Текст книги "Робин Гуд с оптическим прицелом. Дилогия "
Автор книги: Борис Орлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Если ты купишь мясо —
С мясом ты купишь кости… —
немелодично заорал аббат Тук Но, как видно, остальные не разделяли моего критического настроя, потому что радостно завопили, подхватывая:
Если ты купишь землю —
Купишь с землей и камни.
Если ты купишь яйца —
Купишь с яйцом скорлупку.
Если ты купишь добрый эль —
Купишь ты только добрый эль!
Судя по их вдохновенным рожам, они собирались продолжать распитие и распетие, но у меня на сей счет было другое мнение:
– Святой отец! Ты мне нужен…
– …Купишь ты только добрый эль!..
– Спасибо, я уже понял. Теперь вот что…
– …Купишь ты только добрый эль!
Да твою-то мать! Ты что мне тут – дисциплину подрывать будешь?..
– Если ты еще раз мне про эль скажешь… – я попытался придумать угрозу пострашнее. Интересно, что может напугать этого алкаша? A-а, кажись, знаю…
– Если ты еще хоть раз вякнешь про эль – выгоню к чертовой матери! Выбарабаню[27] на хрен!..
Малыш Джонни и Маркс мгновенно просекли, что это не шутка, и на всякий случай отодвинулись от бочонка подальше. Но святой отец, похоже, уже не понимал ровным счетом ничего. Вдохновенно глядя в пространство, он открыл пошире пасть и…
– Купишь ты только добры… м-м-м!..
Это Билль, твердо уяснивший, что его отец-командир слов на ветер не бросает, и Джонни, испытывающий ко мне какую-то мистически-собачью привязанность, заткнули ему рот и повалили на землю. Беспутный аббат еще немножко потрепыхался, пытаясь вырваться из их цепких лап, и затих, обессиленный короткой борьбой и длительным возлиянием.
– Значит, так, парни. Принесите-ка три… нет, лучше четыре ведра воды и вылейте их на голову святому отцу. Потом еще по ведру – на себя, и я жду вас у командирского дуба. Вопросы? Время пошло!
Минут через пять все трое, мокрые, но почти трезвые, стояли передо мной и «ели глазами», а я растолковывал им, чего, собственно говоря, я от них хочу.
– Э-эх! – мечтательно произнес аббат, остановив свой почти протрезвевший взор на небольшом облачке, напоминавшем по форме женский зад. – Сюда бы одного парня из Рамзайского монастыря. Вот кто в песнях толк понимал…
– Из Рамзайского? – проворчал внезапно Малыш Джон. – А кто это там такой был?
– Да тебе-то его откуда знать, – изумился духовный пастырь. – Ну, допустим, Джон Литль, а что?
Малыш промолчал, а аббат решил продолжить повесть о ценителе прекрасного из монастыря с непроизносимым названием. Рамзай, Рамзай… Блин, если память мне не изменяет, читал нам как-то замполит про разведчика Рихарда Зорге. Так вот кликуха у него была – Рамзай! Охренеть! Монастырь имени разведчика-коммуниста! Чего только не случается в жизни…
– …Парень он был видный, на голову повыше тебя, стрелок…
– Иди ты! – Я быстро оглядел Малыша Джонни с ног до головы. Рядом с этим лесорубом Шварценеггер смотрелся бы довольно-таки бледно. – Неужто повыше? А я-то думал, что не родился еще на свет человек выше нашего Малютки!
– Повыше, повыше, – повторил беглый монах, – да, пожалуй, и в плечах пошире. Даром, что ли, случилась у нас потасовка? Когда взгромоздил он на себя целый стог сена и сказал: «Благодарствуйте, сэр сенешал», я думал, старик наш тут и протянет ноги… а уж когда за ним пришли – о-го-го! Только руки-ноги замелькали, – и аббат Тук принялся со вкусом описывать драку, вплетая все новые и новые имена и подробно расписывая, что кому и как повредил неведомый мне Джон Литль.
Правда, дальше мне удалось все-таки вытряхнуть из святого отца некоторые подробности этой драмы. Оказалось, что во время покоса на барщине крестьянин мог взять себе столько сена, сколько поднимет на своей косе. Джон Литль был, судя по рассказу Тука, мужик действительно здоровый, а потому приволок с, собой косу совершенно нечеловеческих размеров. Он довольно бойко накосил стог сена, а потом взвалил его весь на косу и был таков.
История меня позабавила, но еще больше забавляло то, что наш отрядный батюшка, кажется, был убежден, что ему не верят. В принципе, так оно и было: в его рассказе Джон Литль превратился в некое чудовище, метра в три ростом, метра два – в плечах, с кулаками «как две мои головы, и пусть покарает меня святой Гервасий, если я хоть капельку приврал!». Мы втроем уже откровенно хихикали, когда аббат решил, видимо, доказать нам свою правоту. Он отпросился «на минуточку» и приволок старую кожаную сумку.
– Вот! – провозгласил аббат Тук с торжествующим видом, вытаскивая какой-то грязный кусок пергамента с неровными краями. – Хирограф[28] Джона Литля.
Я хотел было посмотреть эту «херографию» поближе, но тут нашего святошу прорвало, и он принялся читать:
– Джон Литль держит одну виргату[29] земли от Рамзайского монастыря. Он платит за это в три срока. И еще на подмогу шерифу – четыре с половиной пенни; при объезде шерифа – два пенни сельдяных денег. И еще вилланскую подать, плату за выпас свиней, сбор на починку мостов, погайдовый сбор, меркет, гериет[30]… – тут началось перечисление каких-то неизвестных мне налогов, сборов и поборов, из которых я запомнил только «подарки» на Рождество – один хлеб и трех кур и на Пасху – двадцать яиц…
Наверное, отец Тук мог и дальше перечислять эти жуткие налоги, в результате которых у крестьянина если что и оставалось, то только чувство голода, но тут…
Тут Малыш Джонни швырнул под ноги Туку еще один кусочек пергамента:
– А ну-ка, святой отец, проверь, не сойдутся ли мои зубцы с твоими!
Зубцы свитков сдвинулись и сошлись вместе так точно, будто нож только что раскроил грамоту на две половины.
– Джон Литль держит одну виргату земли от Рамзайского монастыря… – эту строку прочел отец Тук на клочке пергамента, брошенного Джоном. Он поперхнулся от изумления и вытаращил свои маленькие глаза на стрелка.
Прикольно! Так это он о нашем Малыше Джонни так распинался? Ну-ну…
– Слышь, святой папаша, так, значит, твой Литль был на голову выше его? И в плечах пошире, да?
– А… а… а, пожалуй, что я и приврал, – отирая со лба пот, пробормотал отец Тук, и дружный хохот покрыл его слова.
Мои бойцы визжали, орали, хлопали друг друга и аббата по спинам и хохотали не переставая. Постепенно к ним присоединялись новые люди, которые, выяснив, в чем дело, тоже начинали хохотать, орать и визжать. Не знаю, сколько бы еще продолжалось веселье, если бы не появился Энгельрик. Он вышел вперед, держа, точно автомат наперевес, лютню. Посмотрел на хохочущую и вопящую толпу, ударил по струнам и…
Беснуйтесь, тираны, глумитесь над нами,
Грозите нам плахой, тюрьмой, кандалами!
Мы сильные духом, хоть телом попраны —
Веревка, топор и костер вам, тираны!
Презренные трусы трепещут пред вами,
Торгуют бесстыдно святыми правами;
Телесной неволи не страшны нам раны,
Дубина, стрела и кинжал вам, тираны!
За тяжким трудом в доле вечного рабства
Народ угнетенный вам копит богатства,
Но рабство и муки не сломят народа!
Могилы себе заготовьте, уроды!
В лесу, в руднике, в мастерской и на поле,
Везде раздаются уж песни о воле,
И звуки той песни – ключ нашей свободы,
На ужас, на страх и на смерть вам, уроды!
От пролитой крови земля заалела,
Могучая всюду борьба закипела,
Пожаром восстанья объяты все страны,
И смерть, и смерть, и смерть вам, тираны!
Смех стих уже после первого куплета. А к третьему мой отряд, сначала несмело, а потом все уверенней и четче, начал подпевать. Во, блин! Гений, мать его! Хотя, сдается мне, что-то подобное я когда-то слышал[31]…
Глава 5Об агентурной сети в штабе противника, или О том, как Маленький Джон собирался наняться шерифу в слуги
Чье-то длинное тощее тело болталось на виселице, вертясь веретеном под резкими ударами ветра. На перекладине, охорашиваясь, чистила клюв ворона.
– Как интересно, – протянул я, морщась от противного трупного запаха. – Интересно бы знать: кто это был и не остались ли у него родственники, пожелающие стать кровниками?
– Кто это – и так понятно, – пробасил Малыш Джонни. – Какой-нибудь бедолага, который неловко спрятал часть своего добра от сенешала и стражников. Хотел бедняга не помереть с голоду зимой. Так и случилось, как ему желалось. С голоду не помер – повесили…
Дальше вдоль дороги стояла еще одна виселица. На сей раз – свободная. Еще подальше – снова занятая. Снова в воздухе болтается полуобглоданное тело…
– Слушай, Робин… – начал Малыш Джонни.
Я уже притерпелся к тому, что имя «Роман» из всего отряда могут выговорить только Энгельрик и Альгейда, да и то – каждый на свой манер. В конце концов, имя «Робин» ничуть не хуже. Вообще, стану-ка я именовать себя Робин Гудом. А что? Чем я не Робин Гуд?..
– …вот я и говорю: нужно человека к червиву подослать.
– Какого человека? Ты о чем, Малютка?
Джон выглядит обиженным до глубины души:
– Так я ж тут перед тобой уже сколько распинаюсь? Человека надо послать, чтобы докладывал: что там червив Нутыхамский задумал и что он знает. Когда ополчение собирает, а когда сам дома один с парой слуг сидит…
Та-а-ак… Интересное кино. Малыш Джонни предлагает заслать к червиву агента? Дельная мысль, вот только…
– Ну и кого ты предлагаешь послать к червиву?
Джонни вдруг покраснел, а его огромные руки неожиданно начали ему отчаянно мешать:
– Ну… так, это… я вот… ну… подумал…
Ясно с тобой все, Кинг-Конг – недомерок…
– Сам собираешься? – И когда Джон молча кивнул, я решил уточнить: – Серьезно?
– Ну… в общем… угу…
– Молодец! – Я хотел похлопать Малыша Джонни по плечу, но не достал и шлепнул его примерно посредине спины. – Ай, молодец! Ну, просто гений! Штирлиц! Рихард Зорге! Майор Клосс![32] Его знали только в лицо!
Джон сначала расцветает от изобилия непонятных, но явно одобрительных эпитетов, но по мере того, как их становится все больше и больше, чувствует, что над ним издеваются. Он пытается что-то сказать, но меня уже понесло:
– Нет, это надо же?! Чего удумал, а?! А тебе не кажется, что тебя в доме червива опознают, самое большее, через неделю?! У меня что, людей – миллион?! Нет, вы только посмотрите на этого Джеймса Бонда?! Самоубийца хренов!
Малыш Джонни съежился от этой отповеди и теперь смотрел на меня глазами побитой собаки. Так, хватит кнута, пора дать пряник. Ну-у, не то чтобы прямо так и дать, но посмотреть позволим…
– Ты пойми, Джон, – тон ласковый, почти просительный. – Ты пойми: мне вами рисковать никак нельзя. Мало вас у меня. На всю Деналагу – всего четыре десятка свободных людей! Четыре – понимаешь, что это значит?!
– Ну… эта… – Малыш Джонни ожесточенно скребет себя в затылке. – Ну… выходит… мало нас, значит…
– Умница! Нас – мало, а врагов – много. А значит, нам надо искать союзников среди врагов, верно?
На лице Джона отображается усиленная работа мысли. Ну уж очень ему хочется выглядеть в моих глазах умным и дельным. И, наконец, у него получается! Честное слово!..
– Мы должны искать среди тех, кто уже служит червиву? Так?
Я кивнул, а Малютка тут же принялся рассуждать, кого бы можно было завербовать в агенты. Его предложения были столь чудовищно нелепы, что я избавился от его общества под благовидным предлогом, поручив ему собрать Маркса, Энгельса и десятников на сбор под штабным дубом, а сам сел в сторонке от дороги на приглянувшуюся кочку и задумался.
А в самом деле – кого можно склонить на сотрудничество с нами? Кандидатов вроде бы и не мало – все эти водоносы, золотари, конюхи, кухонные мужики и прочие, вот только информационная ценность таких агентов не слишком высока. Нет, я, может, и не шибко образованный, но кое-что в делах разведки петрю и знаю, что основная часть информации о противнике собирается по крупицам, типа: «Вчера хлеба привезли столько-то, а месяц назад – на столько-то меньше. Вывод: или должен прибыть новый воинский контингент, или готовимся к осаде». Все так, только для того, чтобы вот так обрабатывать инфу, нужно, во-первых, получать ее постоянно в течение долгого времени, а во-вторых, иметь мощную аналитическую службу, которая будет эту самую инфу и обрабатывать. А у меня такого нет – ни первого, ни второго… Стало быть, такие агенты не подходят. Разве что – на экстренный случай, вроде как «Три зеленых свистка вверх означают, что червив собирает здоровенное ополчение, решившись-таки повесить Романа Гудкова. При получении сигнала – быстро бежать и громко кричать „Тикайте!“…»
Не-е-ет, если я хочу знать всю подноготную того, что творится у червива, – нужно искать надежного агента, который вхож к нему чуть ли не в спальню и не в отхожее место. А кто это может быть? Какой-нибудь доверенный слуга? Так он скорее сам удавится, чем своего господина предаст. Любовница? Допустим. Эти всегда могут предать, потому что точно знают: места жены им не занять никогда. Но что я ей смогу предложить? Да и есть ли у него любовница?..
Вот на этом самом месте меня точно кипятком обварило. А что, если попробовать через его дочку, а? Нет, серьезно: написать ей письмо, напустить туману – мол, люблю безумно, умираю от тоски, и прочих комплиментов отсыпать полной горстью. Девицы-то у них, поди, взаперти сидят, как мусульманки, мужиков не видят, а мужика-то хочется…
Так, спокойно. Предположим, получит эта лять Марион мое письмо и что? Нет, навоображать себе девица может всякого, по опыту знаю, и от разбойника даже не отвернется – Владимир Дубровский и Маша Троекурова вполне себе пример, а дальше что? Любовь-морковь – это замечательно, но мне агентурные сведения нужны…
Стоп, Роман Алексеевич, погоди маленько. Ну, предположим знакомство по переписке состоялось. Та-а-ак. Теперь давай рассуждать: захочет она тебя вживую увидеть? Да к гадалке не ходи! А где и как? Дома, когда папенька червив по делам свинтил. То есть… ага… а у нее, поди-ка, еще и служанки есть, которые тоже чего ни то, а знают… Не-е-ет, эта идея – хорошая идея! Правильная! Осталось только решить: кого гонцом назначить.
А если не полюбит и не проникнется? Может такое быть? Запросто, хотя… Э, э! А ну – хорош собой любоваться, нарцисс недорезанный! Не понравишься – так ведь и в засаду угодить недолго. Хотя опять же: в засаде много людей не спрячешь, а я всяко-разно не один на первое свидание заявлюсь. Так что…
– Ро-о-обин! Ро-о-обин!
От громоподобного баса содрогнулись деревья, а я чуть не подпрыгнул. Вот же голос дался человеку, а?
– Ро-о-обин!
Ближайшие кусты расступились с жалобным хрустом, и ко мне навстречу вылетел Малыш Джонни. Он огляделся, узрел меня и снова завопил на весь лес:
– Робин?! Ты здесь?! А там! Там!.. Все!.. Собрались! Тебя ждут!
– Ладно, пойдем, с народом пообщаемся.
На следующий день по дороге, ведущей в Нутыхам, топала занятная процессия. Впереди шел громадный верзила, в лапищах которого боевой лук и солидная дубина выглядели игрушками. Следом на телеге ехал купец средней руки с мечом на боку и топором за поясом, рядом с которым восседал здоровенный монах с заросшей тонзурой. И замыкали процессию скоп с лютней и еще один высокий, хотя и очень худой парень с ростовым луком в руках. Если вдуматься, то купец с приказчиком и охранником приняли под свою защиту бродячего певца и монаха, которым просто по пути. Бывает, право слово. Но на самом деле это в город двигалась разведывательно-диверсионная группа в составе: бойцы – Малыш Джонни, Энгельрик и аббат Тук; снайпер – Билль Статли, командир – старший сержант Советской армии Роман Гудков, собственной персоной. Здравствуй, Нутыхам…
А вокруг нас текла река из пешеходов. Рядом упряжка из восьми волов протащила по дороге перевернутый лемехом кверху тяжелый плуг, прогромыхала навстречу повозка гончара…
– Эй, уважаемый! На праздник торопитесь?
А? Что? A-а, это нас возница окликнул. А какой сегодня праздник?
Я наклонился к аббату и прошептал в самое ухо:
– Слышь, отче, а чего празднуем?
Тот поднял на меня слегка удивленные глаза:
– Как это, Робин? Ты что, забыл, что сегодня – Праздник святого Андрея?
– Ну да? Святого Андрея? И что?
– После неудавшейся казни он плохо помнит прежнюю жизнь, святой отец, – пришел мне на выручку скоп-Энгельрик. – Вы уж ему объясните…
Монах откашлялся:
– Ну… так это… в общем…
Очень содержательный рассказ!
– Значит, в этот день крестьяне свободны от барщины и не смеют работать на своей земле. Короче, праздник у них. Вот.
– И?
– А… ну… так это… в общем, в этот день устраивают состязание стрелков.
– Лучников?
– Ну да.
Дивно. Интересно было бы знать: почему это никто не озаботился поставить об этом в известность меня?
У северных ворот города, посреди поля возвышался ступенчатый помост для знатной публики, а простой народ мог свободно стоять по сторонам. Несмотря на ранний час, толпа простолюдинов уже окружила стрельбище широким кольцом, а возле вонючей повозки мясника собирались прибывшие на состязание лучники. Сам хозяин мясного товара, представленного в основном жареной требухой и копченым беконом, о чем-то жарко спорил с местными «спортсменами».
– Поди-ка, на допинг-контроль гонит, – хмыкнул я.
Вроде тихонько сказал, но аббат Тук услышал и согласно кивнул головой:
– Именно, сын мой. Он толкует о том, что все стрелы нужно кропить святой водой.
– Зачем?
– Был в нашем приходе один пилигрим, который обошел весь свет, человек святой жизни: и у гроба Господня был, и на горе Сион, и в Вифлееме, и пальмовые листья принес из земли Иерихонской. Вот уж он-то знал и рассказывал про стрелков, продавших души нечистому за умение стрелять без промаха…
По словам отца Тука выходило, что стрелок, продавший душу дьяволу, должен стрелять в распятие. Дьявол, типа, своей рукой направляет эти самые стрелы, а из распятия кровь пречистая каак брызнет! И прямо на эти стрелы, а эти стрелы потом хоть в сторону пускай – все одно попадут…
– Понял. А другие стрелы?
– Другие стрелы могут попасть в цель, а могут и не попасть. Отстреляет слуга диавола эти три стрелы, и все. Дальше он лучник уже нисколько не лучше, чем всякий другой…
Я хмыкнул теперь уже в голос:
– И что, кто-то верит в эту белиберду?
Аббат Тук собирался ответить, но тут вмешался один из стрелков – брюнетистый косоглазый детина:
– Истинная правда, купец, истинная правда. Вот я как-то попался Робину в капюшоне – так только святой молитвой и спасся. Приставили нехристи меня к дубу и давай стрелы пускать! А он-то – страшный, рога из-под капюшона видны – лук свой бесовский поднял, прицелился и… Я молитву сотворил, а лук-то у разбойника – из ребра самого Люцифера, и Господь-то от меня стрелы отвел. Целую тучу стрел пустили разбойники, а меня ни одна не задела…
М-да? А что ж это я тебя не помню, недостреленный? Поди-кось, это ты еще моего предшественника видел, так он, с пьяных глаз, мог и промазать. Только вот лук… Ну, и кто ж ты такой, носитель астигматизма?[33]
– …Истинно говорю, а всякий подтвердит: Черный Билль – лесничий королевских лесов никогда не врет!
Ага! Лесничий, значит. Ну-ну…
Черный Билль принялся рассказывать, как в их приходе, подле Донкастера, один колдун захотел получить неминучие стрелы и выстрелил в деревянное распятие, стоявшее на перекрестке. Стрела попала Христу прямо в грудь, и тут же из раны вырвалась красная молния – боевым лазером садануло, надо полагать – и все! Колдуна этого насквозь небесным огнем прошпандорило… Шиндец!..
Не знаю, как я удержался от комментариев его рассказу, но в это время из ворот города вышла в торжественном порядке, с шерифом, его женой и дочерью во главе, толпа разряженных рыцарей и горожан. Так что лесничий не успел рассказать, чем кончилась эта история с колдуном-лучником и лазерным распятием. Остальные слушатели тоже плюнули на недоконченный рассказ, пялясь на знатных гостей, которые чинно рассаживались по местам.
Герольд протрубил в окованный серебром рог, и состязание началось. Малютка Джон, как голубь почты любви, пользуясь общей суматохой, отправился передать ляти Марионе мое послание. А мы тем временем решили насладиться зрелищем.
На одном конце стрельбища стояли лучники – человек пятьдесят, хотя звания «лучник» достойны были, пожалуй, человек шесть, не более. Только у этих были хотя бы английские классические ростовые луки с соответствующими стрелами. Остальные вышли с какими-то подозрительными гнутыми деревяхами, причем столь небольшого размера, что тетиву они натягивали не к плечу, а к груди. Правда, приглядевшись, я разглядел на двух этих «деревяхах» костяные накладки, что делало их более упругими и, стало быть, довольно дальнобойными. Но все равно: общее впечатление об этом стрелковом клубе было печальным…
На другом конце поля была установлена мишень – большой щит с тремя черными кругами посередине. Прикинув дистанцию от огневого рубежа до цели, я пришел к выводу, что нам сейчас покажут упражнение примерно на семьдесят метров, а если еще учесть, что диаметр кругов – около тридцати шести сантиметров, то это – почти олимпийская программа. Интересно, а квалификация будет?..
Квалификации не было. Лучников сразу разбили на пары и начали стрельбу на выбывание. Блин! Ну как же попробовать хочется!..
Стрелки на празднике были не то чтобы косорукие или плохие. Они просто НЕ БЫЛИ стрелками. Если бы против нашей секции выпустили эту банду, то тренер Оскар Петрович точно помер бы от смеха, даже не дожив до конца состязаний…
Вот на этом самом месте мои наблюдения за соревнованиями были прерваны появлением Малыша Джонни. Он словно ледокол прорезал толпу и, раздвигая грудью зевак, подошел к нам.
– Ну?
– Отдал письмо, – Джон радостно осклабился. – В самые ейные ручки и сунул.
– Ну?!
– Прочитала.
– НУ?!!
Джон осклабился еще сильнее. На мгновение показалось, что уголки его рта сейчас сойдутся на затылке и башка распадется на две части.
– Во, – он торопливо сунул мне в руку некий предмет. – Тебе…
Я принялся разглядывать ответный дар ляти Марионы. Чего за хреновина, а? Нет бы кольцо какое переслала или брошку… Лучше всего, конечно, приглашение на свидание, но… Да что это, в самом-то деле?
Я чуть не завопил в голос, разглядывая полоску жесткой, блестящей материи с какой-то странной булавкой на конце. Погоди-ка, а это не пояс, часом? Не понял! Она что – высечь меня обещает? Блин, ну вряд ли она намекает на ожидающие нас упражнения в стиле садо-мазо! Или нет?..
– Ну, Робин, ну дает! – восхищенно прошептал над моим ухом Статли. – Это ж надо: девка сама пояс перед ним развязывает. Даже не на свидании, а так – после письма…
– Авансом, – прогудел аббат Тук. – Мол, жду – не дождусь! Слушай-ка, сын мой, а ты, случаем, не колдун?
– Ты чо, святой отец, эля перебрал?
В глазах беглого монаха прыгают озорные чертики:
– Да неужто ты, сын мой, исхитрился вызвать любовь столь прекрасной и столь благородной девы без помощи лукавого соблазнителя человеков? – басит он было сурово, но не выдерживает и разражается веселым смехом: – Ну, ты, Робин – мастак по энтим делам! Надо же! Так на пергаменте расписал, что девица готова уже из платья выскочить! Пояс ему свой прислала! Ну, ты – мастак!
И при этих словах мне на спину обрушилась могучая длань нашего замполита. Ох ты! Я понимаю – это он меня от избытка чувств по спине хлопнул, но впечатление такое, словно врезали доской поперек хребта!..
– Святой папаша, осторожнее, мать твою! Убьешь ведь!
Так вот что означает пояс?! Прикольно… Такого я и сам не ожидал. Нет, конечно, я старался, и письмо мы с Энгельсом сочинили – будь-будь… Одно только: «Я вас люблю, чего же боле? Что я могу еще сказать? Теперь я знаю: в вашей воле меня презреньем наказать…» уже круто. Энгельрик млел, перекладывая Пушкина на пергамент, а уж когда я добавил из Высоцкого: «Я дышу – и, значит, я люблю! Я люблю – и, значит, я живу!» – он и вовсе прослезился и заявил, что в сравнении со мной он – жалкий глимен! Но это он зря, ей-ей! Большую часть текста сочинил он, и это тоже было нечто! «О, прекрасная дева, что лучом зари осветила печальную тропу по юдоли скорбей! К твоим стопам припадаю и молю: не отвращай от меня свой небесный лик! Ибо нет для меня горшей муки и тяжелейшего испытания, чем быть в разлуке с тобой!» – и так далее, и тому подобное, и бла-бла-бла! Венчал весь этот шедевр литературного жанра чуть переделанный пассаж из старого мультика «Я ради ваших глаз готов сражаться с тысячей врагов! Без колебаний в бездну ринусь! Сгорю за вас и утоплюсь! Я вас не вижу – это минус, меня не гонят – это плюс!» В качестве печати пришлось использовать завалявшуюся в кармане пятидесятикопеечную монетку, той стороной, где герб Москвы – так тоже неплохо вышло…
Конечно, я понимаю, что в это темное Средневековье девушки мечтательны и романтичны. Но вот чтобы так сразу, прочтя письмо, соглашаться посмотреть на потолок в моей спальне?!! Офигеть!..
И тут я снова словно включился в окружающую действительность. Оказалось, что первый тур стрельбы и был, собственно, квалификацией. Мишень была основательно истыкана стрелами, но в основном были поражены второй и третий круги. В центральном торчали только четыре стрелы, одну из которых исхитрился всадить тот самый лесничий Черный Билль.
Теперь на рубеже остались только восемь лучников, выбранных по каким-то неведомым мне критериям. Они пробовали ветер, старательно плюя себе на пальцы, тщательно подбирали стрелы, ощупывая каждое перышко, и все это, естественно, чтобы не ударить в грязь лицом перед благородными господами.
Вот на рубеж вышел первый. Выстрел. Толпа зашумела, загомонила. Отовсюду слышно только одно: «Воловий глаз! Воловий глаз!» Ну, ясно. Попал молодчик в центральный круг, который здесь именуют воловьим глазом. Правда, попал ближе к краю, а не в середину, ну, да это – неважно. Главное, что попал…
На рубеж выходит второй, но тут… Рыцарь, сидевший подле шерифа, встал, скинул с плеч конскую шкуру, которую нацепил на себя вместо плаща, и заорал во всю глотку, чтобы ему дали лук, видимо желая тоже поучаствовать.
В народе зашептались: «Хэй Хайсбон, сэр Хэй Хайсбон», а совсем рядом с нами кто-то во весь голос ляпнул:
– Где это видано, чтобы стрелять по второй мишени, не стрелявши по первой? Нет такого закона!
Я не выдержал:
– А для них закон не писан! Они сами себе закон…
Услышав мои слова, толпа загудела еще сильнее, но стрелки уже расступались, чтобы дать возможность рыцарю выстрелить.
Малыш Джонни дернул меня за руку:
– Робин! Надо уходить. Тебя слышали и могут донести.
– Вон и стражники уже занервничали, – добавил Статли.
Действительно, несколько воинов как-то подозрительно вертели головами. Пожалуй, ребята правы и нужно смываться.
Но отойти мы успели всего-навсего шагов на десять, как Хэй Хайсбон бросил наземь перчатки, поднял лук, выстрелил и тут же заорал:
– Этот выстрел я посвящаю вам, несравненная лять Марион!
Стрела вонзилась чуть ниже средины центрального круга. Неплохой выстрел, но можно и лучше…
Не слишком соображая, что именно я делаю, я вытащил из-под плаща свой Bear Attack, щелкнул релиз, свистнула стрела…
…И вонзилась точно в пятку стрелы рыцаря, расщепляя ее надвое.
Толпа замерла. Молчание было таким, что его, казалось, можно было резать ножом. Что-что там говорила эта прибалтийская актриса про паузу в фильме «Театр»?..
– Пусть кто-нибудь выстрелит так же! – прозвучал с помоста звонкий девичий голос. – Пусть попробует!
Толпа после этих слов вскипела, как молоко в кастрюле, завопила и заорала:
– Ух ты! Достославный сэр! Вот и тебе воткнули в зад! Непривычно?! А ты привыкай! Не все же тебе чужие зады шпилить! Шкуру-то, шкуру-то смени! На кобылячью! – и тому подобное, из чего я заключил, что рыцарь был небесно-голубого цвета и популярностью в народе не пользовался. В первую очередь из-за своего пристрастия к игре «в очко»…
Мои соратники окружили меня и потащили прочь от стрельбища. Вот, блин, не сдержался! Чуть всех не спалил!..
ИНТЕРЛЮДИЯ
Рассказывает Марион Мурдах, сиятельная наследница славного шерифа Нотингемского
Всю дорогу из Дэйрволда домой я промучилась, размышляя: правильно ли я поняла причину, побудившую Плантагенета отпустить меня, говорить и вести себя со мной так С одной стороны, он отпустил нас с батюшкой живыми и невредимыми, что само по себе было странно. Ведь отец – вассал его врага, причем врага страшного, непримиримого. Куда разумнее было бы убить нас (или хотя бы, прости Господи, отца), ослабив тем самым лагерь принца Джона и нагнав ужас на его сторонников. Плантагенет этого не сделал, хотя вовсе не выглядел профаном в военном деле. Значит, у него была причина так поступить. Но что могло заставить опытного воина – а в его опытности сомневаться не приходилось! – поступить против здравого смысла? Неужели он и вправду столь покорен и очарован мной, что… Нет! Нет!!! Гордыня – смертный грех, а враг рода человеческого только и ждет, чтобы залучить неопытную душу в свои сети!
Как же мне не хватало кого-то близкого, с кем я могла бы поделиться своими сомнениями и догадками, кто мог бы объяснить мне все и указать мои ошибки. Но у кого мне искать помощи? Матушка? Нет, она сейчас занимается домом и хозяйством и, скорее всего, просто не станет меня слушать. А коли станет, так еще хуже: прикажет прекратить забивать себе голову глупостями и готовиться к свадьбе с ненавистным Гисборном, выбранным мне в мужья отцом. Еще и книги, пожалуй, отберет.
Духовник? Но наш старенький отец Евлалий уже почти ничего не слышит, а проповедь читает так, что и не разберешь. И на все вопросы у него всегда один и тот же ответ: «Молись, дочь моя, молись Господу нашему Иисусу Христу, Пречистой Деве Марии и всем святым, которые хранят тебя и посылают тебе все блага. Молись, дочь моя, денно и нощно, со всем усердием и прилежанием, и Господь не оставит тебя». Так молиться я и без его советов могу…
И вот тут я вспомнила о моей старой Нектоне. Конечно! Именно она все выслушает, все поймет и все объяснит. Няня, милая моя няня. Как я хочу поскорее рассказать тебе все, хорошая моя, любимая моя, бесценная моя няня. Я не продала бы ее даже за тысячу марок. Золота!
Меня просто распирало от желания все рассказать Нектоне, и я невольно подхлестнула кобылу, спеша поскорее оказаться дома. В результате я догнала батюшку и услышала, как тихонько рассуждает сам с собой:
– …Не может быть! Или может? Но кого же тогда повесили в Локсли? Если это – Робин, то кто же был тот? А если тот был Робин, так кто же этот? Он держится не как йомен, воюет не как йомен, командует не как йомен… Сквайр?.. Откуда?.. Но я же своими ушами слышал, как к нему обращались «Робин»!..
Значит, отец думает, что Плантагенета зовут Роберт? Но он же Филипп… Неужели я ошибалась?!
И тут я вспомнила, как отец Евлалий, когда еще не был совсем старым, читал нам с братом житие святого Роберта и его блаженной матери Берты[34]. Ведь святой Роберт говорил: «Прежде всего, мы должны слушаться Бога и накормить голодных, одеть нагих». Вот почему сподвижники, среди которых много голодных, называют Филиппа «Робертом». За его заботу, нестяжательство и верность Богу! Я обратила внимание на то, что у него на пальцах не было ни одного перстня, в ушах – серег, да и одет был едва ли не хуже, чем его люди. И он совершенно прав! Истинного владыку должны опознать в толпе даже без одежды! А как, интересно, он выглядит без одежды?..
