в Атлантический океан – к Антильским островам. Котька долго провожал взглядом корабль, пока тот не изменил курс.

Потом внимание Котьки привлёк большущий жёлтый танкер. Он шёл совсем близко, и Котька мог отчётливо рассмотреть на его чёрной трубе шестиногую жёлтую собаку с повёрнутой к хвосту головой. Из пасти собаки рвались красные языки пламени. Котька знал, что это эмблема итальянской нефтяной фирмы.

Рокот мощных моторов заставил Котьку обернуться. Три торпедных катера с трубами ракет по бортам, задрав высоко форштевни, неслись к Одессе. На их мачтах рвались сине-белые вымпелы с красными звёздами. Казалось, катера вспарывают зелёную воду, отбрасывая её далеко по сторонам. Котька успел заметить на мостике моряков в кожаных шлемах. У входа в порт катера уменьшили скорость, и под их кормами осели буруны воды.

Катера уже скрылись вдали, а «Пилот» всё ещё шёл рядом с тремя пенистыми следами, оставленными только что пролетевшими катерами.

Котька вспомнил о брате. А что, если ребята узнают обо всём? У Котьки стало нехорошо на душе, но предстоящая встреча с городом вскоре снова захватила его.

Где-то там, за синим берегом, откроется новый город-порт.

Светло-зелёные морские волны бежали по обе стороны «Пилота». Море меняло цвет. То становилось ясным, и Котька знал, что под килем – песчаное дно. Передвигаются боком по дну зелёные с белым брюшком крабы, шныряют головастые бычки, и, зарывшись в прохладный песок, однобокая камбала смотрит на размытое солнечное пятно над перламутровой поверхностью моря.

То море становилось тёмно-зелёным, почти чёрным, и Котька знал, что сейчас они проходят над каменистым дном. Там внизу, под камнями, в зелёных водорослях, водятся бычки, чёрные как уголь. Если вырыть на пляже в песке ямку, налить в неё воды и пустить туда чёрного бычка, через полчаса он изменит цвет и станет совсем светлым, даже прозрачным, таким, что станут видны его внутренности. Папа объяснял, что это у рыб сделано для того, чтобы можно было слиться с цветом дна.

На палубе появился Вовка. Он был в тельняшке и синем берете. В одной руке он нёс баночку белил, в другой – кисть.

– Не укачался? – спросил Вовка у Котьки.

– Нет, – сказал Котька. – А ты?

– Я-то? Я не укачиваюсь вообще, – ответил Вовка. Он сел на кнехты и начал красить фальшборт. – Я в парке на карусели могу час крутиться.

– Зачем же ты в моряки пошёл? – спросил Котька.

– А что?

– Пошёл бы сразу в космонавты. Так и напиши в заявлении: я могу час на детской карусели крутиться. Возьмите меня в герои-космонавты, – сказал Котька.

«Этот пацан – крепкий орешек», – подумал Вовка и решил быть с ним по-хорошему.

– Где ты живёшь?

– На Гарибальди, угол Жуковского.

– Ага, – сказал Вовка, – рядом с вами старая баня…

– Да.

– А ты знаешь, кто такой был Гарибальди?

– Нет, – сказал Котька и подумал, что глупо жить на улице и не знать, чьим именем она названа. Сашка, наверное, знает.

– Гарибальди – это итальянский герой. Революционер. У меня дома есть его портрет, – сказал Вовка.

– А что, он жил в Одессе, на этой улице? – спросил Котька.

Этого Вовка не знал. Он хотел сказать первое, что придёт в голову, но при Котьке, видно, надо отвечать за свои слова.

– Этого я не знаю, может быть, и жил, а может, отдыхал, – ответил Вовка.

– Вот чудак, у них в Италии что, плохой отдых? У них тоже курорты есть, – сказал Котька.

– Есть, – согласился Вовка и начал молча водить кистью.

Котька вынул две груши и протянул одну Вовке. Вовка отложил кисть и взял грушу за хвостик, чтобы не запачкать в краске.

– Хочешь немножко покрасить? – спросил Вовка Котьку, и Котька с радостью кивнул.

Он быстро доел свою грушу, обмакнул кисть в баночку и начал наносить белую жирную краску на борт.

– Ты чего в Ильичёвск идёшь? – спросил Вовка.

– Надо.

– У тебя там, может, кто работает?

– Нет, – сказал Котька, – мы с братом придумали новый дом и решили показать его строителям. Может, построят…

Вовка с уважением посмотрел на Котьку. Ему впервые встретился такой парень.

Тяжёлое положение

Всю оставшуюся часть урока Сашка мучительно думал, как обмануть Геру. Ему очень хотелось дать по его хитрой физиономии, но если бы он действительно был Котькой! Тот бы это немедленно привёл в исполнение. А Сашка боялся Геру. «Но ничего, ничего, – думал Сашка, – Котька вернётся, я расскажу ему об этой хитрой улыбочке, и в понедельник Гера получит всё, что ему причитается. А пока надо терпеть».

Всю перемену Сашка простоял в уборной, чтобы ему не задавали опасных вопросов.

На уроке родной речи Клавдия Ивановна спросила:

– Кто не выучил стихотворения?

Гера повернул голову к Сашке и прищурился.

– Но давайте сначала повторим пройденный материал. В чём дело, Байда?

– Клавдия Ивановна, – сказал Сашка. – Я хочу сказать, что в прошлый раз я не выучил урока и поэтому сегодня не смогу повторять со всем классом.

Улыбка слетела с Гериного лица.

– А почему ты не сказал об этом вчера? – спросила Клавдия Ивановна Сашку.

– Я боялся, – сказал Сашка.

– А почему ты сказал об этом сегодня?

– Я понял, что обманывать некрасиво, – сказал Сашка.

– Я спрошу у тебя этот материал в понедельник, – сказала Клавдия Ивановна.

– Хорошо. Я буду знать, – сказал Сашка, сел и посмотрел на Геру, который чуть не лопнул от того, как Сашка здорово вышел из тяжёлого положения.

Аннушка – житель Ильичёвска

– Вот он, Ильичёвск, – сказал Вовка.

За бетонным молом, на котором стоял полосатый маяк, виднелись крановые стрелы. За ними на берегу раскинулся город.

– Минут через десять подойдём к причалу, – сказал Вовка. – Ты будешь с нами возвращаться?

– А когда вы отходите? – спросил Котька.

– В пятнадцать ноль-ноль, – ответил Вовка по-морскому.

Котька надел рюкзак и приготовился к выходу на берег.

«Пилот» обогнул полосатый чёрно-белый маяк. Он был ниже, чем маяк в Одесском порту, и Котька впервые увидел близко его тяжёлые гранёные стёкла.

На моле коричневые от солнца мальчишки забрасывали удочки. Как паутинки, сверкали лески. Штурман выключил двигатель, и «Пилот», найдя место среди кораблей, медленно подошёл к причалу. Деревянный причальный брус затрещал, и «Пилот» остановился.

– Так в три! Не забудь! – крикнул Вовка Котьке, когда тот прыгнул на причал.

Котька шагал под портальными кранами. Это было немного страшно, когда стрела с грузом проплывала над головой в синем небе и кран, тихонько звеня, катился по рельсам. Котьке казалось, что он идёт под большой движущейся крышей. Высоко вверху из окон выглядывали лица крановщиков, они не сводили глаз с грузов.

Гудели буксиры, оставляя за низкой кормой буруны.

Котька почти бежал. Сердце его колотилось: ещё два часа назад он был дома, в Одессе, на прохладной улице Гарибальди, пахнущей морем и акациями. А теперь он идёт по тому месту, куда они с Сашкой мечтали прийти вдвоём.

Здесь всё было новым: краны, причалы и даже маяк, совсем не похожий на воронцовский, и ветер, пахнущий углём, морем и ещё чем-то. Котька на радостях так разволновался, что совсем забыл об опасности: прямо перед ним подымался из воды высокий борт, на котором было написано «Юрий Гагарин». Увидев его, Котька рванулся в сторону и, спрятавшись за угольными горами, начал рассматривать корабль своего отца. Он нашёл иллюминаторы его каюты: стёкла были опущены (Котька знал, что они опускаются автоматически, стоит только нажать кнопку). Из одного иллюминатора свешивалась связка тараньки. Папа её очень любил и мог есть с утра до вечера. Котьке вдруг очень захотелось взбежать по трапу, крикнуть вахтенному, что он сын старшего штурмана Байды, потом побежать вдоль надстройки, подняться на две палубы вверх и влететь в каюту отца. И тут же Котьке стало жаль Сашку, который остался в Одессе без мамы и без него…

Из двери каюты вышел человек в белой фуражке. Котька его узнал, это был радист дядя Витя. Радист поднялся к себе в рубку.

«Только бы не попасть знакомым на глаза», – подумал Котька и начал дальними путями пробираться к выходу из порта.

Он благополучно вышел через проходную порта, хотя его остановила женщина в синей гимнастёрке с зелёными петлицами и красными от помады губами.

– С парохода «Гагарин», – соврал Котька. – У меня там папа и мама, а я иду в город.

Женщина ничего не потребовала у Котьки, и когда он прошёл, то даже почувствовал к ней симпатию: ведь можно же придраться, потребовать пропуск и не выпустить.

– Я только в магазин и скоро возвращусь, – добавил он и оказался за воротами порта.

Котькино сердце радостно забилось. Вот она, мечта, – рядом.

Улица, обсаженная совсем молодыми деревцами, такими молодыми, что они не давали тени, вела к центру.

Это был необыкновенный город. Здесь всё было новым. И дома, что встали вокруг площади, и новые таблички – белые-белые, на которых было написано «Площадь Труда», и новые вывески на магазинах «Продукты», «Промтовары», книжный магазин «Маяк». И много новых транспарантов.

– Так, – сказал Котька сам себе, – я сюда не глазеть приехал, а дело делать.

А так как он был человеком организованным, то начал думать, что делать раньше: искать Севку или поесть. Конечно, ему сначала хотелось найти Петрина, а потом тех, кому надо рассказать о доме; но под ложечкой уже сосало, и Котька всё чаще думал вместо дела о том, что у него в рюкзаке лежали две котлеты, огурец и батон. Чтобы не отвлекаться, Котька зашёл в первый попавшийся двор и уселся в тенистой беседке, освещённой зелёно-солнечным светом. «Как в аквариуме», – подумал Котька и достал завтрак.

Котлета нагрелась и была невкусной. Но Котька деловито ел: надо быть сытым, а тогда уже делать дело. Жуя котлету с огурцом, Котька вдруг заметил, что из-за виноградных листьев за ним следят два глаза. Потом он увидел нос и часть жёлтой косички. Котька перестал жевать. Листья раздвинулись, и он увидел девочку в белом платье.

– Ты путник? – серьёзно спросила она.

Котька задумался: путник он или не путник и, решив, что раз он сюда приехал из Одессы, то он действительно путник, сказал:

– Путник. А тебе-то что?

– Ничего, – сказала девочка и убежала в дом, большой, серый, такой, каких много сейчас в Новых Черёмушках в Одессе.

Она быстро вернулась, неся осторожно тонкими смуглыми руками кружку воды. Девочка поставила кружку перед Котькой, и ему ничего не оставалось сделать, как сказать «спасибо».

– Меня зовут Аннушка. А тебя?

– А меня звать Костя, – сказал Котька, впервые в жизни так представившись. Он отпил немного воды, холодной и такой прозрачной, что на дне кружки были видны трещинки на эмали.

– А у вас газировка есть? – спросил Котька, потому что не знал, о чём говорить с этой девочкой.

– Днём, на площади, но сейчас киоск не работает, – сказала Аннушка. – Газа нет.

– А у нас этой воды на каждом шагу – всю не перепить, – сказал Котька.

– А ты откуда пришёл?

– Из Одессы.

Аннушка улыбнулась. У неё смешно сморщился у глаз нос.

– Мы с мамой туда ездили в оперный театр. На «Золушку». Это про бедную девочку, которая стала королевой и осталась такой же хорошей.

– Это такая сказка, – сказал Котька, доедая свою котлету и думая, удобно или неудобно угостить Аннушку такой мятой котлетой.

– А зачем ты к нам приехал? – вдруг серьёзно спросила Аннушка.

Котька решил, что перед такой гостеприимной девочкой ничего не надо скрывать, и рассказал, зачем приехал. Рассказал всё: о брате Сашке, о папином пароходе, об их доме и о Севке Петрине, которого ему нужно найти во что бы то ни стало.

– А другим ребятам, у которых папы не плавают, можно будет приходить в этот дом? – спросила она.

– Конечно, можно, – пообещал Котька.

Солнце уже было высоко в небе. Котька надел рюкзак и сказал, что ему пора. Аннушка отнесла в дом кружку и вернулась с портфелем.

– Я учусь во второй смене, – сказала она. – Хочешь, я помогу найти этого Петрина? Я же всё здесь знаю.

Котька подумал и согласился. Они вышли на площадь Труда, откуда была хорошо видна голубая чаша порта. Входил корабль. Вот он прогудел три раза, как будто просил разрешения отдохнуть после долгого пути по всем морям и океанам.

От площади улица вела в степь.

Котька и Аннушка шли по солнечной стороне улицы, а мимо проносились гудящие новые грузовики с блестящими быками на радиаторах и везли трубы, железобетонные блоки, оконные рамы и даже целые комнаты.

Здесь было много людей в комбинезонах, и Котька подумал, что это очень здорово, когда люди одеты в комбинезоны.

– А где же степь? – спросил Котька.

– А вот, – улыбнулась Аннушка. – Вот она.

Улица кончилась, отсюда начиналась степь. Степь лежала перед Котькой как море, до самого горизонта. Дул жаркий ветер, и Котька почувствовал, что от этого простора хочется разбежаться и полететь. «Так вот она какая, степь, – подумал Котька. – И когда-нибудь её закроет большой город… И её покроют сверху асфальтом, а глубоко в земле уложат газовые трубы… И всё здесь изменится… Не будет клубиться пыль… Будет тень от высоких домов… На каждом углу будут продавать мороженое… Так всё изменится, что люди, наверное, даже забудут, что здесь когда-то была самая настоящая степь…»

– Смотри, – сказала Аннушка. – Ты знаешь, что это?

Далеко впереди катилось что-то круглое. Останавливалось и катилось снова.

– Это перекати-поле. Сухие веточки, трава, – сказала Аннушка. – Оно катится издалека. Может быть, тысячу километров.

Жаркий ветер дул в лицо Котьке, забирался под рубашку, трепал волосы, гудел в ушах, и Котьке показалось, что перед ним море земли, а он стоит на мостике большого корабля, который называется «Ильичёвск».

Крайние меры

На последней перемене Гера шушукался с Олей Степановой и Серёжей Мартыновым. Оля – председатель совета отряда – после этого несколько раз прошла мимо Сашки, подозрительно его рассматривая. «Удивительное дело, – подумал Сашка, – такая нормальная девчонка во дворе, но как только надевает форму, с двумя красными полосками на рукаве, у неё меняется голос, а взгляд становится таким, как у целой комиссии».

Перед самым звонком Оля, Гера и Серёжа подошли к Саше.

– Сегодня весь отряд остаётся делать чучело, – сказала Оля.

– Я не могу остаться, – сказал Саша.

Гера выразительно посмотрел на Олю.

– У меня дома больной брат, – объяснил Сашка. – Он лежит один. Без никого. Мама уехала к папе в Ильичёвск.

– Ладно, – сказала Оля. – Мы пойдём с тобой навестить Сашу.

– Хорошо, – сказал Сашка и пошёл в класс.

Последняя перемена окончилась.

Ну и заварили же они с Котькой кашу! А теперь… Не будь он Сашкой, если что-нибудь не придумает для того, чтобы раньше Геры и Оли прибежать домой и лечь в постель.

Сашка понимал, что они с Котькой поступили нечестно. Мама часто им говорила: «Самое страшное в жизни – ложь. Учитесь говорить правду, даже если её сказать трудно». Но вместо того чтобы выделывать это дурацкое чучело, когда на свете есть живые аисты и орлы, когда на свете есть новые города, а один из них – рядом, разве не стоило пойти на такой обман?!

«Да, попробуй теперь выпутаться», – думал Сашка, сидя на последнем уроке рисования.

Клавдия Ивановна рисовала на доске дерево, Сашка решил, что сейчас на уроке он должен сделать что-то такое, чтобы его выгнали из класса. Он начал вспоминать, за что обычно выгоняют из 5-го класса их соседа Толика Бабаскина. Толя два раза в неделю приходит домой на час раньше… Что бы такое придумать?..

Может быть, бросить галошей в лампочку? Но под рукой нет ни одной галоши, а жаль… От неё остаётся такой роскошный след на потолке! За этот след Бабаскина выгнали на неделю… А что, если?..

Клавдия Ивановна спокойно рисовала листики, когда Сашка закричал на весь класс:

– Отдай мою книгу!

– Какую книгу? – ничего не понимая, спросил Гера.

– Клавдия Ивановна! – снова закричал Сашка. – Он взял мою книгу и не хочет её возвращать!

– Какую книгу, Байда, в чём дело?

– Я не брал его книги, – сказал ничего не понимающий Гера.

– Брал! Брал!.. Покажи! – закричал Сашка и потребовал, чтобы Гера немедленно отдал книгу.

Гера вынул свои новенькие книги из портфеля.

– Это разве твои книги?

– Не все, а эта моя, – сказал Сашка. Он указал на самую новую. У него в портфеле лежала точно такая же книга.

– Немедленно прекратите, – сказала Клавдия Ивановна. – Книги все одинаковые.

– Пусть отдаст! – настаивал Сашка.

– Может быть, я перепутал… случайно, – сказал Гера и отдал свою книгу.

– Клавдия Ивановна! – снова позвал Сашка учительницу. – Скажите Гере – он толкается.

– Кто толкается?! – удивился Гера.

– Ты!

– Как я толкаюсь?!

– А вот так. – И Сашка с размаху так толкнул Геру, что он с рёвом вылетел из-за парты на пол.

– Байда! – сказала Клавдия Ивановна. – Что с тобой происходит?

– Ничего. Просто я не хочу с ним сидеть.

– Почему? – спросила учительница.

– Он подсматривает! – заявил Сашка.

– Кто подсматривает? Я отличник, – почти плача, крикнул Гера. – Когда я у тебя подсматривал?!

– Всегда. На арифметике, – спокойно сказал Сашка.

– Немедленно прекратите! Чтобы не было больше ни звука, – сказала учительница.

– А если муха пролетит? – поинтересовался Сашка.

– Если пролетит муха, я вас выставлю обоих.

Класс затих, ничего не понимая.

Только шмыгал носом Сашка, решаясь на крайние меры, и, когда Клавдия Ивановна снова повернулась к доске, он запел:

 
А я иду, шагаю по Москве
А я ещё пройти смогу…
 

– Что это такое? – спросила, повернувшись к классу, Клавдия Ивановна.

Сашка встал и сообщил:

– Песня из кинофильма «Я шагаю по Москве». Музыка Андрея Петрова.

Клавдия Ивановна немножечко подумала и сказала:

– Это хорошая песня, Костя, но ведь сейчас не урок пения. Правда же?

– Правда, – согласился с учительницей Сашка и сел на место.

Клавдия Ивановна снова взяла мел, обернулась к доске, и в наступившей тишине Сашка с отчаянием громко затянул:

 
А я ещё пройти смогу
Могучий Тихий океан,
И тундру, и тайгу,
Ча-ча-ча!
 

– Всё, Байда! – сказала Клавдия Ивановна. – Дай твой дневник!

Сашка, не медля ни секунды, выхватил Котькин дневник из портфеля и рванулся к дверям.

– Я скажу, чтобы пришла мама! – крикнул он на пороге и бросился вон из класса.

Он пробежал три квартала и пошёл шагом только на мосту. Здесь, на мосту, над крышами, над портом, над парящими голубями и синими спинами троллейбусов, он чувствовал себя в безопасности.