Текст книги "Красин"

Автор книги: Борис Кремнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

XII

Пятьдесят. Полсотни. Полвека.

Впрочем, полных пятидесяти еще нет. Пока. До круглой даты остается с полгода. Но что они значат, эти несколько скоротечных месяцев?

Хочешь не хочешь, а ежели новый год настал, значит, вплотную придвинулось и пятидесятилетие.

1920–1870 = 50.

Элементарная арифметика.

Да, пятьдесят лет жизни. И как быстро они пролетели! Как писал Гораций:

Eheu! fugaces, Postume, Postume, labuntur amri.

Увы! о Постум, Постум, мчатся быстрые годы.

До тридцати они еще шли неспешной чередой. Долгие и емкие. А вот как разбил четвертый десяток, так они и замелькали. Будто вагоны встречного поезда, что проносится на всех парах мимо окон твоего вагона.

Не успел оглянуться, и вот он уже наступил, пресловутый преклонный возраст.

Что ни говори, а после пятидесяти жизнь идет на склон,'

Хотя, если отрешиться от цифр и попытаться позабыть о них, этого склона, пожалуй, и не почувствуешь. Разве что по ночам, когда на дворе слякотно и поламывает кости.

А в остальном все как было. Словно тебе всего лишь сорок, а то и тридцать. Та же неуемная тяга к труду, то же стремление своротить горы, та же бодрость и энергия, та же неистощимая работоспособность, та же цепкость памяти, та же сила, те же желания, бурные и неукротимые.

Впрочем, лета, как и другие невзгоды жизни, неизбежны. К ним надо относиться с юмором. Только с помощью его и можно сносить их груз.

Пошучивая, он говорил Кржижановскому:

– Знаете, входим в такие годы, что пора и на покой… Не служба – чин, а так, по почету… Вроде как бы "градским головой"… Надеваю на себя «цепь» и… позвольте, граждане, открыть заседание…

При этом глаза лукавились усмешкой. Он знал, несмотря на пятьдесят, до покоя еще далековато. Лет пятнадцать, а то и все двадцать. И слава богу, что

Не может сердце шить поноем… Покоя нет!..

…Покой нам только снится Сквозь кровь и пыль…

Единственно, что действительно обидно, – прежде времени родился на свет, и бурная молодость страны не совпала с твоей молодостью.

Значит, надо тем больше дел вместить в остаток лет, отмеренных судьбою наперед…

25 марта 1920 года от московского перрона отошел поезд. Он вез советскую делегацию.

И Красин и его товарищи ехали не представителями Советской власти, а кооператорами, посланцами Центросоюза.

Заправилы Антанты не пожелали впрямую сноситься с ненавистным и непризнаваемым ими Советским правительством. Они разрешили своим вассалам торговать, но не с Советским государством, а с "русским народом" и все дела вести только через кооперативные организации.

Так что доверенность – мандат Центросоюза поручал делегации наладить контакты с заграничными кооперативными организациями, фирмами и промышленными предприятиями, частными лицами и правительственными органами.

"Правительственный характер делегации был очевиден для всех, – писал Красин, – но идея блокады. России до такой степени еще владела умами европейских политиков, что они не представляли себе возможным переговоры с представителями России иначе, как под кооперативной вывеской".

Вместе с тем в портфеле Красина рядом с мандатом Центросоюза лежал и правительственный мандат, выданный Советом Народных Комиссаров ему, как особо уполномоченному Советской республики с правом заключать от имени Советского государства всякого рода договоры и соглашения.

Поезд шел по стране. Под сиплый свист паровоза и ленивый стук колес его мотало на скверных, изношенных путях. За окнами плыли невспаханные поля, оголенные леса, перелески, серые деревеньки со свешеобструганными крестами погостов.

На станциях и полустанках простаивали помногу в ожидании топлива либо воды.

И каждая стоянка оглушала гулом и криками,

От вагона к вагону метались по платформе люди, норовя штурмом взять состав. Им, истомленным долгим и безнадежным ожиданием, озлобленным, голодным, поедом съедаемым вошью, было невдомек, что этот поезд, и желанный и ненавистный, отведенный не им, а "товарищам комиссарам", едет за их же благом, ибо истерзанной войной, нищетой и разрухой стране-, как кровообмен человеку, необходим товарообмен с другими, богатыми, а не разоренными странами.

В поезде шла жизнь, деловая и напряженная. Красин никогда и нигде не терял времени, попусту. В том числе и в пути. Потому ему была неведома дорожная тоска – тягостная тоска безделья.

Он снова и снова изучал документы, делал выписки и заметки, готовился к предстоящим выступлениям, проводил совещания с членами делегации.

В Петрограде пришлось сделать остановку. Финны, шведы, англичане никак не могли столковаться, как и кому доставить советских делегатов в Швецию.

Вынужденную задержку Красин использовал для встречи со старыми друзьями – Горьким и Андреевой.

Горький повел его и Ногина в Эрмитаж – продемонстрировать плоды деятельности созданной по инициативе Красина "Экспертной комиссии". В хранилищах Эрмитажа они осмотрели богатое собрание картин, старинной мебели, гобеленов, фарфора. Эти художественные ценности, находившиеся ранее в барских дворцах и особняках, были спасены комиссией от расхищения.

Вечером он и Ногин были в гостях у Горького.

– Эх, друзья мои англичане, – с улыбкой поглядывая на новоявленных дипломатов, говорил Горький Красину и Ногину. – Погляжу на вас: вы не сэры, а просто весьма серы! Приедете туда – сейчас же отправляйтесь к портному. Честное слово, даже покойный Саввушка Морозов не выдал бы под такие костюмы ни гроша. А ведь вы за миллионами едете! И в таком затрапезном виде.

– Светлая голова у вас, Максимыч! – сказал Красин. – Совет ваш принимаю: задержусь по делам в Гельсингфорсе, приведу гардероб в порядок. А Виктору Павловичу устроит это в Стокгольме Литвинов, он уже там.

Встреча с Финляндией была обставлена с помпой. От самой границы поезд сопровождала финская воинская часть и офицер английской армии капитан Френч.

То ли почетный эскорт, то ли заурядный конвой. Как хочешь, так и понимай. Скорее, последнее.

Наплевать. Не мешали бы работать.

А работы все прибавлялось, В Выборге в поезд сели представители финского правительства и деловых кругов. С ними пошли беседы – о будущих мирных переговорах и экономическом сотрудничестве.

Неделю спустя после выезда из Москвы делегация 31 марта прибыла в Стокгольм.

Умение быстро ориентироваться в новой обстановке сослужило Красину добрую службу и здесь. Он с поразительной быстротой разглядел в экономике Швеции то, что ему нужно было увидеть.

Шведам не хватало рынков сбыта. Экономическая блокада России порядком потрепала и их.

Своими наблюдениями и выводами он поделился с Лениным:

"Трехнедельное пребывание в Швеции и Дании убедило нас с полной несомненностью в настоятельной необходимости, по крайней мере для этих стран, возобновления торговых сношений с Россией".

Жизнь подтвердила правильность его слов. Полуторамесячные переговоры закончились подписанием 15 мая в Стокгольме договоров не только с частными фирмами, но и с правительством, В Швеции удалось разместить большое количество заказов на машины, промышленное оборудование, паровозы, насосы для разрушенных железнодорожных водокачек, телефонные и телеграфные аппараты. В Стокгольме было учреждено советское торгпредство.

Это был успех. Несомненный. Конечно, Швеция не бог весть какая великая птица. Ее товаров, разумеется, не хватит, чтобы насытить русский рынок. Но договоры со шведами – манок для других, более крупных и мощных держав. Шведский пример покажет им выгоды возобновления торговых сношений с Россией.

А главное, эти договоры – первая брешь в стене экономической и политической блокады. Пусть брешь еще невелика. Лиха беда начало.

Еще не кончились стокгольмские переговоры, – хотя по всему уже было видно, что дело идет на лад, – а 7 апреля Красин уже прибыл в Копенгаген. Здесь предстояло решить задачу посложнее – провести переговоры с представителями верховного экономического совета Антанты, специально приехавшими в столицу Дании.

Первые же встречи не дали ничего хорошего. Не принесли никаких результатов и последующие встречи. Ни Красин, ни Литвинов, несмотря на всю его дипломатическую ловкость, напористость и хитроумие, как ни бились, не могли сдвинуть дела с мертвой точки.

Антанта не была расположена к миру. В то время как ее экономические представители, сидя за одним столом с советскими делегатами, растягивали канитель бесплодных разговоров, руководители деловито вооружали и укрепляли врагов Советской России – панскую Польшу и барона Врангеля.

В Копенгагене лились речи, долгие и суесловные, а на Украине гремели орудия и строчили пулеметы, большей частью французской и американской выработки.

25 апреля белополяки вторглись в нашу страну и повели широкое наступление.

Копенгагенское сидение закончилось внезапно. Представители Антанты вдруг потребовали переноса переговоров в Лондон. При этом Литвинову было отказано в разрешении на въезд в Англию.

Сию тактику разгадать было нетрудно. По-русски она зовется: не мытьем, так катаньем. Не так, так этак" сорвать переговоры – вот к чему стремились западные державы.

Что делать? Уступить – значит поступиться. Не поступаться – значит уступить. Уступить в главном – пойти на срыв переговоров, а стало быть, отступиться от того, за чем поехали на Запад.

Надо было принимать решение, трудное, неприятное, но необходимое,

И Красин принял его.

– Ехать в Лондон. Ехать без Литвинова. Вести в Лондоне переговоры без него.

Литвинов согласился с таким решением. Оно было единственно разумным.

Согласился и Ленин.

Делегация отбыла в Лондон.

Был ли месяц, проведенный в Копенгагене, напрасным?

Размышляя над этим вопросом, Красин приходил к выводу: нет. Кое-что все же удалось сделать, кое-чего удалось добиться. Если же отвлечься от того, что главное осталось невыполненным, то следовало признать: «кое-что» было не таким уж малым.

За время "копенгагенского сидения" удалось договориться с итальянскими кооператорами о развитии взаимной торговли и обмене представителями; заключить с датчанами ряд контрактов на поставку России сельскохозяйственных машин, электрооборудования и других товаров; наладить деловые контакты с представителями многих частных фирм.

Словом, удалось усилить в деловых кругах Европы тягу к русскому рынку.

"Красный торговец" Красин был прежде всего политиком, он добивался того, чтобы торговля прокладывала путь политике.

В Лондоне все началось сначала. Потянулась старая канитель. Представители Антанты вели себя не лучше, чем в Копенгагене.

Француз Авеноль был так же агрессивен. Англичанин Уайз по-прежнему, словно маятник, качался из стороны в сторону, в решающие моменты, однако, всегда склоняясь к французу. Только итальянец Джаннини не выказывал особой враждебности. Но первая скрипка принадлежала не ему. Ею прочно завладел Авеноль. Он и определял всю музыку. Мелодии ее были явно антисоветскими.

Снова и опять толочь воду в ступе Красин не мог и не хотел. И он решил начать двусторонние переговоры с английским правительством. Тем более что все резоны к тому существовали. Главный из них – насущная потребность англичан в торговле с русскими. Именно Россия до революции поставляла Англии огромное количество хлеба, масла, яиц, нефтепродуктов, леса, пеньки. Наряду с этим она была широким и емким рынком сбыта английских товаров.

Это понимали некоторые английские политики. Тогда, разумеется, когда ненависть к большевиками не туманила их рассудка.

– Исключение России с рынков сырья и продовольствия вызвало высокие цены, стало причиной нищеты и голода… Россия давала перед войной четверть всего мирового экспорта пшеницы… 4 /б выращиваемого во всем мире льна производилось в России, около трети ввозимого Великобританией масла шло прямо или косвенно из русских источников.[17]17
  Цит. по кн. Р. Карповой «Л. Б. Красин – советский дипломат». М., 1962.


[Закрыть]

Эти слова принадлежат Ллойд-Джорджу, тогдашнему премьер-министру Великобритании.

Он же, выступая в палате общин, признавал:

– Теперь совершенно ясно каждому непредубежденному человеку, что невозможно уничтожить большевиков силой оружия.

В конце концов Ллойд-Джордж также решил начать двусторонние переговоры.

Первая встреча состоялась 31 мая. Была она не из приятных.

Когда Красин вошел в кабинет, там уже находились премьер-министр, министр иностранных дел Керзон, министр торговли Хорн, министр финансов Бонар Лоу и парламентарий консерватор Хармсворс.

Простая благовоспитанность требовала, чтобы тот, кто пришел, поздоровался. Так Красин и поступил. Он протянул руку каждому из присутствующих и обменялся рукопожатиями.

Но когда очередь дошла до Керзона, протянутая рука повисла в воздухе.

Министр иностранных дел Великобритании стоял подле камина, с руками, заложенными за спину, и даже не пошевельнулся.

Конфузная и недостойная сцена была прервана Ллойд-Джорджем.

– Керзон, будьте джентльменом! – с укором и раздражением произнес он.

Только после этого «твердолобый» лорд нехотя пожал руку ненавистному большевику.

Керзон не был одинок. Такими же злобными врагами молодой Советской республики были и его друзья по партии и коллеги по кабинету министров – консерваторы. Они только и помышляли, что о гибели Советов. Разве что Керзон был грубее других в проявлении своих чувств.

А либерал Ллойд-Джордж? Он был, конечно, деликатнее, стелил мягче. Но линию гнул ту же самую, твердую. Его правительство поддерживало белополяков и, не скупясь, снабжало оружием, боеприпасами, обмундированием барона Врангеля, когда тот начал 6 июня свой наступательный поход из Крыма.

После того как Красная Армия сплеча рубанула и по панской Польше и по Врангелю, этим, как выразился Ленин, двум рукам международного империализма, Керзон направил Советскому правительству нахальную ноту (Владимир Ильич характеризовал ее как "сплошное жульничество ради аннексии Крыма…"'[18]18
  В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 51, стр. 238.


[Закрыть]) с ультимативным требованием остановить наступление на Варшаву и заключить перемирие с Врангелем при условии отхода его войск в Крым.

Вместе с тем Ллойд-Джордж не мог сбросить со счетов интереса английских деловых кругов к торговле с Россией. Тем более что на Англию надвигался экономический кризис.

"Английское правительство, – писал Красин, – колебалось между искушением уничтожить Советскую власть путем открытого насилия, интервенции, блокады, войны и между соглашением с Советской властью и переносом борьбы с ней в другую плоскость, в плоскость торговых и экономических отношений".

Две силы с двух противоположных сторон действовали на английского премьера. И он был озабочен поисками равнодействующей. Она заключалась в том, чтобы и переговоров не рвать и соглашения не заключать; в Лондоне топтаться на месте и выжидать исхода русских событий, на полях же сражений всемерно помогать врагам Советской России.

Эту тактику раскусил. Красин. Он писал в Москву:

"Черчилль, Керзон противодействуют всякому соглашению. Ллойд-Джордж не заинтересован в немедленном его заключении и предпочитает выжидать развязки на фронтах".

Сей седовласый джентльмен с внешностью пресвитерианского проповедника, вкрадчивыми манерами модного врача и ясно-синими глазами младенца выдвигал одно за другим требования, большей частью необоснованные и невыполнимые. То это касалось прекращения вымышленной антибританской пропаганды, то возвращения из России английских военнопленных, то уплаты долгов царя и Керенского, то возмещения убытков, нанесенных англичанам национализацией промышленности в России.

Дни шли за днями, месяцы за месяцами.

А дело стояло.

Переговоры тянулись на перекладных. По дороге, изрытой рытвинами и ухабами. С крюковыми объездами и возвращениями вспять, к тем местам, что, казалось, давно уже оставлены позади.

Долгомесячное пребывание в Лондоне было чревато всяким – и мертвым затишьем, и вялым оживлением, и взрывами, грозившими разметать в прах все, что с таким трудом удалось собрать воедино.

Порой даже доходило до того, что ждать следовало не заключения договора, а возобновления войны и интервенции.

В августе, когда красные войска наступали на Варшаву, Ллойд-Джордж пригласил советских делегатов и с непривычной для него твердостью объявил:

– Наступил момент, когда Англия должна выполнить свои обязанности относительно Польши. Она становится на сторону Польши… Отдан приказ относительно выхода флота, о возобновлении блокады…

Но гнев английского пролетариата, поднявшего свой голос в защиту Советской республики, сорвал агрессивные намерения правительства.

В те дни, беседуя с простыми англичанами, читая газеты, Красин, как никогда прежде, ощутил великую и необоримую силу пролетарского интернационализма. О нем он писал взволнованно и образно:

"Сотни миллионов пролетарских сердец всего мира бьются в унисон с сердцами советских рабочих и крестьян, которые впервые в истории мира отняли у дворян и капиталистов управление государством".

Митинги, демонстрации, собрания сотрясали страну. Со всех концов ее неслись требования:

– Руки прочь от России!

Под дружным натиском пролетариата правительству пришлось отступить и продолжать переговоры.

И они потянулись вновь. Красин уезжал в Москву – за инструкциями и советами, для встреч и консультаций с Лениным. Были они многочисленными и частыми – лишь за короткий отрезок времени, меньше месяца, Ленин беседовал с Красиным пять раз. Он принял его 27 января, 11, 12, 16 и 18 февраля 1921 года.

Красин возвращался обратно в Лондон, а жидкая и прерывистая нить переговоров все сучилась.

Только на исходе зимы, 16 марта 1921 года, Леонид Красин, с одной стороны, и Роберт Хорн – с другой, подписали англо-советское торговое соглашение.

Наконец-то он смог послать в Москву долгожданное сообщение:

"Торговый договор РСФСР с Британской империей под писан сегодня в редакции, доложенной мною в Москве, с некоторыми благоприятными для нас изменениями".

В притче о святом Денисе рассказывается.

Ему отрубили голову, а он взял ее в руки и пошел своим путем. Так и прошел святой Денис несколько верст обезглавленный.

Когда простой крестьянке поведали о свершившемся чуде, она сказала:

– Первый шаг был самым трудным.

Почему же правительство Ллойд-Джорджа, столь долго уходя от соглашения, все же подписало его?

Тому было немало причин. Главная, как писал Красин, "конечно, прежде всего победа Красной Армии…

…В борьбе за утверждение и охрану Советской власти от нападения капиталистических наемников российскому революционному пролетариату и крестьянству пришлось выполнить работу богатыря русской сказки: поочередно, друг за другом слетали головы многоголовой гидры – за Корниловым, Красновым, Дутовым следовали Колчак, Юденич, Деникин и Врангель".

Советский боец, победив в гражданской войне, обеспечил победу советского дипломата в мирных переговорах.

Да, это была победа, значительная и знаменательная.

Англо-советское соглашение было значительнее обычного торгового соглашения. Договор знаменовал, по словам Красина, "фактическое признание Советского правительства крупнейшей капиталистической державой, главой и предводителем всей капиталистической коалиции".

Наконец-то цепь блокады оказалась разорванной. И не просто, а в одном из самых мощных звеньев.

В концерте европейских стран Великобритания задавала тон. Не случайно, что следом за ней и Германия, и Норвегия, и Австрия, и Италия вскоре также подписали соглашения с Советами.

Успех, каким значительным он ни был, не опьянил Красина. Трезвый политик, он всесторонне и объективно оценил англо-советское соглашение. Поэтому направленная им в Москву депеша была не победной реляцией, а программой борьбы:

"Мы боролись почти целый год за заключение этого договора; теперь нам предстоит новая упорная и трудная борьба за фактическое осуществление возможности снабжать республику – крестьян и рабочих – произведениями заграничной промышленности и сбывать наши сырые продукты западным странам. Британское правительство купцов, судовладельцев, промышленников не может изменить своей враждебной позиции по отношению к Советскому государству. Поэтому оно старалось обеспечить себе в договоре возможность во всякий момент разорвать его под предлогом неисполнения Советской Россией гарантий о неведении враждебных действий и пропаганды…

Новые пути, новые задачи и новые опасности открываются перед Республикой Советов".

После заключения договора Красин остался в Лондоне.

Он уже привык к городу. К его спокойной деловитости, без суетни и раздражительной толчеи. К задумчивой тишине набережных, где, глядя на реку, невольно вспоминаешь прелестные строки Томаса Грея:

…Темза древняя струится Серебряной тропой.

К щедрой зелени парков и скверов. К тенистому, погруженному в вечную Дрему кладбищу со скромным холмиком, под которым покоится тот, чьи беспокойные мысли бессмертны в своем непрерывном движении.

И город привык к нему. Недаром он, посмеиваясь, не без гордости рассказывал впоследствии Кржижановскому:

– Обнаглел, батенька, до последней степени, рискнул согласиться на лекции в Кембридже… Юным лордам рассказывал о социализме и советских трудах… Ну, думаю, устроят мне какофонию! Ничего, вывезло… Факельцуг устроили мне на проводах…

Когда же он проходил по улицам, особенно рабочих кварталов, его узнавали. По портретам в газетах и шустрый кадрам кинохроники, мелькающим на белых полотняных квадратах.

Узнавали и приветствовали. Кто взмахом руки, а кто дружеской улыбкой либо красной гвоздикой, подаренной на ходу.

Его узнавали, потому что стремились узнать, и приветствовали, потому что стремились послать свой привет стране, которую он представлял.

Теперь Красин был официальным представителем Советской республики в Англии и одновременно торгпредом ее.

В его деятельность жизнь властно вносила коррективы. Были они существенны и неоспоримы.

Он ранее предполагал закупить в Англии промышленные изделия, необходимые для восстановления народного хозяйства. А пришлось тратить драгоценное золото на покупку хлеба, семян, жиров.

Многие губернии России терзал голод – порождение жестокой засухи и неурожая.

"Когда я летом 1921 года приезжал из Лондона в Москву, – вспоминал Красин, – я пришел к Владимиру Ильичу в его кабинет, я застал его в тревожном настроении, он все время поглядывал на знойное, раскаленное небо, очевидно, в ожидании, не появится ли, наконец, долгожданное дождевое облако, и много раз спрашивал меня: "А сможем ли мы закупить за границей хлеб, пропустит ли хлеб в Россию Антанта?"

Весь наш импортный план был опрокинут, и по возвращении в Англию пришлось в больших размерах организовать закупку хлеба и семян, разумеется, за счет золотого запаса, так как вывоза у нас в то время еще почти никакого не было. Владимир Ильич лично следил чуть ли не за каждым отходящим из-за границы пароходом и буквально бомбардировал нас телеграммами и записками, умоляя сделать все возможное, чтобы скорее помочь голодающим районам".

"Красину

Я тоже боюсь, что мы зря проедим или проторгуем весь наш небольшой золотой фонд. За бережливость отвечаете Вы. Улучшение положения рабочих и крестьян абсолютно необходимо. Для обмена на хлеб надо получить известный фонд товаров из-за границы быстро; это политически необходимо; сообразуйтесь с этим и извещайте меня чаще"[19]19
  В. И. Ленин, Поли, собр. соч., т. 52, стр. 121.


[Закрыть]!.

"Вас надо бить.

1) Опоздали с заказом хлеба. У нас положение архишвах.

2) Не использовали всех источников (Швеция и др. хоть на малые количества).

3) Нет точной информации: что можно достать вблизи хотя бы по очень высокой цене и очень немного.

Подтяните все это в наркомате сугубо-".[20]20
  В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 52, стр. 184.


[Закрыть]

"Если не купите в январе и феврале 15 миллионов пудов хлеба, уволим с должности и исключим из партии. Хлеб нужен до зарезу".[21]21
  Т а м же, т. 54, стр. 127.


[Закрыть]

(Текст пошедшей в Лондон телеграммы был смягчен, в ней вместо "уволим с должности и исключим из партии" стояло: "партия вынуждена будет принять самые решительные меры").

Торговля с Англией более или менее налаживалась. Но в решении политических вопросов по-прежнему был застой. Правительство Великобритании не желало делать ни шага вперед по пути к признанию Советского государства. Все попытки вступить с Ллойд-Джорджем в переговоры ни к чему не приводили. Старый хитрец уклонялся от встреч, ссылаясь на недосуг и перегруженность делами.

Так продолжалось с осени до зимы. Но Красин не отступал. И настойчивость в конце концов победила уклончивость. 16 декабря Ллойд-Джордж принял его.

Они сидели в кабинете на Даунинг-стрит, просторном и комфортабельном, со старинными часами на мраморном камине, глубокими кожаными креслами и дубовой панелью вдоль стен.

В окна заглядывала лондонская ночь, сырая и снежная, тяжелые хлопья лениво садились наземь. В камине, то вспыхивая, то затухая, вились оранжево-синие ленты пламени, а они все сидели и все беседовали. Тихо, неторопливо, спокойно. Три пожилых джентльмена – Ллойд-Джордж, сэр Роберт Хори и Красин, одинаково респектабельные и одинаково элегантные. Пожалуй, только Ллойд-Джордж несколько выделялся – мешковатой старомодностью своего сюртука.

Со стороны все это выглядело мирной беседой старых и добрых знакомых.

На самом же деле то была схватка, жаркая и напряженная. Каждая фраза, несмотря на ее округлость, походила на удар рапиры, остро отточенной, опасной, метко направляемой в цель.

Ллойд-Джордж не отказывался помочь России встать на ноги. Он за помощь. Он даже выработал план ее оказания. Суть плана сводилась к следующему. Создается международное объединение частных финансистов Англии, Франции и Германии. Этот консорциум, в котором главная роль отводится немецким предпринимателям, экономически помогает России. Взамен получает контроль над несколькими русскими железными дорогами. Только и всего. Не так уж много. Не правда ли? Зато это устраивает всех – и англичан, и французов, и немцев. С ними уже достигнута договоренность.

Да, это устраивало всех. Кроме Красина и России. Он не мог допустить, чтобы Антанта поправляла свои пошатнувшиеся дела за счет грабежа Советской республики. Он не мог допустить хозяйничанья иностранных капиталистов в своей стране. Он не мог допустить иностранного контроля над русскими железными дорогами.

Что сей контроль означает, Россия уже познала во времена Колчака, когда американцы контролировали Сибирскую железную дорогу. Кто и чем поручится, что предлагаемый новый контроль не обернется прибытием в Россию сенегальских или других французских войск либо организацией новых антисоветских заговоров внутри страны?

Ллойд-Джордж молчал. К ручательствам такого рода он не был расположен,

Тогда Красин от политики перешел к экономике.

Чем бросать сотни миллионов на ветер, растрачивая денежки на убыточные предприятия Колчака, Деникина, Юденича, Врангеля, куда прибыльнее было бы вложить крупные средства в экономическое возрождение России. Кредиты должны предоставлять не частные синдикаты, в возможности которых трудно поверить, а правительства.

Ллойд-Джордж парировал.

Новые кредиты – новые долги. Ничто не вечно под луной. В том числе и Советское правительство. Вдруг оно падет? Что тогда? Придет к власти новое. Революционное ли, контрреволюционное – неважно. И откажется от долгов старого так же, как большевики отказались от долгов царя и Керенского. Где гарантия, что такого не случится?

На это последовал ответ:

– Советская власть самая прочная из всех, какие знала Россия. Ждать ее падения – пустая трата времени. Прочность Советской власти – твердая и надежная гарантия… Ну, а если, паче чаяния, и произошел бы подобный невероятный метаморфоз, – тут Красин язвительно усмехнулся, – с кем другим, а с контрреволюционным правительством вы наверняка столковались бы о признании всех и всяческих долгое за все времена…

Они разошлись, так ни о чем и не договорившись. Хотя все же выяснили, чего добивается каждый.

Красин добивался признания Советского правительства.

Ллойд-Джордж добивался того, чтобы этого не произошло.

Красин представлял социализм.

Ллойд-Джор Дж – империализм.

Империалисты же, потерпев поражение в интервенции, не сложили оружия, а переменили его. Их военные действия, по словам Ленина, "приняли форму менее военную, но в некоторых отношениях более тяжелую и более опасную для нас"', а именно – экономического и политического давления. Отказывая в кредитах, они уповали на голод и разруху, считая, что они доконают Советы и страна вновь подпадет под власть капитала.

Жизнь показала, что их расчеты построены на песке. Все усиливающийся кризис неумолимо толкал капиталистические страны к установлению экономических связей с Россией.

"Есть сила большая, чем желание, воля и решение любого из враждебных правительств или классов, эта сила – общие экономические всемирные отношения, которые заставляют их вступить на этот путь сношения с нами",[22]22
  В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 43, стр. 4. "Там ж е, т. 44, стр. 304–30


[Закрыть] – указывал Ленин.

И действительно, в начале января 1922 года верховный совет Антанты постановил созвать всеевропейскую экономическую конференцию, пригласив на нее и Советскую Россию.

7 января итальянский премьер-министр Луиджи Факта – ему было поручено разослать приглашения – уведомил Москву, что конференция состоится в Италии, и официально пригласил правительство РСФСР участвовать в ней.

Советское правительство приглашение приняло. В состав его делегации вошли народный комиссар иностранных дел Чичерин, фактический глава делегации (председателем ее ВЦИК назначил Ленина, но трудящиеся, опасаясь за его жизнь, сочли невозможным выезд Ленина за границу, и ЦК РКП(б) специальным постановлением решил передать председательские полномочия Чичерину), член коллегии НКИД Литвинов, полпред в. Италии Воровский, Красин, Иоффе, Рудзутан и другие.

Решением Политбюро ЦК РКП(б) была создана комиссия по подготовке к конференции. Председателем ее был утвержден Чичерин, а одним из членов – Красин. Поэтому он покинул Лондон и прибыл в Москву.

Дни здесь выдались горячие. Февраль подходил к концу, а на 8 марта было назначено открытие Генуэзской конференции (впоследствии его перенесли на 10 апреля). Времени в обрез, работы по горло. Как говорил Ленин, Красин был занят "…дипломатическими делами перед Генуей, делами, которые требовали отчаянной, непомерной работы…" 1.

Собирались по два раза в неделю. Обсуждение вели по 5–6 часов кряду. Домой удавалось выбраться только глубокой ночью.

Но он нисколько не уставал, потому что работа спорилась.

Всей подготовкой к конференции руководил Ленин. Работать же с ним было и радостно и легко.

Он мыслил настолько широко, что ничуть не стеснял мыслей другого. Напротив, всячески помогал им выйти на простор.

Работать с Лениным значило не приноравливаться к нему, а сотрудничать с ним. Поиски решений были совместными, а не так, чтобы он решал, а другой, выжидаючи, помалкивал (не ровен час промахнешься и не попадешь в тон).

Работать с Лениным значило искать, думать, творить, а не поддакивать. Если его взгляд расходился со взглядом другого, Ленин спорил – горячо, резко, непримиримо, в ходе самого спора еще глубже убеждаясь и еще крепче утверждаясь в правильности своей позиции.