Текст книги "Рокировки"

Автор книги: Борис Крумов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Я подал руку, Тони вяло, неохотно ее пожал.

Вранчев, сообразив, что обстановка не из простых, поспешил уйти. Хлопнув нас по плечам, он громогласно заявил:

– Ну, я вас оставляю!

Может быть, подумав при этом: «Разберетесь и без меня».

Тони посмотрел на часы, бросил взгляд в глубину коридора, словно давая мне понять, что кого-то ждет.

Я спросил:

– Как ты?

– Как я могу быть?

Он отвернулся, а когда снова посмотрел на меня, глаза его были влажными. Я почувствовал, что он на самом деле расстроен, но мне тем не менее надо было поговорить с ним и о Красимире, и о ее окружении.

– Дашка ездила на похороны?

– Нет.

– Почему?

– Не знаю.

– Ты не видел ее в эти дни?

– Нет.

– В понедельник вечером к ней не заходил?

– Зачем?

– Кто отвез тело Красимиры в деревню?

– Ее отец.

– Прости, а где ты был в понедельник вечером?

– Почему ты задаешь мне этот вопрос?

– Просто так.

Он ответил не задумываясь:

– Я был дома.

В конце коридора стояла какая-то девушка. Освещение было слабым, и я не мог как следует ее разглядеть. Тони стоял к ней спиной. Он снова посмотрел на часы. А я твердо решил: время для подобных бесед с сегодняшнего дня определяю я. И вести их стану не в барах и редакциях, а там, где они обычно ведутся. И будут это не беседы, а допросы.

– Ты как-то слишком раскис, – сказал я.

– А ты что, хочешь, чтобы я песни пел? – нервно дернулся Тони.

Мало сказать, что тон его был грубым. Его взгляд прямо-таки пронзил меня. Ничего, я привык к таким взглядам.

– Я искренне сочувствую тебе, Тони, но попробуй все-таки собраться…

– Пошел ты к черту со своим сочувствием!

Он резко повернулся и пошел к своей комнате. Прежде чем он взялся за ручку двери, в коридоре послышался девичий голос:

– Тони!

Он отпустил ручку двери, будто она была раскалена, и быстро пошел к выходу. Девушка шла навстречу ему, и я успел ее рассмотреть.

Ее волосы, приподнятые над правым ухом, были прищеплены заколкой из слоновой кости в золотой оправе, с двумя крупными рубинами (такую не купишь в киоске возле базара, да что говорить: в ювелирных магазинах Софии таких заколок нет). Волосы на затылке были закреплены другой заколкой, с аметистами. Ни они, ни рубины не шли к каштановым волосам девушки и серым ее глазам. Безвкусно все это выглядело, но золотой и бриллиантовый блеск отвечал, видно, своему назначению – бить в глаза, производить «сногсшибательное» впечатление.

На щеках молодой дамы алели пятна румян (маска клоуна!), в мочке правого уха висело кольцо величиной с браслет. Золотой медальон и три браслета довершали этот невероятный набор украшений. Юбка переливалась всеми цветами радуги – такую можно купить разве только в парижском магазине. Блузка была так прозрачна, что не скрывала груди величиной с морские ракушки.

Было что-то знакомое в ее лице (большие глаза, выпирающие скулы, острый подбородок), похожем на лицо нашей телевизионной дикторши. Эта – слишком молода, чтобы работать там, да я и не запоминаю дикторов. Но где-то же видел подобную физиономию. В компании Тоди она не мелькала. Да, золотая и бриллиантовая… Вызывающе золотая, ибо, как говорила Краси, в нынешнем году модно серебро…

– Здравствуй, дорогой! – поздоровалась она, протягивая Тони обе руки.

– Хелло, Роз! – ответил он тоном, каким никогда не обращался к Красимире, и расцеловал ее в щечки.

Их знакомство было необычным, и едва ли оно произошло недавно – в этом я могу поручиться. Я ничего не знал об этой Роз (Розалии, Розалине, Розе, Роз-Мари или как там ее зовут).

Пусть живут и здравствуют мои коллеги – с их помощью человек моей профессии может узнать не все, но по крайней мере то, что ему необходимо…

7

Ваклев установил, что в понедельник вечером Тоди сидел с приятелями в ресторане «Балкан». Тони был дома. Как объяснила его хозяйка, около шести вечера он привел к себе девушку, а проводил ее в полночь. Хозяйка не помнила точного времени, но сказала, что это было после полуночи, и добавила, что эта девушка ходит к ее квартиранту недавно.

Получается, поцарапал меня кто-то третий.

Едва ли нужно объяснять, что к подполковнику Веселинову я пришел с пустой корзинкой. Едва ли следует упоминать и о том, что он не был в восторге от моего доклада. И последнее: нет никакой необходимости сообщать, что на совещании каждый развивал свою гипотезу. Прежде чем мы вышли из его кабинета, подполковник Веселинов распорядился в своем скупом телеграфном стиле:

– Срочно! Самые подробные сведения обо всех из этой компании. Подключить всех сотрудников отделения.

В сущности, именно этим я и занялся сразу же после выхода из больницы. Поручив младшим коллегам то, что им необходимо было сделать, я отправился в клуб журналистов.

В те времена он был единственным в своем роде. Два-три года спустя такие заведения профессиональных, творческих и полутворческих организаций расплодились как-то сразу, точно головастики из икринок.

Говорили, клуб журналистов посещают избранные, множество снобов стремится окунуться в его атмосферу. Молодые авторы стихов, репортажей, очерков (и прочего добра, которое можно печатать в журналах и газетах или передавать по радио) считали необходимым начать свою карьеру с регулярных посещений клуба. Наверное, они думали, что важно написать стихотворение, но еще более важно – напечатать его, а публикация зависит от людей, которые посещают клуб.

Этот наплыв снобов и будущих знаменитостей в не слишком большой ресторан создавал массу хлопот швейцару Генчо. Как у каждого пожилого и опытного швейцара подобного заведения, у него был исключительно острый глаз, безошибочно определявший, кого впустить, а кому объяснить, что все столики заняты и не скоро освободятся.

Обычно я заходил в клуб раз в неделю (хотя никогда не пытался писать ни стихов ни рассказов): для человека моей профессии полезно иметь знакомых во всех сферах общественной жизни. Генчо меня встретил с улыбкой, как завсегдатая.

– Добро пожаловать, давно не заходили.

Я пробормотал:

– Что делать – работа…

Сквозь дым и шум прошел я к кабинету, где обычно сидел Гриша Вранчев. Как я и предполагал, он только что заказал себе водку и шопский салат – его обычный вечерний аперитив. Гришу в этом заведении почитали, и официант служил ему не за страх, а за совесть. Мне пришлось заказать ужин: водку и шопский салат. На двух противоположных местах сидели молодые люди – я видел их в клубе раньше, но не знал, кто они. Они сейчас же поняли, что Вранчев займется новым гостем, и завели свой разговор. Гриша тараторил, а я изображал терпеливого слушателя, время от времени кивая головой и задавая наводящие вопросы, старался запомнить то, что мне необходимо.

Я уже съел шашлык и подумывал о том, что пора идти, когда сквозь дымовую завесу увидел Тони с бриллиантовой дамой. Вранчев заметил, что я смотрю на них.

– Новая звезда на журналистском небосклоне, – сообщил он.

– Кто это?

– Роза Младенчева.

– Что пишет?

– Опубликовала два очерка, они произвели впечатление.

– Она сама их написала?

Вранчев вздрогнул, посмотрел на меня.

– С чего это ты?

Да ни с чего. Но его смущение подсказало, что я нащупал истину.

– Гриша, – сказал я, – подобные вещи не утаишь.

– Похоже, что Тони причесал ее очерки, а может, и сам подсказал темы. Но для начинающего автора такая помощь необходима.

Я с готовностью согласился:

– Конечно же.

– Знаешь, чья она дочь?

Я не знал и поднял брови, стараясь изобразить безразличие – не очень-то меня интересует, чья она дочь.

– Она дочь товарища…

Он наклонился и прошептал имя ее отца.

Вот откуда у меня впечатление, что лицо ее мне знакомо. Я часто видел ее отца на экране телевизора, его фотография время от времени появлялась на страницах газет.

Ну и дальновидный этот Тони. В детях сотрудника милиции он увидел задатки будущих гениев. И ничего, что он не написал рецензий на стихотворение и рисунок моих близнецов. Как и каждый чадолюбивый родитель, я поинтересуюсь, кто предсказал блестящее будущее моих детей, и найду возможность отблагодарить. Буду чувствовать себя обязанным ему…

Все тот же «меценат» написал (или помог написать и напечатать) очерки дочери известного руководителя, чтобы помочь ей закрепиться на поприще журналистики. Занятой папаша мог и не заметить никаких таких наклонностей своей дочки, но вот, еще до окончания университета, ее имя появляется на страницах газет. В подобных случаях родители корят себя: черт побери, как я не замечал этого! А люди, которые заметили, – уж они-то получат и уважение, и благодарность признательных пап и мам.

Я не сомневаюсь, Тони, составив список дочерей министров и заместителей министров, заводил с ними дружбу. Кое-кто из отцов, конечно, терял свои высокие должности. Родниться после таких катаклизмов будущему светилу журналистики не хотелось, и он решил жениться на Краси. Только такая женщина, как она, и могла быть ему подругой жизни.

Не сомневаюсь, что именно так Тони объяснил ей свою готовность жениться. Уверен, именно так он и думал. В то же самое время, когда они обговаривали подробности предстоящей свадьбы, он перешел к следующему номеру в своем списке. Не изменил, а лишь усовершенствовал свою тактику…

Такого покровителя Тони называет ракетоносителем. У кого он есть, тот взлетает и держится на высокой орбите. Высокая орбита для него не только популярность, даже слава, но прежде всего большая власть.

Властолюбивых людей Тони бичевал в своих литературных заметках. Я, дурак, все удивлялся, откуда у этого молодого человека такие богатые впечатления!..

Старая, проверенная тактика, известная еще шутам во дворцах цезарей. Старая – но не устаревшая.

Наверное, я надолго задумался, потому что Вранчев уставился на меня и спросил:

– Пригласить их за наш столик?

– Нет необходимости.

Чтобы смягчить категоричность ответа, я кивнул на двух молодых людей, сидевших перед нами, – нет, мол, свободных мест.

– Как хочешь.

Мне показалось, что он задумался. О чем? Что я знаю путь, который выбрала молодая журналистка, еще не закончившая университета? Или что я проявляю особый интерес к его подчиненному Тони Харланову, не признаваясь в этом? Если так, плохо не Грише Вранчеву, а мне.

8

В «Балкане» в обеденные часы никого из знакомой шайки не было видно. До последнего времени казалось, что они не могут жить друг без друга – и вдруг рассыпались. Мне хотелось увидеть Дашку, и в четверг вечером, на другой день после выхода из больницы, мы с Ваклевым пошли к ней домой, хотя это и было самым неподходящим временем для такой женщины, как она. Я уже обжегся однажды в этом доме, и потому мы с опаской зашли в темный подъезд, Ваклев даже держал пистолет наготове, спрятав руку в карман. Я остался на площадке первого этажа, а он продолжал подниматься, топотом создавая впечатление, будто идут двое. Через минуту Ваклев вернулся.

– Ее нет, – проворчал он недовольно.

Из подвала донесся шум, но на этот раз я не подумал о крысах. Посветил фонариком – никого. Услышал только шаги убегающего человека. Я рванулся вниз, за мной и Ваклев, но топот затих на заднем дворе. Перед нами зияло открытое окно. В кустах мелькнула мужская фигура. Луч моего фонарика не мог ее достать.

Было бессмысленно догонять беглеца. Шансов поймать его не было. На соседней улице так много проходных дворов, что он мог спрятаться где угодно.

Дашки не было дома – по крайней мере, она не отвечала на звонки, – а обитатель подвала наблюдал за тем, кто к ней приходит…

Мы с Ваклевым бросились к машине, которую он оставил неподалеку. Подъехали к «Балкану», он вошел в ресторан и быстро вернулся.

Тоди сидел за столом с четырьмя мужчинами. Невозможно, чтобы он был в подвале и добрался сюда раньше нас.

Подъехали мы и к редакции, где работал Тони. Оказалось, он уже целый час на каком-то собрании.

Мы снова сели в машину. Ваклев пробурчал:

– Футбол по телевидению я пропустил, карточку спортлото заполнить не успел – и все из-за этой двуногой крысы! Почему бы тебе его не прирезать?

У меня с ним были личные счеты, не мог я согласиться с Ваклевым.

– Все равно нам надо встретиться с манекенщицей, – сказал я, избегая ответа на вопрос.

Действительно, надо с ней увидеться. Почему именно в эти дни она нигде не появлялась? Почему не поехала на похороны Краси (хотя вроде была близкой подругой и выглядела очень расстроенной, когда узнала о ее смерти)? Почему ни Тоди, ни Тони не знают (или не говорят), где она?

В любом случае отсутствие Дашки означает нечто большее, чем может показаться на первый взгляд. Но что?

В семь утра я стал искать Дашку сам. Снова никто не отвечал на звонки, и тогда я спустился этажом ниже и позвонил ее хозяевам. Вышла непричесанная женщина лет пятидесяти в поношенном грязном пеньюаре неопределенного цвета.

Я представился, попросил разрешения войти. Женщина, пятясь, отошла в коридор и уперлась спиной в дверь холла – видно, туда она не собиралась меня приглашать. Ничего, мы и здесь поговорим. С обеих сторон со стен свисали пиджаки, брюки, плащи. Пахло старой обувью и гуталином, как в казарме.

– Я разыскиваю вашу квартирантку Данку Шанову.

– С ней что-то случилось? – испуганно спросила женщина.

– Она могла бы дать нам кое-какие справки… А почему вы полагаете, что с ней что-то могло случиться?

– Видите ли… Она не появляется уже два дня.

– Были случаи, когда она вот так же отсутствовала?

– Она часто отсутствует, но кто знает, куда она ходит.

– Вы точно помните, когда она ушла?

– М-м… в понедельник вечером я слышала шум…

– Что за шум?

– Данка живет надо мной, вот я случайно и услышала… Не подумайте, что я подслушивала… Она кричала на кого-то, он отвечал, но говорил тише.

– Кто это был?

– Не подумайте, что я подсматриваю, просто я стирала на балконе и случайно его видела, когда он выходил.

– Как выглядел?

– Крупный мужчина с очень широкими бровями, лет тридцати. Ходит так важно. Приехал на синей автомашине, которая показалась мне старой.

– В тот вечер у вашего входа кого-то нашли?

– Ага, в тот же вечер. Соседка с первого этажа наткнулась на него, вызвала «скорую». Я в это время ходила к сестре – она заболела, я ее навещала, и только на следующий день узнала, что кого-то хотели убить в нашем доме.

Коридор освещала слишком слабая лампочка. Женщина уставилась мне в лицо. Попыталась отступить на шаг, но уперлась спиной в дверь. Оглядела меня с головы до пят.

– Мне почему-то кажется… вы ведь тоже приходили в тот вечер?

– Вы обознались.

– На лестнице темно, могла и обознаться, по фигуре вы очень похожи на человека, который вечером приходил к Данке. Я его видела, когда он поднимался на верхний этаж, и слышала, как Данка кричала и на него, а потом я ушла к сестре, потому и не знаю ничего о человеке, которого хотели убить…

Я оглянулся: на входной двери был глазок. Через него она меня и видела. Что ни говори, а женщина была наблюдательна.

Я спросил:

– Так когда, говорите, уехала Данка?

– Не на следующее утро, а через утро. В среду. Если бы не такси, я бы ее не увидела, такси прогрохотало и остановилось напротив нашего балкона. Я как раз мусор выбрасывала в ведро, которое стоит на балконе, вы только не подумайте…

– Я и не думаю. Продолжайте, пожалуйста.

– Из такси вышел молодой человек, черноволосый, одетый во все новое, точно жених, – похоже, он совсем недавно все это купил. И у него был какой-то шрам на подбородке.

– С балкона вы увидели шрам?

– А почему ж мне его не увидеть, ведь смотрела-то я на него с десяти метров!

– С какой стороны подбородка?

– Сейчас… он пошел к выходу… Вот так, как вы сейчас… я здесь стояла… С правой стороны был шрам!

– Дальше.

– Ну, поднялся наверх, перешагивая через две ступеньки. Потом я увидела их обоих на улице – он ее чемодан нес и положил его в багажник.

– Номер такси не запомнили?

– Видела его, цифры не помню.

– Молодой человек со шрамом на подбородке приходил и раньше?

– Я не видела.

– Вы уверены, что со среды ваша квартирантка не возвращалась?

– Я уверена только тогда, когда вижу ее или слышу топот над головой. А вообще-то не уверена я потому, что после обеда ухожу присматривать за своими внуками, пока дочка не явится с работы.

– А мы можем проверить, возвращалась ли Данка?

– Нет, она поменяла замок на дверях и не дает мне ключ.

– Она водит к себе мужчин?

– Так, иногда…

– Болгар, иностранцев?

– Пожалуй, чаще иностранцев.

– А вы с мужем никогда не задумывались, что ищут у нее эти люди?

– Похоже, работа у Данки такая… чтобы переводить им, обслуживать…

– В постели она их тоже обслуживает?

– Ничего подобного я не видела. Что видела – то видела, а чего нет – того нет.

Пока она тараторила, я написал телефон на листке и дал ей.

– Когда ваша квартирантка появится, позвоните мне, пожалуйста. Передайте телефон и вашему мужу.

– Конечно… конечно, товарищ, сейчас же позвоним.

9

Один мой приятель оказался двоюродным братом хозяйки, у которой квартировал Тони Харланов. В пятницу после обеда привел он меня к ней. Рассказывал, что она моя сверстница, вдова, а я увидел женщину в самом расцвете. Похоже, у нее начиналась вторая молодость. Верно, на нее заглядывались не зеленые юнцы, а мужчины постарше.

Открыв дверь и увидев двоюродного брата, она всплеснула руками, точно школьница.

– Боже, Милчо! Ты и сам не знаешь, как ты мне нужен!

– Телепатия, телепатия, сестра. Вот явился посмотреть на тебя.

– Входите, пожалуйста. А этот товарищ…

Она не спросила, кто я, только отметила, что с ее братом пришел незнакомый человек.

Вместо того чтобы удовлетворить ее любопытство, приятель спросил меня:

– А зачем я-то тебе нужен?

– Где хочешь найди мне тридцать долларов. Есть одна вещь в «Корекоме», которая до зарезу мне нужна.

– Можно, – с готовностью согласился Милчо. – У меня на банковском счету тридцать долларов, ни больше ни меньше.

– Смейся, смейся, но я тебя не оставлю в покое, пока…

– Мне это и так ясно, можешь не продолжать.

– Ну заходите, садитесь, – приглашала хозяйка. – Садитесь, пожалуйста. Чем вас угощать? А этот товарищ – он тоже из милиции?

– Этот товарищ – завскладом женского трикотажа.

Она снова всплеснула руками.

– Именно там мне и нужен знакомый! В Елхово есть завод, там делают жилетки на экспорт, вот я и…

– Хорошо, хорошо, – пытался остановить ее брат, да разве остановишь лавину.

– Пойми, Милчо, с завода этого только и можно получить жилетку, а иначе придется искать доллары. Представляешь, доллары – за жилетку, которая производится не во Франции, а в Болгарии! Если ты мне не достанешь ее со склада, тебе же придется искать мне доллары.

– Подожди, мы еще не сели, а ты…

– Ну садитесь же, садитесь, чем же вас угощать?

– По чашке кофе.

Хозяйка настойчиво смотрела на меня, но я кивнул головой на ее брата – мол, что он скажет.

– Как, только кофе?

– И ничего больше, – подтвердил мой приятель. – Нам надо еще кое-куда зайти. На трезвую голову. Расскажи-ка, что у тебя, как ты. На дверях, я вижу, новая табличка.

– У меня квартирант. Заключила с ним договор на полгода. Если за это время он мне не понравится, отправлю на все четыре стороны.

– Ну и как, понравился он тебе?

– Чудесный! Внимательный, не пьет, не водит компаний. И такой вежливый. Простите, сейчас не часто встретишь таких молодых людей…

– Говоришь, не водит компаний? В одиночестве кукует?

– Какой же молодой человек живет в одиночестве? Иногда к нему приходят приятельницы…

– Вот это да – не одна приятельница, а несколько!

– Он не часто их меняет. Месяц тому назад к нему ходила высокая девушка, похожая на балерину или вообще на артистку какую-то, но по телевидению я ее не видела. Сейчас другая является – настоящая вобла, но одета шикарно. Похоже, обеспечивает себя туалетами из-за границы. Я видела, ее два раза привозила служебная машина. Может, у нее отец – какая-нибудь шишка. А так – грязнуля. Размалевана, а по́том разит за пять метров.

Хозяйка рассказывала все это, стоя в кухне, нас разделяла открытая дверь. Я подал знак приятелю, что мне этого вполне достаточно, и он переменил тему. Заговорил о новом телевизоре, а я, делая вид, что слушаю, задумался. Получалось, что девушка, похожая на балерину, перестала приходить сюда месяца полтора назад и место ее заняла «вобла» в шикарных туалетах. Тогда о какой же свадьбе говорила мне Краси, уже будучи брошенной? Видно, понимая, что Тони готов ее бросить, она и торопила его с женитьбой. Выходит дело, его планы ничего общего не имели с ее планами. Я не слышал от Тони ни слова об этом, о свадьбе говорила только Краси.

Да, накапливались вопросики, накапливались… А пока что я пил кофе и делал вид, что слушаю разговор брата и сестры.

10

Утром я позвонил одному из своих помощников и попросил его поискать в картотеке (и в памяти наших коллег, конечно, тоже) молодого человека со шрамом на подбородке.

Каково же было мое удивление, когда, придя на службу за результатом, я застал в нашей комнате и своих, и сотрудников из соседнего отдела.

Продолжая смеяться, Ваклев мне рассказал:

– Один старший лейтенант увидел, как дерутся крысы. Он подошел поближе, и что оказалось? Крысы дерутся из-за полиэтиленового пакета, набитого деньгами! Представляешь, пачки банкнот, изгрызенные крысами! Это происходит во дворе старого дома. Хозяйка – пожилая вдова – заявила, что деньги не ее. Вокруг новые дома, старлей попросил девушек из домоуправления узнать, не пропадали ли у кого из жильцов деньги. До сих пор никто не объявился. Как думаешь, почему?

Я решил, эта история – очередной анекдот, и, побоявшись попасть в неловкое положение, только пожал плечами.

Мои коллеги заспорили. Самой правдоподобной, кажется, оказалась следующая версия: владелец денег, уезжая из Софии, спрятал их в погребе, а крысы, пронюхав об этом, решили полакомиться…

Смех и шутки, сопровождавшие серьезное дело, видно, надо было прекращать, и Ваклев сказал, обращаясь ко мне:

– Деньги все-таки принадлежат хозяйке старого дома. Крысы-то вытащили их из ее погреба.

– Тетка эта – уборщица, – возражал ему тот, кто рассказал историю. – Сбережения у нее ничтожные. Ее сын недавно вышел из тюрьмы, на работу пока не устроился.

Я спросил, знает ли он, как зовут сына.

– Георгий Влычков.

Фамилия показалась мне знакомой, и я обратился к самому молодому моему помощнику:

– Данчо, сходи, пожалуйста, в одиннадцатую комнату, поищи в картотеке этого Влычкова.

Через несколько минут Данчо принес справку: Георгий Спасов Влычков, кличка – Жора Патлака, был осужден на четыре года восемь месяцев.

– Ага, старый знакомый! – воскликнул Ваклев.

– В досье есть его фотография?

– Есть, – ответил Данчо, – да я не посмотрел.

– Извини, поскольку ты уже занялся этим, проверь, есть ли у Влычкова особые приметы.

– Что, – спросил Ваклев, – опять какая-то загадка?

Данчо поспешил выйти, а Ваклев продолжал:

– Что тебе пришло в голову?

– У этого вора, – сказал я, – есть особая примета, а какая точно, не помню.

– А если и есть, то что?

– Дашку увез человек со шрамом на подбородке.

– Да людей-то со шрамами – сколько угодно!

– Конечно, только почему бы не проверить? И Данчо все-таки должен точно выполнять задания, а он…

Данчо вошел, посмотрел на меня виновато и объявил:

– Шрам справа на подбородке…

11

Георгий Влычков, больше известный как Жора Патлака. Я начал искать его в девять часов. В это время его мать была на работе, а он еще не просыпался: ночные птицы спят.

Их дом выглядел скомканным спичечным коробком среди домов-новостроек. Только такая развалюха и могла стать местом сборища крыс, но об этом пусть другие подумают, по крайней мере сейчас.

Перед входом сооружена была какая-то конструкция, чтобы дверь не заваливал снег, стекла были потрескавшиеся, не мытые, верно, лет сто.

Не найдя кнопки звонка, я постучал в дверь. Никто не ответил. Постучал сильнее. Хриплый, доносящийся точно из подземелья, голос спросил:

– Кто там?

Я ответил в том же тоне:

– Выходи, увидишь.

Где-то заскрипели половицы, дверь открылась, и передо мной предстал Жора – босиком, в трусах и майке, взлохмаченный. Он сейчас же меня узнал, но не смутился, как бывало во время моих первых посещений.

– Добрый день. Мы можем поговорить?

– Я к вашим услугам, товарищ Хантов, только я… – Он показал руками на свои босые ступни и извинился. – Думал, кто-то из соседей, и поэтому так…

– Я подожду.

Жора колебался – подумал, верно, что я пришел его арестовать, и не пригласил войти. Пробормотал только:

– Я сейчас… минутку…

Помещение, в котором я оказался, напоминало старую деревенскую кухню, только без очага. В одном углу стояла кушетка с провисшим матрацем, рядом – стол, покрытый скатертью, электрическая плитка, обшарпанный буфет. Пол был застлан потертыми дорожками. Две двери вели в соседние комнаты, я их тоже хорошо знал: несколько лет назад делал там обыск.

Я сел к столу, не снимая куртки.

Жора наконец появился – в импортном костюме, без галстука. На улице было тепло, но он натянул толстый свитер.

– Можем идти, товарищ Хантов.

– Здесь поговорим.

– А я подумал, вы меня брать будете.

– Такая готовность с твоей стороны необычна.

– Потому что понял: ловчить перед вами – себе дороже.

– Хорошо, что ты это понял. Хоть ты здесь и хозяин, но приглашаю я: проходи, присаживайся.

– В таком случае – выпьем что-нибудь?

– Не сейчас.

Он сел, положив ногу на ногу, достал сигареты и взглядом спросил, можно ли закурить. Я, кивнув, вытащил свою трубку.

– Где ты был последние дни?

– Прогулялся на Солнечный берег.

– Это в октябре-то?

– Человек, который из тюрьмы вышел, и зимой туда поехать не откажется.

– Был там один?

– Один.

– Может, с девушкой все-таки?

– Зачем везти отсюда? Там всегда богатый выбор.

– Жора, ты вроде убедился, что с нами бесполезно юлить? Если я задаю подобные вопросы, значит, мы кое-что выяснили.

– Но что… почему?

– Где Данка Шанова?

– О ком вы это?!

Казалось, он искренне недоумевал.

– Да-а, в тюрьме у тебя бесспорно окрепло актерское мастерство, ничего не скажешь, – отметил я. – Однако не демонстрируй его передо мной, бога ради, мы хорошо друг друга знаем.

– Честно вам говорю: не имею понятия, о ком идет речь.

– О той, с которой ты на такси поехал в аэропорт.

– А, Данка! Так бы и говорили… Хотел переспать с ней, да кошка перебежала дорогу.

– Давно ты с ней знаком?

– Почти неделю.

– Она сперва согласилась с тобой поехать, а потом отказала, так?

– Ну да. Так получается.

– Сколько времени вы были вместе?

– Только сутки. Но ночью я ушел к себе в гостиницу.

– А она куда?

– Какой-то иностранец крутился возле нее еще с вечера, а утром я уже не увидел ни иностранца, ни ее.

– И ты – с разбитым сердцем, бедный! – решил вернуться в Софию?

– Как видите.

– Вижу. Но как же кошечки, которые в изобилии водятся на море?

– Я не говорю, что остался один, но мне-то хотелось побыть с Дашкой… Кукла она, вот кто.

– Рассказывала она тебе что-нибудь о смерти своей подруги? – спросил я.

– Я спрашивал, да она не хотела на эту тему…

– Ни слова не сказала?

– Ни слова.

Я встал.

– Не пришлось бы нам снова беседовать на эту тему?

– Я вам все сказал, товарищ Хантов.

– Нет. И самое главное: где Дашка?

– Что я ей – муж, надсмотрщик?!

Вот он, Жора Патлака тех времен, еще до тюрьмы. Он огрызался тогда, как волк, и мне казалось, что он вот-вот прыгнет на меня, оскалив зубы…

Сейчас он сидел, положив ногу на ногу, словно в кафе, и отвечал, щурясь сквозь дым сигареты. В голосе и взгляде была насмешка. Что это – самообладание человека, который ничем не нарушил закона? Или уверенность, что мне не по силам такой крепкий орешек. А может, его беззаботная поза скрывала пренебрежительное отношение к моему ведомству и к его представителям.

Я еще раз убедился: что тюрьма – это серьезный вуз. Весь вопрос только в том, кто и с какими оценками его заканчивает.

Я ничего не ответил Жоре. Не стоило ему возражать.

Мы вышли во двор. На скамейке, рядом с застекленным крыльцом сидела толстая женщина, держа на коленях сетку с хлебом и пакетом сахара. Это была мать Жоры, уборщица. В это утро она раньше, чем я предполагал, возвратилась с работы. Хорошо помню, как она пыталась выставить меня из своего дома – еще тогда, в первое мое посещение, когда я пришел, чтобы арестовать ее сына.

– Вот это кто, – сказала она. – Слышу, знакомый голос, а понять не могу, кто это Жору песочит.

– Доброе утро.

– Добрутро, товарищ начальник. Опять занялся моим сыном? Я уж объяснила участковому, что деньги не мои. Которые у меня есть, те на сберкнижке. Двор-то у нас старый, вокруг полно мусора, в мусоре крысы живут, вот, значит, крысы и притащили деньги откуда-то… Крысы – они такие, увидят что-нибудь пестрое, так в гнездо и тащат, совсем как сороки…

– Не пойму, о чем вы.

– Мама, не вмешивайся, – сказал Жора.

– Как это не вмешивайся? Он тебя обвиняет, а я, мать, – не вмешивайся? В чем вы его обвиняете? – приступила она ко мне.

– Да есть вопросы, на которые он не отвечает. Я его спрашиваю о девушке – он ездил на море, – а не о крысах. О крысах скажете участковому.

– Мама, иди в дом, мы сами разберемся.

Она пошла к дому, волоча ноги, точно старуха, продолжая протестовать:

– Господи, за что ты наказал нас? Рожаем, растим детей, а после страдаем за них… За что, господи, ты нас наказал, за что?!

– Не обращайте внимания, ведь мать, – сказал мне Жора.

Я в общем-то и не обращал на нее внимания, но задумался об истоках материнской боли. Упреки ее не мне адресованы были, а сыну.

12

Дома меня ждала неожиданность, и не одна. Сынишка играл в гостиной. Не успел я закрыть входную дверь, как он бросился ко мне.

– Папа, ты почему рано? Ты что, заболел?

Даже в выходной день ему странно было видеть меня дома в такую рань. Не дав снять плащ, он потащил меня в комнату.

– Иди посмотри, какой замок я построил!

Я смотрел на замок из разноцветных пластмассовых кубиков и старался изобразить искреннее восхищение:

– Ух, какой громадный!

Услышав шаги за спиной, я оглянулся. Лена стояла на пороге и наблюдала за нами, слегка наклонив голову. Эта поза была мне хорошо знакома и не предвещала ничего хорошего.

– Янчо тебя ищет, – сказала она.

Янчо – мой приятель со студенческих лет, работает в суде.

– Передал что-нибудь?

– Сказал, отец и мать той манекенщицы – ну, которая отравилась грибами – подали в суд. Обвиняют тебя в убийстве их дочери и требуют… ты не поверишь! Требуют заплатить им по восемь тысяч левов за их горе!

– Солидная сумма. Максимум того, что можно потребовать по закону.

– Смеешься? А если подумать, одной-двумя тысячами левов ты вряд ли от них отделаешься.

– Если докажут, что я виновен в смерти девушки, буду платить.

– Юристы не станут с тобой церемониться, хоть ты и работаешь в милиции!

– Лена, ты напрасно грубишь…

– Перестань! – жена почти кричала. – Я ночами не сплю, у меня бессонница из-за тебя, а тебе наплевать!