Текст книги "Рокировки"

Автор книги: Борис Крумов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

– А как же. Дадите мне сигарету?

– Пожалуйста. Бери про запас.

Я подал ему пачку и попросил милиционера отвести его в соседнюю комнату.

7

Привели Тодора Михнева – он был хмур, даже мрачен и не поздоровался со мной. Я приступил к допросу.

– Михнев, каким образом в твою квартиру попал женские украшения? Вот эти, погляди.

– У меня в доме никогда не было подобных вещей.

– А как ключ от твоей квартиры оказался у Влычкова?

– Представления не имею.

– Краси, Рени и Дашке ты давал ключи?

– Нет.

– Во время обыска у каждой из них были обнаружены ключи от твоей квартиры.

– Я их не давал.

– Краси приходила к тебе в квартиру с иностранцем. В самый последний свой вечер…

– Это невозможно.

– Вот показания водителя такси – он вез их от «Балкана», а через час вернулся их забрать.

Я положил перед ним листок с показаниями шофера. Михнев даже не взглянул на него.

– В доме живет больше десятка семей, – сказал он. – Откуда таксисту известно, в какую квартиру вошла Краси?

– Он и не пишет, в какую. Наличие у нее твоего ключа разъясняет нам это.

– Вовсе нет!

– Можешь отрицать сколько угодно, суд установит, что ты занимаешься сводничеством.

Тоди не ответил. Сидел, выпрямившись, невозмутимо глядя перед собой.

Я включил магнитофонную запись его разговора с Краси, сделанную в тот день, когда мы ездили за грибами. Тоди слушал, опустив голову, и не похоже было, что он удивлен.

– Что ты хотел рассказать Тони Харланову о Красимире?

– Что шляется с разными иностранцами.

– Так ведь ты сам организовывал эти встречи!

– У вас нет доказательств.

– Когда ты в последний раз видел ее брата?

– После ее смерти.

– Это ты ему подсказал – будто его сестра отравилась грибами, которые я собирал?

– Ничего подобного.

– Где ты был в пятницу между шестью и девятью часами вечера?

– До восьми – в «Балкане».

– И официанты, и те люди, с которыми ты сидел за одним столиком, утверждают, что ты ушел раньше шести. Вот их письменные показания.

Я положил перед Тоди листки с показаниями, дал ему возможность увидеть имена и подписи. Он на них и не взглянул.

– Я поехал домой.

– Влычков утверждает, что возвратился ты к началу второго тайма – то есть после восьми.

– Добирался до дому.

– Мы проверили: дорога до твоего дома занимает двадцать минут.

– Не было трамвая, я пошел пешком.

– Михнев, как бы ты ни выкручивался, у тебя нет алиби на полтора часа. В это время погибла Дашка.

– Это не я!

– Именно ты был заинтересован в ее ликвидации.

– Поймите, это не я!

– Зачем ты поручил Патлаке увезти ее на Солнечный берег?

– Ничего я ему не поручал.

– Он рассказал мне: ты заставил его увезти Дашку из Софии, потому что после смерти Краси она раскисла и могла разговориться. Я покажу тебе письменные показания Жоры, организую вам очную ставку.

– Я уже заявил, что не имею никакого отношения к смерти этих девушек. И не клейте мне никаких обвинений.

– Докажи, где ты был, и обвинения отпадут.

– Я уже сказал.

Вошел Ваклев и поставил на пол обычное оцинкованное ведро, не новое, поцарапанное с внешней стороны.

– Твое? – спросил я Михнева.

– У меня пластмассовое.

Достав из внутреннего кармана пиджака лист бумаги, Ваклев прочел три фамилии: женщина и двое мужчин, члены того же кооператива, в котором жил Тодор, присутствовали при акте изъятия ведра с его балкона, в чем и расписались.

Я спросил:

– Сейчас что скажешь?

– Это подстроено!

Я приказал Ваклеву унести ведро, а акт оставить у меня на столе.

– Михнев, – сказал я, когда Ваклев вышел, – всех этих свидетельских показаний и вещественных доказательств вполне достаточно, чтобы осудить тебя. Не дашь объяснений, где ты был в пятницу вечером, будешь обвинен в убийстве Дашки.

– А Жора может дать такие объяснения?

– Он их дал, и мы их проверим. К тому же он-то ведь не был заинтересован в ликвидации манекенщицы.

– А Тони? Он что, тоже не был заинтересован?

– Не вижу причин.

– Покопайтесь – увидите.

– Только этим мы сейчас и занимаемся.

Он замолчал. Сидел, неподвижно уставившись на полки с книгами, но вряд ли что-нибудь видел.

– В камеру, – приказал я. – У тебя там будет достаточно времени подумать.

8

После совещания у подполковника Веселинова, часов в пять вечера, я отправился к Розе Младенчевой. Дверь открыл ее отец. Я назвался.

– Проходите, – пригласил он. – Роза предупреждала, что вы придете.

Он провел меня в спальню, стены которой были оклеены литографиями из зарубежных журналов. Здесь были и чересчур откровенные изображения эстрадных певцов и кинозвезд со всех концов планеты. Махнув рукой на эту выставку, отец Розы сказал:

– Когда ваши дети подрастут, у вас в доме, я думаю, будет не лучше…

Он, конечно, стеснялся увлечений дочери, и тогда я тоже махнул рукой, давая понять, что не придаю им никакого значения. Указав на резную деревянную шкатулку, стоявшую на туалетном столике, Младенчев проговорил, понизив голос:

– Отсюда их украли.

– Еще чего-нибудь не хватает?

– Ничего! – звонко сказал кто-то у нас за спиной.

Мы обернулись. В дверях стояла Роза, а из-за ее плеча кивал мне Тони.

Сдержанно поздоровавшись с обоими, я взял коробку и стал ее разглядывать, хотя и так было ясно, что ничего нового не найду, коллеги из районного управления не обнаружили никаких отпечатков ни на ней, ни на ручке двери. Чего и следовало ожидать. Тодор Михнев не вчера родился, он знает, что подобные визиты надо наносить только в перчатках.

– Мы нашли ваши драгоценности, – сказал я наконец. – Через день-два сообщим, кто совершил кражу.

– Буду вам чрезвычайно благодарен, – ответил Младенчев. – Могу я обменяться с вами несколькими словами?

– Конечно.

Он проводил меня в свой кабинет, пригласил сесть в кресло.

– Хочу поделиться своим беспокойством вот о чем… – сказал он, усаживаясь напротив. – Насколько я понял, вы знакомы с Тони Харлановым. Вчера я получил анонимное письмо, которое касается отношений Тони и моей дочери. Может, вам следует знать о нем.

Младенчев достал конверт из ящика письменного стола, подал его мне.

«Тов. Младенчев!

Задумывались ли вы, зачем Тони Харланов ходит в ваш дом? Он афиширует свои знакомства с большими людьми и начальниками из милиции. Призадумайтесь, а то облысеете в один прекрасный день, когда поймете да будет поздно».

Вероятнее всего, письмо отправила какая-нибудь бывшая знакомая Тони. По особенностям машинки можно будет незамедлительно найти автора.

– Это не первая анонимка, – сказал Младенчев, – но согласитесь, может ли отец спокойно к ним относиться? Кроме того, упоминаются люди из милиции. Возьмите, если письмо может вам пригодиться.

Я положил анонимку в конверт и спрятал во внутренний карман пиджака.

– Хотите еще что-нибудь сказать мне?

– О Тони Харланове, – смущенно пробормотал мой собеседник. – Но лучше бы нам поговорить через день-другой.

– Вы позвоните или я?

– Я вам позвоню.

– Благодарю вас.

Младенчев проводил меня до лестницы, и мы пожелали друг другу успехов.

9

Едва я вышел на улицу, меня нагнал Тони.

– Отец сказал, что вы у нас были?

– Был в ваших краях, от Гриши знал, что вы в деревне. Вот и решил вас навестить.

– Есть новости? Я об ограблении.

Не ответив, я спросил:

– Тони, ты беседовал с Тоди об эстрадном певце? – Я назвал фамилию. – Это было недели две назад.

Он остановился, поморгал, поднял брови.

– Не припомню. А что?

– Несколько дней назад квартиру этого певца обокрали. Унесли драгоценности.

– Думаешь, это Тоди?

– Пока ничего не думаю. Попробуй вспомнить, говорили вы об этом певце или нет.

– Как-то раз зашел разговор, но мы тогда говорили о многих певцах, художниках, писателях… О многих, – повторил Тони.

– А о дне рождения Младенчевой заходила речь?

– В четверг Тоди спросил меня, буду ли я в пятницу в обеденное время в «Балкане». Я ответил, что приглашен на день рождения, на дачу, но не сказал, к кому.

– И полагаешь, что он не догадался, на чей день рождения ты приглашен?

– Да какое значение имеют наши разговоры!

– Самое непосредственное: Тоди узнал, где и когда можно совершить кражу. Ты его навел.

– Ого! Ты полегче со своими выводами.

– Подумай – и сам придешь к таким же.

– В пятницу вечером я был у Тоди. У него дома!

– В какое время?

– Около семи или в семь с чем-то.

– У него ты был после восьми. Так показали и Тоди, и Патлака.

– Я не смотрел на часы. Но, по-моему, я пришел раньше.

– А почему так настаивал, что к Тоди ты пошел около семи?

– Потому, что мне так показалось.

– Кража произошла перед твоим приходом. И то после того, как Михнев уверился, что в квартире Младенчевых нет ни души. Жора говорит, ты там упал в обморок.

– Мне плохо стало. Недосыпаю, питаюсь нерегулярно.

Я перебил его, сказав как бы между прочим:

– Ты был болен.

Как бы он ни владел собой, Тони не смог скрыть смущения.

– Что? Болен?.. Не было ничего такого. Выпил три рюмки, и плохо стало.

Мы молча шли дальше. Потом Тони остановился и спросил:

– Минутку… Ты сейчас куда?

– Я просто гуляю.

Мы были в парке. Совсем близко от зарослей кустарника, где была найдена Дашка. Тони шел, словно наслаждаясь прекрасной весенней погодой, свежим ветерком да птичьим пением. А день был облачным, холодным и едва ли мог вызвать такое настроение.

Я спросил:

– Хочешь посмотреть, где нашли Дашку?

Он остановился, глянул на меня.

– Вот в этих кустах, – показал я.

Тони с выражением ужаса на лице уставился в заросли. Обернувшись к нему, я попытался поймать его взгляд, но мне это не удавалось.

– Тони, – сказал я, – ты ведь хороший грибник, верно? А мне не говорил об этом никогда.

– Просто разговор не заходил.

– Когда мы поехали в тот раз за грибами, ты заявил, что ничего не понимаешь в этом.

– Не помню.

– Жора и Тоди помнят.

– Послушай, ты для того и ездил к моему отцу – чтобы поговорить о грибах?

– Еще один вопрос, Тони. Ты хотел жениться на Краси?

– Ты что, забыл – она просила тебя быть посаженым отцом!

Я не стал оспаривать его ответы, которые звучали чересчур категорично: надо было поскорее прижать его и расспросить, пока он не опомнился и не убежал.

– Ты плохо пришил пуговицу, – сказал я.

Обе пуговицы на его пиджаке были пришиты хорошо, но Тони ухватил первую и дернул ее – показать мне, что она хорошо пришита. Потом ответил, злясь и недоумевая:

– Чего это ты?

– Мне показалось, она плохо пришита.

– Ну и что?

Пока он ждал ответа, я сделал маневр:

– Скажи, отчего у тебя ладони такие крепкие? Каратэ?

Тони сжал кулаки и спрятал их за спину, но вовремя овладел собой.

– А это еще что за намек? – спросил он и, почти непринужденно сунув руки в карманы, засмеялся.

– Когда Краси уговаривала меня стать посаженым, ты уже принимал у себя дома Розу Младенчеву. Твоя хозяйка рассказала.

– Значит, и с хозяйкой успел побеседовать?

– Я говорил со всеми, кто мог рассказать что-нибудь о тебе. В том числе – с твоими приятельницами, которые пока еще живы.

– Послушай, товарищ Хантов, это что – допрос?

– Обычная беседа. Нечто вроде выяснения отношений между людьми, которые не слишком знакомы – так, были раза два в одной компании.

Он стоял передо мной опустив голову и смотрел исподлобья – совсем как на своих детских фотографиях.

– Если это обычная беседа, я не обязан выслушивать твои идиотские намеки. Привет.

Он круто повернулся и пошел от меня в сторону, не разбирая дороги. Сухая листва шуршала под его шагами.

10

Вечером я зашел в редакцию к Грише Вранчеву. Как обычно, он сидел за своим столом, на котором все было в таком беспорядке, что я каждый раз удивлялся, как там вообще можно что-нибудь найти. Гриша читал газету. Не подняв головы, не взглянув, кто вошел, он кивком указал мне на кресло. И, только дочитав что-то (не знаю, статью или только абзац какой-то), проговорил:

– Ах, это ты. А я было подумал, кто-то из коллег.

– Вот, проходил мимо, решил зайти.

Может, он и заметил, что в последнее время наши встречи участились, но ничего по этому поводу не сказал. Верно, был под впечатлением только что прочитанного. Постучав согнутым указательным пальцем по газете, Гриша сообщил:

– Очерк Тони Харланова. Вчера написал. За какой-то час. С утра мне сегодня – звонки. Человек десять. Один важнее другого. Все – по этой проблеме.

– И что за проблема?

– Страх.

Я недоуменно ждал разъяснений.

– Неужто вправду не сечешь?

– Не секу.

– Психологическая проблема, – вздохнул Гриша. – Не будучи специалистом, он поставил такие вопросики, что некоторые знатоки прямо-таки за головы схватились. Короче: в каждом из нас живет страх. Страх за себя. И страх за других. Страх, который парализует личность. И страх, вызывающий ее энергию! Страх за вчера. Страх перед завтрашним днем. Аспекты, аспекты – тут целое море аспектов!

Он прочел бы мне целую лекцию, если бы я его не прервал.

– Я в вашей работе, может, и не секу… – начал я.

– Да не обижайся ты, старик! – прервал он меня в свою очередь. – Сечешь не сечешь – каждому знакомо чувство страха.

– Значит, и Тони его переживал. Потому и написал так.

– Ну, тут есть одна особенность. Писателю не обязательно переживать то, о чем он пишет. Ему важно влезть в шкуру своего героя. Правда, удается это не многим, даже мастерам.

– Может, он потому и стал мастером, что описывал свои собственные переживания?

– Конечно, но это не значит, что он создает автопортрет. Иначе бы получилось, что Достоевский великий писатель потому, что был великим преступником! – Гриша захохотал, закинув голову, а потом вдруг уставился на меня. – Погоди-погоди… Кажется, я начинаю улавливать довольно серьезный подтекст в твоих вопросах.

– Люди моей профессии оперируют не подтекстами, а голыми фактами.

– Только не ты.

– Я дилетант в литературе, дорогой Гриша.

– И все же твои намеки меня смущают. – Он хмыкнул, покрутил головой. – Ходят слухи об ограбленных ювелирных магазинах. Банду поймали. Жители всего квартала вышли посмотреть, как ловили грабителей. Ваши сотрудники взяли их под большой машиной, где они прятались под задним мостом автомобиля.

– Вот-вот, – сказал я, еле сдерживая смех. – Один свернулся клубком под капотом двигателя.

– Да-а? Неужели это неправда – о магазинах?

– Один вор украл драгоценности у Розы Младенчевой, а второй попытался стащить их из его квартиры.

В приоткрытую дверь заглянул лысоватый молодой человек. Гриша спросил его: «Срочно?» Тот отрицательно покачал головой и закрыл дверь.

– Значит, из квартиры товарища Младенчева?

– Да. Вор получил наводку от своего знакомого, когда Младенчевы будут справлять день рождения на даче, и проник в их городскую квартиру…

И тут дверь снова открылась. Держа в руках раскрытую газету и красный карандаш, вошел Тони Харланов. Он увидел меня и споткнулся, будто ему подставили подножку. Не поздоровавшись, он подал газету Грише.

– Товарищ Вранчев, – сказал он, – посмотрите, какие мы гонорары платим…

Гриша посмотрел на Тони, потом на меня, потом снова на Тони.

– Вы что, не знакомы?

– Наоборот, – ответил я. – Мы отлично друг друга знаем.

Гриша ждал. Тони молчал.

– Товарищ Хантов кругом хочет меня опорочить, – как бы в задумчивости произнес он и вдруг повернулся ко мне с истеричным возгласом: – Вы жалкий плагиатор! Понимаете? Жалкий! Однако я не Раскольников, а у вас нет таланта для роли Порфирия Петровича!..

И выбежал из комнаты. Иначе, наверное, расплакался бы или полез бы в драку. Гриша крикнул ему вслед:

– Эй, Тони!

Тот не остановился.

– Ничего не понимаю. Что это значит?

– Я тебе все объясню, – пообещал я, – только скажи, кто такой Порфирий Петрович?

– Полицейский из «Преступления и наказания» Достоевского. Ты не читал романа?

– Нет у меня времени читать толстые книги.

– Жаль, ты многое потерял. Но ты – Порфирий, а он – Раскольников… Нет, я действительно ничего не понимаю.

– Скоро поймешь. В комнате, где работает Тони, есть женщина?

– Да.

– Пожалуйста, позови ее. Надо спросить ее кое о чем.

– Я позову, однако это уже смахивает на…

– Поверь, дело серьезное. Скоро я тебе все расскажу.

– Впутываешь меня в какую-то историю.

Мне хотелось ответить ему, что большей истории, чем та, в которой запутался я сам, не бывает, но промолчал. Покрутив диск телефонного аппарата, Гриша велел зайти какой-то Цанке.

Через несколько минут вошла женщина. Ей было, вероятно, чуть-чуть за тридцать. Печальное лицо старой девы обрамляли седеющие волосы.

– Садись, Цанка. Товарищ Хантов из милиции, хочет задать тебе несколько вопросов.

Я поторопился спросить:

– Вы не помните, кто разыскивал Тони Харланова по телефону в пятницу?

– Обычно ему девушки звонят… Какая-то звонила несколько раз. Тони немного опоздал. Вечером он должен был дежурить, и всем, кто звонил, я отвечала, что Тони будет позднее.

– А девушка эта назвалась?

– Не помню. Пожалуй, Сашка. Или Нешка?..

– Позже Тони разговаривал с ней?

– Да, но я не слышала, о чем. Он попросил меня подменить его на дежурстве, у него было срочное дело.

– Вы не припоминаете, в котором часу он ушел?

– Около шести.

– Как выглядел?

– Последнее время он всегда нервный.

Я попросил никому не говорить о нашем разговоре, поблагодарил и сказал, что она свободна. Женщина вышла.

– В тот вечер задушили одну девушку, манекенщицу, – торопился я объяснить Грише. – Она была подружкой той манекенщицы, что умерла неделю назад, отравившись грибами, которые я сам собирал.

– Что ты плетешь?! – спросил Гриша в ужасе. – Какие манекенщицы? Какие грибы? Когда ты вообще ходил по грибы? И какое отношение имеет Тони ко всей этой истории?

– Я думаю, Тони виновен в смерти обеих девушек. Но у меня не хватает улик, – сказал я упавшим голосом.

– Улик? Чтобы арестовать его?

– Именно так.

– Но это… Эй, приятель, ты на неправильном пути! Тони – на редкость талантливый журналист.

– Вероятно. Но самые большие его таланты ускользнули от твоего взгляда.

– Уж не хочешь ли ты свалить вину и на нас? Не забывай, где работает Тони.

– Не забываю. Ни где, ни с кем.

– А ты не подумал, что у Тони скоро свадьба? Ведь если ты попытаешься нанести ему удар, этот удар рикошетом попадет в отца Розы, а затем – снесет голову тебе самому!

– У меня голова крепкая.

– Послушай, ты что, действительно играешь роль Порфирия?

– Я же сказал тебе, что впервые слышу о таком следователе. И не играю я никакой роли. Просто выполняю свои обязанности.

11

Ваклев сидел напротив меня. Потирая виски, рассказывал, что разузнал в течение вчерашнего дня из разговоров с разными людьми. Получалось, из сведений десяти человек, которых мы наметили, только сведения одной манекенщицы представляли для нас интерес. Она встретилась с Дашкой в пятницу около двух часов дня, и та рассказала, как ее отправили на Солнечный берег, как избавилась от своего телохранителя и вернулась в Софию, чтобы «вывести на чистую воду этого мерзавца, этого подлеца – Тони Харланова». Она точно не объяснила, как именно «выведет» его, но несколько раз повторила, что нашла коса на камень и пускай не думает, будто выйдет сухим из воды.

Около шести часов увиделись снова, и Дашка сказала своей приятельнице, что договорилась встретиться с Тони у входа в Парк свободы – они решили поужинать в отеле «Москва».

Эти показания целиком подтверждали наши предположения.

– Ну что ж, – сказал я, – выпишем ордер на арест Тони Харланова.

– Самое время, – кивнул Ваклев. – Кроме того, брат Красимиры признался, что это он тебя ударил. Тоди ведь сказал ему, что ты отравил грибами его сестру. И молодой человек – неуравновешенный товарищ, известный драчун – решил сам с тобой посчитаться.

Зазвонил телефон. Меня разыскивал дежурный первого районного управления.

– Товарищ капитан, – сказал он, – мне поручено передать: журналист Тони Харланов найден мертвым у себя дома.

Я закричал:

– Что? С меня хватит и двух трупов!

– Вы меня не слышите? – спросил дежурный.

– Слышу. Продолжайте.

Отстранив трубку от уха, я подал знак Ваклеву, чтобы подошел ближе.

– Час тому назад, – сообщал дежурный, – позвонила хозяйка квартиры, где жил журналист, и сообщила, что нашла его мертвым. Мы немедленно отправили туда бригаду. Недавно капитан Христов приказал мне сообщить вам, что случилось, и спросить, какие будут дальнейшие распоряжения.

– Бригаде продолжать осмотр и ждать меня.

Положив трубку, я обернулся к Ваклеву.

– Понял?

– Да.

– Бери свой плащ, поехали.

12

Около входа в квартиру стоял милиционер. Я показал ему удостоверение, он козырнул и отступил в сторону. В квартире нас встретил капитан Христов, небольшого роста плечистый мужчина, мой однокашник. И он, и Саша Ваклев славились в нашей среде как отчаянные «моржи»: зимой смельчаки выезжали в горы, разгуливали в одних плавках и валялись в снегу. Христов показал, куда идти, и подал нам пустые упаковки из-под снотворного.

Тони лежал одетым на неразобранной кровати – так падает человек, если он мертвецки пьян или настолько устал, что у него нет сил раздеться.

– Похоже, он проглотил все таблетки, – сказал капитан Христов. – Вот, оставил письмо. Хозяйка нашла его на столе.

– Да-да, на столе, – послышался женский голос, и я обернулся.

К нам незаметно приблизилась хозяйка. Цветущая вдовушка сегодня выглядела неважно. Рядом с ней стоял Гриша Вранчев – он тоже, казалось, постарел лет на десять.

– А ты что здесь делаешь? – спросил я его.

– Вчера вечером я не успел поговорить с Тони. Ночью глаз не сомкнул от разных мыслей… В шесть тридцать утра я был уже здесь. Хотел поговорить с ним, разобраться кое в чем. Попросил хозяйку разбудить его. Она колебалась.

– Да-да, именно так и было, – вставила хозяйка.

– Я настоял – сказал ей, что я его начальник, и тогда она постучала в дверь несколько раз. Никто не ответил. Хозяйка сказала, что вечером Тони пришел один и ночью она не слышала, чтобы он выходил.

– Именно так! – опять затараторила хозяйка. – Вчера он пришел в семь с чем-то и больше не выходил.

– Тогда она открыла дверь, – продолжал Вранчев, – и вскоре вышла – вконец перепуганная…

– Как не испугаться? Я увидела, что он не дышит!..

Эта женщина, может быть, и потеряв частичку самообладания, оставалась такой же болтливой, какой я видел ее в первый раз.

– Вошел и я, – продолжал Гриша. – Увидел пустые упаковки от снотворного и письмо. Прочитал его, потом положил на место. Велел хозяйке звонить в районное управление.

Выслушав их, я и сам прочитал письмо.

«Товарищ Вранчев,

обращаюсь к Вам потому, что Вы лучше всех оценили мои возможности и вовремя подали мне руку. Но я запутался, „рокировки“ с этими девицами лишили меня выхода. Чувствую, что вот-вот капитан Хантов меня арестует. Я не выдержу позора и не могу больше жить в постоянном страхе. Эти две девицы были не только исключительными красавицами, но и исключительными акулами – редко таких и встретишь. Дашка пыталась меня шантажировать. Требовала денег, много денег.

Я не хотел ее задушить, хотел только попугать. Сам не пойму, как это произошло.

Простите за неприятности. Только отца мне и жаль. С матерью – дело другое… Сейчас понимаю, до чего я докатился…»

Письмо было не закончено, без подписи. Может быть, и понял, до чего докатился, а может, даже в такой час он еще рисовался.

Капитан Христов подал мне несколько листков.

– Они были в ящике письменного стола. Его почерк. Я приказал вынести тело и опечатать комнату. Спросил хозяйку, искал ли Харланова кто-нибудь вчера или сегодня утром. Никто.

На улице я спросил Гришу Вранчева:

– Ну, понял ты что-нибудь?

– Жалко, – ответил он. – Талантливый был человек.

– Только это и можешь сказать?

– А что еще?..

Я пошел, не попрощавшись с ним. Едва ли был смысл спорить. Хочет не хочет, а предстоит ему ответить на многие вопросы… Не другим, так себе самому.

Мы с Ваклевым сели в машину. По дороге в управление молчали.

– Пожалуй, влетит нам от начальства, – проговорил наконец Ваклев.

– Почему?

– Может, надо было арестовать его два дня назад?

– Два дня назад мы еще не знали, что он хороший грибник. И допускали, что Краси мог отравить Тодор Михнев.

– И все-таки мне неясно, как именно Тони дал ей ядовитые грибы!

– Дорогой мой Саша, неужели ты не понял до сих пор, не убедился, что абсолютная ясность бывает лишь в романах и кинофильмах? А работяги вроде нас с тобой могут только строить предположения…