Текст книги "Феникс сапиенс (СИ)"

Автор книги: Борис Штерн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Давайте решим, где строить дома. Говорите все по очереди – кому где нравится.

– Я за то, чтобы поселиться у выхода из котловины поближе к ручью, – сделала свой выбор Мамаша.

– А мне кажется, лучше внутри стен – они будут защищать от ветра, – предложила Красотка.

– Я бы предпочел поближе к воде, – сказал Остроглаз, – там же рыба, там будет наш плот, там будем купаться.

– Если поселиться вон там, – Камнебой показал на запад, – то у нас под рукой будет много чикров, из которых можно сложить жилье.

Только Запевала и Приемыш не внесли своих предложений: первая, надев венец антилопы, как зачарованная смотрела в синюю пустоту, второй шнырял по близлежащим развалинам.

– Я предлагаю поселиться вот здесь у стены с видом за край земли. Это самое красивое место – зеленые деревья, за ними синяя вода, здесь стена будет укрывать нас от солнца и южного пыльного ветра. До ручья отсюда недалеко, до большой воды всего триста шагов. А камни и здесь есть, а если понадобятся чикры – принесем оттуда, не рассыплемся.

– Да, да, я тоже за то, чтобы поселиться здесь! – очнулась Запевала. Внутри стен есть защита от ветра, но простор и красота важнее.

– Здесь будет наш дом с Мамашей, к нему сделаем пристройку для Приемыша. Потом, когда возмужает, он построит себе отдельный дом, тут будет закуток для Весельки с Прыгулькой. Камнебой, Остроглаз, выбирайте себе места.

Землевед прикатил два камня, поставил, выровнял:

– Садись, Мамаша! Здесь наш дом! Окончательно и навсегда. На этом месте проживем остаток лет. Поставим крепкие каменные стены и настелем крышу. Сложим очаг. Куда бы ни уходили, всегда будем возвращаться сюда. Здесь будем нянчить внуков, я стану главой племени, а ты его матерью-прародительницей. Как тебе здесь?

– Хорошо мне здесь. Главное, что встали наконец. Ну и место хорошее. Красиво – эта вода бескрайняя синяя, эти деревья… От них спокойно на душе и тепло. А слышишь, вода зашумела… Накатывает на берег и откатывает. Как хорошо будет засыпать здесь под этот шум! Слушай, а что ты наши камни так далеко друг от друга поставил? Ну-ка, двигай свой сюда! Вот так, и обними покрепче. Люблю я тебя, Землевед. Столько лет глаза мозолишь, а не надоел! Столько волнений от тебя, а все равно люблю. Потому и пошла за тобой из племени. Шла и не ныла, хотя и тяжело было сначала, и ох как я испугалась у тех жутких скал. Я часто не верила, что ты приведешь нас куда-то, боялась, что так и будем плыть, пока не сверзимся с края земли. А теперь я рада, обними еще крепче, вот так. Прямо как в сказке. Неужели и в жизни бывают сказки со счастливым концом? Аж не верится…

– Наша сказка маленькая, нас мало, нам легко проскользнуть мимо великих злых духов. А вот их большая сказка, – Землевед повел рукой в сторону руин, – видно, оказалась несчастливой. Уж не знаю, за что им такой конец. Такие могучие, так много их населяло землю и ничего не оставили, кроме трухи и развалин. Знать бы, что с ними случилось! Да, видать, не по нашему уму эта тайна. Давай помолчим.

Минуту молчания нарушил шумный вихрь из двух малышек и Ушки – визги, хохот, рычание. Покрутился около Мамаши с Землеведом, двинулся дальше и исчез за углом стены.

Землевед улыбнулся, и вздохнул:

– Знаешь, Мамаша, скоро ведь вам всем рожать. Не так, чтоб совсем скоро, но лучше подумать заранее. Научи меня принимать роды, хотя бы на словах объясни… Вдруг вы все одновременно… Нельзя, чтобы кто-то умер, – нас слишком мало. Особенно нельзя, чтобы ты…

– Объясню. Дело нехитрое, но твои руки не для того выращены – не мужское это дело. Попробуем рожать по очереди. Однако не только нам рожать. Посмотри внимательней на Ушку – живот как бревно и соски уже чуть набухли. Когда пришла, была стройней. Она будет первой.

– Вот Весельке с Прыгулькой радости будет!

Вокруг обнявшихся Землеведа с Мамашей сновали Камнебой, Остроглаз, Красотка и Запевала, споря, кому с какой стороны строить дом. Так бы и спорили, но тут прибежал запыхавшийся Приемыш:

– Пошли, покажу. Неподалеку, вон там, около разрушенной стены, лежит интересная плита – ровная из розового камня. На ней высечены знаки. Много знаков!

– Хороший камень, – сказал Камнебой. – Розовый, зернистый – у нас на родине нет такого. Только лишайником зарос. Пожалуй, и ворочать можно, если хорошие крепкие дубины подыскать.

– Давайте поставим эту плиту перед нашими жилищами, почистим и обратим ее в сторону воды, – предложил Землевед. Мы не знаем, что означают эти знаки, наверняка ничего плохого, а скорее всего, что-то хорошее. Наверняка их понимают духи тех древних предков, которые когда-то здесь жили. Может быть, они до сих пор витают здесь над водой – пусть видят у нас понятные им знаки как сигнал дружбы.

Все четверо мужчин с помощью ваг полдня, кряхтя и запевая, двигали плиту на предназначенное место перед намеченными жилищами, к вечеру водрузили вертикально, укрепили и отдраили каменными и деревянными скребками. И обращенная к морю надпись на гранитной плите возвестила о новом поселении:

ΑΛEΞAΝDΡΙA

ALEXANDRIA

الإسكندرية‎

Часть II Экспедиция «Иду напролом»

6. Основательный вариант

Сэнк, хорошо известный в узких кругах географ, пришел домой, ни слова не говоря сел за длинный стол, уперся локтями – ладони к вискам, мизинцы на лоб – и застыл в тяжелом молчании…

– Что в скатерть уставился? – спросила жена. – Заявку прокатили?

– Скорее не прокатили, а замотали. Один восторженный отзыв, один умеренно-позитивный, еще один умеренно-скептический. Полупроходной вариант. Добрые люди рассказали в лицах, что происходило на заседании Совета. Дескать, мы гляциологи, а не археологи. Проект экспедиции интересный, но не по нашей части. Пусть, дескать, обращается к археологам.

– А археологи небось скажут, что не их дело копаться во льду, пусть гляциологи копаются.

– Даже не так. Скажут: у нас в планах необозримые поля раскопок в благословенных теплых краях, где зарыты килотонны артефактов. Зачем нам копаться в холодном мокром льду в северной пустыне?

– И что делать думаешь? В Атлантическое географическое общество постучаться?

– Мана, ну подумай, зачем им я? Если атлантийцы проникнутся идеей, они и сами все сделают. Ну, может быть, возьмут в экспедицию для приличия.

– Объясни-ка свою идею еще раз. Я в общих чертах представляю, но и только.

– Где там Стим? Пусть тоже послушает.

– Сидит, говорит, что уроки учит. Врет небось, в прошлый раз заглянула – задачи первого курса решает.

– Стим, иди сюда и захвати из шкафа Римскую карту. Она на верхней полке над книгами в сложенном виде.

– Почему ее называют Римской картой? – спросила Мана. – Ведь это древняя карта мира.

– Карта когда-то украшала стену Римского аэропорта. Как утверждают археологи, на нее что-то проецировалось, вероятно, локации самолетов, летящих по миру. Это гигантская мозаика 50 на 25 метров, выполненная из цветной керамической плитки, выпиленной по контурам побережий, очертаниям рек, лесов и так далее. И, что крайне важно, на ней обозначено положение древних городов с названиями. Помпезная и действительно качественная карта, способная прославить аэропорт. Карте повезло, точнее не ей, а нам. Здание аэропорта заваливалось медленно и плавно, картой внутрь, хоть мозаика и раскололась на крупные куски, ее удалось легко и без потерь восстановить. Без нее мы бы мало что знали о Земле 16-тысячелетней давности. Как прикажешь реконструировать карту того времени, если те города под землей, север подо льдом, а равнинные реки прорыли новые глубокие русла? Это великая карта! Подледные города, очертания берегов, доледниковые моря, названия всех крупных городов, границы стран. Без этой карты нынешние археологи сосали бы локоть, а я бы никогда не додумался до того, что сейчас расскажу. И ведь делали эту карту не для великих целей, а так, в порядке рекламы аэропорта в стиле ретро.

– А когда эту карту сделали?

– 2156 год. За 70 лет до краха.

– А как удалось с такой точностью определить дату создания? Ты же сам говорил, что никакие методы, кроме древесных колец, не дают точности лучше века.

– Дата создания указана в правом нижнем углу карты… Принес, спасибо, разворачивай, клади на стол. Вот древний Санкт-Петербург. Примерно так в наши дни идет ледник. Стим, принеси еще современную карту. Ага, спасибо. Вот здесь сейчас конец ледника, а тут когда-то был Новгород. Так вот, ледник промерили вдоль и поперек, я сам там ввинтил в лед десятки реперов. Измерили скорость, направление движения. Дальше надо считать, экстраполировать в прошлое. Чем я и занимался до посинения последние четыре года.

– До посинения… Знал бы ты, насколько буквально выразился! Хоть иногда глядишь на себя в зеркало?

– Да причем тут зеркало! Прямо сегодня на языке этого ледника восточней бывшего Новгорода оттаивает город Санкт-Петербург! Вот что я насчитал и наэкстраполировал! А ты – зеркало!

– Как, прямо город как есть? Папа, не может быть! – возразил Стим.

– Конечно, не может. Обломки города, его артефакты. Утварь, остатки машин, медь, нержавейка, алюминий. Даже сталь. И даже, рискну предположить, читабельные книги. Как раз сейчас, судя по настоящей и прошлой динамике ледника, все это должно быть там! Потом это все сгниет и сгинет под наносами. А вы понимаете, что лед – прекрасный консервант? Вы понимаете, что Санкт-Петербург замерз мгновенно по геологическим меркам – через две сотни лет после того, как произошел весь этот крах! Значит, все, что там есть, подвергалось коррозии и гниению почти в сто раз меньше, чем в теплых краях, столь любимых археологами.

– А как узнали, что через две сотни лет?

– Бурили, бурили и нашли годовые слои льда где-то 2400-х годов по прошлому летоисчислению. Эти слои – как древесные кольца. К сожалению, не мы бурили – атлантийцы.

– Папа, надо ехать!

– Конечно, надо! Еще как надо. Сколько можно просиживать штаны в институте?! Север ведь – сказка, красота, чистейшая кристальная красота! Я видел Север, но не ощутил его всей душой: то самолет, то мотосани, то компрессор с дрелью, и железяки-железяки в глазах… А там такое! Там вовсе не ледяная пустыня – там вслед за отступающим ледником наступает трава, мох, за ними березы и ели, весной прямо среди сверкающего снега на проталинах распускаются цветы. Да что там, не только за отступающим ледником – на самом леднике на моренах растут карликовые березы и всякие лютики! А запах?! Я не знаю, как его описать, но этот запах берет за душу и вышибает слезу. Сколько можно тут, у теплого моря, небо коптить, когда там такой Север и оттаивающие артефакты! Ведь сейчас там никого, вообще никого, кроме песцов, оленей и прочей милой фауны. Совсем не то, что на Североамериканском щите и на Балтийском языке, где работают по три экспедиции. Там пустота и чистота ждут нас!

– Сэнк, чувствую, ты и меня сейчас завербуешь. А что, не отпускать же тебя одного. Поеду, хоть что говори, поеду!

– Чтобы меня за шиворот удерживать?

– Тебя удержишь! Просто не хочу одна тут оставаться. Считай, засохну.

– Замечательно, у нас в экспедиции будет врач. А как же твои двести детей?

– Препоручу бразды правления Марале, у нее хватка! Я буду спокойна за них. А за тебя спокойна не буду, если останусь.

– Папа, а как мы туда доберемся?

– Так, еще один член экспедиции! А кто два последних класса доучиваться будет?!

– Сам доучусь. Считай, уже доучился. Ни за что не останусь, хоть вяжи меня, все равно не удержишь!

– Да, ты весь в своего родного отца. Вот, прямо слышу его интонации. Вот кого за шкирку удерживать придется… Эх, я ведь тоже мог бы когда-то Андара за шкирку удержать, мог ведь… – последнюю фразу Сэнк произнес про себя.

– А правда, Сэнк, как ты представляешь себе экспедицию без гранта, без поддержки института?

– Наших сбережений хватит, а если надо будет – дособерем с миру по нитке. Обойдемся без дома на Крите. Есть два варианта – легкий и основательный. В первом случае нанимаем гидросамолет – легкий фанероплан. От последнего пункта заправки до места и назад – три тысячи километров. Потребуются дополнительные баки, но все равно тонны полторы людей и барахла забросить на одно из приледниковых озер сможет. На один летний сезон годится. Основательный вариант – покупаем какое-нибудь плоскодонное речное корыто тонн на сто, оборудуем на нем теплое жилье, ставим небольшой компрессионник сил на 500, загружаем вездеход, мотосани, инструменты, генераторы, топливо и плывем вдоль морских побережий и по речной системе прямо к леднику. Там проводим лето, осень, зиму, весну и второе лето.

– Основательный, папа, давай основательный! Это будет настоящее путешествие!

– Я так и знал, что ты выберешь настоящий вариант. Я тоже. Мана, мне вдруг стало хорошо и спокойно. Я ведь уже не такой синий, правда?

– Да, чуть порозовел.

– Ты бы знала, как важно послать всех к ялдабродам и принять Решение! Послать всех администраторов, чиновников, сидящих на государственных деньгах, и опереться на себя. Я же свободный самостоятельный человек, и ты тоже, и даже Стим со своим неполным средним – уже полноценная личность. И с чего мы должны зависеть от этих чинуш? Я сейчас будто твердо встал на ноги, которыми последнее время болтал в воздухе.

– Так что, семейная экспедиция получается?

– Полусемейная. Без Крамба – никак! Он же умеет все на свете! Варить, чинить двигатели, паять радиопередатчики, строить дома. И у него столько всякого полезного хлама! Не удивлюсь, если в какой-нибудь заводи на Ниле уже стоит его калоша нужных нам параметров. И к тому же он холост и легок на подъем. И силен как бык – тоже полезно. Сейчас позвоню ему в мастерскую – скорее всего, там сидит… Крамб, привет, это Сэнк. Бросай все, бери ноги в руки и ко мне. Не пожалеешь!

То, что Крамб мгновенно согласился, не удивительно. Удивительней оказалось то, что у Крамба в запасе действительно оказалось плоскодонное судно водоизмещением 150 тонн в одной из заводей Нила. Осадка – 120 сантиметров, совершенно голая, пустая посудина, что и требовалось. Он приобрел ее за бесценок на всякий случай – вдруг дойдут руки до того, чтобы запустить туристический бизнес – путешествия по Нилу до развалин Фив.

– Итак, – сказал Крамб, – ты говоришь, что кладешь на бочку двести штук. Хорошо, я кладу еще сто штук и свое корыто. Вытянем?

Под вечер Сэнк позвонил дочери, которая недавно съехала из родительского гнезда на съемную квартиру.

– Кола, мы тут некое семейное мероприятие обсуждаем. Возможно, оно не по тебе, но поговорить надо. Приходи, поговорим, в придачу будет ужин маминого приготовления.

Кола выслушала Сэнка с интересом, но и с долей скепсиса.

– А мне там что делать?

– Ты же лингвист, спец по мертвым языкам. Да и живой язык пригодится, там по дороге вдоль Волги после Верхнего моря живут аборигены. Судя по запискам Лендрана Крага, сложный народ.

– О каком мертвом языке речь?

– О русском.

– Понятно. Хороший язык! Много ископаемых текстов, но исключительно газетных. Удручающе мало сохранившихся литературных текстов с живым языком, впрочем, то же самое и к другим мертвым языкам относится. Но если будет шанс пополнить русский литературный, это тот шанс, который обеспечит толстую карьеру на всю жизнь. Вообще, уйти из института не проблема, хоть и насовсем. Тем более директор глаз положил и пристает – как же он надоел! В гробу я его видала! Без работы я никогда не останусь – всем интересны мертвые языки. Но меня смущает этот холод, почти два года в антисанитарных условиях. А кто еще участвует?

– Ну вот мы, еще Крамб.

На скулах и шее Колы сквозь смуглую кожу проступил легкий румянец.

– А теплый туалет будет?

– Будет.

– Еду, эх! Была не была!

– Хорошо, нас уже пятеро. Как насчет нашего славного воина?

– Пожалуй, Инзор – более сложный случай, хотя славный воин и меткий стрелок нам бы совсем не помешал.

– А как насчет его суженой? Во-первых, ты не забыл, что она археолог? Это даже полезней, чем меткий стрелок.

– Ты права. Археолог, если он еще зеленый, очень кстати. Ты ее лучше знаешь, она что-нибудь из себя представляет именно как археолог?

– Она на два года старше Инзора, уже две экспедиции и две самостоятельные статьи за плечами. Так что уже достигла начальной степени матерости. Но тут есть еще и «во-вторых». Алека – ключ к Инзору. Он точно заартачится, поскольку любит свою службу, дорожит контрактом и статусом защитника родины, а тут предлагают все бросить. К тому же он из тех, для кого самый сильный довод против любого предложения – то, что оно исходит из уст родителей. А ей Инзор смотрит в рот. Поэтому я предлагаю пойти на хитрость. Давай позвоним Алеке, скажем, что не дозвонились до Инзора, и расскажем ей все. Должно сработать. Нам останется только ждать.

– Знаешь, я не ходок на такие хитрости. Давай сама.

На следующий день сын с невестой явились как штык к обеду. Уже по их внешнему виду было ясно, что Алека готова и бьет копытом, а Инзор пребывает в глубокой депрессивной задумчивости.

– Что тебя гложет, сын мой? – спросил Сэнк.

– Отец, я понимаю, что в экспедиции интересно, я понимаю, Алека хочет ехать, я понимаю, ей поездка полезна в профессиональном плане. Но у меня контракт!

– Ты не имеешь права расторгнуть контракт?

– Имею, но тогда я лишаюсь всех бонусов.

– Каких?

– Там их несколько, главный – прибавка к пенсии.

– Инзор, тебе 22 года, и ты уже печалишься о пенсии! Как не стыдно?! У тебя вся жизнь впереди, весь мир перед тобой, а ты – «надбавка к пенсии»! Да сто раз все еще изменится, ты еще много раз со смехом вспомнишь эту жалкую надбавку.

– И еще я ведь защитник родины, не солидно как-то рвать контракт.

– Ты можешь сказать, от кого ты родину защищаешь?

– Ну… От антлантийцев, аравийцев, да мало ли кто напасть на нас захочет.

– А они что, хотят? У нас тут медом намазано? Да они со своими делами разобраться не могут. Ага, тебя не будет, они сразу сюда попрутся? Инзор, не ломай стул! Да, я говорю неприятные вещи, но пойми: мы с мамой, со Стимом и Колой – тоже часть родины, причем такая часть, которой потребуется реальная защита, и не от воображаемого врага, а от реальной опасности. Мы не в туристический круиз собрались, мы поплывем через места, где живут не очень приветливые люди и на визы не смотрят. Ох, все-таки сломал стул! Ну что, вижу, полегчало. Завтра вечером соберемся все и обсудим маршрут.

– Эй, идите сюда! – закричал Стим из соседней комнаты. – Тут по телику про Прародителя говорят, что он и есть настоящий прародитель.

– Что-что? Сейчас…

– Все, уже кончилось. Выступал профессор Харонг – папа, ты вроде знаком с ним – и сказал, что Железный Посох Прародителя сделан из куска арматуры с развалин Асуанской ГЭС. В этих краях среди развалин нигде больше нет такой арматуры. Значит, он принес ее оттуда. Значит, Прародители самыми первыми пришли сюда из глубин Африки, скорее всего, приплыли по Нилу. Значит, Праотец с Праматерью не аллегорические, а настоящие! Мы их прямые потомки! И нет никаких свидетельств, что кто-то был здесь раньше их. И еще про Королеву-антилопу сказали, что она из их же компании, потому что ее антилопья корона сделана из обмотки трансформатора той же ГЭС. И браслеты другой женщины в соседнем склепе – из той же обмотки.

Сэнк кинулся к телефону.

– Дават, привет, тут по ящику только что тебя показывали, я не слышал, сын сказал. Да, насколько надежны эти факты? С арматурой сто процентов? Замечательно! Бутылочное донышко американское? Да, ни о чем не говорит. А не могли они совершить отсюда рейд… Еще одна арматурина в самом основании культурного слоя, правильно понял? Еще и изоляторы! Еще и датировка по кольцам! Да, похоже, действительно, пришли первыми. Знать бы, откуда! Может быть, и южнее, вплоть до Ганды. Давайте, замечательно, всей душой с вами. Меня, правда, больше заботит, что произошло 16 тысяч лет назад. Мы тут на юго-восточный язык собрались. Да, с грантом пролетели, за свой счет двигаем, не буду я больше у них побираться! Завтра у нас первое экспедиционное собрание. Приходи завтра к шести вечера, будешь трезвой головой, а потом и выпьем за ваш и наш успех.

Легли спать поздно. Перед тем, как заснуть, Сэнк предложил:

– Мана, давай сходим завтра с утра в Исторический музей к Прародителям. Хочу еще раз посмотреть, постоять рядом. Что-то мне стукнуло в голову, что у нас с ними много общего. Наверное, это глупость, фантазия, но почему-то захотелось.

Склеп Прародителей высечен в стене, которая 18 тысяч лет назад окружала Александрийский маяк. Потом эта стена стала частью укреплений арабской крепости, потом море ушло от бывшего маяка, его уцелевшие стены 13 тысяч лет служили жилищем ящериц и змей, а три тысячи лет назад сюда пришли люди и обосновались всерьез и надолго. Их поселение оказалось первым, всплывшим из мрака тринадцати тысяч лет. Конечно, если не считать живых реликтов – маленького племени на одном из Андаманских островов и двух племен, затерянных на островах небольшого Тихоокеанского архипелага. Эти племена, рекордсмены вялотекущего гомеостаза, пережили крах цивилизации, не заметив его, и дожили до новой цивилизации, никак не участвуя в ее появлении и тоже не заметив.

Тридцать лет назад склеп обнаружили при раскопках: в отрытой части стены нашли участок инородной кладки, вскрыли и обомлели. К чести властей Александрии, раскопки моментально взяли под охрану, древние стены со всем содержимым накрыли легким куполом, объект получил статус Исторического музея Александрийской республики.

Время захоронения Праотца точно установлено по кольцам земноморской сосны, из которой была сделана крепь склепа. Линейка колец александрийских сосен протянута аж на 7 тысяч лет назад! Дата захоронения – 2134 год до Земноморской Хартии. Праматерь, судя по дополнительным деревянным подпоркам, захоронена несколькими годами позже, возраст Праотца в момент смерти – 65–70 лет, Праматери – 70–75: настоящие патриархи по тем временам. Кроме останков, в склепе лежал ребристый железный прут метр с лишним длиной, судя по всему, изначально его держала правая рука Праотца. На его груди лежал кожаный мешочек, в нем находилось донышко от стеклянной бутылки емкостью 0,75 литра. На поясе – сильно ношеный кожаный ремень и остатки дубленой туники. На ногах – великолепные сандалии с толстыми подошвами – хоть бери и надевай. На обоих сохранились остатки тканой одежды. Самая трогательная особенность захоронения – позы скелетов: Праотец лежит на спине, Праматерь – слева на боку, обнимая Праотца, прижавшись лбом к виску, положив колено на его бедро. Видимо, она завещала похоронить себя именно так.

– Слушай, они и правда чем-то похожи на нас. Ведь это наша любимая поза перед сном, вот так.

Мана обняла Сэнка точно так же – подняв колено, прижавшись лбом к виску, для чего ей пришлось встать на носок правой ноги.

– Ведь так, обнявшись, можно лежать сколько угодно, будто в другое пространство попадаешь, правда?!

– Правда. Только здесь люди, неудобно.

– Да ладно, люди. Они, эти люди, такие же, как мы, – Мана перешла на шепот. – Вон, оглянись, за нами молодая пара стоит в той же позе, видимо, с нас пример взяли. Слушай, а ведь когда первая находка костей, возвестившая о появлении нового человечества, – пара в ласковых объятиях, а не череп, пробитый топором врага, у этого человечества есть шанс, как считаешь?

– Ты у меня умница, надо же так подметить! Я еще вот что думаю: этому парню пришлось принять решение того же сорта, что и мне: бросить привычную жизнь и вырваться на свободу. Я подозреваю, что они ушли из племени. Ему было трудней, гораздо трудней: уйти насовсем с горсткой близких, бросить все, уйти в полную неизвестность. У нас – карты, знания, оборудование. У них – только надежда, надежда, что река не подведет и выведет, что неведомые чудовища обойдут стороной. Наш ареал – земной шар, их – пятачок в глубинах Африки. Прародитель хоть и ниже меня ростом, на самом деле сильнее и крепче.

– Ну, думаю, явись ты на свет в глубине Африки, все бы произошло ровно так же. Знаю я тебя. Ну и я бы за тобой потащилась – куда деваться. Ты учти, что и стимул там был сильней – пустой нехоженый мир. А тут – всего лишь интересный ледник и надежда на сенсационные находки.

– Ты мне льстишь. Я вот о чем подумал. Ты не замечала за собой такой причуды: мысленно общаться с каким-то дорогим тебе умершим человеком, будто ты ему объясняешь, как все стало после него, приглашаешь посмотреть на мир через свои глаза, чтобы он порадовался?

– Еще как замечала! Я так частенько общаюсь с отцом с тех пор, как он умер. Рассказываю про его внуков, про своих подопечных детей.

– Знаешь, я возьму с собой в своей голове этого парня как еще одного члена команды, родственного духом. Его облик сложится сам собой. Будет воображаемый помощник капитана. Он, небось, мечтал бы о том, чтобы кто-то помог ему проложить путь еще дальше на север. Буду ему все мысленно рассказывать и объяснять. Я же его прямой далекий потомок!

– А как же его жена? Тогда я беру ее с собой в своей голове! Будет еще один член команды – воображаемый сменный врач. Я ведь тоже ее прямой потомок!

Дават Харонг пришел в шесть часов тридцать секунд. Еще тридцать секунд заняли приветствия. Длинный стол был накрыт современной картой Европы и Земноморья. Стим склонился над Верхним морем, Крамб измерял проливы между Нижним, Промежуточным и Зе́мным морями, Сэнк сидел неподалеку в кресле, изучая географический справочник. Остальные хлопотали на кухне, весело болтая по ходу дела.

– Ну как, проложили маршрут? Показывай.

– Тут более-менее очевидно. Посудина у нас речная, плоскодонная. Значит, придется ползти вдоль побережья, чтобы успеть спрятаться в ближайшую гавань при штормовом прогнозе. Приличные гавани идут не реже, чем через шесть часов хода, так что вряд ли потонем. Огибаем Зе́мное море с востока, потом вдоль Малой Азии на запад, вдоль нее же на север к проливам. По проливам и Промежуточному морю идем в Нижнее, оно же бывшее Черное.

– Какая скорость течения в проливах? Там же перепад 20 метров до Нижнего моря.

– По справочнику до 12 километров в час – хорошее течение. Но Крамб уверяет, что посудина легко выдаст 22 километра. Кстати, сегодня неплохо бы придумать для нее имя. А то все калоша да посудина! Ну и что с того, что корабль невелик и плоскодонен! Так или иначе Нижнее море огибаем с юга и востока. Так будет дальше, чем по западу и северу, но там больше цивилизации и легче укрыться. И уж очень хочется посмотреть на горы и лед Кавказа. Потом идем в Межморскую Волгу, На Римской карте этой реки нет вообще, на верхнеморском она называется Кумыч. По этой реке попадаем в Верхнее море, и вот тут самый волнующий момент – 500 километров моря без единой гавани – больше дня хода от истока Межморской Волги, до входа в губу основной Волги. Мелкое море с низкими берегами, пристать негде. Если начнется сильный шторм, будет плохо.

– А нет ли там окольного сухопутного пути для некоторых трусливых женщин? – спросила Кола, появившись в проеме между гостиной и кухней.

– Есть, но тогда возникнет проблема для некоторых трусливых мужчин – отпускать красивых женщин без охраны в тех краях страшновато, – ответил Крамб. Глупость глупостью, но Кола оценила ответ смущенной улыбкой.

– Потом после Верхнего моря идет Волжская губа, а в ее начале, где губа переходит в реку, стоит город – Ворота Севера. На Римской карте в том месте обозначен город Царицын. Там проштампуют паспорта и заставят подписать бумаги, извещающие, что ответственности за нашу безопасность севернее Ворот никто не несет и мы отказываемся от любых претензий к правоохранительным органам Верхнеморской республики. Там же – последняя заправка. Если сильно повезет, можно дозаправиться в Верхних воротах или Новой Самаре, но лучше на это не рассчитывать. Нам придется залить в баки 25 тонн натуральной солярки – в том числе на отопление и для генераторов. Это, как понимаете, весьма недешево. Но альтернатива лишь одна – плыть на дровах.

– Слушай, Сэнк, – вступил в разговор Дават, – считайте меня восьмым участником. Буду дежурить на подстраховке. Я знаю, где нанять гидросамолет, у меня есть тумбочка, откуда взять деньги. И еще есть помощники, которые сочтут за честь. Если чего-то не хватит, кто-то заболеет или если настолько повезет, что надо будет что-то срочно вывезти для консервации и обработки, – радируй, и все тебе будет. Полторы тонны чего угодно за рейс будут в вашем распоряжении в любое время.

– Спасибо тебе! Твое участие дает нам большой запас прочности. На чем я остановился? На заправке в Воротах Севера? Дальше – Новая Самара, форпост, где еще можно закупить продовольствие. Сразу за ней начинается настоящее путешествие с приключениями, слышишь, Стим! Цивилизация исчезает чуть выше Новой Самары, ее граница проходит по руинам гидростанции. Плотина разрушена не полностью, поэтому там надо карабкаться по внушительной стремнине – скорость течения до 6 метров в секунду, в паводок – до 12 метров в секунду. Понятно, что регулярная навигация там и заканчивается. В дневниках Крага есть веселая глава, посвященная этой достопримечательности – ее героическому преодолению.

– Как понимаю, дальше живут те самые неприветливые аборигены? – спросил Инзор.

– Да, они – мигранты первой волны, охотники-оленеводы. Живут по старинке, торгуют через Новую Самару мехом и олениной, покупают ружья, лекарства, алкоголь. Пока никого не убили, но всячески демонстрируют свое недружелюбие к любым визитерам – выстраиваются на берегу с ружьями и каменными лицами, могут украсть то, что плохо лежит – по их понятиям это доблесть, а не грех. А что касается Волги, она сейчас самая мощная река Северного полушария и вторая в мире по годовому объему стока. Паводок на ней начинается в конце мая и продолжается, усиливаясь, все лето, а в августе достигает максимума. Хоть тресни, нужно проскочить до паводка – сэкономим много топлива. Особенно важно проскочить плотину за Новой Самарой сразу после ледохода – где-то в первой половине мая, иначе вообще не пройдем. Это обстоятельство и определяет время старта: конец марта следующего, 965 года. Сейчас конец сентября 964-го.

За Новой Самарой остаются еще две тысячи километров, которые между ледоходом и паводком проскочить не успеем – придется ползти против паводка. Путь от третьей плотины до ледника займет пару недель. В принципе, там нет вариантов – вверх по Волге, по ее северной ветви, которая раньше называлась Мологой, по развернутой вспять Мсте до Среднеледникового озера, а там уже можно искать стоянку, сообразуясь с эстетикой и рациональностью. Прибудем в конце мая. На озерах еще останется лед, но уже рыхлый, сквозь который наше судно легко пройдет. В тенистых местах еще будет лежать снег, будут бежать чистые весенние ручьи, цвести подснежники, распускаться березы. И повсюду будет ароматная прелая прошлогодняя брусника! Теперь, Крамб, твое слово.