Текст книги "Красин"

Автор книги: Борис Кремнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Ни кирпичная кладка тюремных стен, ни заброшенность и одиночество сибирской ссылки не могли оторвать Ленина от людей, с которыми он шел плечом к плечу. Ничто не могло сломить в нем животворного духа товарищества и революционного братства.

13 февраля 1897 года был объявлен приговор – ссылка в далекую Восточную Сибирь. Осужденные отправились в ссылку не по Владимирке, от этапа к этапу, как было прежде, а железной дорогой до Красноярска. Оказывается, и тюремщики не чужды техническому прогрессу.

Ленин, выехавший несколько раньше, договорился с товарищами, что встретит их.

Десять дней спустя после отъезда из Петербурга поезд со ссыльными подошел к красноярскому перрону. Здесь уже стоял Ленин вместе с сестрой Кржижановского.

Ссыльные кинулись к окнам вагона, опустили стекла и стали обмениваться со встречающими рукопожатиями, торопливыми вопросами, радостными восклицаниями.

Начальник конвойной команды полковник из бывших гвардейцев – Белуга, как его прозвали в пути ссыльные, выскочил рапортовать начальству.

Но, заметив непорядок, заметался по перрону,

– Шашки наголо! – проревел он конвойной команде. Сверканье клинков настолько ошеломило четырехлетнюю

дочку одного из ссыльных – Валю Юхоцкую, что она, уставившись из окна на тучного, побагровевшего от страха и злости полковника, тоненьким голоском звонко проверещала:

– А мы тебя повесим!

В ответ Белуга прорычал:

– А мы вас также. Раздался взрыв хохота.

Станционные жандармы схватили Ленина и его спутницу и силой увели прочь с перрона.

А через несколько месяцев в тот же Красноярск прибыл Красин.

Поезд, в который он сел на красноярском перроне, унес его на северо-запад, в Москву, а оттуда другой поезд повез на юг, в Харьков.

В Харькове пахло весной, хотя только еще подходил к концу декабрь. В городе на каждом перекрестке торговали елками. Свежие, ярко-зеленые, они несли ароматы хвои, молодости, весны.

Надвигалось рождество.

Под самый праздник Красин зашел в Технологический институт. Несмотря на чиновное обыкновение перекладывать решение дел на послепраздничные дни, директор института В. Л. Кирпичев, выслушав просителя и внимательно прочитав его бумаги, тут же распорядился зачислить студентом. Однако поставил условие: не вести никакой пропаганды среди студентов.

В. Л. Кирпичеву, крупному ученому, известнейшему теоретику в области строительной механики, явно пришлось по нраву, что новый студент не белоподкладочник, не барский сынок, шалопай и бездельник, а бывалый человек, умудренный опытом строителя.

То, что у Красина за плечами тюрьма и ссылка, хотя несколько обеспокоило, но отнюдь не отвратило Кирпичева. Он, как писал Красин, "заканчивал тогда процесс внутреннего линяния, превратившего его из сухого деляновского чиновника в либерального директора".

Итак, снова школьная скамья. В двадцать семь с половиной лет. Бородатый, с чуть тронутыми сединой висками студент. Ни дать ни взять – классический вечный студент.

Хотя, строго говоря, школьной скамьей это назвать было нельзя. Он меньше всего бывал в институте и больше всего вне стен его. Почти все свое время проводил на различных железнодорожных работах. Участвовал в изысканиях железной дороги Петербург – Вятка, вновь колесил по Сибири с изыскательскими партиями строителей железнодорожных путей, несколько месяцев работал начальником дистанции Мысовая – Мышиха на берегу Байкала.

Время от времени Красин наезжал в Харьков. Ненадолго. Сдаст экзамены и зачеты – и опять вдаль, работать.

Когда приезды совпадали со студенческими волнениями, он активно участвовал в сходках и забастовках. Как в ранней молодости, в Петербурге. С той лишь разницей, что теперь во время волнений пелись другие песни, новые, не те, что прежде. Он услыхал их впервые здесь.

Мрет в наши дни с голодухи рабочий.

Станем ли, братья, мы дольше молчать?

Наших сподвижников юные очи

Может ли вид эшафота пугать?..

На бой кровавый,

Святой и правый,

Марш, марш вперед,

Рабочий народ!.,

Над миром наше знамя реет

И несет клич борьбы, месть и гром.

Семя грядущего сеет,

Оно горит и ярко рдеет,

То наша кровь горит огнем,

То кровь работников на нем.

Кржижановский, сидя в тюрьме, находился в одной камере с польскими революционерами. Они пели польские революционные песни. Он перевел их на русский язык, и песни, вырвавшись из-за тюремных стен, звонкими птицами облетели всю страну.

Участие в студенческих беспорядках влекло за собой обычную в таких случаях академическую кару – увольнение из института, и, как неизбежное следствие, полицейскую меру воздействия – высылку из городу,

Но новый директор института профессор Д. С. Зернов, человек гуманный и в высшей степени порядочный, не давал своих питомцев в обиду. При каждом таком увольнении он "запирал бумаги в письменном столе, ничего не сообщая полиции, а при ближайшей амнистии я опять превращался в студента, находясь во время этих превращений то на берегах Унжи или Ней, то на берегах Байкала, а иногда и не зная о них".

Настал 1900 год. Пришел конец веку, а заодно и институту. То, что было загадано еще в Тюмени, в детстве, сбылось в Харькове к тридцати годам.

Теперь, если снова угодишь в кутузку, – а от тюрьмы в государстве Российском, как известно, что от сумы… – в графе «занятия» вместо "не имеет определенных занятий" запишут "инженер".

Что ж, и это неплохо. Для разнообразия полицейской статистики, во всяком случае.

Впрочем, шутки шутками, а дело делом. Куда определиться? Где осесть?

Вопросы совсем не пустопорожние, ибо, окончив институт, он диплома не получил. В наказание за участие в очередной забастовке выдача диплома ему была задержана на год.

Сделать выбор помогли друзья. Дружба и любовь – из этих двух китов, на которых покоится мироздание, первый, видимо, действительно нерушим.

С любовью как-то не получилось. С Любовью Васильевной. Миловидова вышла замуж за господина Кудрявского. И уехала за границу. И потерялась из виду.

А старый друг по питерской Техноложке Роберт Классон – за это время он стал первоклассным инженером, что называется, человеком с именем – предложил строить электрическую станцию в Баку, на Баиловом мысу.

Недавно созданное акционерное общество "Электрическая сила" начинало электрификацию нефтяных промыслов. Его величество капитал шел в наступление.

То, что он окончил институт по химическому отделению и электротехником не был, Красина не смутило. Можно и нужно смело браться за всякое перспективное дело, хотя бы и мало знакомое. Была бы хорошая теоретическая подготовка да голова на плечах, а трудности, они отойдут назад по мере того, как работа будет продвигаться вперед.

Он выехал в Баку.

V

На строительстве Вавилонской башни он не бывал, но сызмала представлял его примерно таким, каким была стройка на Баиловом мысу.

Столпотворение. Смешение всех и всяческих языков. Здесь слышались и густое оканье волгарей, и певучая украинская мо-ва, и отрывистая речь англичан, и гортанные звуки восточных языков и наречий, и суховато-чеканный говор немцев, и пришепетывание датчан.

Кого тут только не было! Русские и осетины, армяне и персы, украинцы и грузины, азербайджанцы и лезгины, абхазцы и татары, немцы, англичане, датчане – все съехались на Каспий. Кто, убегая от голода и нужды, а кто в погоне за длинным русским рублем.

Красин поселился в небольшом деревянном домике на самой оконечности мыса. Отсюда видна была вся строительная площадка.

Она походила на развороченный муравейник. Площадка кишела людьми с лопатами, тачками, кирками, носилками, «козами». Раздетые по пояс, бронзовотелые, пропыленные, люди вгрызались в Баилову гору. Нужно было сбросить в море добрую половину ее, чтобы, отвоевав у воды две десятины суши, расширить площадь станционного участка.

Из хаоса стройки медленно прорисовывались, словно на плане, фундаменты будущих сооружений – грандиозного здания электрической станции, трех жилых домов, водокачки, различных служб.

Колоссальный размах работ, от которого иной раз перехватывало дух. Первое время даже не очень верилось, что он именно тот человек, который призван всем этим заведовать и управлять.

Впрочем, предаваться сомнениям долго не приходилось.

К действительности возвращал Классон. Покрикивая, пошучивая, требуя, предписывая. И все это с изящной легкостью, добродушием, веселостью. Если и отчитает, то остроумно и необидно, несмотря на обилие красочных и сочных выражений" большим любителем которых он был. Если посоветует и поправит, то без тени унизительного менторства и бахвальства своим опытом. Хотя опыт у Классона к тому времени уже накопился немалый. Как-никак свет двум столицам дал он. Первая московская и первая петербургская электростанции были построены по проектам и под руководством Классона.

Работать с ним было легко и приятно. И не только потому, что они были друзьями. В конце концов что особенного в дружбе, к тому же давнишней, двух однокашников, из которых один успел стать видным инженером-энергетиком, пока другой мыкался по жизни?

Помог устроиться, и все.

Они были больше чем друзья, они были друзья-единомышленники. Оба одинаково горячо верили в технический прогресс и смело, не страшась риска, боролись за него. Вопреки освященным традицией мнениям и установлениям.

Старые авторитеты отвергали применение электричества на нефтяных промыслах. Старики горой стояли за пар.

Классон, Красин и полдюжины других молодых инженеров вели пионерскую работу по обследованию процессов бурения и нефтедобычи и параллельно со строительными и монтажными работами закладывали основы научной электрификации нефтяной промышленности.

– Электрическая система передачи энергии – наилучшая, – утверждали они.

Сейчас это ясно каждому мало-мальски грамотному в техническом отношении человеку. Но тогда "коммерческая, да и техническая возможность применения электричества к нефтяному делу стояла еще под знаком вопроса".

Классон с Красиным весь свой талант и энергию революционеров в технике неукротимо стремили к тому, чтобы этот вопрос снять.

Они не были одиноки. И тот и другой умели привлекать нужных людей, находить в них опору.

Когда в Баку после четырехмесячной отсидки в Лукьяновской тюрьме прибыл молоденький студентик Киевского политехнического института Александр Винтер, сосланный на Каспий за участие в революционном движении, они тут же взяли его к себе. И он стал помогать им строить первые в стране районные электрические станции и электрифицировать Бакинские промыслы.

"Люди, которые возглавляли дело, – Классон и Красин, – вспоминает А. Винтер, впоследствии виднейший советский энергетик, строитель Днепрогэса, – были людьми особыми не только для меня, но и для всего инженерского мира Баку. Вскоре туда же приехали Александр Красин (младший брат Леонида. – Б. К.) и инженер Старков. В их среде я получил подлинное, истинное инженерское «крещение»… Красины, в особенности Александр, начали научно-исследовательскую работу, к которой привлекли и меня. Благодаря этой работе впервые за все время существования бакинской нефтяной промышленности были выяснены самые элементарные коэффициенты работ, была доказана вопиющая бесхозяйственность и расточительность эксплуатации промыслов и даны первые указания более правильной и рациональной эксплуатации".

Красина с Классоном объединяло многое. Но не все. В одном они не сходились. Классона, как и Красина, влекла революция в технике. О революции в общественной жизни он думал мало. Во всяком случае, в последнее время. Если он и помышлял о ней, то лишь как сторонний человек, который, конечно, сочувствует революции, но в подготовке ее активного участия не принимает.

Правда, была пора, когда и он, как всякий честный русский интеллигент, был связан с нелегальным движением. В Технологическом институте Классон входил в группу Бруснева. Затем, после разгрома ее, был членом кружка, в который вступил только что приехавший в Петербурт Ленин. Крупская впервые встретилась с Владимиром Ильичей на квартире Классона.

Но вот он стал инженером. Теперь дело, которое он делал, – а оно было очень важным: он нес людям свет, тот самый прометеев огонь, о котором они мечтали с незапамятных времен, – целиком поглотило его. Он жил лишь тем, что делал, и делал то, чем жил. На прочее не оставалось ни времени, ни душевных сил, ни охоты.

Шли годы, и повседневная страда дел, словно марлевой завесой, отгородила прежнее от нынешнего. Прошедшее казалось теперь блажью студенческих лет. Пусть милой и возвышенной, но несерьезной. Особенно по сравнению с тем, чем занят деловой человек, Уйдя в прошлое, постепенно стерлось из памяти даже то, что в свое время за поездку в Швейцарию к Плеханову ему пришлось расплачиваться долгой и неприятной беседой с жандармами.

Красин в отличие от Классона выдержал испытание делом. Становясь деловым человеком, он продолжал оставаться революционером.

То, чему он учился и чему учил в рабочем кружке на Обводном канале, убедило его, что техника, даже достигнув небывалого расцвета, способна осчастливить лишь счастливых людей. Счастлив же только тот, кто свободен. Машинное рабство не лучше, а хуже, изнурительнее и тяжелее рабства безмашинного. Подневольный становится рабом не только хозяина, но и машины, которой хозяин владеет. Это позволяет хозяину выжимать еще больше соков из раба.

Значит, из всех путей существует один-единственный правильный – путь борьбы за изменение отношений между людьми. Когда техника, машины, заводы из состояния богачей превратятся в достояние неимущих и будут служить народу, вот тогда-то они и принесут счастье человечеству.

Чтобы это произошло, нужна борьба, а в борьбе – руководитель. Таким руководителем может быть только партия, сильная, крепкая, сплоченная твердой дисциплиной. Необходимость последней хорошо понимали еще в старину боевики "Народной воли".

Когда один из студентов вступал в партию "Народной воли", он встретился с "Милордом".

"Милорд" – это был член Исполнительного комитета "Народной воли" Тригони – долго изучающе рассматривал студента, а затем спросил:

– Готовы ли вы на полное самоотвержение, на отказ от семьи, родных, привязанностей, на полное подчинение чужой воле, может быть, на пытки и смерть?

– Готов. Клянусь, что весь, целиком отдаюсь в ваше распоряжение.

– Хорошо, тогда пойдите, пожалуйста, на Садовую улицу и купите в лавке, что в подвале возле Невского, полфунта сыру.

Тригони вынул из портмоне рубль и протянул студенту.

Тот стоял ошеломленный, ничего не понимая.

Тригони заметил это.

– Вы обязаны подчиняться всякому приказанию, хотя бы оно казалось странным.

Студент кивнул головой, отправился по указанному адресу, купил сыр и принес вместе со сдачей.

Тригони внимательно осмотрел покупку и сказал, что студент может идти домой.

– А дальнейшие поручения?

– Будете ежедневно покупать в той же лавке хотя бы четверть фунта сыру. Больше ничего.

Студент ушел в полном недоумении, но точно исполнял все, что было наказано. И только после убийства Александра II, когда обнаружился подкоп из сырной лавки Кобозева, понял, что был одним из «покупателей», придававших лавке вид действительно взаправдашнего торгового заведения.

Подкоп был сделан с расчетом на то, что царь поедет обычным маршрутом – по Садовой. Но он неожиданно проследовал другим путем – по набережной Екатерининского канала, где его и прикончили бомбы Гриневецкого и Рысакова.

Но одной лишь дисциплины, как она ни важна, недостаточно для партии, которая ставит перед собой цель – завоевание пролетариатом политической власти и построение социалистического общества. "Крепкой социалистической партии не может быть, если нет революционной теории, которая объединяет всех социалистов, из которой они почерпают все свои убеждения, которую они применяют к своим приемам борьбы и способам деятельности…"> Задача партии – внести в стихийное рабочее движение социалистические идеи. Марксистская партия – это и есть соединение научного социализма с рабочим движением.

Такая партия, партия нового типа, рождалась в России. Ее создавал Ленин.

Еще в Сибири, с нетерпением ожидая окончания томительной ссылки, он вынашивал план создания такой партии. "Владимир Ильич, – пишет Н. К. Крупская, – перестал спать, страшно исхудал. Бессонными ночами обдумывал он свой план во всех деталях".[5]5
  В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 4, стр. 183,


[Закрыть]

И затем, вырвавшись, наконец, на свободу и уехав на чужбину, в эмиграцию, приступил к осуществлению задуманного.

Ленин начал с создания общерусской политической газеты. Эта газета – не только коллективный пропагандист и агитатор, но и коллективный организатор – призвана была сплотить местные комитеты и группы на принципах революционного марксизма, объединить в одну организацию, разработать программу и устав партии и развернуть подготовку ко II съезду.

I съезд – он состоялся в марте 1898 года в Минске – ни программы, ни устава не принял и разрозненные организации

не объединил. Избранный съездом Центральный Комитет – одним из членов его стал брусневец Степан Радченко – вскоре же был арестован. Так что I съезд лишь провозгласил, но фактически не создал Российскую социал-демократическую рабочую партию.

В декабре 1900 года вышел первый номер "Искры".

Ленинская «Искра» появилась в самое время. В стране нарастало революционное движение. Множились стачки и забастовки, росли выступления крестьян против помещиков, волнения студентов. Все чаще и мощнее становились демонстрации.

На улицы российских городов выходил пролетариат и требовал:

– Восьмичасовой рабочий день!

– Политическую свободу!

"Искра" воспитывала из него руководителя всенародной борьбы. Тесно связанная с Россией, с местными организациями и комитетами, она боролась за создание общерусской социал-демократической марксистской партии.

Из-за рубежа в Россию протянулись невидимые нити. Минуя пограничные шлагбаумы, таможенников, жандармов, шпиков, рискуя свободой, а зачастую и жизнью, агенты "Искры* связывали газету с массами. В чемоданах с двойным дном, в специальных жилетах, под платьем, в корешках книжных переплетов они доставляли «Искру» в Россию и распространяли среди рабочих, организовывали письма, статьи, материалы, налаживали связь с местными комитетами.

На этом опасном и трудном поприще воспиталось немало славных бойцов партии. Агентами ленинской «Искры» были И. Бабушкин, Н. Бауман, С. Гусев, И. Дубровинский, Ц. Зеликсон-Бобровская, Р. Землячка, М. Калинин, В. Кецховели, П. Красиков, И. Радченко, Е. Стасова, М. Сильвин, М. Ульянова, А. Цюрупа и многие другие.

Ленинская «Искра» переправлялась из-за границы в Россию разными путями и по разным маршрутам. Одна из трасс вела в Баку, на Баилову стройку, к Красину.

Днями инженер Красин управлял строительством – ругался с подрядчиками, норовившими обжулить, объегорить, подгонял десятников и мастеров, вместе с инженерами ломал голову в поисках наиболее выгодных и эффективных технических решений или, если работа не спорилась, сбрасывал пиджак, засучивал рукава крахмальной сорочки и вместе с рабочими принимался за дело, уходя лишь после того, как оно ладилось вновь.,

А вечерами или по ночам встречался с заезжими людьми – Касьяном либо Игнатом (И. Радченко и П. Красиков). Они, прибыв издалека, передавали ему директивы Ленина, привозили свежие номера газеты, оседали на несколько дней, чтобы, сделав все дела, отправиться снова в тяжелый и опасный путь.

Приходили они неслышно. И так же тихо исчезали. Словно растворялись во тьме южной ночи.

Стройка на Баиловом мысу была куда как хороша для всяких конспиративных дел. Баиловское столпотворение, как воз сена иголку, мгновенно поглощало человека, неважно, старый он для Баку или новый.

Среди множества строителей, подобно приливу, то прибывающих, то убывающих, легко было скрыть нужного товарища. Здесь без особого труда можно было совершать паспортные манипуляции. Пользуясь своим служебным положением – как-никак начальник громадного строительства, – Красин выправлял паспорта для тех, кого преследовала полиция. Подлинный паспорт, пусть выписанный на чужое имя, – сущая находка для социал-демократа, живущего на птичьих правах и разыскиваемого жандармами. Он куда лучше и надежнее поддельного.

Техническая сметка служила Никитичу добром и в подпольных делах. Он разработал остроумный и верный способ хранения нелегальной литературы, а ее с каждым годом прибывало все больше и больше. Склады нелегальщины располагались с таким расчетом, чтобы в случае внезапного налета полиции можно было поджечь одну-две нефтяные форсунки, Тан что тайники были абсолютно недоступны.

Жандармы, чуявшие недоброе, – донос – праотец жандармского чутья, – несколько раз пытались нагрянуть с обыском, но уходили ни с чем и в конце концов махнули на электростанцию рукой.

Постепенно Красин стянул на Баилов мыс все ядро бакинской социал-демократической организации. Н. Козеренно, знакомый еще с Нижнего, работал здесь бухгалтером, Л. Гальперин – статистиком, Авель Енукидзе – техником-чертежником, В. А. Шелгунов – электромонтером, С. А. Аллилуев – слесарем по установке и сборке паровых котлов.

Отсюда по всему Баку и нефтяным промыслам, подобно волнам в эфире, разносились идеи "Искры".

Как писала Н. К. Крупская, "Баку был тогда основным пунктом искровской организации". Среди рабочих велась активная пропаганда и агитация. Впоследствии она принесла богатые плоды. На всю страну прогремела знаменитая бакинская стачка.

Красин, ранее систематически выезжавший в Тнфяне, Кутаиси, Батум для связи с тамошними социал-демократическими организациями, теперь, когда вокруг него сгруппировалось достаточно много надежных людей, старался действовать осмотрительнее и осторожнее. "У нас с ним состоялось такое молчаливое соглашение, – говорил А. Енукидзе, – что он, будучи на виду, как официальный работник в крупнейшем тогда предприятий, не должен был вмешиваться во все организационные мелочи, его дело было только руководить нами. Он указывал всем нам место, время и способы сношения с ним. И все, чем руководил Красин, в смысле организационном, оказывалось наиболее устойчивым, наиболее правильным и давало наилучшие результаты. Леонид Борисович был в высшей степени точным, как часовой механизм, но вместе с тем не был педантом. Он был человеком широчайшего размаха".

С годами человек умнеет, становится рассудительнее и осмотрительнее. Красину шел четвертый десяток. Теперь он понимал, что осторожность – друг смелости, безрассудство – враг ее. Смел не тот, кто очертя голову кидается в бурный поток, но, яе совладав с ним, идет ко дну. Смел тот, кто, осмотревшись, выискивает место, годное для переправы, и в конце концов преодолевает реку.

Все предыдущие аресты были результатом горячности. Она объяснима в молодости и непростительна в зрелости. Сейчас, когда от его судьбы зависит судьба многих и, главное, судьба большого дела, он не имеет права на предосудительный и неразумный риск. Никто, в особенности партия, членом которой он теперь является, не простит этого.

Значит, каждый шаг должен быть рассчитан, каждое слово взвешено, каждый поступок выверен. Никаких следов и улик, ни зацепки, ни повода к подозрению.

Как-то он прочел новеллу немецкого писателя Шамиссо. Герой ее Петер Шлемиль остался без тени.

Новелла поразила его. Не столько неожиданностью и невероятностью описанного, сколько тем, как он истолковал ее.

Туманная фантастика немца мало совпала с трактовкой, придуманной Красиным.

Человек без тени. Он шагает по жизни, чуждой и враждебной ему. Один, неприметный, неуловимый, недостижимый. И никто не следует за ним. Даже собственная тень.

Быть человеком без тени – вот что стало его девизом.

Каждое утро в один и тот же час, минута в минуту, так, что по его выходу можно было сверять часы, спускался он со второго этажа, где над конторой располагалась его квартира. Твердым шагом, неторопливо сходил по скрипучей деревянной лестнице, весело цокая подковками башмаков по железным ободкам, которыми были обиты края ступеней.

Обходил территорию. Высокий, прямой, суховато-вежливый, в строгом, отлично сшитом костюме-тройке, с тщательно завязанным галстуком на стоячем крахмальном воротничке.

Завидев его, даже отпетые лодыри принимались за дело, а те, кто работу чередует с не в меру частыми перекурами, поспешно бросали цигарки или прятали их в рукаве. Знали – ничто не ускользнет от его все примечающих, искристых, с легким прищуром глаз.

Он умел требовать с других, но не щадил и себя. Поэтому его уважали. Не боялись, как многих других инженеров, а уважали.

Как-то на море на промыслах случилась авария. К берегу сбежались люди. Растерянные, беспомощные, они метались по прибрежной гальке, не зная, что предпринять, – лодок поблизости не было.

Подоспевший Красин, не раздумывая, кинулся в бушующие волны и вплавь устремился в море спасать погибающих. Его примеру последовали другие.

Территорию он обходил не спеша. Задерживался то на одном, то на другом участке. Давал советы, указывал, показывал, а если нужно, распекал. Словом, всему голова. И со стороны никому не приходило в голову, что среди всей этой пестряди встреч одна-другая, мимоходная, посвящена вопросам, к строительству никакого касательства не имеющим.

После обхода территории – контора. Вызовы людей. Короткие, четкие распоряжения. Быстрые, оперативные решения. Телефонные звонки. Разбор почты. Множество бумаг. Деловых, неотложных. Писем, прошений, уведомлений.

Заграничная почта. Письма от фирм. Предложения, ответы, консультации. Посылки, бандероли. Книги, технические проспекты.

Одни бандероли он распечатывал тут же, в кабинете. Другие уносил домой.

Зашторив окна и заперев двери на ключ, осторожно отрывал от книг корешки. И на свет божий появлялись номера «Искры», отпечатанной на тонкой папиросной бумаге.

Для связи с заграничным центром он использовал и другие пути. Договаривался с немецкими или датскими инженерами, работавшими на строительстве, о том, что на их адрес будет приходить из-за рубежа техническая литература. Они получали книги, передавали ему, а в книгах была скрыта нелегальщина.

Но бывало и так, что заграничные отправители давали маху. Однажды он получил повестку – явиться в таможню за посылкой. Является, ей – о ужас!. – мне передают грубейшим образом переплетенный атлас с обложками толщиной в добрый палец, заполненный внутри какими-то лубочными изображениями тигров, змей и всякого рода зверей, не имеющих ни малейшего отношения к какой-либо технике или науке". Хорошо еще, что таможенники, испытывая респект перед блестящим инженером, руководителем крупнейшего в городе строительства, сочли выписку из-за границы сего атласа причудой состоятельного чудака и не заподозрили наличия начинки.

Вот что значит быть человеком без тени! Без тени, но с двойным обличьем.

В жизни его все переплелось самым причудливым и невероятным образом. Он носил два обличья и делал два дела. Основное – служебное, и главное – партийное. Второе зависело от первого, Чем лучше шли легальные дела, тем с большим успехом и безопасностью можно было заниматься делами нелегальными. По мере того как возрастал его вес в обществе, росли возможности вести с этим обществом борьбу.

И он работал не за страх, а за совесть. За партийную совесть революционера социал-демократа строил электростанцию. Не прошло и нескольких лет, как в Баку появилось невиданное для этого города сооружение. Красивое и изящное, оно скорее напоминало храм, чем промышленное предприятие. Главный корпус, жилые дома, здание конторы, чистый, вымощенный двор, асфальтированные тротуары – все это нисколько не походило на убогие с виду, прокопченные, грязные и захламленные бакинские заводы и промыслы.

Электрическая станция еще больше поражала внутри. Здесь царили больничная чистота и идеальный порядок.

Бакинский высший свет, приглашенный на пуск электростанции, диву давался:

– Европа, да и только!

Теперь, когда строительство было закончено, Классон уехал в Москву, и Красин стал фактическим директором нового предприятия.

И отцы города, и губернатор, и градоначальник, и полицейские с жандармами отныне были вынуждены считаться с ним. Еще бы, важная птица, крупный промышленный деятель!

Это значительно облегчало нелегальную деятельность. Когда случалось попадать в переплет, из которого другому не вылезти бы, Красин, пользуясь служебным положением, играючи выходил из воды сухим и к тому же спасал товарищей.

Он был в концерте. Вместе с Козеренно слушал Фигнера. Поразительно, как расходятся людские пути. Сестра – особо-опасная государственная преступница, заточенная в каземате Шлиссельбурга. Врат – баловень славы, кумир публики, любовь царя и гордость императорской сцены.

Все же сила искусства волшебна. Поди ты, пшютоватый мужчина, самодовольный и гладкий, с нафиксатуаренными усами гвардейца и прилизанным пробором, а запел, и перед тобой Герман, демонический, мрачно-философичный, бросающий вызов судьбе.

В ложу неслышно вошел капельдинер. Склонился над Красиным:

– Леонид Борисович, вас просят к телефону. Неотложно. Вышел с досадой. Не дали дослушать любимую арию. Вернулся озабоченный. На электростанции жандармы. Тихонько на ухо Козеренко:

– По вашу душу пришли. Есть у вас что-нибудь?

– Да, кое-что есть.

– Как же это вы так… опростоволосились? Ну, делать нечего, поезжайте. Я тоже сейчас подъеду… Что-нибудь придумаем.

Он все же дослушал концерт до конца. Даже бисы и те выслушал. Во-первых, такие гастролеры, как Фигнер, не каждый день заглядывают в Баку. А во-вторых, он знал: без директора жандармы все равно не решатся производить у бухгалтера обыск.

Козеренко занимал на электростанции квартиру из двух комнат с кухней. Когда пришли жандармы, будущая жена его, Екатерина Александровна Киц, сидела в первой комнате за письменным столом и читала «Искру», Увидев "голубого полковника", она быстро прикрыла газету концами платка, свисавшего с плеч.

– Это моя комната, – проговорила Екатерина Александровна. – Козеренко живет рядом.

Вскоре после Козеренко прибыл и Красин. Киц, скосив глаза, указала на нелегальщину под платком.

Красин хладнокровно уселся рядом с полковником и, обменявшись с ним несколькими фразами вызвал по телефону одного из конторских служащих.

– Позовите ночного сторожа, – распорядился он. – Нужно закрыть черный ход, чтобы никто не входил и не выходил, пока не окончится обыск.

Жандарм одобрительно кивнул головой.

– Кстати, пусть поставят самовар. Бухгалтеру перед отправкой не мешает напиться чаю.

Пришел сторож – Георгий Дандуров. Пока жандармы рылись в комнате Козеренко – она-то как раз и не была «замазана», – Киц с Красиным успели передать ему всю нелегальщину, и Дандуров, разводя самовар, сжег ее.