Текст книги "Мечников"

Автор книги: Борис Могилевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Поскольку мы говорим о болезнях, причиняемых бактериями, то есть микроскопическими твердыми телами, постольку и целебные силы организма являются в виде свойств блуждающих клеток есть и переваривать этих паразитов(курсив наш. – Б. М.).

Против бактерий наш организм высылает армию подвижных амебовидных клеток – фагоцитов.

Не имея возможности распространяться здесь о подробностях устройства и истории развития целебной системы, я укажу лишь на общий результат, что она вместе с пищеварительной системой в тесном смысле развилась из одной общей основы. То, что у низших животных, например у губок, составляет общую массу пищеварительных клеток, у других, более высокоорганизованных животных, распадается на две отдельные группы: на обыкновенные органы пищеварения и на систему, так сказать, медицинского, или терапевтического (пожалуй, профилактического), пищеварения.

Сводя целебные силы организма к процессу внутриклеточного пищеварения, мы, быть может, получим со временем возможность дать сколько-нибудь более полное объяснение явлениям, добытым чисто эмпирическим путем. Явления предохранительной прививки, быть может, также сведутся к особенностям пищеварительной способности целебных клеток, способности, которая, как мы знаем по опыту, подвержена чрезвычайным, до каприза доходящим индивидуальным колебаниям…

Доклад вызвал несмолкаемые овации. Блестящий по форме, исключительно глубокий по содержанию, он открыл новую эпоху в развитии патологии [19]19
  Патология– наука о болезнях как об особом явлении жизни, резко нарушающем деятельность организма.


[Закрыть], в развитии учения о болезнях.

Запутанные и сложные вопросы невосприимчивости к болезням получили новое освещение. Весть об открытии русского ученого облетела весь земной шар. Но новая теория была встречена ученым миром с недоверием. Большинство ученых просто игнорировало ее. Некоторые отнеслись к «мистическим» фагоцитам явно неблагожелательно. Меньшинство, признавая новую теорию правильной, ждало от Мечникова дополнительных сообщений. Пастер, творец микробиологии, сочувственно следил за работами Ильи Ильича.

Мечникову предстоял многолетний труд утверждения своей теории.

Фагоциты спасают водяных блошек

В домике Александра Онуфриевича Ковалевского на Молдаванке часто собирались его друзья. Ковалевский по дороге из университета домой заезжал за Мечниковыми и увозил их к себе на дачу. После трудового дня, после душных улиц Одессы истинное наслаждение оказаться в саду Ковалевских.

Там, среди тенистых деревьев, расставлены улья со стеклянными оконцами для пчел. Подолгу Илья Ильич и Александр Онуфриевич наблюдали здесь жизнь пчел.

Когда спадала жара, к Ковалевскому приходили и другие товарищи. Хозяин и гости удалялись в кабинет и там вели нескончаемые научные беседы у микроскопа. Дети Ковалевского шумной ватагой врывались в кабинет и приглашали гостей в сад, к чайному столу, стоявшему среди цветов и зеленых кустарников. Илья Ильич любил разговаривать с детьми, обсуждая с ними такие «важные» проблемы, как, например, почему у человека две ноги, а у кошки четыре; выяснялось, что руки у человека служили ему когда-то и ногами: наши предки ходили на четвереньках, так же, как и кошка. Под общий смех кто-нибудь из шалунов демонстрировал далекое прошлое человечества.

За чайным столом продолжались научные споры с непременным участием Ильи Ильича. Бывало, тихонько, на цыпочках, подойдет к Мечникову маленькая девчушка, подосланная детьми, и что-то прощебечет на ухо, по секрету. Илья Ильич понимающе кивнет головой, глаза его засветятся добрыми огоньками. Девочка незаметно исчезнет, чтобы не мешать взрослым в их скучных разговорах. Пройдет немного времени, Илья Ильич попросит разрешения отлучиться на несколько минут – «есть одно совершенно неотложное дельце».

Проходит час, другой, а Мечникова все нет. Белый парус уносит лодку, в которой – Илья Ильич и его юные товарищи. Радости детей нет предела. Их добрый друг с ними, – и что может быть чудесней на закате солнца птицей лететь по синим волнам моря!

Поздно вечером возвращается шумная ватага на Молдаванку. Илья Ильич, хитро перемигиваясь с ребятами, просит прощения за задержку по непредвиденным обстоятельствам.

В один из таких летних вечеров в домике на Молдаванке Илья Ильич долго стоял, задумавшись, у аквариума. Его внимание привлекли к себе водяные блошки – дафнии, плавающие в аквариуме. Мысль ученого в эти дни была направлена на отыскание таких животных, на которых легко было бы показать всему миру, как его блуждающие клетки – фагоциты – борются с микробами.

«Вот у этих дафний тело прозрачно, – рассуждал, стоя у аквариума, Илья Ильич. – На них бы и показать борьбу фагоцитов с микробами».

Плывут дафнии в воде… Но что это? Не все водяные блошки прозрачны – среди них попадаются экземпляры с мутными тельцами. Эти непрозрачные дафнии менее подвижны, они не кружатся по аквариуму, а лениво передвигаются с места на место. Некоторые неподвижно лежат на дне: очевидно, мертвые… Почему одни прозрачны, а другие нет? Почему одни полны энергии, а другие еле «дышат»? Быть может, здесь и лежит ответ, где источник силы организмов в борьбе с микробами?

Чтобы увидеть то, что увидел Илья Ильич в аквариуме у Ковалевского, нужно было много знать. Тайну дафний раскрыл микроскоп. В помутневших дафниях Илья Ильич всегда находил споры грибка-паразита.

Дафния. Скопления фагоцитов вокруг иглообразных спор грибка.

В течение многих дней дафнии спокойно плавали в блюдечке, наполненном водой. Илья Ильич тщательно наблюдал за жизнью водяных блох. И вот однажды он заметил, как одна из дафний проглотила с водой несколько спор – зародышей грибка-паразита, имевших форму игл. В микроскопе Мечников видел, как эти иглы прокалывали кишечник прозрачной дафнии, попадали во все органы животного и там прорастали, превращались в грибки; в результате эти ядовитые грибки заполняли заболевшую дафнию и губили ее.

Но бывало и иначе. Не успевали игольчатые споры врага, проколов кишечный канал, проникнуть в полость тела дафнии, как на них набрасывались блуждающие клетки – фагоциты, окружали иглы, обволакивали их и поедали. Иглообразные споры не успевали превратиться в ядовитые грибки и парализовать действие блуждающих клеток; наоборот, споры грибка сами погибали, служа пищей для защитников дафнии – фагоцитов. Смерть или жизнь водяной блошки зависела от исхода борьбы между фагоцитами и грибком-паразитом.

Однажды ранним утром Илья Ильич разбудил Ольгу Николаевну и потянул ее в свой кабинет.

– Смотри в микроскоп. Ты видишь, как фагоциты набросились на спору грибка? Вот они обволакивают ее. Спора теперь погибнет. Вот здесь, выше, одна уже потеряла правильность своих очертаний – это уже не гибкая игла, а кучка буроватых зерен. А вот здесь, правее, совершенно чудесная картина. Смотри, спора зловредного грибка, как шпага, пронзила стенду кишечника дафнии, но в тот же миг на нее набросились часовые, охраняющие дафнию. Фагоциты подоспели вовремя; они обволокли ту часть споры, которая оказалась внутри полости тела дафнии, и уже съели ее, в то время как другая половина, оставшаяся в кишечнике, еще не уничтожена. Просунул микроскопический убийца руку к сердцу дафнии и остался без руки… Они прекрасно позавтракали спорами грибка, милые фагоциты, эти благородные странствующие рыцари. Мы с тобой свидетели только что закончившейся битвы.

Ольга Николаевна разделяла радость Ильи Ильича. Теперь никто не сможет упрекнуть Мечникова в том, что он говорил о предполагаемом, а не о существующем факте.

Медицинская общественность в Одессе после прошедшего съезда все больше интересовалась исследованиями Ильи Ильича. Ему часто приходилось делать сообщения о своих открытиях. Бывало так: Илья Ильич обедает со своими друзьями. Само собой, разговор приходит к блуждающим клеткам. То, о чем рассказывает Мечников, так увлекательно и необычно, что один из слушателей, известный читателю ученый Минх, просит Илью Ильича не отказать в любезности и сегодня же вечером сделать доклад на заседании Медицинского общества. Вот отчет об этом заседании. Его поздно ночью написал Илья Ильич в письме к своей жене:

«Вечером пошел с Минхом в Медицинское общество и рассказал историю с дафниями, которая, по-видимому, понравилась и врачам и многочисленной аудитории студентов. Возражал профессор акушерства Рейн, ограничившийся, впрочем, одной чепухой: он все время доказывал, что, быть может, бактерии не съедаются, а сами заходят и разводятся в белых кровяных шариках; причем главным образом основывался на авторитете Коха. Многие врачи объявили, что намерены прилагать учение о фагоцитах на практике…»

Теория фагоцитов – утверждение, что животный организм обладает способностью защищаться от болезней благодаря наличию в нем блуждающих клеток, противостоящих болезнетворным микробам, получила первое блестящее подтверждение.

Закончив исследование болезни дафний, Мечников опубликовал научный трактат, в котором писал:

«Иммунитет водяной блохи, обусловленный работой ее фагоцитов, является ярким примером естественного иммунитета, ибо в том случае, когда блуждающие клетки не успевают проглотить споры грибка в момент их проникновения в организм блохи, эти зародыши начинают выделять яд, который не только отталкивает фагоцитов, но убивает их, растворяя без остатка».

Детство одной науки

Зимой 1884 года Мечниковы отправились в Италию. У сестры Ольги Николаевны были слабые легкие – это послужило причиной поездки на юг.

В Италии опять была эпидемия холеры, и Илья Ильич вынужден был перекочевать в Испанию. Гренада, Малага произвели сильное впечатление на Мечникова. Он прочитал много книг по истории и искусству Испании. Сколько еще в этой стране людей, подобных героям Сервантеса! Не вывелись в Испании Дон-Кихоты. Жив еще Санчо Пансо, неунывающий, добрый и лукавый оруженосец странствующего рыцаря.

Путешествие Мечниковых продолжалось. Они прибыли в Гибралтар, чтобы пересечь узенькую полоску моря и побывать на побережье Африки, в Танжере. В Гибралтаре пришлось ждать хорошей погоды. Бурные волны не позволяли ни одному пароходу выйти из гавани. Илья Ильич поднимался на скалы Гибралтара и наблюдал за стаями обезьян, которые резвились на свободе, лазили по неприступным гранитным стенам, прыгали над бездонными пропастями. Это единственное место в Европе, где водятся обезьяны.

Арабский Танжер. Маленькие белые дома с плоскими крышами, иглы минаретов, шумные восточные базары – и все это залито ослепительным солнцем.

Разочарование постигло Илью Ильича: в прибрежных водах Танжера не было ничего, что могло бы привлечь внимание зоолога. Без дела бродил он по окрестностям города. Его спутники – Ольга Николаевна и ее маленькая сестричка. Где-либо в тени на камнях они располагались обычно на отдых.

Усадив на колени девочку, Илья Ильич рассказывал ей сказки. В лицах представлял тех, о ком говорил. Сказки сочинялись тут же и смешили юную слушательницу до слез.

На обратном пути в Россию Мечниковы остановились в Триесте. Здесь в одном из немецких медицинских журналов Илья Ильич прочитал первый напечатанный отзыв о фагоцитарной теории. Профессор Баумгартен пытался доказать несостоятельность взглядов Мечникова. «Наблюдения Мечникова не только мало обоснованы, но даже противоречат логике и истине», – писал Баумгартен.

Этот враждебный выпад был прелюдией к многолетней борьбе, которую Мечников со своими сторонниками вел против школы гуморалистов [20]20
  Гуморальная теория(от латинского слова humor– влага) утверждает, что химические вещества, вырабатываемые жидкой частью крови, играют роль защитников организма от микробов. Роль форменных элементов крови и тканей (фагоцитов) признается по этой теории второстепенной.


[Закрыть].

Илья Ильич выходил на дорогу охотника за микробами. Кто же до него шел по этой тернистой дороге?

Наука о микробах появилась позднее многих других наук. Мир невидимых существ был открыт в XVII веке. Это оказалось возможным благодаря успехам оптики.

Добродушный, немного мешковатый голландец Антоний Левенгук мирно торговал в юности сукнами в маленькой лавке. Успеха в торговле Левенгук не имел, и с двадцати одного года, на протяжении тридцати девяти лет, он занимал скромную должность сторожа судебной палаты. Свой досуг он посвящал странной работе – шлифовал увеличительные стекла. Казалось бы, ничего путного в этом занятии, кроме перспективы прослыть чудаком, не предвиделось. Но жизнь приготовила Левенгуку нечто другое. Его стеклянные чечевицы становились все лучше и лучше. Не без удовольствия Левенгук частенько показывал друзьям через свои увеличительные стекла волосы, казавшиеся толстыми бревнами, страшное отражение в зеркале глаз. Голландец умудрился приготовить стекла, увеличивающие в двести семьдесят раз. Он наставлял их на все, что попадалось под руку, и однажды от изумления чуть было не получил апоплексический удар: он увидел в капле воды мельчайших «зверюшек», двигавшихся, «как щуки». Левенгук зарисовал этих «зверюшек» и послал свои рисунки в Лондон ученым, чтобы те, так же как и он, полюбовались ими и заодно высказали свое суждение о мельчайших божьих тварях. Левенгук искал своих «зверюшек» где угодно и не оставил в покое даже собственный рот. Соскоблив с зубов немного белого налета, он разболтал его в воде и стал рассматривать в микроскоп. Он со страхом узнал, что «зверюшки» преспокойно живут во рту в огромном количестве, «В моем рту зверюшек больше, чем людей в Соединенном королевстве», – писал Левенгук в Лондон, в Королевское общество.

К Левенгуку посмотреть через волшебное стекло на таинственных «зверюшек» приходило множество посетителей. В числе их однажды к ученому зашел человек огромного роста в платье мастерового. Этим любителем «тайн природы» оказался русский царь Петр I. Левенгук показал гостю весь свой «зверинец» и отвечал на многочисленные вопросы Петра.

Левенгук прославил свое имя. Открытие голландца стало известно всему миру. Но Левенгук не подозревал, что открытые им маленькие «зверюшки» далеко не безобидные существа: он не знал, что «зверюшки» эти опаснее самых страшных, лютых зверей. Связь между микроскопическими существами и болезнями тогда еще не была установлена.

В 1762 году один малоизвестный врач, не имея под руками никаких фактов, высказал поразительно смелое утверждение: каждая болезнь должна иметь своего микроскопического возбудителя. Это была близкая к истине гипотеза, но врачи не приняли ее.

Чума, холера, тиф и туберкулез собирали обильную жатву среди людей. Люди гибли, а наука о микроорганизмах оставалась в стороне. Ученые до исступления спорили, куда, на какую полочку положить вновь открытую форму микроскопического существа,

Илья Ильич Мечников ярко и сильно, со свойственным ему мастерством, в известной книге «Основатели современной медицины» описал состояние медицины до Пастера и переворот, который был произведен талантливым французом.

«Врачебное искусство, – писал Илья Ильич, – заключалось почти исключительно в применении более или менее целесообразно действующих лекарств и способов оперативного вмешательства в хирургии и акушерстве. Гигиена и предохранение против болезней находились в совершенно зачаточном состоянии. Только лишь разработанная в конце XVIII – начале XIX века прививка оспенной вакцины являлась „светлым лучом в темном царстве“».

Первым борцом с заразными болезнями в России был замечательный ученый XVIII столетия Данило Самойлович Самойлович. Он родился, так же как и Илья Ильич, на Украине. В 1743 году его отдали в Киевскую духовную академию, подготавливая к церковной деятельности. Но звание священнослужителя было не по вкусу пытливому, живому юноше. Самойлович добрался до Москвы и в 1761 году закончил Московскую госпитальную школу.

Потекли годы военной службы.

В 1770 году в русской армии, сражавшейся с турками на территории Молдавии и Валахии, начались заболевания чумой. Страшная болезнь уносила из армии значительно больше жертв, чем война. По дорогам стояли многочисленные караулы, и заставы преграждали путь чуме в Россию. В ноябре 1770 года эпидемия чумы доползла до Москвы. «Горячка с пятнами» сначала была обнаружена среди служителей Военно-сухопутного госпиталя. Московские медики никаких особых мер для борьбы с болезнью не приняли. Зараза стала распространяться по Москве.

Прошло немного времени, и на Суконном дворе в Замоскворечье умерли от чумы сто тридцать человек. Начальство встревожилось, на фабрику была направлена врачебная комиссия. Она обнаружила еще восемь мертвых и двадцать одного больного чумой и пришла к выводу, что болезнь эта заразная («прилипчивая»). Фабрику немедленно закрыли. Было приказано отделить здоровых от больных; последних вывезли за город. Но рабочие Суконного двора успели разбежаться по городу и разнести заразу. Заболевания чумой стали появляться в разных местах Москвы. С большим опозданием был отдан приказ о розыске по городу фабричных с Суконного двора.

В то время как чума все сильнее распространялась по Москве, врачи спорили. Одни говорили, что это обыкновенная горячка; другие считали болезнь «моровой язвой» и требовали принятия мер борьбы с грозной болезнью.

В эту тревожную пору в Москву приехал Самойлович.

Въезд в Москву был разрешен только через семь застав, остальные заставы были закрыты. Все, кто имел возможность, старались покинуть Москву. На улицах собирались толпы народа и прислушивались к голосам темных людей, говоривших, что лекари в карантинах морят москвичей.

Больных стали прятать. Самойлович с первых же дней наблюдения за чумой разгадал ее заразительность. Он рекомендовал сжигать вещи больных и окуривать помещения, где они находились. Но врачебные советы принимались населением враждебно. Трупы выбрасывали ночью на улицы или опускали в колодцы, чтобы врачи не узнали, где жил умерший от чумы. Нужна была искра, чтобы разгорелся пожар.

Какая-то кликуша увидела сон, что она излечилась от чумы у иконы богоматери. Весть об этом быстро разнеслась по Москве, и народ бросился к Варварским воротам, где висела икона. Громадное скопление народа у иконы еще больше усилило эпидемию.

Архиепископ Амвросий по совету Самойловича решил снять икону с Варварских ворот. Присланная для выполнения распоряжения архиепископа команда солдат была встречена толпой, подстрекаемой священниками, с воплем: «Богородицу грабят! Бейте их!» Чумной бунт превратился в стихийное восстание московской бедноты. Амвросий был убит. Из карантинных домов и больниц выпускали здоровых и уносили больных. Для подавления волнения были вызваны войска, которые стали расстреливать народ картечью. На Красной площади была убита тысяча человек. Восстание было разгромлено. Учрежденная после этих трагических событий «предохранительная комиссия», наиболее деятельными участниками которой были доктора Шафонский и Самойлович, провела ряд мер для борьбы с чумой. Погребение умерших было взято на казенный счет. Истреблялись кошки и собаки, так как считалось, что они разносят заразу. Вещи чумных больных сжигались, помещения обеззараживались. Эпидемия пошла на убыль.

Самойлович был первым в России и, пожалуй, в мире ученым, который твердо придерживался мнения, что зараза чумы передается «единственно от прикосновения к больным и вещам зараженного». Самойлович был истинным охотником за микробами, он первый в мире пытался с помощью микроскопа найти возбудителя чумы.

Свои исследования Самойлович опубликовал в 1792 году в сочинении под названием: «Краткое описание микроскопических исследований о существе яду язвенного».

Бесстрашно вскрывая умерших от чумы, Самойлович убеждался, что «яд язвенный… состоит из некоего особливого и совсем отменного существа, о коем никто прежде не знал и которое ныне исследовано мною через самоточнейшие микроскопические и иные наблюдения». Не вина Самойловича, что малое увеличение микроскопа не дало ему возможности открыть микроба чумы. За многие десятки лет до исследований Пастера Самойлович был убежден в возможности ослабить «яд язвенный» и путем прививок спасать людей от чумы.

Вскрывая однажды чумного, Самойлович занес себе в палец заразу. Он заболел чумой, но в легкой форме. Это послужило поводом к изобретению Самойловичем предохранительных прививок против чумы. Открытие Самойловича стало известно всем европейским ученым. Дижонская академия во Франции писала: «В сочинениях его предъявляются такие предметы, о коих доселе никто не помышлял, ибо ни в каких преданиях древних и новых врачей не упоминается, чтоб яд, столь лютый, каков есть язвенный (чумной), мог быть удобно укрощен».

Самойлович первый предложил прививки против чумы. Он был замечательным предшественником славной когорты русских микробиологов, во главе которых через столетие стал Илья Ильич Мечников.