Текст книги "Песочница"

Автор книги: Борис Кригер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 34 страниц)

Эля (беспокойно). Да, кажется, опять идут жандармы… Глеб. Значит, мне снова надо прятаться… А ты? Эля. У меня студенческая виза… А ты согласен подняться ко мне? У нас будет безопасно, да и родители хотели с тобой познакомиться. Глеб. Ну, не заставлять же добрых людей беседовать со мной на ветру… Тем более в присутствии жандармов… Сцена 11 Та же столовая в доме Статских. За чистым столом сидят родители Эли. Отец Эли что-то пишет, мать вяжет. Входят Эля и Глеб. Глеб (кланяется в пояс). Здравствуйте, люди добрые. Как говорится, бонжур! Спасибо, что приютили, а то на улице опять ловят нелегалов! Люди никак не могут отвыкнуть от этой дурной привычки… Эля (смеясь). Какой же? Глеб. Охоты на людей… Отец (вполголоса, матери). Довольно развязный молодой человек. Вылитый Че Гевара… Глеб (приветливо обращаясь к отцу). Я это исключительно от неудобства положения… Вообще я скромный, а вот от смущения могу вести себя несколько вызывающе… Мать (вставая). Ну что вы, что, вы… Не надо смущаться. Все мы можем оказаться в таком положении. Глеб (смущенно). Ну, ситуация, надо признать, комическая. Эля привела в дом бомжа в лохмотьях. Представляю, что вы должны чувствовать по этому поводу. Отец (вставая). А у меня предложение: я вам принесу что-нибудь из своих вещей, вы примете душ, побреетесь, а потом мы будем пить чай и беседовать… Судя по тому, как вы обворожили нашу дочь буквально за считанные часы, человек вы преинтереснейший. Согласны? Глеб (смущенно). Конечно! Спасибо! Я с удовольствием перестану смущать вас своим видом, только потом верну вам вашу одежду. Ни в чем приличном все равно бродяжничать несподручно. Скоро изорвется и запачкается, а еще скорее собратья по призванию отберут. Хотя вы после меня ее, наверно, не наденете… Отец (беря Глеба под руку и уводя с собой). Ну, не будем делать скоропалительные выводы… Эля (смотрит вслед мужчинам, счастливо улыбаясь). Боже мой, невозможно поверить! Какая идиллия! Папа! Глеб! Мать (наконец обняв дочь). А я тебе всегда говорила, что наш папа неординарный человек… Сцена 12 Женщины остаются одни. Эля смотрит на закрывшуюся за отцом и Глебом дверь, потом переводит глаза на скатерть и начинает чертить на ней что-то черенком вилки. Мать смотрит на Элю, потом берет в руки стакан и задумчиво его покачивает. Через минуту останавливается и, взглянув на дочь, прикладывает ладонь к ее лбу, проверяя, нет ли температуры. Мать. Как ты себя чувствуешь? Тебе тоже надо бы посидеть в горячей ванне. Давай я попрошу согреть тебе молока? Эля. Не надо, мама. Я терпеть не могу кипяченое молоко… Мать. Ну, давай тогда какао? Хочешь какао? Эля. Попозже, ладно? Некоторое время молчат. Мать. Ты помнишь, на старой квартире, во дворе, огромный тополь рос? Ему потом все ветки обрезали, из-за пуха весной. Как окно раскроешь – вся квартира в пуху… На нем еще, до того как его обрили, старая шина висела на веревке. Ты на ней качаться обожала… Помнишь? Эля. М-м-м… Смутно… Мать. Ну да… Тебе тогда, наверное, года четыре было… Там еще мальчишка на первом этаже жил… Не помню, как его звали… в бывшей дворницкой… Вы с ним во дворе играли… Эля. Дамир! Мать. Да, наверное… Эля. Мы еще шубу мою белую угробили! Он тогда во двор вынес старые магнитофонные пленки – ну большие такие, не помню, как они называются… Мать. Бабины… Эля. Ну да… Мы их размотали и играли в лошадки. Ну, я, конечно, была лошадью, а он правил. А шуба белая была! Черт его знает, то ли вся пленка так мажется, то ли только эта была такая, от старости! Я потом как зебра стала! Мать. Бабушку чуть инфаркт не стукнул, когда она за тобой во двор спустилась… Ты вообще была к пленкам неравнодушна. Я как-то тебя на несколько минут в большой комнате оставила одну. Чувствую: затихла. Ну, думаю, творит что-то. И точно! Ты у всех кассет отца пленку размотала и вокруг ножек стола и стульев намотала. Маленькая совсем была, еще не ходила. Ползала только смешно так – одну ногу подожмешь, а другой отталкиваешься… Мать задумчиво улыбается. Эля вдруг бросает вилку и неловко прижимается к материнскому плечу. Ничего, Элечка, ничего… Все устроится как-нибудь… Ты только себя береги – не делай глупостей больше, чем надо… Эля. А что, кто-то знает, сколько надо? Мать. Не ершись. Ты знаешь, сколько надо. Ну вот что ты для нас с отцом все время спектакли разыгрываешь? Кому это надо? Какие мы уже есть – такие и есть. Жизнь ведь заново не перепишешь. А тебя мы очень любим, и ты это знаешь. Эля. Если вы так меня любите, что ж всю жизнь так построили, что ни вам, ни мне жизни нет? Отец вечно под прицелом сидит, ты рядом с ним с ума сходишь, а мне в универе газетами в морду тычут с такими глазами, будто я всю жизнь массовыми казнями занимаюсь… Мать. Ну поверь, детка, нам ведь никто выбора не предлагал – сидеть под прицелом или нет. Разве могли мы знать, что все так повернется? Когда папа бизнес начинал, примеров ведь не было. И посмотреть, как бывает, негде было. Он – первооткрыватель в каком-то смысле. Судить легко уже после всего, а ты попробуй, сделай что-нибудь самостоятельно, без подсказки, без учебников и учителей – носка простого не свяжешь, а тут бизнес… Да еще и наша дорогая родина, где все переворачивается с ног на голову каждые полчаса… В этой клоаке можно быть либо самым сильным, либо мертвым… А что вообще бизнесом занялся, так он – настоящий мужчина. А у настоящего мужчины должно быть Дело, Предназначение, чтоб он себя мужиком чувствовал… И, не разрушив, ты его с пути не свернешь. Ты ведь тоже за Глебом своим побежишь, куда он позовет – отговаривать не будешь… Эля. Не буду… Мать. Ну вот видишь… Пауза. Эля. Мне иногда кажется, что Бог нас до сих пор бережет, чтоб хоть один пример любви на свете оставить… Вы с папой – динозавры… Все его знакомые по двадцать раз юбки поменяли… Мать. Да уж. Двадцать один год прожили – и все еще друг друга терпим. Я боюсь, что ты у меня тоже динозавр, – яблоко от яблони недалеко падает… Эля. Да это хорошо, мам! Размениваться не надо… Мать. Да? Ну, дай-то бог… Эль, может, вы не сразу пойдете-то? Ты бы хоть подлечилась, а? И пальто себе купила б нормальное – ну ведь не на весь ведь свет пупком сверкать! И потом, можно и на машине ездить – чего обязательно пешком-то таскаться! Эля. Ой, мать, перестань! Ты, как всегда, на всякие мелочи переходишь! Мать. Так я тебя не на помойке нашла! И ты его от воспаления легких полечишь разок, тоже будешь цепляться, какое пальто на него одеть и какой шарф завязать! Погоди еще, пыль в зад набьется – вспомнишь меня… Эля. Ладно, ладно, мам… Я тебя люблю… В комнату возвращаются мужчины. Действие пятое Сцена 13 Глеб, Эля и ее родители сидят за столом в столовой. Стол накрыт к чаю. Лакей чинно разливает чай. Глеб удивительно преобразился. Он прилично одет, хорошо причесан и побрит. В воздухе висит неловкое молчание. Отец ( уходящему лакею ). Мерси, Жак, мерси! Лакей (учтиво кланяется). Да-рьен! Медам, месье… (Степенно удаляется.) [59] Эля ( ей явно неудобно, но едва лакей закрывает за собой дверь, передразнивает его ). Медам, месье, синьоры! Как жаль, что в этой пьесе бездарные актеры… Отец ( Глебу ). Мы наняли прислугу из настоящих французов… Как это ни странно, но у иммигрантов настолько развито чувство социальной справедливости, что они просто не могут нормально работать по дому. О русских я и не говорю… Они вообще всегда славились классовой нетерпимостью к работодателям. Жаку, правда, приходится платить зарплату профессора Сорбонны, но зато он из знаменитых. Его предки прислуживали еще маркизу де… Как его бишь? Черт, забыл его имя… Вылетело из головы! Макризу де… Эля ( тянет руку, как в школе ). Можно, я скажу, я помню… Отец. Ну? Эля ( гордо ). Маркизу де Саду! Глеб прыскает чаем со смеха и извиняется. Мать ( одергивая Элю ). Да помолчи же наконец! Дай мужчинам пообщаться. Отец ( Глебу ). Простите за навязчивость… Сколько вам лет? Глеб ( приветливо ). Мне двадцать четыре. Отец. Вот когда вы привели себя в божеский вид, мне ваше лицо кажется знакомым. А как ваша фамилия? И что вас привело к такому образу жизни? Глеб ( приветливо ). Да, в общем, особых причин нет… Я, более того, в общем, не настаиваю, что надобно всю жизнь бродить по дорогам… Просто в какой-то момент, наверное, каждый из нас чувствует такую потребность – просто подняться и идти… Идти неважно в каком направлении… Отец. То есть вы нищий по велению духа, а не в силу дурного… ( Подыскивает слова .) дурных… обстоятельств? Эля ( заносчиво ). Нищ лишь тот, кто богатым себя не считает! Глеб ( улыбаясь словам Эли ). Я действительно не могу считать себя вполне нищим… Отец. Ну хорошо, а все же, скажите по совести, чем вы так приковали к себе мою дочь? Эля ( кричит ). Прекрати с ним так разговаривать! Глеб ( нежно, но строго обращаясь к Эле ). Я действительно могу ответить сам, не нужно меня защищать… Тем более Николай Прокофьевич вовсе не сердится на меня, он просто хочет поскорее познакомиться… Отец. Откуда вам известно мое имя-отчество? Глеб ( с уважением ). Ну а кому оно не известно… Вы ведь в России – не последний человек…. Отец ( не скрывая, что польщен ). Был… Был не последний человек. Теперь за мою шкуру не дадут и ломаного луидора… А все-таки, молодой человек, в чем же состоит ваша особая философия? Глеб ( с уважением ). Ну что вы, Николай Прокофьевич, с чего вы взяли, что у меня есть какая-то особая философия? Просто до вчерашнего дня я скитался по миру, а вчера я встретил вашу дочь, и она решила пойти со мной… Мать ( взволнованно ). Ну, вы же понимаете, что это бред простуженной девочки? Глеб ( обращаясь к матери ). Извините, я в спешке не спросил вашего имени-отчества… Мать ( немного успокаиваясь ). Можно просто Лиза… Глеб ( выжидательно ). А все-таки? Мать. Елизавета Ильинична… Глеб ( задумчиво ). Удивительно красивое имя… Как в девятнадцатом веке… Лакей француз… Хорошо у вас! Отец ( скрывая внезапное раздражения ). А как же ваш обет бродяжничества? Глеб ( спокойно, но твердо ). Ну что ж, пришло время мне объясниться. Я вовсе не говорил, что давал обет бродяжничества. Дело в том, что у меня был сложный период в жизни, и я решил, что было бы неплохо пойти куда глаза глядят, но после того как я встретил Элю и она решила, что пойдет со мной, я понял, что это невозможно. А поскольку я полюбил вашу дочь… Отец ( уже не скрывая внезапного раздражения ). Когда ты успел? Глеб ( по-прежнему спокойно ). Я всегда ее любил… Святой Августин говорил, что христианство существовало всегда, только после Христа его стали называть христианством… Отец ( растерянно ). При чем тут святой Августин? Глеб Я всегда любил Элю… Ее бунтарский нрав, ее смелость, готовность к самопожертвованию… а главное, ее способность к любви, невзирая на нищенские лохмотья. Невзирая на насморк… Да, я всегда ее любил! Эля ( плача и обнимая Глеба ). Я так счастлива! Милый! Мать ( с умилением ). В это так трудно поверить, но верить хочется! Отец ( подозрительно ). Боюсь, Лизочка, нужно погодить с верой… Мы не в церкви, а он не поп… Мать ( раздражаясь на отца ). Коля, это грубо! Отец. Ну, хорошо… Вы полюбили мою дочь, внезапно и бесповоротно. Вы любите ее за то, что она полюбила вас в лохмотьях… Но ведь то, что на вас надето сейчас, вам не принадлежит! Эля ( с нескрываемой ненавистью ). Папа, а вот это уже действительно по-настоящему низко… Глеб ( отцу ). Я всегда любил Элю… Даже когда не подозревал о ее существовании! Но в этом мы с вами похожи, Николай Прокофьевич… Вы тоже любите Элю, и в вас говорит отцовская ревность, а вовсе не желание меня непременно унизить… Отец ( внезапно успокаиваясь ). Знаете, что я думаю? Вы, молодой человек, либо действительно очень умны и добры, что было бы редким счастьем, либо чрезвычайно хитры и коварны, и Бог вам тогда судья… Мать ( с умилением глядя на мужа ). Ну, так-то лучше! Эля ( все еще не успокоившись ). Папа, да пойми ты наконец, что не нужны ему твои миллионы! Твои миллионы давно уже никому не нужны! Он богаче тебя! Отец ( строго обращаясь к Глебу ). Это вы ей сказали? Глеб ( немного смутившись ). Я говорил в переносном смысле… Эля ( перебивая Глеба ). Ты, папа, сам себе не принадлежишь… А ему принадлежит весь мир! Глеб ( Эле ). Но это было вчера… А сегодня, сидя здесь, я снова себе не принадлежу… Потому что я уже не свободен, ведь любовь – это несвобода… Но это хорошая несвобода. Это, пожалуй, единственная форма несвободы, которую человек должен терпеть! Отец ( строго обращаясь к Глебу ). Вы что же, пришли к нам навеки поселиться? Вы это имеете в виду? Слова – это, конечно, хорошо… Но мне кажется, что дальше слов у вас дело никогда не идет. Я не понимаю, как взрослый, здоровый мужик может докатиться до карьеры бомжа, пусть и парижского клошара [60] , что, конечно, гораздо более стильно, кто же спорит! Вы, мне кажется, ни на что не способны… кроме как сотрясать воздух… Простите за откровенность! Эля ( неожиданно рассудительно ). Папа, ну а если завтра тебя убьют, а нас пустят по миру… Или у тебя все отберут и посадят в тюрьму… Чем ты будешь лучше его? Мне кажется, что парижский нищий лучше мертвого миллионера или опального олигарха, сидящего на нарах… Отец ( строго ). Дело в том, дочка, что я чего-то добился в жизни, и пока ничего из того, о чем ты говоришь, не произошло, и возможно, и не произойдет, Бог помилует, а твой Глеб – уже вполне свершившийся факт… Ни образования, ни профессии… Эля. Неправда, он все время учится! Отец. Что-то он не походил на оксфордского студента, когда ты подобрала его на набережной… Мать. Может, лучше спросить самого Глеба о его профессии и образовании… Эля. Может, ему нужно представить вам на рассмотрение рабочую автобиографию в трех экземплярах и рекомендации? Отец. Да, рекомендации от тех двух бомжей, которые ему вчера наваляли тумаков… Глеб добродушно смеется и трогает подсохшую разбитую губу… Эля. Значит, выходит, что если у Глеба нет хороших рекомендаций, образования и прочей ереси, то он недостаточно хорош для меня? Пап, мама, посмотрите на себя, до чего вы докатились… Зачем нам все это? Зачем дом на набережной? Зачем этот Париж? Кому и что мы пытаемся доказать? Нас никто не любит… В России презирают, во Франции ненавидят… Отец. Скорее, наоборот… Эля. Неважно. Это детали. Почему бы нам не уехать куда-нибудь… Туда, где нас никто бы не знал, туда, где мы могли бы спокойно жить, растить детей, ваших внуков! Глеб, ты хочешь иметь детей? Мать. Ну, об этом рано говорить! Эля. Я, кажется, не тебя спросила… Мать ( кокетливо ). А что, мы с папой еще даже очень можем себе позволить… Родим тебе сестренку или братика… Глеб. Мне кажется, дети рождаются или не рождаются не в результате желания или нежелания их иметь. Отец. Позвольте полюбопытствовать… А откуда же дети берутся? Глеб. Во всяком случае, появляются не в результате серьезного и обдуманного планирования… Мы ничего не достигаем этим самым серьезным отношением к жизни… То есть поначалу может показаться, что да, вот так правильно, так нужно жить… Деньги – это важно… Научная карьера – это здорово. Премия за решение математической загадки века… в этом и есть смысл жизни, к этому и нужно стремиться… Отец. Погодите, погодите… Как вы сказали? Решение математической загадки века? Ба, да я вспомнил, где видел ваше лицо! Вы же тот самый гений, который решил загадку века, а потом отказался от премии в миллион долларов и куда-то пропал… Глеб ( растерянно ). Вы что-то путаете… Отец ( восторженно ). Ничего я не путаю! ( Жене и дочери. ) Девочки, вы знаете, с кем мы имеем честь находиться в одной комнате? Знаете, кто перед вами сидит? Математический гений Глеб Есеев! Он решил задачу века… Ну, как ее… Ну, Глеб, скажи им… Как называлась эта задачка? Глеб ( растерянно ). Я не знаю, о чем вы… Сцена 14 Входит лакей. Все замолкают. Он убирает со стола и выходит. Эля ( настойчиво ). Глеб, для меня это не имеет никакого значения. Но ты же добрый, ты же видишь, как отцу хочется, чтобы ты оказался великим… Потешь его тщеславие… Глеб ( застенчиво ). Скорее, отцовскую любовь… Так называема гипотеза Ходжа… Отец ( восторженно ). Так вам же за нее Нобелевскую премию присудили! Глеб ( доброжелательно ). Нет, математикам не дают Нобелевскую премию. Говорят, у Нобеля были личные заморочки с одним математиком… Впрочем, это всего лишь слухи. Возмущенный этой несправедливостью, канадский математик Филдс предложил учредить для математиков отдельную награду, которая теперь так и называется – Филдсовская премия… Вот ее и присудили… Отец. Ну, и в чем же суть вашего открытия? Отчего вы отказались от премии? Вы считаете вашу работу вредной для будущего человечества? Как атомную бомбу?