Текст книги "Донгуз-Орун - горная дверь в Сванетию (СИ)"

Автор книги: Борис Сотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Когда Накринское ущелье оборвалось, взорам туристов предстало изумительное зрелище: перпендикулярно к Накринскому ущелью примыкало другое, зажатое тесниной гор, с шумевшей рекой внизу. Река была мощной, стремительной и называлась Ингури. В неё впадала в этом месте и исчезала в ней красавица Накра.

Они проехали по каменистому мосту через Накру и свернули влево – дорога повела их опять круто вверх, теперь уже по Ингурскому ущелью. До Местии оставалось 70 километров. И тут взглядам открылись такие виды на дальние и ближние горы, что просто не верилось, что всё это они видят на самом деле – казалось, снится.

Слева по борту шла каменистая стена гор с елями и соснами наверху. Автобус почти прижимался к этой стене, такой узкой была дорога. А справа от дороги – пропасть, на дне которой захлёбывалась от скорости белая извилистая лента Ингури. И чем выше забиралась, петляя, дорога, тем всё большие просторы открывались из окон автобуса.

Узкая долина была наполнена золотистым светом и дальней голубой дымкой. Кое-где виднелись внизу небольшие селения сванов с квадратными башнями, уходящими в небо. Новый инструктор, ехавший с ними, был словоохотлив и объяснял через переводчика – есть башни, которые стоя`т уже более 1000 лет и достигают высоты 40 метров.

И вдруг Макенау испытал странное чувство, поражённый открывшимся после поворота видом. Где-то он уже видел это, видел! Память быстро заработала, и он вспомнил: на картине художника Лагорио «В горах». Копию с этой картины он встречал во многих художественных музеях, она запомнилась ему сказочной красотой. Горы. Причудливый утренний свет. Голубая дымка. Из-за холмика перед дорогой, идущей вверх, выглядывает макушка спрятавшейся там квадратной башни. Ослик везёт какие-то мешки на спине, а рядом идёт по дороге пожилой горец.

Всё правильно: вот эта точка, место, с которого увидел и нарисовал свою картину художник, кажется, ученик Айвазовского. Лагорио был здесь, наверное, лет 75 назад, а ничего с тех пор не изменилось – ничего!

Минут через 15 автобус подъехал к селеньицу, которое они видели издалека. Всего домов 10-15. И две башни – теперь уже открытые для всего мира.

На воротах одного из домов торчали чёрные, как смола, турьи рога. Через переводчика узнали, рогам этим 350 лет. Сваны прибивают их к воротам на счастье – таков обычай. У каждого народа свои обычаи, но счастье все понимают одинаково.

На горной дороге их пугали встречные машины. Разъехаться, казалось, невозможно. Перед каждым поворотом шофёр нажимал на сигнал и, сбавив скорость, ехал и бибикал. Если из-за поворота доносился такой же сигнал, машины останавливались, шофёры выходили из кабин и шли друг другу навстречу. Встретившись, о чём-то договаривались и возвращались назад.

Их шофёр всегда первым трогал с места, ставил его на самом краю обрыва, так что у фроляйн Хильды кружилась голова, а встречный грузовик двигался, казалось, прямо на них, царапая своим правым бортом скальную стену гор. И они разъезжались, радостно гикая и скаля ослепительно белые на тёмных лицах зубы.

А потом туристы увидели слева от себя – скальная стена кончилась, разорванная коротким ущельем. В глубине этой щели торчала на фоне синего неба знаменитая, недоступная с этой стороны, Ушба: огромная скальная глыба с белой шапкой снега на голове. Шофёр остановил автобус, и туристы защёлкали затворами фотокамер. До Местии оставалось теперь немного.

В Сухуми, когда группа Макенау отдыхала после всех переходов возле самого моря на турбазе «Синоп», произошёл случай, который многих их них возмутил. Юная фроляйн Хильда впустила, говорят, ночью в свой номер русского парня. Но и это бы ничего. Худо было то, что об этом узнала администрация турбазы: мог пострадать престиж немцев. Об этом только и шептались весь день: что ей, мало своих?

А Макенау эта история не задела. Какая разница, кого выбрала себе фроляйн Хильда? Кстати, с этим русским парнем её видели всю неделю и на пляже, и на танцах. Молодые люди не разлучались друг с другом и, не зная языка, сумели сказать всё, что хотели. А вот он, умудрённый опытом жизни, не сумел объясниться с проводником, хотя это было важно для него не менее чем для влюблённых. Остановило недоверие, которое всё же, как там ни крути, было. Ведь вот у этих, у молодых – нет недоверия. И это хорошо, только надо это понять. А они, старые куклы, возмущаются.

Макенау достал самой лучшей бумаги, купил красивый конверт и написал Балиеву письмо по-немецки, радуясь тому, что победило в нём человеческое простое чувство. Заклеил конверт и с лёгким сердцем опустил его в ящик.

После этого отправился смотреть выставку работ абхазского художника Бернадина, о котором слыхал много толков.

Выставка его поразила. Такой силы талант, а о нём ничего не известно – ни в Европе, ни в самой России. Он навёл справки и изумился: рядовой художник. Да предложи Бернадин свои картины любому европейскому музею, и их купят у него с радостью. Нет, всё-таки непонятна Россия!

Карл Макенау повидал художника.

Удивили скромность и простота облика этого человека – тот же Балиев. Может, в этом и заключается загадка России? С виду – не богаты, в глаза не бросаются. Зато по-другому всё видят и понимают.

Через 5 дней, когда Карл Макенау летел из Сухуми в Брест на самолёте, Чока Балиев читал его письмо. Переводчик нашёлся.

Конец

17-23 марта 1972 г.