Текст книги "Рокировки"

Автор книги: Борис Крумов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Вечером явился к Дашке в гостиницу на пятнадцать минут раньше. В этой гостинице туристские группы не останавливаются, только гости с толстыми бумажниками и солидными чековыми книжками. Сел в холле, положил ногу на ногу, закурил, точно бизнесмен, за чьей спиной стоит мощный экспортно-импортный центр. Однако портье не придерживался такого же мнения. Похоже, не внушал я ему доверия. Не поздоровался со мной, только косил взглядом. А сам отворял двери всяким-разным иностранцам, кланялся им, в три погибели согнувшись. А выпрямится – осанка просто-таки генеральская. Давай-давай, генерал, вон еще клиент с Запада, растягивай-ка рот пошире да кланяйся им, бейся головой о ковер! Уж эти типы не боятся, что их заставят написать: «Имя, фамилия, год рождения…»

Сомнения у портье, конечно, вызывал мой шрам. Пожалуй, придется лечь в больницу да отремонтировать хорошенько свою физиономию. Пусть станет чуток интеллигентней, и тогда никто не посмеет смотреть на меня подозрительно.

Дашка вышла из лифта точно в назначенное время. Сперва я подумал, что обознался: женщин с такой осанкой я видел только в западных фильмах. Самое меньшее – дочь богатого папочки, от слова которого зависят судьбы огромного количества людей. Она вышла в закрытой блузке (на шее по-прежнему голубел шарфик), без жакета, без плаща. Как будто прямо из дверей гостиницы пройдет к лимузину. Только у меня его не было. По крайней мере сейчас.

Погасив сигарету, я встал.

В ресторане снова пошли уговоры. Дашка взяла только кислое молоко, пить ничего не захотела. Кажется, начала разыгрывать роль няни. Посмотрим, насколько ее хватит.

Я читал меню.

– Так… Язык оленя с… черт знает с чем… Куропатки по-египетски… по-сицилиански… Свиная вырезка с грибами…

– Грибы-ы-ы? – Ее высокий голос не подходил ни для ранга заведения, ни для ранга самой Дашки, изображавшей высокопоставленную даму. – Никаких грибов!

Эта кукла, у которой несколько минут назад был вид счастливейшей кинозвезды, сейчас была в панике, будто ей угрожали хулиганы.

– Понял меня? Никаких грибов!

Она начала копаться в своей сумке – искала сигареты, хотя пачка лежала поверх всякой женской чепухи. Я поднес ей зажигалку. Затянувшись, Дашка наконец взглянула мне в глаза.

– Прости. Когда я слышу о грибах, на меня накатывает ужас.

– Я только читаю тебе, что написано в меню, а ты…

– Мне вырезку из телятины и бокал белого сухого. Я сделал заказ.

– Ты прости, но уж коли зашла речь о грибах… – заговорил я. – Думаешь, кто-то отравил Краси?

– Это наиболее вероятно.

Я смотрел на нее, ожидая, что она скажет дальше, но она молчала и часто, без нужды тыкала сигаретой в пепельницу.

– Кто же хотел избавиться от нее?

– Тот же, кто хочет избавиться от меня.

– Не верится.

– Ответишь откровенно на один вопрос?

– Я всегда откровенный. Тем более с тобой.

Она не обратила внимания на эти слова.

– Почему Тоди тебя ко мне приставил?

– Он вчера тебе это объяснил.

– Да-а, глупо было ожидать от тебя откровенного ответа… Тогда расскажи о себе. Как ты попал в тюрьму?

– Старые истории, зачем ворошить?

– Как там было?

– Тюрьма есть тюрьма…

– Какие там люди?

– Жуть какие толковые! Настоящие профессора.

– Как же они попадают туда?

– Из-за допущенных профессиональных ошибок.

Она не поняла, пришлось объяснять.

– Ошибки точно такие же, как у авиаконструкторов. Самая мизерная ошибочка – и теряешь высоту. И падаешь. Куда еще можно упасть ниже тюрьмы? Впрочем, от этого умнеешь. Учишься на собственных падениях, чтобы не натворить новых ошибок, и таким образом становишься мастером своего дела.

– Я тебя спрашиваю серьезно, а ты шутишь.

– Какие шутки! Чем чаще попадаешь в тюрьму, тем большим мастером становишься в своем ремесле.

– Это я поняла, а кроме этих твоих «толковых» людей и великих профессоров, нет ли других?

– Ну да, есть различные мелкие воришки и бунтари, которые предают ремесло. Этим ничего другого не остается, кроме как выйти из цеха и стать примерными трудовыми элементами.

Официант принес заказ. Мы замолчали. Дашка ела и рассматривала мое лицо, одежду, руки. Я не понимал, смеется она над чем-то или жалеет меня. Не люблю лежать под микроскопом чужих взглядов.

– Кстати, – сказал я, – из какого цеха ты?

– Странно, что Тоди не дал тебе полной информации и соответствующих инструкций.

– Он сказал, что ты его приятельница, а инструкции ты и сама слышала.

Она впервые рассмеялась и потянулась к бокалу.

– Твое здоровье, Жора. И не надо тебе хитрить.

Я подумал, что и она не умеет хитрить, но вслух ничего не сказал. Очень быстро у нее менялось настроение. Казалось, будто перед тобой не двадцатипятилетняя женщина, а девчонка-школьница, непосредственная и доверчивая. У нее были русые волосы, но похоже, мать родила ее черноволосой. Глаза у нее темно-карие, а брови и зрачки – совсем черные.

Она почему-то предполагала, что я знаю все о ее жизни. А я понятия не имел, числится ли она хоть где-нибудь на работе. И откуда берет деньги на дорогие наряды? Ее серебряным украшениям завидовали многие женщины. Если бы она таскала их из чужих сумок или грабила витрины магазинов, вряд ли бы она тогда носила свои браслеты и кольца.

И уж совсем не верилось, что большие доходы может принести такое хрупкое, тщедушное тело. Во всяком случае, я не хотел этому верить.

12

В огромном ресторане почти не было публики, оркестр заиграл ровно в восемь. На танцплощадку никто не вышел. Я спросил:

– Сбацаем? Ты как?

– Не заставляй меня отказывать тебе.

– А ты не отказывай.

– Ох, какой ты…

Как обычно, сперва играли танго. Не модно, но приятно. Чувствуешь рядом женщину, с которой танцуешь. Кайф.

– Ты случайно не балерина? – спросил я.

– Ты и вправду ничего обо мне не знаешь?

– Ничего! Клянусь своим честным именем.

– Нашел чем клясться…

И рассказала мне, что на первых курсах университета была в танцевальном кружке, а сейчас работает манекенщицей в Доме моделей. После смерти Красимиры ей все опротивело, хочется уехать в родные края, работать, пусть даже продавщицей в магазине «Овощи-фрукты», лишь бы не в Софии.

Мы вернулись за столик, и я поднял бокал.

– За твои успехи – но не как продавщицы в овощном магазине. Эти руки не для того, чтобы перебирать гнилые помидоры.

Она кивнула и вдруг выпила свое вино залпом. Я ей налил опять и сказал:

– Какой пластилиновый цвет у твоей юбки!

Дашка наклонила голову, сощурила глаза и сжала губы, чтобы не расхохотаться.

– Почему? – спросил я. – Что-нибудь не так сказал?

– Он называется пастельным.

– Ну, все равно. И блузка подходит!..

Она снова посмотрела на меня сбоку, одним глазом, точно птица.

– Короче. Тебе нравится не блузка, а то, что под ней.

– Неужто этому и порадоваться нельзя?

– Надоело радовать всяких типов. Понимаешь, во как надоело. Да к тому же чтобы кто-то другой получал за это деньги!

Глаза ее сверкали, пальцы ощупью стали искать на столе сигареты.

Ну вот, кажется, я понял, как она добывает деньги и кому их отдает… Этот приятель, похоже, возглавил довольно большой концерн. Чистая работа, никаких соблазнов, сам не попадал в милицию и в тюрьму и неприятностей не имел из-за этого. Пригласил меня, конечно, не в качестве сопровождающего, а в качестве вооруженного телохранителя. Этого не будет! Не будет и по другой причине: пачки в черном чемоданчике надо поделить на двоих!..

Дашка несколько раз затянулась сигаретой, вытерла влажные глаза, уже не стесняясь меня.

– Прости, Жора. Ты, похоже, человек неплохой. Но сейчас настроение у меня не то…

– Чем тебя утешить? – перебил я.

– Не сможешь.

– Кто, я?!

– Не горячись. И не пытайся соблазнить меня, как солдат кухарку.

Наверное, я нахмурился. Она подняла бокал, глядя мне в глаза, и я не устоял перед этим прекрасным улыбающимся женским лицом. Не бокал – бутылку бы выпил залпом.

Тем временем мимо нашего столика промелькнул какой-то иностранец. Он сбавил шаг – может, хотел остановиться, – но потом поклонился и отошел. Дашка едва заметно ему кивнула. Верно, ее сдержанность остановила его, иначе он бы наверняка изъявил желание сесть за наш стол.

Я посмотрел ему вслед: широкая спина, представительная фигура, походка человека, который в любой иностранной гостинице – как дома. Для такого самообладания нужна и солидная подоплека.

Он сел так, чтобы нас видеть.

– Не смотри на него зверским взглядом! – сказала Дашка. – Это старый знакомый.

– И его слюни ты терпела?

– Ну зачем ты?.. Каждый зарабатывает, как может.

– Кажется, ты не голодала.

– А ты что, с голодухи грабежами занимаешься?

– Сказки! Выдумываешь какие-то грабежи, да еще голос повышаешь. Услышит кто-нибудь – и поверит, чего доброго.

– Послушай-ка, Жора. Не колышут меня ни твои запугивания, ни приказ твоего приятеля задушить меня…

– Тогда иди в милицию!

– Почему бы и нет?

Дашка дерзко смотрела на меня широко открытыми глазами. В Софии она выглядела такой невинной девчонкой, такой пацанкой. А оказалось – оса, и глаза у нее – как осиные жала. Терпеть не могу, когда такие глаза целятся в меня, словно дула охотничьего ружья. Нервы барахлят. Она действительно может пойти в милицию. Проблема в том, докуда после сеть раскинут. Так и до меня доберутся. Сколько ни хитри, следователи поймут, зачем я сюда с этой девицей приехал. Нет, пора вылезать из чужой истории, пора действовать. Завтра пройдемся по бережку моря…

Мы закончили ужин. Не о чем было говорить. Не на что было смотреть в этом пустом ресторанном зале.

Я оплатил счет, и мы пошли к лифту. Дашка остановилась.

– Ты куда?

– Проводить тебя.

– Я не заблужусь. Найду дорогу.

Голос у нее был таким, что спорить не стоило.

Я пожелал ей спокойной ночи и не стал ждать, пока она войдет в лифт. Черт с тобой, думаю. Катись к своему белобрысому иностранцу, мне все едино. Получи свой доллар и успокой свои нервишки.

У выхода я обратил внимание, что на смену заступил другой портье. Он так и впился в меня взглядом, а потом засмеялся, и только тогда я его узнал – Зануда. Мой ровесник. Вышел из тюрьмы полгода назад.

– Жора, друг! Что ты здесь делаешь-то?

– Трачу деньги, заработанные там.

– Ты с женщиной?

– Знакомая. Как видишь, оставила меня на мели. А ты?

– Вкалываю вот. Не могу пока вернуться на свою работу. Год не имею права быть подотчетным лицом.

– Ну и как тут?

– Иногда дают чаевые. Стотинками.

– А презренные доллары?

– Не беру. Очень строго.

– Выпьем по рюмке?

– Я на работе.

– Никого нет поблизости.

– Нельзя, Жора.

– Ты, пожалуй, станешь ударником.

– Не до того. Хочу быть чистым перед самим собой.

Что ж, если его устраивают стотинки, пусть сидит. Подняв два пальца к виску, я пожелал ему спокойной ночи. Его ночь, наверное, будет легкой, моя – едва ли.

Что ж с ней делать-то, со шлюхой этой, думал я, возвращаясь домой.

Глава третья
Бриллиантовая дама

1

Ударные загрохотали у меня над головой, но тем не менее я не мог открыть глаза. Потом чуть приоткрыл – и замелькало что-то вроде белой птицы, машущей вдали крыльями. Возникло женское лицо. Не Лена. Поморгав, я попытался приподняться.

– Не поднимайтесь.

Голос был не слишком ласковый – замечание учительницы непослушному ученику.

– Где…

Больше ничего не смог выговорить, даже не был уверен, что это мой голос. В ушах ревели самолетные турбины, мешок с цементом или огромный камень давил на темя.

– Молчите, – снова услышал я строгий голос. – Не будьте ребенком, не могу же я все время стоять над вами.

– А вы не давите мне на темечко.

Лицо прояснилось, я стал различать его черты. Большие глаза – зеленые, как листья груши, тонкие губы, волосы, зачесанные назад, открытый, блестящий, точно фаянсовое блюдце, лоб. Но женщина не выглядела такой строгой, как мне показалось из-за ее голоса.

– Попробуйте заснуть, и боль утихнет.

– Неужели я до этого не спал?

– Не напрягайтесь. Вам все объяснят.

– Какой холодный голос. Вы, что, старшая сестра?

– Ваш лечащий врач.

– Извините, но мне срочно надо…

– Ага, сейчас же встать и выяснить, кто вас ударил по голове.

– Потому что…

– Да, потому что, если останетесь здесь хоть на день, работа там без вас остановится.

Иронический тон обидел меня, и я сказал то, чего в иных обстоятельствах не сказал бы:

– Зубастая вы.

Видно, она привыкла и к более острой реакции.

– На моем месте вы тоже бы зубастым стали, – ответила она спокойно.

– Скажите, – спросил я, – сильно меня? Похоже, еще десяток-другой минут – и улетел бы я к святому Петру?

– Откуда такой вывод?

– Боль. И вы у меня двоитесь. Моя жена…

– Мы ей позвонили. Она требовала пустить ее к вам, но мы настояли, чтобы пришла не раньше завтрашнего утра.

– А сейчас?

– За полночь. В коридоре сидит какой-то мужчина. Просит, чтобы его немедленно к вам пустили.

– Кто он?

– Представляется вашим коллегой.

– Удостоверение предъявил?

– Да. Совал его мне в глаза.

– Кто же это?

– Ваклинов, что ли.

– Ваклев. Может он войти?

– На две минуты.

– А, двадцати минут мне вполне достаточно.

– Ко всему прочему вы еще и хитрите. Надо будет скорее вас выписать, и без вас все палаты битком набиты.

– А почему я здесь один?

– В палатах места не хватило, вот и положили в моем кабинете.

– Вот из-за чего вы раздражены, – сказал я, но докторша уже была за дверью.

Вошел Ваклев в наброшенном на плечи белом халате, держа шляпу в руке. Он и так смуглый, точно цыган, а сейчас лицо и вовсе потемнело и постарело – наверное, от усталости и бессонницы. Волосы у него черные, а виски уже побелели, хоть он на два года моложе меня – ему всего тридцать шесть. Надо же, подумал я, только здесь, сейчас и заметил я, как Ваклев поседел. А ведь я сам много этому способствовал, что греха таить. В совместной работе неизбежны огорчения, как бы хорошо мы друг к другу ни относились.

– А если б ты попал на кладбище? – сказал Ваклев, пожимая мне руку.

Из-за дверей послышался окрик:

– Пожалуйста, выбирайте выражения!

Ваклев обернулся. Я не слышал, чтобы он извинился – похоже, пока он сидел в коридоре, у него сложились с врачом свои отношения.

– Такая жена, – сказал я, – укорачивает жизнь наполовину.

– Дома она, наверное, другая. Как ты?

– Как муха в паутине.

– Тебя какая-то женщина нашла – ты лежал около самого входа, и она закричала.

– Я ничего не видел и даже не почувствовал присутствия человека.

– Кто-то тебя стукнул.

– Наверное.

– Что ты там делал?

– Ходил к одной девушке.

– Слушай, начальство, а не запутался ты в какой-нибудь истории с женщиной?

– И ты туда же?

Наверное, я поморщился, потому что Ваклев перешел на официальный тон:

– Слушаю, товарищ капитан.

– Соберите все сведения, какие можно, о Тодоре Михневе.

– Кто такой?

– Я вчера о нем расспрашивал. Соберите сведения об отравленной манекенщице, о ее приятеле Тони Харланове. И вообще обо всей этой шайке.

– Посмотреть за входом, возле которого тебя нашли?

– Встану – пойдем вместе. А сейчас сходите на квартиру манекенщицы и поищите там кое-что.

– Что именно?

– Там должны быть ключи от квартиры Тоди – Тодора Михнева.

Я показал ему взглядом на дверь, где стояла докторша. Может, мой подчиненный и решился бы задержаться подольше, однако у цербера в белом халате был непреклонный вид. Пришлось Ваклеву ретироваться.

2

За десять лет совместной жизни можно узнать свою жену настолько, чтобы предвидеть ее поступки. Множество случаев убедило меня прислушиваться к советам Лены, но иногда я вспоминаю о них с опозданием. И расплачиваюсь за это.

И вот она снова оказалась права: своим походом к Дашке я словно накликал на себя неприятности. Предчувствия моей жены оправдываются, вероятно, из-за постоянного ее страха за меня. А я-то почему не вижу, что мне угрожает опасность? Лена говорит, потому, что слишком уж заглядываюсь на красивых девушек – так кошу глазом, что вокруг ничего не вижу.

Хоть я и не согласен с подобными обвинениями, ожидал я ее с беспокойством. Более того, пытался себя убедить, будто сам не знаю, отчего я так раскис.

Войдя, она осмотрела мою голову, руки, даже под одеяло заглянула и сделала краткое резюме:

– Ты скоро выйдешь. Доктор Нейкова говорит, у тебя оказалась невероятно крепкая голова.

И после этих слов жена меня поцеловала.

– Я сейчас выйду?

– Может быть, завтра утром. Хотят за тобой понаблюдать еще сутки. Что-то вроде врачебной перестраховки.

Я ожидал упреков, а она меня успокаивала…

– Дети спрашивают, где ты. Я сказала, в командировке. Они и вообще видят тебя не часто, так что поверили. Из командировки ты обычно привозишь им шоколад, я его уже купила, завтра утром приду забирать тебя – возьмешь и сам подаришь.

И все-таки мне казалось, держится она со мной холодно, словно с каким-нибудь надоевшим родственником. В ее тоне я не улавливал беспокойства за мужа, лишь обиду за себя, бедняжку: дескать, ее страдания гораздо сильнее моих.

Я ничего ей не сказал, потому что и вправду чувствовал себя очень виноватым.

Утром, едва возвратившись домой, я бросился к телефону.

– Пожалуйста, оставь телефон в покое! – сказала Лена голосом еще более строгим, чем у докторши.

Я смотрел на нее, изо всех сил изображая недоумение.

– Поиграй с детьми, – продолжала жена, – возьми книгу. А за телефон не хватайся. Никакого напряжения, никаких перегрузок. Хотя бы два-три дня. Это категорическое распоряжение доктора Нейковой.

Может быть, Лене действительно нелегко с таким мужем, как я, но ничего не поделаешь – придется терпеть меня таким, какой есть. Терпел и я – не позвонил никому, поиграл с детьми.

Иглику мы считаем старшей, хотя она родилась всего на несколько минут раньше своей сестры. Более хитрая, предприимчивая, она инициатор всех проказ в доме. В конце учебного года записалась в школьный литературный кружок. Объяснила нам, что учитель литературы – самый молодой и красивый педагог в школе и очень похож на ее любимого актера. Возможно, именно это обстоятельство и заставило ее немедленно обнаружить у себя поэтическое дарование.

Чтобы не отстать от сестры, Божура записалась в кружок рисования. Лена поощряла их увлечения и следила за посещением кружков. Она внушала мне, что надо записать детей во Дворец пионеров, где занятия ведут квалифицированные специалисты. Я пообещал, что узнаю, какие есть для этого возможности, но только пообещал. Может, потому, что не видел никаких талантов у наших близнецов. И, естественно, был подвергнут жесточайшей критике за то, что ничего не предпринимаю для развития собственных детей, тогда как другие мужья чего только не делают ради своих сынков и дочек.

Едва услышав от матери, что мне велено поиграть с ними, близняшки заговорщически переглянулись и, принеся из своей комнаты какие-то газеты, наперебой залепетали:

– Папочка, посмотри! Посмотри, папочка!..

Палец Иглики показывал подпись под двумя четверостишиями: «Иглика Хантова, 10 лет, София». Божура, оттеснив сестру, показала мне свое имя под рисунком.

Бурно выразив радость и изумление, я расцеловал девочек. Я не разбираюсь в рисунках и стихах, но подумал, что если они напечатаны, значит, что-то в них есть.

Лена стояла на пороге, наблюдая. Она ликовала, хотя не издала ни звука. Я не нашелся, что ей сказать, и снова поцеловал дочек.

– Браво! Отлично! Но как попали ваши произведения в газету?

– Не с твоей помощью, – поспешила ответить жена и вышла.

В последние дни Лена не упускала случая напомнить мне, что я безответственный супруг и отец. А после смерти манекенщицы голос ее не просто горчил, но как-то совсем скис. Серьезные бури на нашем семейном корабле.

– В кружок пришел какой-то дядя, журналист, – объяснила Иглика. – Мы ему прочитали свои стихи, он попросил нас переписать их и взял с собой. Из всех только мое напечатали!

– А у тебя?

– Тот же дядечка и к нам приходил.

– Какой дядечка?

– Не знаю. Сказал, чтобы мы его звали дядя Тони, хотя он по возрасту в старшие братья нам годится. Взял несколько рисунков – и только мой напечатал! Папа, правда, он хороший?

– Да.

– А мои стихи – ты ничего о них не сказал.

– Хорошие стихи, доченька.

– Я потом еще четыре штуки написала. Дать почитать?

– Дай. Как выглядит этот дядя Тони? – спросил я Иглику.

– Ну, такой, – начала она объяснять, – красивый, очень красивый! Высокий, как баскетболист. Джинсы у него потерты сильнее, чем дедушкины брюки, да сейчас все парни так ходят. А волосы у него какие, а прическа! Совсем как у… – и девочка назвала любимого своего артиста.

Не было сомнения: это Тони Харланов. Похвально, что он находит и поощряет одаренных детей. Только неужели из всех ребятишек в обоих кружках мои дочки оказались самыми что ни на есть одаренными?.. И почему именно Тони должен был их найти? Неужто до такой степени я слепой, что не разглядел наклонностей собственных детей?

Не упоминая моего имени, Тони описал меня в одном очерке. Представил этаким суперменом. Сейчас получается, что и наследницы мои обладают задатками гениальности.

Накапливаются вопросики, накапливаются…

3

Позвонили у входной двери. Близнецы, как обычно, ринулись посмотреть, кто там. Я остался в гостиной. Услышал голос Елены:

– Так я и думала!

Нетрудно было догадаться, что явился кто-то из моих коллег.

Вошел Саша Ваклев, и мы, обменявшись взглядами, без слов поняли друг друга: он спросил, что это с Леной, а я ему ответил – мол, оставь ее, пройдет.

– Не ходите в холл! Отец занят.

Мы с Ваклевым, переглянувшись, усмехнулись.

– Начальство передало, – сказал мой сотрудник, – что если есть возможность, сходи к нему, а если нет, оно к тебе само явится.

– Ладно, зайду попозже.

– Торопит нас. Сейчас же, говорит, надо заняться этим случаем.

– Почему он так быстро изменил свое мнение?

– После того, как тебя стукнули, работы у нас прибавилось. В Доме моделей о Тоди отзываются очень хорошо. Образцовый служащий. Такую же оценку дают и обеим манекенщицам… Да, Красимиру похоронили в ее родном селе. На квартире у нее нашли два ключа – хозяева сказали, что они не от их дверей.

– Один должен быть от квартиры Тоди.

– Чтобы мне не плутать в тумане, объясни-ка мне кое-что…

– Ладно, – перебил я. – Слушай. Я не запутался ни в какой истории с женщиной. Я собирал грибы. Все брали их из моего лукошка, и когда жарили, я видел, как они это делают! Ручаюсь, ни одного плохого гриба не было. А это значит, что кто-то в этой компании был заинтересован убрать девушку. Тоди, к твоему сведению, был сводником. Он обеспечивал иностранцев девицами. Оплата – в долларах. Краси пыталась выйти из-под его опеки, но если бы это произошло, раскрылись бы кое-какие его делишки. Не исключено, что и журналисту Краси мешала: она рассчитывала выйти за него замуж, меня просила быть посаженым отцом. Есть вероятность, что отравила ее Дашка – как соперницу. Тоди для нее прекрасная партия, и ей не хотелось упускать его. И вот еще что: только Дашка разбирается в грибах, об этом она говорила сама.

– При их беспринципности, при том, как легко они идут на рокировки… – засомневался Саша. – Вряд ли тут ревность.

– А почему бы и нет? Парень вроде с будущим.

– Такие женщины, как Дашка, ищут мужей с настоящим.

Помолчали. Потом мой коллега прямо спросил, не преувеличиваю ли я Дашкину заинтересованность, чтобы уменьшить свою вину в этой истории.

– Возможно, ты и прав, – так же прямо ответил я.

– Как обычно в таких случаях, – сказал он, – родители покойной заведут дело, и все свалится на твою голову. Получается, невольно именно ты стал причиной ее смерти. А если учесть, что она была беременна, представляешь, какие выводы они могут сделать?

– Представляю, – грустно сказал я. – Но хоть ты-то поверь мне, что я не виноват! Ни в чем.

– Я тебе верю, но это не облегчит твоего положения.

– Если веришь, включи меня в работу. Я хочу участвовать в расследовании до самого конца.

– Это само собой. Только вот твое ранение…

– Да ладно, ерунда все это! Послушай, я сомневаюсь, чтобы Тоди стал подливать масла в огонь. Он, верно, понял, что я разгадал его махинации.

– А мы его вызовем. Пусть рассказывает, где он был в тот вечер.

– Еще рано…

– Твой журналист тут выступает. Сегодня уже три человека говорили мне про его статью. Посмотри. – Ваклев бросил на столик газету, которую до того, скатав в трубочку, теребил в руках. – Выходит, ничего себе журналист. Интересные нащупывает вопросы.

– Я прочту, – пообещал я, сложил газету и спрятал ее в карман пиджака.

Мы вышли вместе, Ваклев пошел на работу, а я отправился в «Балкан». Пока ехал в трамвае, читал статью Тони. Действительно, точные наблюдения, умело написано – даже я, не специалист в газетном деле, почувствовал, что Тони не похож на других наших журналистов: у него свой голос, своя песня… Да, скоро вырастет мальчик и взлетит на высокую орбиту, думал я.

4

За тем же столиком и в то же время, где обычно сидела вся компания, пребывал в одиночестве Тоди. Положив ногу на ногу, курил. Похоже, никого не ждал – просто привычно убивал время. Задумавшись, он заметил меня только тогда, когда я остановился рядом.

– А, товарищ Хантов… Присаживайтесь.

В тоне у него не было ни страха, ни удивления. Если даже и удивился, увидев меня живым, то умело это скрыл. Слегка приподнялся, но руки не подал.

– Выпьете чего-нибудь? – спросил Тоди.

– Спасибо, не хочется. Компания редеет…

– Жалко Краси.

Он сказал это голосом человека, который потерял близкого, и потушил сигарету, не докурив ее.

– А где остальные?

– Понятия не имею. Может, уехали на похороны Краси.

– А ты почему не поехал?

– Они были ей ближе.

Этот человек умеет владеть собой. Он не прятал глаз, не смотрел на меня дерзко, не заискивал. И по голосу его, и по выражению лица чувствовалось, что он в трауре. Впрочем, Тоди явно рассчитывал произвести впечатление.

– У меня к тебе вопрос, – сказал я.

– Слушаю.

– Где ты был в понедельник вечером?

Тоди выглядел озадаченным.

– Это допрос?

– Хочу уточнить кое-что.

Сдвинув брови, он сжал губы и сделал вид, будто хочет что-то припомнить. Ответил не сразу.

– Понедельник… Ну да, весь вечер был в ресторане «Балкан» с тремя приятелями. Если хотите, можете спросить официантов. Там меня все знают. А скажите, почему вы задаете мне этот вопрос?

– Скажу, но позднее.

– Как хотите. Может, вам наклепали на меня?

– Думаешь, мы так легковерны?

– Все мы живые люди, товарищ Хантов. Откуда знать, кто что думает!..

Мы распрощались, я вышел.

Тоди не дурак. Видимо, ожидал, что я задам ему этот вопрос, но не в баре, а там, где их обычно задают. Вполне вероятно, что в понедельник он был со своей компанией в баре. Но не является ли это заранее подготовленным алиби?..

5

Позвонив Ваклеву, чтобы он проверил, был ли Тоди в «Балкане», я пошел в редакцию, где работал Тони. С заведующим культотделом этой газеты Гришей Вранчевым мы познакомились года два назад. То и дело я слышал от кого-нибудь, что Гриша рассказывает, будто мы старые приятели, но я не мог бы подтвердить его слов.

Я постучал в дверь и, хоть ответа не услышал, вошел.

Он сидел за своим столом, читал что-то. Перед ним были разбросаны рукописи, вырезки, газеты. Интересно, сколько времени понадобилось бы, чтобы привести все это в порядок? Его внешний вид был так же неаккуратен: поредевшие волосы, похоже, вряд ли когда-нибудь видели расческу, галстук был перекошен, узел не развязывался, видно, годами, рубашка не отличалась чистотой.

Вранчев, не глядя в мою сторону, указал на кресло, но я не спешил садиться. Он дочитал страницу и только тогда поднял голову. Встал и развел руками, словно собираясь меня обнять.

– Привет, пламенный привет народной милиции! Извини, думал, это кто-то из моих коллег. Пожалуйста, садись. Я в твоем распоряжении. Если ты пришел в редакцию – значит, что-то произошло, верно?

– Хотел связаться с Тони, да решил вот сначала к тебе. Ты ведь его начальник.

– Хорошо, что хоть благодаря ему я тебя вижу! А если серьезно, Хантов… С этим молодым человеком определенно что-то стряслось.

– Не слишком ли ты категоричен?

– Нет, уверяю тебя. Тони – юноша воспитанный, исполнительный, прислушивается к советам старших. Он родился журналистом. Может взять интервью у самых недоступных начальников. Выгонят его из одной двери – он в другую, а если нужно, и в окно влезет, но запланированный материал добудет. Несведущему человеку это показалось бы нахальством, но кто понимает – оценит.

Вранчев взял газету со стола и едва не ткнул ею мне в лицо.

– Читал?

Я понял, о чем он, но, верный привычке не спешить открываться, открывая других, только плечами пожал.

– Репортаж Тони Харланова! – торжественно сказал Вранчев. – На самом высоком уровне. Глубокая психология. Тонкий анализ. Бесспорно, достижение! Жалко, что не отдал это нашей газете. Я ему надеру уши. Свои лучшие работы журналист должен печатать у себя в газете, а те, что похуже, предлагать на сторону, верно? Почитай, скажи свое мнение.

Я кивнул.

– Дать тебе газету с собой?

– Мы на работе получаем, просто сегодня я еще не был там.

– В понедельник Тони взял отпуск и поехал на похороны, – сказал Вранчев, вздохнув.

– Уехал рано утром?

– Нет, сидел здесь до восьми вечера.

– У него, наверное, были серьезные отношения с этой девушкой?

– Так, по крайней мере, казалось, но как узнаешь, серьезны ли отношения у современной молодежи?

Грустно улыбнувшись, Вранчев посмотрел на часы, снял трубку, набрал номер.

– Тони здесь? – спросил он. – Нет, не сейчас, пусть через часок мне позвонит.

Положив трубку, довольно мне подмигнул.

– По такому человеку можно проверять часы. А у тебя что нового? Давай-ка, подскажи нам что-нибудь, о чем можно написать.

С Вранчевым можно было говорить и два, и три часа, и он бы не устал. Только не располагал я таким временем, да и рассказать ничего не мог.

– Да подожди, посиди еще.

Я пообещал, что приду в клуб и там уж мы поговорим по душам.

6

Пожалуй, мой разговор с Тони был лишним: ведь все, что надо, я услышал от его начальника. Но, поскольку я в редакции, не повидаться уже неудобно… Вранчев взял меня под руку, вывел в коридор, распахнул какую-то дверь и застыл, точно дворецкий, торжественно объявляющий о приходе долгожданного гостя:

– Тони, к тебе!

Тони читал газету. Он встал и пошел к нам навстречу. Думаю, Вранчев ожидал увидеть по крайней мере любезную улыбку на лице своего подчиненного. Тони поморщился, не скрывая своего нежелания меня видеть. И так открыто это сделал, что Вранчев обеспокоенно посмотрел на меня, а потом на него.

Я постарался сделать вид, что ничего не заметил.

Возможно, Тони действительно сильно переживал потерю Краси и считал, что именно я виновен в ее смерти. Но тогда как это увязать с безразличием, с которым он относился к ее изменам? Он ведь не мог не догадаться, откуда у нее иностранная валюта. Видимо, наблюдая ее образ жизни, он и написал статью о проблеме проституции. Едва ли только официанты давали ему материал для его социально-психологических обобщений. Ко всему прочему, именно Тони был одним из инициаторов сексуальных «рокировок» в компании. И после всего этого – такая скорбь!.. Или я действительно постарел – настолько, что совсем не разбираюсь в настроениях современной молодежи?