Текст книги "Мечников"

Автор книги: Борис Могилевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

Отъезд из Италии и злоключения в лаборатории Кефферштейна

Жить в Неаполе молодым ученым приходилось очень экономно. Большая часть их скромных средств тратилась на рыбака Джованни. Ежедневно доставлял он «синьорам профессорам» медуз, рачков и других обитателей моря. Хорошо изучив характер русских ученых, хитрый Джованни запрашивал баснословную цену, если ему удавалось выловить какую-нибудь редкость.

Вставал Илья Ильич рано и сейчас же бежал к морю, где его уже ждали Ковалевский и рыбак. В легкой лодке они втроем разъезжали по заливу в поисках ценного материала для наблюдений. Когда солнце начинало сильно припекать, неутомимые исследователи спешили домой и погружались в работу. Обедали они в дешевом ресторане, носившем звучное название «Trattoria dell’Armonia» («Трактир Согласия»).

Осенью в Неаполе неожиданно вспыхнула эпидемия холеры. Город изменил свой облик. Уже не было слышно песен, не раздавались звуки мандолин и гитар. Неаполь больше не смеялся. На улицах появились похоронные процессии. Под погребальный звон шли люди в черных мантиях с капюшонами. Через разрезы в капюшонах блестели глаза религиозных фанатиков. Дымились факелы, средневековые процессии двигались на кладбище?

У Ильи Ильича снова заболели глаза. Он сидел полуслепой в своей комнате и слушал заунывный звон колоколов.

В Неаполе у Ильи Ильича были друзья. Они собирались все в той же «Trattoria dell’Armonia,». В один из дней за столом притихшего ресторана не оказалось общей любимицы – юной англичанки. Еще вчера она весело подшучивала над приунывшим Ильей Ильичом. Девушка заболела холерой. Через день ее не стало. С тяжелым чувством провожали товарищи безвременно погибшую. Для впечатлительного Ильи Ильича всего этого было достаточно, чтобы привести его в мрачное настроение. Он решил покинуть Неаполь.

Илья Ильич добросовестно готовил себя к профессорской деятельности. Он уже приобрел солидную репутацию специалиста по беспозвоночным животным, но часто ловил себя на том, что не так глубоко знаком с позвоночными. Этот пробел необходимо было заполнить.

Мечников отправился в Германию, в город Геттинген. Там работал знаток позвоночных животных профессор Кефферштейн. Он любезно принял Илью Ильича. Накануне в лабораторию притащили какую-то редкостную ящерицу. Жаль ее отдать этому русскому молодому человеку, но для начала нельзя скупиться.

– Доброе утро, господин Мечников! Я хотел сделать вам маленький сюрприз.

Профессор позвонил в колокольчик и крикнул:

– Карл, принеси ящерицу!

Драгоценный объект доставлен на лабораторный стол.

– Я попрошу вас, господин Мечников, препарировать эту ящерицу, а потом мы посмотрим ее вместе. Очень редкий экземпляр, мой друг.

Илья Ильич поблагодарил профессора за внимание и обещал сделать все точно и аккуратно. Профессор ушел. Илья Ильич вооружился ножницами и приступил было к делу. Но руки его дрожали, и первый же разрез оказался похожим на зубцы пилы. Илья Ильич покраснел от досады. Он рвал внутренности ящерицы. Кончилось тем, что вспыливший Илья Ильич с размаху выбросил ящерицу в окно и попал в голову подвернувшемуся прохожему. С улицы послышались возбужденные голоса. На тротуаре успела собраться толпа, и в окно донеслась грубая брань. На крики прибежал профессор и увидел, что Илья Ильич сидит за столом, схватившись руками за голову.

Возвращение на родину

После всего происшедшего Мечников вскоре покинул Кефферштейна. Он перешел работать к анатому Генле. Профессор тепло принял молодого человека и поручил ему изучить строение почек лягушки. Недолго занимался и этими исследованиями Илья Ильич. Он окончательно понял, что совершенно неспособен к занятиям, не имеющим связи с волнующими его проблемами науки. Совершенствоваться, учиться – означало для Мечникова производить самостоятельные исследования, устанавливать новые, неизвестные науке факты, из фактов делать выводы и строить новые теории. Только увлекшись интересной проблемой, Мечников мог терпеливо преодолевать технику эксперимента. Тогда он делал самые тонкие лабораторные исследования.

Путешествия Ильи Ильича по Европе с научной целью дали ему возможность познакомиться с современными зарубежными зоологами. Некоторые из них были учеными с узким научным горизонтом. Дальше работ по систематике животных, описания различных тканей и органов эти ученые не шли, и Мечникову, мечтавшему о широких биологических обобщениях, учиться у них было нечему.

Общественная жизнь Германии мало интересовала Илью Ильича. Нравы немецких университетов уже были ему известны. Студенческие корпорации с их нелепыми традиционными побоищами, ежесуточные бдения в пивных вызывали в Илье Ильиче брезгливость и отвращение.

По свидетельству О. Н. Мечниковой, во время пребывания в Германии единственным развлечением Ильи Ильича была музыка: «Сам он не играл ни на каком инструменте. Родители не учили его музыке, обескураженные тем, что ни сестра его, ни старшие братья не обнаружили успехов в этой области… А между тем он был необыкновенно одарен и страстно любил музыку. Он умел только насвистывать и с помощью этого слабого средства мог воспроизводить решительно все слышанное, от простой арии до мотивов самой сложной симфонии. Благодаря распространенности концертов в Германии, он мог серьезно знакомиться с классической музыкой. Моцарт и Бетховен навсегда остались его любимыми композиторами».

Из Мюнхена Мечникову пришлось уехать в связи с начавшейся в 1866 году войной между Пруссией и Австрией. Он снова уехал в Неаполь. Чтобы сэкономить возможно больше денег, Илья Ильич отправился морем через Геную. Море встретило путешественника крайне неприветливо: был сильнейший шторм.

Мучительно страдавший от морской болезни, Мечников приехал в Неаполь совершенно разбитый, с головной болью и слег в постель. В довершение всего город вновь посетила холера, от которой умерла хозяйка квартиры, где поселился Илья Ильич.

Вместе с Ковалевским Мечников уехал из Неаполя на остров Искию, думая, что там удастся поработать. Но головные боли продолжались, и ему снова приходилось отказываться от своих планов. Измученный вынужденным бездействием и бесплодными скитаниями, Илья Ильич уехал в славящийся прекрасным климатом городок Каву, где надеялся поправить свое здоровье.

Когда эпидемия холеры прекратилась, Илья Ильич вернулся в Неаполь и занялся исследованием головоногих моллюсков. Некогда, до появления позвоночных, эти моллюски были одними из могущественных живых существ на Земле. Прошли миллионы лет, многие виды головоногих вымерли, и в настоящее время известны лишь некоторые их формы. Грозный осьминог, или спрут, – один из представителей головоногих моллюсков, сохранившихся до наших дней.

Изучая историю развития головоногих, Мечников обнаружил у них слои клеток, повторяющие схему зародышевых листков у зародышей позвоночных животных. Головоногие – беспозвоночные. Новое исследование Мечникова подводило еще одну опору под эволюционную теорию Дарвина. Оно доказывало несомненную связь в развитии живых существ – родство между низшими и высшими животными.

На исследовании развития головоногих моллюсков Илья Ильич остановился как на теме своей магистерской диссертации.

Срок пребывания за границей оканчивался, время было возвращаться в Россию. Еще будучи в Неаполе, Мечников вступил в переговоры с только что открытым одесским университетом, носившим название Новороссийского, о поступлении туда доцентом по кафедре зоологии, которой руководил профессор Маркузен.

К тому же времени относится переписка Ильи Ильича с профессором Н. П. Вагнером [11]11
  Н. П. Вагнертакже известен как писатель для юношества. Ему принадлежат, например, «Сказки Кота-Мурлыки».


[Закрыть], работавшим в Казанском университете. Мечников встретился с Вагнером в Неаполе, где они вместе занимались зоологией.

Вагнер ждал Илью Ильича в Казани, Маркузен – в Одессе, а Ковалевский – в Петербурге. Мечников решил ехать сначала к самому близкому другу – к Ковалевскому, с тем чтобы потом отправиться в Одессу. В Петербурге Илья Ильич должен был защищать свою диссертацию и готовиться к профессуре.

Полный светлых надежд на будущее, увлеченный десятками заманчивых планов, Мечников 2 марта 1867 года приехал в столицу.

Он был сердечно встречен Александром Онуфриевичем Ковалевским.

В Петербурге, вскоре после приезда, Илья Ильич познакомился с профессором ботаники Андреем Николаевичем Бекетовым и был принят в его семье как родной. Живой и общительный, Мечников легко сходился с людьми.

В Петербурге Илья Ильич получил письмо от Вагнера с вторичным приглашением приехать в Казань.

«…Я решаюсь перейти на кафедру позвоночных, – писал Вагнер, – если Вы согласитесь занять сперва доцентуру, а затем и кафедру беспозвоночных.

Если Вы не бросили желания держать экзамен на магистра в здешнем университете, то, не откладывая дела в долгий ящик, соберитесь в путь-дорогу и являйтесь к нам. Если для этого пути-дороги не достает у Вас «презренного металла», то вспомните Неаполь и сообразите то обстоятельство, что в Казани я в этом металле не нуждаюсь. Если же, наконец, Вы не знаете, как прожить в Казани до окончания экзамена и получения доцентуры, то опять (позвольте вам напомнить Неаполь, где в нашей квартире была лишняя комната, в которую, если Вы не забыли, мы с женой весьма желали бы поместить Вас. Теперь в нашей квартире опять есть лишняя комната, и жена даже мечтает, как она ее устроит для Вас. От Вашей любезности будет зависеть осуществить эту мечту или нет. Кажется, высказал все коротко и ясно. Пожалуйста, ответьте поскорее.

Искренно любящий Вас Н. Вагнер».

Но Илья Ильич уже остановил свой выбор на одесском университете.

На основании представленных научных работ Мечников получил магистерскую степень без всяких экзаменов. Пополам с А. О. Ковалевским ему была присуждена первая Бэровская премия [12]12
  Бэровская премия, учрежденная Российской Академией наук в честь академика-эмбриолога К. Бэра(1792–1876), присуждалась за лучшие работы в области эмбриологии.


[Закрыть]за выдающиеся труды по сравнительной эмбриологии. Молодые талантливые ученые были приняты и обласканы академиком Бэром.

Глава шестая
ТЯЖЕЛЫЕ ВРЕМЕНА

Как аукнется, так и откликнется!

Однажды, просматривая книги в домашней библиотеке Александра Онуфриевича Ковалевского, Илья Ильич увидел произведение, автор которого был ему знаком по Харькову. Это был «Курс истории развития животных» А. Ф. Масловского. Мечников вспомнил дни своей юности и визит к профессору сравнительной анатомии Харьковского университета.

– Масловский был прав: не зная простого, нельзя браться за изучение сложного, – вслух подумал Илья Ильич.

Он сел в кресло и начал читать. На следующий день Илья Ильич продолжал чтение труда Масловского. Он делал пометки на полях и в тетради.

За этим занятием застал его Ковалевский.

– Не стоит терять времени, Илья Ильич. Книга не претендует на глубину изложения предмета. Старые песни, старые идеи и представления, – сказал он Мечникову.

– Несмотря на некоторые неудобства для меня выступать в роли рецензента, лично знавшего автора, все же я напишу то, что думаю об этой работе, – ответил Илья Ильич и добавил: – Ведь по ней учат молодежь, и значительно труднее будет впоследствии удалить из багажа знаний заведомо ложные выводы. Сегодня же вечером начну писать отзыв.

В мае 1867 года в журнале министерства просвещения появилась рецензия Мечникова на книгу Масловского «Курс истории развития животных».

Мечников писал в своей статье: «Наука о развитии животных еще недостаточно разработана и не дает еще удовлетворительных общих положений, на которых можно было бы построить цельное здание. История развития представляет пока массу фактов, но фактов, разрозненных, не сведенных к общему знаменателю…

…Само собой разумеется, что для сравнительного (эволюционного) понимания эмбриональных процессов недостаточно одного знакомства с литературой – необходимо самому исследовать предмет, прежде чем браться за его изложение в форме руководства.

Легко заметить, что руководство г. Масловского представляет груду ничем не связанных фактов, почерпнутых из разных литературных источников и изложенных таким образом, что ими можно только запутать учащегося, не дав ему ни малейшего целостного и ясного представления о процессах развития. Впрочем, и литературно-фактическая сторона „курса“ не выдерживает критики, как мы это отчасти уже показали выше».

Заслуженная критика прозвучала особенно громко в стенах Харьковского университета, где учился не так давно автор статьи. Не думал профессор Масловский, что гимназист, приходивший когда-то к нему, окажется его строгим и справедливым критиком.

В родной Панасовке

Магистерская степень давала право Мечникову начать педагогическую деятельность в русских университетах. Вскоре он получил уведомление об утверждении его в должности доцента по кафедре зоологии Новороссийского университета.

Каникулярное время Илья Ильич поспешил использовать для посещения Панасовки. Давно он уже не видел родных, не видел матери. Он может спокойно ехать домой с сознанием, что время, проведенное за границей, он полностью использовал для расширения своего научного кругозора. Сколько будет радости, когда его обнимет мать! Как ни хороши Альпы в Швейцарии, как ни прекрасен Неаполитанский залив, дороже родины нет ничего на свете!

Летним днем выйдешь в степь. Степь без края. Воздух наполнен ароматом цветов и трав. Голова кружится от степного приволья. Скорее же туда! Илья Ильич считал минуты, отделявшие его от родной Панасовки.

Вот и большак, ведущий к усадьбе. Вдали показался скрытый в зелени деревянный дом. На крыльце стоит Эмилия Львовна. Илья Ильич бросается к матери. Он прежний добрый и нежный Илюша. Как чудесно возвращение домой!..

Проходят первые часы и дни радостных встреч и поздравлений. Неугомонный Илья Ильич готов снова приняться за работу. Необходимо тщательно подготовиться к наступающему учебному году. Ему впервые предстоит подняться на кафедру, впервые читать курс лекций по зоологии. Как-то его встретят студенты?

Около двух месяцев живет Мечников среди родных в Панасовке, большую часть времени отдавая подготовке к профессорской деятельности. Он не будет похож на рутинера Масловского. Нужно проветрить университетские аудитории свежим ветерком передовых идей в биологии. Нужно идти на реакционеров в науке во всеоружии дарвиновских обобщений. Дорогу дарвинизму в русские университеты!

Мечников отправился к месту службы, в Одессу.

Он приехал слишком рано. В университете пусто. Все уехали на каникулы. Чтобы не терять напрасно времени, Илья Ильич решил поехать в Крым и там изучать фауну Черного моря.

Встреча на пароходе

Стояла нестерпимая жара. На палубе парохода было немноголюдно. Пассажиры отсиживались в каютах. Море в безветрии. Под брезентовым навесом стояло несколько плетеных кресел. В одном из них расположился пожилой человек с худощавым, желтоватым лицом. Илья Ильич подошел к этому затененному месту на палубе и сел поблизости от одиноко сидящего пассажира. В руках у Мечникова было несколько книг, они привлекли внимание незнакомца. Книги были по естественной истории и все новые, привезенные Ильей Ильичом из-за границы.

«Очевидно, студент-естественник, но что-то я такого в Одессе не встречал», – подумал незнакомец.

Заметив, что сосед по креслу внимательно поглядывает на книги, общительный юноша любезно предложил ему посмотреть их и представился:

– Адъюнкт Мечников.

Изнемогавший от жары попутчик заметно оживился и протянул руку Илье Ильичу:

– Очень приятно с вами познакомиться! Моя фамилия Ценковский. А вас я знаю, читал ваши статьи. Любопытно, любопытно!.. Значит, вы наш новый коллега по факультету. А я, по правде сказать, подумал: «Студент-второкурсник – и такие редкие книги!»

– Тут, видите, и начинается моя беда: молод, зелен, а туда же, в профессора лезет! – смеясь, ответил Мечников. – Я бесконечно рад, что мне выпало счастье хотя бы сутки видеть вас, уважаемый профессор. Я прочел многие ваши труды, но разве можно сравнить личное общение с самым добросовестным штудированием книг!

– Почему же одни сутки? Как вас разрешите величать?

– Илья Ильич.

– Вы куда держите путь и каковы ваши цели?

– Еду в Крым. Думаю походить вдоль берегов и полюбопытствовать, насколько богата фауна Черного моря.

– Вот и чудесно! Я тоже в Крым и тоже полюбопытствовать, только в отношении флоры. Значит, друг другу мешать не будем и беседовать предстоит нам не одни сутки. Кстати, у меня в Крыму нечто вроде дачки. Милости прошу в гости. На свободе расскажете, чем дышат сейчас за границей.

– Благодарю за внимание. Боюсь только, что вы вскоре откажетесь от знакомства со мной по причине моей крайней нецивилизованности. Я несдержан, часто забываю житейское правило: не все говори, что думаешь. Отсюда ряд неудобств от знакомства с такими, как я, персонами, похожими на вольтеровского Простака.

– Не отчаивайтесь, мой молодой друг! Все мы в вашем возрасте были Простаками. Жизнь нас научила компромиссам.

Пароход причалил к пристани Севастополя. Здесь все еще напоминало о недавних сражениях. С непокрытыми головами проходили севастопольцы мимо дорогих могил.

– Цивилизованная Европа пыталась нам здесь преподать уроки гуманизма. Избави бог от этаких учителей! – говорил Ценковский, показывая Мечникову на холмы, где пролилась кровь защитников города.

– Чувство патриотизма наиболее сильно развито у русских. Удивительный народ наш – любит свою страну глубоко и нежно, несмотря на все старания власть имущих сделать родину мачехой. Особенно обостряется это чувство, когда находишься вдали от родных мест. Я всегда, когда попадаю за границу, ощущаю щемящую тоску по степному приволью, к которому привык с детства, – ответил Илья Ильич.

В Крыму стояла жара. Люди, пытаясь спрятаться от зноя, закрывали ставни в домах.

Раскаленные камни жгли ноги сквозь тонкую подошву башмаков. Обливаясь потом, Илья Ильич неутомимо шел вперед и вперед по берегу моря, а за ним, задыхаясь, брел Ценковский. Вот Мечников что-то заметил в воде среди прибрежных камней. Он быстро сбросил обувь и, закатав брюки по колена, направился в воду. Ноги скользили по камням. Наконец рука настигла медузу. Мечников рассматривал студенистую массу с таким видом, будто он впервые видел ее. Тем временем Ценковский подошел поближе к своему спутнику и тяжело опустился на горячий камень. Он был в состоянии крайнего изнеможения. «Молодой человек в поисках подопытного материала готов идти в самый ад. Однако он чудесен, этот неукротимый юноша-зоолог! С таким темпераментом и эрудицией можно многого достигнуть. Но с этими экскурсиями в жару надо кончать».

Илья Ильич выбрался на сушу, в руке у него какие-то рачки. Он был доволен уловом и никакого внимания не обращал на обжигающие лучи солнца. Опять Мечников вприпрыжку шагал впереди, а позади, отставая на километр, еле шел Ценковский.

Илья Ильич поселился на даче у Ценковского. Хотя Ценковскому было сорок шесть лет, а Илье Ильичу – двадцать два, но это не препятствовало их все более укреплявшейся дружбе. На первых порах Ценковский не раз готов был отказаться от общения с «нецивилизованным», отличавшимся юношеской прямолинейностью и резкостью Мечниковым, но, узнав его поближе, взялся по-отечески обтесывать молодого человека. Нелегко было справляться Ценковскому со своей миссией. Мечников с трудом подчинялся общепринятым правилам поведения воспитанного человека. Илью Ильича учили считаться с мнениями других, терпеливости и выдержанности.

Кончилось лето. Илья Ильич вернулся в Одессу. До сих пор он сам учился, теперь пришла пора учить других.

Задача эта была не из легких.

Первая лекция

На вступительную лекцию Мечникова собрались не только студенты третьего курса естественного отделения, но много представителей других факультетов и курсов университета.

В первом ряду сидели коллеги-профессора. Среди них – Ценковский.

Звонок. Постепенно воцарилась тишина. На кафедру быстро взошел молодой человек. Он был в очках, с густой копной волос на голове, с реденькой, едва пробивающейся бородкой, окаймляющей привлекательное бледное лицо.

Мечников окинул быстрым взглядом аудиторию. Ему неловко: некоторые третьекурсники старше его.

Страстность, с которой началась вступительная лекция этого молодого ученого, была оценена аудиторией. Мечников говорил о единстве в мире животных и растений. Он развивал эволюционную теорию Дарвина.

Кое-кто посмеивался над молодой запальчивостью Ильи Ильича. Большая часть присутствующих насторожилась: не кроется ли за этим показным энтузиазмом пустота? Но лектор все глубже и глубже затрагивал предмет. Он привлекал для доказательности теории Дарвина данные эмбриологии. Он говорил о собственных исследованиях. Это редкость в стенах провинциального университета. Здесь мало кто из профессуры мог поделиться собственными исследованиями.

– Подлинная наука материалистична. Только она ведет нас к действительному познанию окружающего мира. Только она ведет человечество к счастью, – такими словами закончил свою первую лекцию Илья Ильич.

Дружными аплодисментами проводила аудитория Мечникова.

В коридор высыпала толпа студентов, в центре – Мечников.

Он говорил:

– Мы откроем лабораторию, будем под микроскопом изучать мельчайших животных. У меня найдется место всем, кто всерьез решил отдать себя служению науке. Милости прошу, пока нет факультетской лаборатории, ко мне домой.

В деканате собрались профессора. Мечникова еще не было. Говорили о первой лекции молодого доцента, Руководитель кафедры зоологии профессор Маркузен обратился к декану факультета:

– Все это очень мило, но я, простите, не люблю театра в аудитории. Темперамент артиста не помогает уяснению сущности научных проблем. Говорить о теориях Дарвина с такой категоричностью, как это делает господин Мечников, по меньшей мере преждевременно. Тенденциозность в науке никогда к добру не приводила.

Из коридора доносился шум. Распахнулась дверь, и в кабинет декана вошел Мечников. За ним – Ценковский. Провожавшие Мечникова студенты остались за дверью.

– Записки, вопросы без конца… Пытливая молодежь… Я с наслаждением буду вести у них курс, – сказал Мечников.

Восторженность Мечникова не встретила доброжелательного отклика. Воцарилось натянутое молчание.

Заговорил Ценковский:

– Всколыхнул наш молодой коллега студентов. Поздравляю вас, Илья Ильич, от всего сердца поздравляю!

В деканате как будто никто Ценковского и Мечникова не слышал. Профессора демонстративно говорили на другие темы, не относящиеся к поздравлению Ценковским Ильи Ильича. Плохо скрываемая враждебность исходила от Маркузена и всей группы консервативных ученых. Им дарвинисты не нужны, более того – вредны.

Мечникову было неприятно оставаться в деканате среди недовольных его успехами коллег. Он вышел из комнаты в коридор, где его ждали студенты.

Илья Ильич, молодой ученый, проникнутый революционными идеями в науке, не мог не стать любимцем учащихся и недругом консервативных элементов университета. Немного нужно было, чтобы противоречия университетской жизни проявились в открытых столкновениях.

В письме к Александру Ковалевскому Илья Ильич писал:

«…Мне здесь во многих отношениях приходится весьма невкусно. Маркузен ужасно безалаберный, капризный и глупый человек, с которым невозможно иметь дело, а это-то и оказывается неизбежным. Он, например, сделал мне большую историю за то, что я позволил у себя заниматься одному студенту и пустил его в свою комнату… К тысяче подобных обстоятельств присоединилось еще то, что он настроил факультет против того, чтобы мне дали пособие для поездки на съезд в Петербург.

Во время всех этих происшествий, когда все со мной здесь поступили ужасно гнусно, я телеграфировал Кесслеру о том, есть ли у них доцентура. Он мне отвечал, что, может быть, доцентура откроется, но что ничего положительного еще сказать нельзя. Теперь я по вечерам пишу диссертацию докторскую о развитии „небалии“ (животное из класса ракообразных), с замечаниями о других ракообразных. Хотелось покончить со всем этим в марте».