Текст книги "Новые приключения Незнайки: Снова на Луне"
Автор книги: Борис Карлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)
Профессор Злючкин снова появляется на экране. Окончательные списки участников экспедиции
Неожиданно для всех на экранах снова замаячила физиономия опозоренного профессора Злючкина. Правдами и неправдами добившись эфирного времени у знакомого директора телецентра (в свое время профессор помогал перевозить ему мебель на новую квартиру), он выступил с надрывной покаянной речью, в которой умолял дать ему возможность любой ценой искупить свою вину перед обществом.
Злючкин просил взять его в полёт и выпустить на Луну без скафандра, чтобы его муки стали его искуплением.
Слёзы ручьями текли по его лицу, и зрители если не простили его, то искренне пожалели. О том, что обилие слёз на щеках профессора было вызвано загодя натертой и упрятанной в носовой платок свежей луковицей, догадывался только находившийся поблизости ведущий, которого и самого прошибло слезой.
Злючкин говорил о том, что не имел в виду ничего дурного и только собирался повеселить публику, переодевшись космическим пришельцем. Конечно, он бы сбросил наряд и всё объяснил и они бы все вместе посмеялись, но всегда находится какой-нибудь один (цензурный писк), который не понимает шуток, не будем произносить имена, и вот его, хорошего коротышку, уже торопятся признать негодяем и мошенником.
– Хорошо, что тепПРФФерь, когда всё разъяснилось, – говорил Злючкин, – я могу опять честно смотреть в глаза моим согражданам, ради счастья и покоя которых я готов пойти на всё. В доказательстПРФФво я готов выйти на поверхность Луны без скафандра и даже совсем без одежды…
После такой передачи на телевидение обрушился шквал звонков от зрителей, которые требовали немедленно зачислить Злючкина в состав экспедиции. Однако они просили всё-таки не отнимать у него одежду и выдать ему скафандр, какой положен всем космонавтам. Проникшись жалостью к плачущему профессору, они говорили, что нельзя так поступать с коротышкой, даже если он виноват, и отнимать у него надежду на будущее; что он, конечно, постарается проявить себя в этом космическом походе и сможет полностью перемениться.
Комиссия не смогла устоять перед столь единодушным порывом общественного мнения, и пр. Злючкин был зачислен в состав экспедиции. Сам он понимал, что это его единственный шанс вернуться к активной деятельности после объявленного ему бойкота со стороны СМИ и коллег по работе. Он рассчитывал отсидеться в ракете, а если представится возможность, как-нибудь отличиться, не подвергая себя опасности.
Опубликованные вскоре списки участников экспедиции состояли из трёх граф, в первой из которых значилось имя участника, во второй – его профессия или область знаний, в третьей же отмечалось, был ли означенный коротышка когда-нибудь раньше на Луне или нет.
При заполнении второй графы определенную трудность вызвали формулировки, касающиеся Пончика и Незнайки, поскольку никакой профессией и даже более или менее полезными знаниями ни тот, ни другой не обладали. Формально Незнайку брали из-за того, что он мог пригодиться как знаток жизни подлунного мира. По этой же причине мог в принципе пригодиться и Пончик, но он, как мы знаем, вообще никуда не летел. После некоторых колебаний их область знаний определили как «социальную психологию подлунного общества». Стоит ли говорить, какое удовольствие получили оба лоботряса от такой формулировки.
Первую ракету с экипажем сталкеров, отправляющуюся под внешнюю оболочку Луны, решили назвать «ЗОВ» – по первым буквам имён её конструкторов Знайки, Огонька и Винтика. Строго говоря, это была старая ракета «Луна-4», спешно усовершенствованная и модернизированная силами этих трех специалистов.
Вторую ракету с экипажем наблюдателей, остающуюся в резерве на поверхности Луны, назвали «ФиС» – по первым буквам имен её конструкторов Фуксии и Селёдочки.
Окончательные, утверждённые Большим научным советом списки выглядели следующим образом.
РАКЕТА «ЗОВ» (сталкеры)
1. Знайка практик-универсал был
2. Огонёк практик-универсал нет
3. Пилюлькин врач, химик был
4. Винтик механик, программист был
5. Шпунтик механик был
6. Пончик социальный психолог был
7. Незнайка социальный психолог был
8. «Дружок» робот нет
РАКЕТА «ФиС» (наблюдатели)
1. Ярило теоретик нет
2. Злючкин теоретик нет
3. Фуксия конструктор ракет была
4. Селёдочка конструктор ракет была
5. Стекляшкин астроном был
6. Кроха корреспондент ТВ нет
7. Буравчик многопроф. Инженер нет
8. Смекайло писатель нет
Такая расстановка сил Знайку, командира экипажа первой ракеты, вполне устраивала. Прежде всего потому, что в число сталкеров попадало минимальное количество коротышек. Пончик, как известно, не летел, а «Дружок» не был коротышкой. Знайка вообще не переносил любого рода коллективной деятельности, справедливо полагая, что одни только мешают другим.
Как только технику и экипажи в ускоренном порядке подготовили к экспедиции, на другой же день был назначен вылет.
Глава девятаяПредстартовые волнения. Как поклонницы погубили Пончика. Вперёд, навстречу неизвестному!..
В утро, назначенное для старта, над Космическим городком бушевал снегопад. Уборочные машины едва успевали расчищать стартовую площадку, а снег всё сыпал и сыпал. В связи с погодными условиями вылет задерживался, хотя ракеты класса «Луна» могли в принципе взлетать в любую погоду.
В доме на улице Колокольчиков малыши сидели за чаем, притихшие, и слушали, как Знайка в коридоре разговаривает по телефону с академиком Ярилой. Первый настаивал на вылете в назначенное время, второй – на отсрочке.
– Поймите наконец, – горячился Знайка, – что ракета в считанные минуты окажется выше облаков… Какое может быть налипание снега?.. Пусть даже так, но в верхних слоях атмосферы корпус нагреется до температуры… Это не предположение, господин академик, это факт!.. Очень рад, что сумел вас убедить. Прекрасно. Не позднее двенадцати. Будем надеяться. Спасибо…
Другая ракета, с экипажем наблюдателей, вылетала двумя часами позже из Звёздного городка, находившегося поблизости от Солнечного города, где, кстати говоря, было солнечно и ясно. Синоптики обещали, что в ближайшие часы облачность рассеется и над Космическим городком.
Телевидение подогревало общее волнение, давая короткие включения со стартовых площадок, на которых толпились репортёры и постоянно прибывающие зрители.
Шестеро проживающих на улице Колокольчиков участников экспедиции волновались по-разному: Пончик непрерывно грыз сдобные сухарики; Винтик и Шпунтик занимались протиркой и смазкой механизмов не один раз уже протёртой и смазанной «Метелицы»; Знайка застыл, откинувшись в кресле и глядя в потолок; Пилюлькин перекладывал туда и обратно содержимое своего докторского чемоданчика, что-то бормотал себе под нос и потирал ладони; Незнайка, закрывшись у себя в комнате, силился написать письмо Синеглазке.
Измарав с десяток страниц, Незнайка спустился в столовую и поманил к себе Пончика.
– Слушай, писатель, – сказал он шепотом, – можешь за меня письмо написать?..
Дело было обделано в пять минут. Незнайка сбегал на почту, и письмо, начинающееся словами: «Кажется, у нас завязалась переписка…» – отправилось по указанному адресу в Зелёный город.
В это же время в Звёздном городке томился в ожидании экипаж ракеты «ФиС», названный «наблюдателями».
Добившийся-таки своего, профессор Злючкин отчаянно трусил. Несколько раз он был готов махнуть на всё рукой и сбежать, но вертевшиеся повсюду репортеры с камерами следили за каждым его шагом. Он сидел в стороне от других, спрятавшись за газетой «Научная мысль», и делал вид, что преспокойно читает, а на самом деле трясся как осиновый лист и лязгал зубами.
Фуксия и Селёдочка не трусили, но сильно нервничали из-за отсрочки старта. Чтобы занять себя чем-нибудь, они беспрестанно давали интервью корреспондентам телевидения, радио, газет, журналов, многотиражек, стенгазет, а также отдельным любопытствующим гражданам. Если им некому было давать интервью, они звонили в Космический городок и спрашивали, не улучшилась ли там погода. Получив отрицательный ответ, они звонили в бюро погоды и разговаривали с его сотрудницами на повышенных тонах.
Астрономы Ярило и Стекляшкин демонстративно играли в шахматы. Всем своим видом они олицетворяли уверенное спокойствие и сосредоточенность. Но если бы кто-нибудь из знатоков шахмат проследил за их игрой, он бы наверняка был немало удивлён, потому что слоны у них частенько ходили как кони, а пешки двигались то назад, то по диагонали. Всё это было тем более странно, что у сидевших с двух сторон и внимательно наблюдавших за игрой Крохи и Буравчика лица не выражали ничего, кроме заинтересованного участия.
Но вот поступило сообщение о том, что в Космическом городке наладилась погода, и всё сразу пришло в движение. Ракета «ЗОВ» должна была стартовать с минуты на минуту; ракета «ФиС» – двумя часами позже. Сводившая с ума неопределенность сменилась чётким, расписанным по минутам планом подготовки к старту.
Снегопад над Космическим городком действительно прекратился, облачность рассеялась, и засветило солнце. Знайка, Пилюлькин, Винтик, Шпунтик, Незнайка и Пончик распрощались с друзьями, сели в «Метелицу» и помчались на стартовую площадку.
Секретный план, по которому Пончик должен был остаться на Земле, заключался в следующем.
Во время прощания на ступеньках трапа космической ракеты он вдруг скажет: «Ах!» – пошатнётся и схватится за сердце. Пилюлькин начнёт настаивать на отмене полета, но Пончик скажет: «Не стоит беспокоиться, я уже в порядке» – и тут же упадёт в обморок.
Его отвезут домой и оставят в покое, а ракета стартует в назначенное время.
Ещё двое членов экипажа – Клюковка и «Дружок» – в течение последних суток безвылазно сидели в ракете. Огонёк ещё никогда не летала в космос, и ей хотелось заранее обжиться внутри, чтобы потом было легче привыкать.
Преодолев кольцо шумно приветствовавших путешественников многочисленных зрителей, снегоход остановился перед трапом. Пора было подниматься и занимать свои места.
Первой попрощалась с собравшимися Клюковка. Она высунулась из люка, неуверенно улыбнулась, помахала рукой и быстро скрылась внутри. Крики и аплодисменты не ожидавшей её появления публики слегка запоздали. Впрочем, непрерывно тарахтевшие комментаторы сгладили эту маленькую неловкость. Заметим кстати, что Огонёк, способная показаться сначала несколько эксцентричной и вызывающей, на самом деле была чрезвычайно стеснительной малышкой. Может быть, именно этой стеснительностью и объяснялась вся её напускная бравада.
По трапу стали подниматься, задерживаясь на половине пути, чтобы повернуться к провожающим и помахать рукой, Знайка, Винтик, Шпунтик, Незнайка, Пончик и Пилюлькин. Все они были одеты по-летнему, потому что зима оставалась на Земле, а в ракете было тепло. На случай высадки в «зоне риска», то есть на внутреннем ядре Луны, существовали специальные многослойные защитные скафандры, в которых можно было смело идти в огонь и в воду. Незнайка с огромным удовольствием нахлобучил на голову свою любимую голубую шляпу, надел оранжевую рубашку и зелёный галстук.
Собравшиеся радостно приветствовали аплодисментами каждого члена экипажа.
Когда очередь дошла до Пончика, он тоже, в согласии с заранее разработанным планом, повернулся к публике, прожекторам и в упор нацеленным объективам, поднял руку и…
И тут неожиданно толпа взорвалась.
Шквал, ураган и беспорядочный визг постепенно оформились в организованное скандирование, сопровождаемое дружными ударами в ладоши:
– Пон-чик! Пон-чик! Пон-чик!..
Это было настолько громко и неожиданно, что Незнайка споткнулся на последней ступеньке и влетел в ракету на животе, а из люка высунулись перепуганные Знайка, Винтик и Шпунтик.
– Ах! – вяло сказал Пончик согласно плану, понимая, что его никто не слышит.
Пончик пошатнулся, но никто этого не заметил.
Он схватился за сердце, но все восприняли его жест как знак ответной признательности и завопили ещё громче.
Пончик хотел упасть в объятия Пилюлькина, но тот, удивлённый происходящим не меньше других, замешкался внизу.
Уяснив для себя, что дорога назад отрезана и всё кончено, Пончик медленно повернулся и стал подниматься по трапу вверх, как приговоренный к казни преступник поднимается по лестнице эшафота. Он проклинал тот день, когда вступил в мошенническую переписку со своими поклонницами. Теперь было совершенно очевидно, что они его погубили.
Получив последнюю порцию аплодисментов, в ракету забрался Пилюлькин, дверца люка захлопнулась, а изнутри её надежно вдавили в корпус винтовые запоры. Все члены экипажа заняли свои места в специальных креслах и пристегнулись ремнями.
Толпа снаружи отхлынула за ограничительную линию, начался громкий отсчет оставшихся до старта секунд.
– …три, два, один, пуск!
Из сопла вырвалось пламя, в облаке белого дыма разошлись кронштейны-держатели, включился прибор невесомости – и ракета с пронзительным шипением рванулась ввысь.
Далекое от зенита зимнее полуденное солнце не очень слепило глаза, и ещё почти целую минуту можно было наблюдать исчезающую в глубокой синеве крошечную точку.
КНИГА ТРЕТЬЯ
ЭКСПЕДИЦИЯ В ЗОНУ РИСКА
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава перваяКак у его сиятельства Верховного Правителя настроение сначала испортилось, но потом весь день было хорошее, вплоть до самого ужина
Часы пробили десять, и в спальные покои его сиятельства прокрался на цыпочках лакей в золоченой ливрее. Он приблизился к окну и потянул за украшенный кистями шнурок; тяжёлые шторы медленно раздвинулись, открыв за собой восхитительную панораму осеннего парка, блистающих на его окраинах озер и темнеющего далеко, до самого горизонта, густого елового леса.
Огромное поместье, в которое въехал совсем недавно Верховный Правитель и которое называли теперь замком или дворцом, располагалось в ближайшем пригороде Давилона, на песчаной возвышенности, над переходящим в лесные угодья заповедным парком. Вход в этот парк, населённый приручёнными зверюшками, горделивыми длинноногими птицами и пугливыми оленями, теперь был разрешён только некоторым избранным коротышкам из касты неприкасаемых.
Осторожно, дабы не потревожить происходящее естественным образом пробуждение его сиятельства, лакей вышел из спальных покоев, и всё в доме снова замерло в ожидании.
Но вот г-н Пупс сладко потянулся, открыл глаза и посмотрел на открывшуюся за окном панораму. В голове у него все ещё мелькали обрывки утреннего сна. Ему снилось, будто он заблудился в метро и никак не может добраться до своей станции. Это создавало ощущение неуверенности и тревоги. В действительности Пупс был в метро только один раз – ещё когда работал старшим продавцом в Фантомасе и приехал в Давилон на воскресенье, чтобы поглазеть на жизнь большого города. Тогда он и вправду немного заплутал в подземке. А когда он разбогател и переехал в столицу, ездить в метро совсем отпала нужда, потому что у него появился собственный сверхдлинный автомобиль, шофёр и охрана.
В его сне пассажиры двигались словно роботы, не замечая его и не слыша его расспросов. Подобное ощущение растерянности и беспомощности он с некоторых пор нередко испытывал наяву, и причиной тому был его необычайно быстрый взлёт – сначала до положения самого богатого коротышки, а затем и до властелина всего подлунного мира…
Стряхнув с себя тревогу, Пупс поднял пухленькую ручку и подёргал за колокольчик. Благозвучный перезвон разнесся по всему зданию, и в то же мгновение высокие резные двери растворились и несколько важных коротышек в ливреях вкатили в спальню его сиятельства столик с утренним кофе.
Дворецкий помог своему господину усесться на пуховой перине и многочисленных подушках, к его подбородку подвели закрепленный на специальном шарнире серебряный поднос, который с величайшей осторожностью уставили вазочками, блюдечками, розеточками, кувшинчиками и кофейниками.
Его сиятельство отхлебнул из любимой, привезенной ещё из Фантомаса чашки, надкусил тёплую булочку – и забыл о тревожных мыслях.
– Первый министр здесь? – поинтересовался он.
– Так точно, ваше сиятельство! – отозвался благоговейно взирающий на него дворецкий. – Господин Гризль дожидается в приёмной.
– Позови. А вы все свободны.
– Слушаюсь, ваше сиятельство!
В спальные покои зашел, прикрыв за собою двери, Первый министр. На лице его была неуверенная, но приветливая улыбка, под мышкой он держал лаковую папку с бумагами.
– Как спалось вашему сиятельству? – поинтересовался он, вежливо склонив голову набок.
Вместо ответа Пупс продолжал завтракать, макая булку в кофе, чавкая, прихлебывая и позвякивая посудой. Его вдруг стало раздражать, что его самый приближенный коротышка, сподвижник и фаворит, ведёт себя так же, как и все остальные, по-лакейски унижаясь.
Пупс продолжал есть, и улыбка постепенно сползла с лица Первого министра.
– А ведь я вас ни о чём не спрашивал, Гризль, – откликнулся наконец его сиятельство очень нехорошим голосом. – Разве этикет не предписывает кому бы то ни было стоять и дожидаться, пока я первый с ним не заговорю?
– Так точно, ваше сиятельство…
Некоторое время ещё Пупс продолжал завтракать, и Гризль стоял, не шелохнувшись, и смотрел на него.
В последнее время его сиятельство всё чаще стали посещать приступы беспричинного раздражения, которые он вымещал на окружающих. Кроме того, он стал болезненно подозрителен. Оставаясь один в комнате перед сном, до того как совсем погасить свет, он непременно заглядывал под кровать, резким движением отдергивал шторы, а также проверял, не забрался ли кто-нибудь в его гардероб. Однажды, во время такой проверки, из гардероба с криком выскочила кошка, и его сиятельство пришлось приводить в чувство пахучими снадобьями.
Его бывший управляющий делами, а ныне Первый министр, тоже был в какой-то степени подозрителен. Кому, как не ему, затаившись под приторной верноподданнической маской, вынашивать планы государственного заговора, чтобы самому, самому стать Верховным Правителем?! Кому, как не ему, подсиживать своего господина, желая его погибели?..
Пупс пристально посмотрел на Гризля, и тот опустил глаза.
Нет, пожалуй, этот коротышка не был похож на заговорщика. Крупное злодейство было не в его характере. Он, конечно, чрезвычайно умен, но не настолько, чтобы полностью взять дело в свои руки. Для этого необходим кураж, умение нравиться толпе, а Гризль вообще не любит бывать на виду; в этом его сила и его слабость…
– Что же вы стоите, господин Гризль? – милостиво произнес Пупс, покончив с завтраком и распорядившись убрать поднос. – Располагайтесь без всякого стеснения, будьте как у себя дома. Или вы мне уже не друг?
Гризль не двинулся с места.
– Я спрашиваю вас: друг вы мне или не друг?
– Ваше сиятельство изволили за что-то на меня гневаться…
Но на лице Пупса уже светилась его обычная благодушная улыбка. Он слез с кровати, босиком и в ночной рубашке прошлёпал к Гризлю, обнял его, подвёл к мягкому диванчику и усадил.
– Никогда, – пропел он мягко и сладко, – никогда, дорогой друг, не смейте думать, что я могу на вас гневаться.
Пупс вернулся к своей кровати, забрался под одеяло и позвал слуг:
– Подайте моему другу тоже… Чего-нибудь.
Гризль сделал протестующий жест руками, но его сиятельство строго возразил:
– Нет, нет, я настаиваю. Я вел себя по-хамски, а теперь хочу, чтобы вы чувствовали здесь себя как дома.
Столик на гнутых ножках в мгновение ока заставили угощениями.
– Съешьте, съешьте чего-нибудь, дорогой друг, – пропел Пупс. – Доставьте мне такое удовольствие, я прошу вас, я умоляю!
Ощущая неловкость и спазмы в пищеводе, Первый министр оторвал виноградину, сунул в рот и спустя несколько секунд зашёлся кашлем.
Пупс колобком скатился с кровати, подлетел к Гризлю и дробно заколотил по его спине кулачками. Тот перестал кашлять, вытащил из кармана платочек, повернул голову и сдавленным голосом произнес:
– Ваше сиятельство очень добры ко мне…
Лицо его сделалось багровым.
– Вот видите! – радостно запрыгал Пупс у него за спиной. – Видите, как все замечательно получилось! Я сумел, сумел доказать, что являюсь вам другом! Ведь вы сейчас могли совсем задохнуться! Могли? Могли?
– Мог…
– Но ведь я спас вас? Ведь верно, спас?
– Спасли…
– И после этого вы будете утверждать, что я вам не друг?
– Ваше сиятельство больше чем друг, я обязан жизнью вашему сиятельству.
Пупс взял Гризля за плечи, поцеловал его в макушку, запрыгнул в кровать и со счастливой улыбкой смотрел на него некоторое время из-под одеяла.
Со стола убрали нетронутые угощения. Первый министр разложил свои бумаги и начал наконец свой обычный утренний доклад.
Прежде всего он, как обычно, доложил о доходах и расходах государственной казны за истекшие сутки. Казна была переполнена, и теперь уже следовало заботиться не о наполнении её, а о разумном распределении средств. В глубине души Пупс не был ещё полностью уверен в незыблемости собственной власти, а потому с расходами не торопился. Он никак не мог свыкнуться с мыслью, что теперь может взять всё, что захочет, – просто так, без отдачи.
Однако цифры вскоре его утомили.
– Хорошо, хорошо, – отмахнулся он, мучительно зевнув. – Расскажите лучше, какие настроения в народе. Доволен ли мой народ существующим порядком, нет ли жалоб? Поймали вы наконец этих пиратов, несущих в радиоэфир смуту?
– Не уверен, что их поймали, ваше сиятельство; думаю, что господин Тайный министр более обстоятельно доложит о положении дел в этом вопросе.
– Хорошо, продолжайте.
– Портреты вашего сиятельства с изображением анфас развешаны во всех присутственных местах; изображения в профиль чеканятся на монетах нового образца и наградных медалях. Все письменные и устные тексты начинаются здравицей в адрес вашего сиятельства или же ссылкой на цитату из трудов вашего сиятельства…
– Моих трудов?..
– Любой коротышка в нашем государстве знает, что существует многотомное издание трудов вашего сиятельства, однако никому не приходит в голову где-нибудь его разыскивать.
– Ловко. А как обстоит дело с гимном? Вы мне обещали гимн, неужто у нас перевелись поэтические таланты?
Лицо министра осветилось. Он достал из внутреннего кармана истрёпанную бумажку, пострадавшую, как видно, в процессе творческих мук, и торжественно прочёл:
– «Дерзновению подобно!»
– Что это? – спросил Пупс.
– С позволения вашего сиятельства, Гимн подлунных коротышек, – пояснил Гризль. – Несколько дней и ночей специально собранная мною команда наших лучших поэтов работала над строками этого гимна. Я сам лично доводил до необходимого совершенства окончательный вариант. И вот плод моей сегодняшней бессонной ночи.
– Так-так, – с чрезвычайной заинтересованностью Пупс приподнялся на локте, – читайте.
Гризль встал, горделиво распрямился, взял в левую руку листок, театральным жестом отставил в сторону правую – и принялся читать:
Правитель единый на счастье нам дан,
Ему не страшны перемен катаклизмы;
Заботится он, чтобы полон карман
Набит был у каждого в нашей Отчизне.
Вперед, коротышки!
За счастье народов
Подлунного мира – не дрогнет рука!
Веди нас на славу!
Веди нас на подвиг!
Да здравствует сила твоя на века!
– Погодите, погодите! – прервал его Пупс. – Но почему же именно сила?
– Осмелюсь просить ваше сиятельство выслушать все куплеты до конца…
– Хорошо, валяй.
И действительно, оказалось, что припев после второго куплета заканчивается словами «Да здравствует мудрость твоя на века!»; после третьего куплета в достоинство его сиятельства возводилась скромность; и, наконец, финальная строчка гимна звучала так: «Прославится имя твое на века!»
Пупс закричал «Браво, браво!», запрыгал на кровати и захлопал в ладоши.
– Замечательно! Великолепно! Гризль, честное слово, я не ожидал от вас такой прыти. Вы – талант.
Потупив глаза, Гризль стоял чрезвычайно довольный и даже смущённый столь бурно выразившейся похвалой.
– Но вам не кажется, что слово «скромность» в третьем куплете звучит… Как бы это сказать… недостаточно скромно?
– В одном из вариантов прославлялась храбрость вашего сиятельства, однако я счёл слова «сила» и «храбрость» в данном случае почти синонимами и потому решил прославить именно скромность вашего сиятельства.
– Хм… Ну, если вы действительно так полагаете… я всецело вам доверяюсь как профессионалу. Гризль, вы – молодчина! Как обстоит дело с музыкой?
– Наброски уже готовы, но я пока ещё не считаю возможным представить их на рассмотрение вашего сиятельства. Текст, если вы соблаговолите его одобрить, будет сегодня же опубликован.
– Одобряю, дорогой друг! Конечно одобряю! Только умоляю вас: не затягивайте это дело с музыкой, хорошо? хорошо? хорошо?..
Пупс в несколько прыжков оказался возле Гризля, чмокнул его в лоб и, наклонившись, забарабанил ладонями по столику:
– Правитель! Единый! На счастье! Нам дан! Да здравствует! Сила! Твоя! На века!..
Весь этот день Пупс находился в великолепнейшем расположении духа; он играл в бадминтон, купался в бассейне, а также с большим аппетитом съел второй завтрак, обед и полдник. Вечером он поехал в ресторан-кабаре «Весёлый клоун». Хотя Пупс имел теперь совершенно неограниченные возможности для получения разного рода удовольствий, он даже и не думал расставаться со старыми, милыми его сердцу привычками.
