Текст книги "Феникс сапиенс (СИ)"

Автор книги: Борис Штерн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Лягушки?!

– Да, они. Я долго наблюдала, как они плавают, и попробовала так же дрыгать ногами. И получилось! А руками научилась разводить в стороны – само получилось. И так хорошо оказалось!

– Сейчас посмотрим! Эй, Камнебой, Запевала, Приемыш, все-все – идем учиться плавать! Ты, Остроглаз, помогать будешь! И малышек берите. Идем в заводь, где большой камень посередине. Пока все не научатся, дальше не поплывем! Вот, я уже здесь, идите-идите, Красотка, выше нос! Камнебой, как не стыдно – такой здоровенный – и не умеешь, давай-давай, потом доделаешь… Малышки, ну-ка, наперегонки ко мне! Смотрите. Сейчас мы с Остроглазом и Мамашей, если не врет, доплывем до того камня, потом назад. А вы смотрите, как мы плаваем. Потом сами поплывете. Ну, раздеваемся… Пошли!

Остроглаз с Землеведом шумно, с брызгами выбрасывая руки, наперегонки поплыли к камню. А Мамаша – за ними, тихо, без брызг и лишь немного отстав. Все трое вылезли на камень, прыгнули с него головой вперед и поплыли к берегу.

– Я хочу научиться как Мамаша, – заявила Красотка, – без шума и брызг.

– А брызги – красиво и весело! – возразила Запевала. – Я хочу и так, и так.

– Ну, кто следующий? – спросил Землевед.

– Я следующий, – ответил напряженный, закусивший губу Приемыш. – Только, отец, плыви на всякий случай рядом со мной.

Землевед вошел в воду, Приемыш за ним.

– Ну, пошел!

Приемыш смело оттолкнулся на глубину и отчаянно заколотил руками по воде. Его голова то погружалась, то всплывала с вытаращенными глазами и ртом, хватающим воздух. Тем не менее он двигался, медленно, но двигался и уже преодолел первые пять шагов, как Остроглаз завопил с берега:

– Быстрей, сейчас сом за удилище схватит!

Приемыш попытался было обернуться и огрызнуться, но не смог. Тем не менее, доза злости придала ему сил – Приемыш замолотил руками еще сильней, его поступательное движение немного ускорилось. Но такое движение требовало огромных усилий, и пловец начал выбиваться из сил на полпути до камня.

– Давай, хватайся за плечо – предложил плывущий рядом Землевед.

– Не… кх… ет!

Тем не менее усталость приглушила панику, и Приемыш почти поплыл, но силы исчезали. В трех четвертях пути Землевед все-таки взял Приемыша за руку.

– Отдохни!

– Зде-е-есь. Не двигаемся!.. Ну хватит, отпускай.

Отдышавшийся Приемыш довольно легко преодолел оставшуюся четверть.

– Сиди на камне и отдыхай! Камнебой, твоя очередь. Мне плыть рядом?

– Не надо, сиди на камне.

Камнебой набрал воздуха в грудь, смело оттолкнулся и исчез под водой. Вскоре его голова показалась шагах в пяти, он сделал вдох и погрузился по макушку, гребанул и проплыл под водой, снова поднял голову и вдохнул, еще раз сделал гребок руками под водой, потом решил попробовать по-другому, выкинул сначала одну руку из воды, потом другую и поплыл почти как Землевед с Остроглазом. Двадцать взмахов – и спокойный Камнебой сидел на камне вместе с Землеведом и синеватым Приемышем.

– Ты же умеешь плавать, что ж ты обманывал?

– Клянусь, никогда не плавал! Вот сейчас и научился.

Красотка потребовала подогнать плот:

– До камня далеко, мы не доплывем… Ну и что, что Камнебой с Приемышем – Камнебой сильный, Приемыш бешенный, а мы слабые и тихие – утонем, вы и не заметите, гоните плот в заводь!

К закату, когда все уже умели плавать и когда все уже поели, народ у костра потребовал сказки.

– Мамаша, давай, ты у нас лучше всех рассказываешь!

– Ну ладно. Сегодня тут нас кто-то плавать учил и научил. Тогда я расскажу, как страус человека учил летать.

– Но ведь страус сам летать не умеет, – отозвался Приемыш.

– Не умеет, но учить-то – не летать! Так вот. Идет страус как-то по саванне, смотрит, на бревне сидит человек и плачет. «Ты чего пригорюнился», – спрашивает страус. «Да вот тоска заела – орел умеет летать, цапля – умеет, крылан – прекрасно умеет, курица – и та через плетень перелететь может, а я – нет, вообще никак не умею». Отвечает ему страус: «Успокойся человек, я вон тоже летать не умею, но не сижу на бревне посередь саванны и не плачу». А человек в ответ: «Зато ты, страус, умеешь быстро бегать, а я – только медленно. И к тому же, я летать хочу, а тебе все равно». «Нет, – говорит страус. – Мне не все равно! Просто у меня есть смирение, а у тебя его нет. Ну да ладно, я научу тебя летать».

И страус рассказал человеку, как надо: «Давай пойдем на берег реки, видишь, там песчаный обрыв. Разбегись, расставь руки в стороны, оттолкнись и кричи: „Я лечу!“». Человек так и сделал, но только он прокричал «Я лечу», тут же и упал в песок и расцарапал коленку. «Ты меня обманул, – сказал человек. – Разве это полет? Вон, только коленку расцарапал». «А что же, как не полет? – отвечал страус. – Ты летел не меньше, чем курица, которая перелетает забор. Чтобы летать выше и дольше, надо затратить больше труда».

И страус объяснил человеку, как лететь выше и дольше: «Сделай два крепких лука, натяни тетивы, чтобы древки сильно согнулись. На каждый лук между древком и тетивой натяни кожу молодого барашка. Снизу приделай петли для рук». Человек так и сделал и через три дня встретился со страусом. «Иди на тот высокий холм, – сказал страус, – проденешь руки в петли, луки станут тебе крыльями. Разбежишься и прыгнешь с крутого склона и полетишь как птица». Человек так и сделал. Он полетел, успев три раза прокричать «Я лечу!», но такие маленькие крылья не смогли поднять его, человек начал быстро снижаться и упал у подножья холма. Встал весь в синяках и царапинах и говорит: «Ты недоучил меня. Я летел, но недолго, разве это как птица?»

«Чтобы летать совсем как птица, надо затратить еще больше труда. Возьми две длинные гибкие жерди, крепко свяжи их посередине. Сплети прочную тетиву семь шагов длиной и натяни огромный лук, так чтобы древко сильно-сильно согнулось. Натяни еще тетивы и поперечные веревки между ними и древком, обтяни их все кожей молодых барашков, крепко сшей кожи друг с другом. Снизу привяжи веревки, а к ним пояс. Получится огромное крыло, оно удержит тебя». Человек так и сделал и через три луны встретился со страусом. «Иди на ту высокую гору, – сказал страус. – Там потуже завяжешь на себе пояс, поднимешь крыло над головой, разбежишься, прыгнешь с обрыва и полетишь как орел». Человек так и сделал. Он и правда полетел как орел, ветер поднял его высоко-высоко, он много раз кричал «Я лечу», долго кружил над саванной, потом стал спускаться, но опустился на землю слишком быстро и сломал ногу. «Вот я и научился летать! – воскликнул человек. – Правда, сломал ногу и теперь могу только ползать, но я же летел, значит, умею летать!». И ответил страус: «Знаешь, мне самому понравилось, как ты летал. Дай-ка и я попробую». Он подлез под крыло, взошел с ним на гору, разбежался и полетел. Он тоже высоко и долго кружил над саванной и много раз кричал «Я лечу». Но он тоже опустился на землю слишком быстро и тоже сломал ногу. «Ну вот мы и научились летать. Я выполнил свое обещание. Ну и что, что теперь ходить не можем. Чтобы не ломать ноги – в обещание не входило!» «Ладно, – сказал человек, – у каждого из нас есть по здоровой ноге. Давай держаться друг за друга, и пойдем к реке – пить хочется». И они пошли и долго еще так ходили обнявшись – человек и страус.

– Грустная сказка, – подытожила Красотка.

– Наоборот, веселая, – ответила Запевала. – Подумаешь, по ноге сломали – заживет. Я бы так согласилась – научиться летать за сломанную ногу.

– Смотрите сюда! – послышался крик Землеведа. Он стоял на скале высотой шагов в семь, нависшей над рекой. Оттолкнулся, прокричал в полете «Я лечу» и аккуратно вошел в воду вытянутыми руками вперед.

– Ты был точь-в-точь похож на летящего крокодила, – сказала Мамаша мокрому Землеведу.

– Сейчас проглочу, – откликнулся Землевед, изобразив руками распахнутую пасть.

– Ну иди сюда, дорогой мой, все-то ты у меня умеешь, и даже крокодилом летать… Дай-ка обниму тебя и согрею такого мокрого.

Настала пора двигаться дальше. Все обучены плаванию, Большой Курзыц исхожен, облазен, обшарен. Вся добыча аккуратно разложена на берегу:

– 15 тулбов разного размера;

– 12 зылов – коричневых и прозрачных;

– 5 толстых зандынов и 4 тонких;

– груда кусков бласа (прозрачного слоя);

– два больших мотка толстого зменда (красной тяжелой ленты) и два тонкого;

– 40 тунков (небольших белых «пальчиков» из того же материала, что и зылы);

– каменный цветок в виде чаши размером с живот (очень красивый);

– столь же красивый каменный крокодил размером с руку;

– еще 10 позиций более мелких, непоименованных вещей.

– Что мы будем делать со всем этим богатством? – спросил Остроглаз. – Мы не увезем и половины!

– Ты прав, давайте отбирать. Возьмем десять тулбов – полезная вещь, будем хранить в них чистую воду для питья – удобней, чем в кувшинах, которых у нас и нет с собой. Зылов достаточно и трех штук – надолго хватит для разведения огня. Зандыны берем все, это самая ценная штука – ей можно делать почти все. Блас можно использовать как нож, возьмем одну треть – несколько кусков. Зменд возьмем весь, хоть он и занимает много места, им можно крепить что угодно – хоть плот, хоть крышу. Попробуйте с Камнебоем аккуратнее свернуть его. Тунки пусть возьмут малышки для игр, сколько хотят. Каменный цветок и крокодила оставим – они красивые, но бесполезные.

– Нет, давайте лучше прикрепим цветок на палке на носу плота! – предложила Красотка. – Будет красиво – мы на плоту и каменный цветок впереди!

– Будет еще красивей, если ты сама встанешь на носу, раскинув руки, просто загляденье!

– Крокодила, крокодила на нос! – вскричал Приемыш. – Злых духов распугивать будем!

– Лучше сам встань на четвереньки и рычи на них…

Пока продолжалась подобная болтовня по поводу ростральной фигуры, Землевед с Камнебоем сидели и грустно смотрели на вышеперечисленную добычу.

– Ты думаешь, все эти вещи сделали люди? – спросил Камнебой.

– Не знаю. А кто их мог сделать, кроме людей? Духи? Ты когда-нибудь видел хоть одну вещь, сделанную духами? Наверное, люди. Может быть, наши далекие предки. Или какие-нибудь великаны.

– Но куда они делись? Почему почти все, что они создали, превратилось в труху? Они были могущественней духов, если могли создать такое, что мы не можем себе вообразить! Так почему всюду одна труха? Остались только вот эти жалкие крохи… – Камнебой кивнул в сторону груды, разложенной у берега.

– Да, это тайна. Наверное, она не для нашего ума. Но чутье подсказывает мне, что у этой тайны окажется плохая разгадка. Почему всюду труха, спрашиваешь? Потому, что ее оставляет за собой смерть. От поваленного дерева остается труха. От мертвого зверя остается труха. От каждого из нас после смерти остается пепел. Если умрет все племя – труха останется от всей деревни. Если племя не умрет, а уйдет, то умрет деревня – превратится в труху, но где-то возникнет новая деревня, новая жизнь. Если могущественное племя людей или великанов, которое создало Большой Курзыц, просто ушло – мы, может быть, найдем его где-то, найдем живым. Если то племя умерло, то мы не найдем никого, а будем снова и снова находить труху. Но мы все равно будем искать их, будь они хоть облаком, хоть ветром – все равно будем искать, правда, Камнебой?

4. Лицо на камне

И снова неторопливый путь по нескончаемой реке к заветному Северу. Песчаные берега, илистые берега, каменистые острова, косы. Снова ни малейших следов человека – ни живого, ни древнего. Ежедневные вылазки – и никаких следов. Знакомые звери, невиданные звери – огромные, горбатые, пасущиеся в степи; неслыханные птицы, поющие в зарослях; птицы, вылетающие из нор в речных обрывах, носящиеся над водой; неведомые деревья и травы, но никаких следов человека. Незнакомые вкусные фрукты – сладкие, с кислинкой, мягкие, тающие во рту, краснеющие на губах и щеках малышек, твердые сочные, хрустящие на зубах взрослых. И ни малейших следов – ни кострища, ни шалаша. И опять ропот:

– Землевед, сколько можно гоняться за ветром? – говорит Мамаша. – Мы устали! Мы все трое беременны, нас тошнит. Вон Запевалу вчера рвало весь день прямо на плоту, который скоро весь пропахнет нашей рвотой! Давай встанем наконец и обустроимся нормально! Родятся дети, окрепнут немного – и отправимся дальше за твоей тайной ветра.

Землевед взял кусок веревки, обернул вокруг себя, крепко завязал петлей.

– Ладно. Почти согласен. Вот петля, давай примерим, – Землевед надел петлю на Мамашу, как пояс, оттянул, просунул в зазор два кулака:

– Вот, даю слово! Как только живот хотя бы одной из вас не пролезет в эту петлю, мы останавливаемся. Или раньше, если что-то найдем. А пока плывем. Здесь нечего искать – здешний ветер не сулит ничего.

Временами шли короткие дожди, от которых прятались в маленьком шалаше на плоту. Но однажды в полдень на северо-западе все небо потемнело – не просто потемнело, а стало иссиня-черным.

– Скорей к левому берегу! – скомандовал Землевед.

Накрепко зачалили плот, сняли с него все ценные вещи и укрыли под деревьями. Мужчины бросились ломать жерди, женщины – рвать ветки с широкими листьями. В мгновение ока соорудили шалаш между двумя деревьями, сверху навалили веток, и тут грянул шквал с грохотом. Все забились в шалаш, прижавшись друг к другу – малышки тряслись, Красотка всхлипывала, Запевала схватила и обняла свой венец, скрутившись калачиком. К счастью, шквал прошел верхом, обломав толстые сучья старых деревьев, но не повредив шалаш. А после шквала хлынул небесный водопад, накатившая тьма озарилась непрерывными вспышками, грохот и треск вдавил головы в плечи – ох, как страшно! Куда страшней, чем грозы дома в начале сезона дождей. При этом вместо крепких хижин – хлипкий маленький шалаш, который тут же потек. И комок человеческих тел, который сверху прикрывали собой Землевед с Камнебоем. Вспыхнуло, затрещало и громыхнуло совсем рядом, и тут же снизу раздался вопль Запевалы.

– Что с тобой!

– Она уколола меня, сильно и больно! Антилопа больно уколола меня рогами! Она живая!

– Ну-ка, давай сюда свой венец! – закричал Камнебой. – Вот, сюда под ветки кладу. Не трогай, пока гроза не пройдет!

Скоро гроза прошла, ливень ослаб и превратился в затяжной дождь средней силы. Мужчины вылезли и стали снова ломать жерди, рвать ветки, наращивая и укрепляя крышу. Вскоре она перестала течь и наступил уют: там льет, там холодно и ветер, а здесь тепло и все рядом.

– Эй, эй, Запевала, ты чего к Камнебою прижалась? Ну-ка, двигай сюда.

– Мама, а оно больше не будет так страшно греметь?

– Эх, вытереться бы чем… Да все мокрое. Хорошо хоть тепло стало.

– Мамаша, вот сейчас бы в самый раз сказку. Выручай!

– И что вам рассказать, чтобы к месту? Про дом жирафа что ли?

– Да, да, давай про дом жирафа – самое время!

– Когда в саванне начался сезон дождей, когда одна за другой пошли грозы, один молодой жираф ходил по саванне и грустно ревел. «Ты чем недоволен?» – спросил встречный страус… Да, опять страус, он и в других сказках встречается… «Я хочу иметь свой дом! – ответил жираф. – Я не хочу мокнуть, я боюсь грома и молний, я хочу в дом!» «Ты же такой огромный! Такой высокий дом тебе никто не сможет построить», – страус задумался и стал ходить кругами вокруг жирафа. «Я придумал! – сказал страус. – Достаточно сделать дом для твоей головы. Ты засунешь в него голову – и тебе будет спокойно и уютно, а такой дом сделать просто – голова-то у тебя маленькая». Страус нарвал веток, поставил их шалашиком, покрыл корой, выдрал перо из своего хвоста и говорит: «Вот, отличный дом для твоей головы и украшение от меня в подарок», – и воткнул свое перо в крышу.

Закапал дождик, жираф опустился на колени и засунул голову в домик. «Ну как тебе в домике?» – спрашивает страус. «Очень хорошо, спокойно и уютно!» Жираф переждал дождик, вынул голову и пошел радостный пастись неподалеку. А потом пошел сильный дождь. Жираф снова сунул голову в домик и обрадовался, но потом у него намокла и замерзла шея. И сказал он страусу: «Твой домик хорошо спасает от слабого дождика, но при сильном дожде все равно мерзнет шея». Страус призадумался и сказал: «Надо надстроить твой дом, чтобы он защищал шею. Я не смогу это сделать, надо позвать павианов».

Павианы откликнулись на зов. Они наломали крепких веток и продолжили домик для головы, сложив их шалашиком в длинный-предлинный ход, такой же длинный, как шея жирафа, а сверху накрыли корой. И когда пошел сильный дождь, жираф опустился на колени и залез головой и шеей в новый дом. Ему стало хорошо, но тут хлынул ливень, загрохотало гроза. Туловище жирафа намокло и замерзло, и ему стало страшно. Переждав грозу, жираф вылез и стал грустно пастись неподалеку. «Что, опять недоволен?» – спросил страус. «Да, сначала было хорошо, но когда хлынуло и загрохотало, замерзло туловище».

Призадумался страус. «Тут павианы не помогут. Надо звать слона!». Он попросил павианов позвать слона, и они разбежались по саванне, чтобы найти его. Слон нашелся и согласился помочь несчастному жирафу. Он наломал толстых длинных жердей, составил их большим высоким шалашом, продолжив шейную часть дома, а павианы покрыли его корой. Так получился дом из трех частей: маленькая – для головы, средняя длинная – для шеи, большая высокая – для туловища.

И снова пришла гроза с ливнем. Жираф лег на брюхо и заполз в свой большой длинный дом. И было ему хорошо – тепло, сухо и не страшно. Потом гроза кончилась, выглянуло солнце, запели птицы, а жираф так и лежал в своем доме. «Ты чего лежишь, вылезай!» – сказал страус. «Мне и здесь хорошо, полежу еще немного», – ответил жираф. А потом, когда солнце стало палить изо всех сил, он как заревет! «Мне здесь плохо и душно, а я не могу выбраться, у меня поджаты ноги! Помогите!» «Надо позвать старого марабу, он поможет жирафу», – сказал страус.

И позвали старого марабу. Он сказал «Сейчас!», отошел на двести шагов, разбежался, взлетел и быстро-быстро полетел низко над землей клювом вперед. И прямо в зад жирафу. Тот взревел, вскочил, разметав далеко в сторону жерди, ветки и кору, потряс головой: «Как светло, свежо и свободно, и пусть меня умоет дождь и окатит ливень!» – вскричал жираф и весело побежал по саванне.

– Ну вот, дождь скоро кончится, мы разбросаем ветки шалаша и весело побежим по саванне, – подытожила Запевала.

Однако дождь шел весь остаток дня и всю ночь, то усиливаясь, то ослабевая. А наутро выглянуло солнце, запели птицы. Все друг за другом вылезли из шалаша, потягиваясь и протирая глаза. С деревьев все еще падали крупные капли, на берег пришлось выбираться через мокрые поваленные сучья. Зато речной простор был свежайшим и ярким, кое-где из зарослей поднимался пар, солнце уже по-настоящему пригревало и сушило жалкую мокрую одежду счастливых путешественников.

– Смотрите, что там из леса торчит на том берегу! – закричал Приемыш.

И правда, ниже по течению на правом берегу над деревьями возвышались толстые круглые столбы и полуразрушенные стены – много столбов и стен. Они были обломаны на разной высоте. Между двумя самыми высокими столбами лежала перемычка, на которой росли кусты. Кусты и даже небольшие деревья росли и на торцах столбов. Лесистая долина плавно поднималась от реки и заканчивалась обрывистыми горами с розовыми скалами – в их расщелинах зацепились кривые деревья. В одном месте под обрывом тоже выглядывали из кустов какие-то столбы и стены – на том берегу просматривалось что-то интересное.

– Еще один курзыц? – спросил Остроглаз.

– Не уверен, – ответил Землевед.

– Посмотрим? – спросил Камнебой.

– Посмотрим, конечно, посмотрим! – закричал Приемыш.

– Ну ладно, пристанем к тому берегу, дайте только просохнуть и прогреться после вчерашнего.

Камнебой не оценил круглые столбы:

– Столбы сложены из плохого мягкого камня – из небольших блоков. Потому и обрушились. Их разломали корни деревьев. Вон та перемычка с кустами тоже скоро обрушится, удивительно, как она еще держится.

– Да, непохоже, что курзыц, – заключил Землевед. – Такое под силу человеку. Если собрать вместе тысячу камнебоев, они бы смогли соорудить эти столбы. А Большой Курзыц – хоть сто тысяч собирай, они бы не смогли сделать ни одного зандына, ни даже маленького тулба.

– Смотрите! – закричал Приемыш. – Здесь всякие картинки! Вот человек высечен на камне.

– О, это мне больше нравится, тонкая работа, – сказал подоспевший Камнебой. – Только никак не пойму, что у него на голове такое большое – побольше, чем рога нашей Запевалы.

– Сюда, здесь человек с головой птицы, правда, зарос лишайником, но различить можно!

– А тут человек с головой зверя! С такой, как у тех, что к нам приходили. А вот еще с головой барана и головой льва. А вот человек с головой человека и еще один с очень красивой головой женщины! – прокричал Приемыш.

– Я тебе покажу «с головой женщины!», – закричала в ответ Красотка, но чем ей это не понравилось, сказать не смогла.

Чем дальше от берега удалялись путешественники, тем сильней все было разрушено, погребено почвой, сплетенными корнями, листвой. Валяющиеся камни с полукруглой стороной – куски столбов. Куски туловищ зверей, наверное, львов. Наконец они подошли к скалам, возвышающимся над долиной. Осыпи, большие обломки, мелкие обломки, и только по отдельным отесанным камням можно догадаться, что под этими осыпями тоже что-то погребено – что-то большое.

– Хватит, поворачиваем назад. Больше мы здесь ничего не найдем.

– Ну вот, мы видим: эти столбы и стены делали люди, похожие на нас, – заключил Землевед. – То, что некоторые с головами зверей, – это, скорее всего, сказки, высеченные сказки. Там в большинстве нарисованы люди, напоминающие нас. Но Большой Курзыц создал кто-то другой. Может быть, тоже люди, но совсем другие, умнее. Надо назвать как-то тех и других… Эх, малышки здесь не помогут! Этих можно назвать каменщиками – твои собратья, Камнебой, ты бы у них сразу стал мастером. А вторые… То, что они делают, непостижимо для нас! Зандыны в камне! Прочный и гибкий зменд! Прозрачный тулб! Одним словом, те, кто сделал курзыц, – курзы!

– Вот! Хорошее имя ты им придумал!

– Так кого мы ищем – каменщиков или курзов?

– Боюсь, ветра в небе. Ну, хотя бы следы, хотя бы труху и развалины. Может быть, они что-то расскажут нам о тех и других.

Постепенно речная долина становилась глубже и уже. Все чаще – крутые обрывы. В них – норки юрких птиц с раздвоенными хвостами. Исчезли песчаные косы, вместо песка – галька и булыжник. Все чаще – быстрины с белыми барашками. Путешественники останавливались не только на ночлег, но и днем, чтобы подняться из долины и оглядеться. Однажды трое мужчин (Остроглаз остался дежурить с женщинами), продравшись через заросли, выбрались на край долины, поднялись на пригорок и увидели вдалеке треугольные силуэты непонятных холмов.

– Интересные холмы, – сказал Землевед, – что-то мне подсказывает… Правда, далековато. Сын, сбегай в лагерь, скажи Остроглазу и женщинам, что сегодня больше не поплывем. Пусть устраиваются на ночлег, пусть к вечеру готовят рыбный ужин. А мы подождем тебя здесь.

Они шли к треугольным холмам по луговому распадку – удивительно ровному и прямому. По сторонам тянулись невысокие гряды, заросшие плотным кустарником, в котором чирикали птицы. А там пошли те самые деревья с длинными иголками. Трава выщипана, посыпана козьими шариками – как на родном пастбище. Неужели где-то в тени деревьев дремлет пастух? Сейчас выскочит и закричит на незнакомом языке, сзывая соплеменников, чтобы убить чужаков. Но ни малейших следов жилья! Ни хижины, ни ограды. Свободный скот пасется сам по себе, как в саванне… Но тут не саванна. Тут трава сочней, а деревья гуще и плоды на них вкуснее. Справа пошел серый каменный уступ – ровный и прямой. На него лезет этот самый… с вкусными желто-зелеными ягодами. Можно полакомиться, хотя ягоды уже сморщенные, но все равно сладкие, даже еще слаще. Из травы с шумными хлопками крыльев и криками поднялась стая птиц, улетела в заросли. Вкусные птицы, но не до них… Вдалеке в высокой траве мелькают светлые пушистые колечки. Те самые звери, что приходили к нам на стоянку? Куда-то исчезли…

– Смотрите, тут еще один распадок идет прямо поперек! – заметил Приемыш.

– Ты прав, но нам туда не надо – мы пойдем прямо.

– Я не о том. Смотри, поперечный распадок тоже прямой, хотя и поуже. И гряды, что идут поперек, прямые. Будто кто-то аккуратно насыпал эти гряды. А вон там будто насыпаны небольшие холмы ровной чередой.

– Ты прав, здесь всюду какой-то порядок. Аж немного не по себе.

Начался пологий подъем. Распадок все так же шел прямо, но в одном месте будто споткнулся – его пересекла рытвина, продолжающаяся направо и налево насколько хватало глаз. В одном месте из зарослей будто выглянул лев, но не живой, а как бы окаменевший. Или показалось? Проверять не стали.

Гряда, идущая по левую сторону распадка, кончилась, и открылся вид на те самые холмы. Там стояли три крутых неестественных холма: два побольше, один – поменьше. Все одинаковой формы – четыре плоских треугольных склона сходились наверху, образуя острую вершину.

– Давай на правый холм залезем – он повыше.

Сами холмы поросли небольшими кривыми деревьями с иголками. При ближайшем рассмотрении оказалось, что их склоны ступенчатые: каменные ступени по пояс высотой, где-то расколотые, где-то выщербленные, где-то присыпанные почвой и обхваченные узловатыми корнями пахучих деревьев.

– Да, такое не Природа нагромоздила, тут люди попотели, каменщики, – заключил Камнебой, карабкаясь по ступеням. – Камни плохие – рыхлые и изъедены временем. Разве что большие и много. Тут не нужно ума, тут нужно число, нужны большие толпы, чтобы такое высечь и нагромоздить. Да еще, небось, насыпь пришлось делать, чтобы втащить по ней камни. И главное, зачем? Большой Курзыц – он сложный, там ум приложен. Там чувствуется какая-то важная цель – на нем что-то делали или он сам что-то делал.

– Но Большой Курзыц мертв, он разрушился, там только труха и скалы, а этот стоит назло дождям и ветрам.

– Большой Курзыц умер, а этот никогда и не оживал. Он сразу сделан мертвым, потому и стоит. Большая мертвая груда камней. Там мы нашли много полезного для себя, а здесь?.. Дурное дело. И те каменщики, кто его делал, глупее курзов. Я думаю, они даже глупее нас… Или просто их сумасшедший вождь заставил громоздить эту глупость себе во славу. Вон, смотри, там из кустов огромная каменная голова торчит с отбитым носом – наверное, его голова. Если бы меня заставили высекать из скалы дурную голову нашего вождя, я бы точно сбежал еще раньше.

– Хватит брюзжать – посмотри назад, – прервал Камнебоя Землевед.

– Ого! – ответил Камнебой и умолк.

Они уже поднялись на три четверти – до остроконечной вершины, увенчанной кривым длинноигольчатым деревом, осталось совсем немного. Камнебой покачал головой и преодолел остаток пути, не проронив ни слова.

Землевед с Камнебоем уселись на вершине в обнимку со смолистым деревом. Приемыш влез на его толстый сук. Перед ними лежала широкая зеленая низменность, рассеченная, как лучами, прямыми луговыми распадками. В одном из них паслись козы. По сторонам распадков – ровные заросшие крутые валы, бугры и пригорки, складывающиеся в общую картину. Будто кто-то расчертил местность, с помощью гигантских натянутых канатов и великанских плугов, высек отвесные стены холмов, увитые зеленью, вытянутые вдоль одной линии. На низменности лежала легкая полуденная дымка, и эту дымку пробивали две зеленые скалы, или не скалы… Толстые прямые столбы толщиной в десятки шагов, высотой больше сотни. Эти столбы состояли из густого леса! Деревья и кусты громоздились друг над другом, укоренившись где-то в глубине – не видно, в чем и как. И тут уже не оставалось никаких сомнений: этот исполинский узор, эти столбы созданы кем угодно, но только не Природой. Островерхие каменные холмы с четырьмя плоскими гранями и невероятная долина, созданная не Природой…

– Кажется, мы нашли большой след, о котором ты мечтал, – сказал Камнебой. Здесь жили не только каменщики. Смотри, какие там столбы! Только курзы со своим серым камнем с зандынами могли такое поставить.

– Да, но след снова мертвый. Мертвый след далекой древности. А вся эта зелень – лишь жизнь поверх смерти. Мне кажется, там под валами и буграми что-то похоронено. Боюсь, там похоронены не только камни, но и кости… Боюсь, что нам некого больше искать.

– Попробуем раскопать что-нибудь? – вступил в разговор Приемыш.

– Силенок не хватит! – ответил Камнебой.

– Да, не хватит… Может быть, река что-то раскопала? – предположил Землевед. – Она ведь извивается, роет берега, зарывается вглубь, оставляет ступени. Надо бы полазить по обрывам.

– Надо как-то назвать эти каменные холмы. Эх, жаль малышек с нами нет, – посетовал Камнебой. – Ну-ка, Приемыш, придумай что-нибудь.

– Трегромады, – предложил Приемыш, – их три и у них треугольные стороны.

– Годится! – отозвался Землевед.

Когда шли назад, тот же самый путь казался загадочней и почему-то опасней, хотя все понимали, что бояться нечего – древность мертва. На сей раз по сторонам смотрели гораздо внимательней: действительно, в зарослях прятался каменный лев, кое-где из склонов выглядывали развалины, из одного холмика торчал высокий кусок стены с квадратными дырами. Снова в траве показались и исчезли мохнатые хвосты, а один из них, серый, сопровождал разведчиков почти до самой реки.

– Женщины, торжествуйте! – закричал Землевед с крутого берега, подходя к стоянке. – Остаемся здесь на несколько дней, пока не поймем, что делать дальше. Отдыхайте и отъедайтесь! Тут интересно!

И мужчины полезли по обрывам. Приемыш – порхая, как бабочка, от камня к камню; Камнебой с Остроглазом – быстро перебираясь по склонам, как муравьи; Землевед – двигаясь не спеша и цепко, как жук.

– Ровные красные камни! – сообщил Камнебой. – Легко разбиваются, на инструменты не годятся.

– Тут блас, как на Большом Курзыце, – доложил Остроглаз. – Им можно резать мясо.

– Я нашел тулбы, сразу три! – вскричал Приемыш.

– Кости! Человеческие кости, хребет и череп!

Все бросились на зов Землеведа. Из плотной массы песка, глины и гальки выступал позвоночник и задняя половина черепа.

– Ну вот мы и нашли… Что я и говорил. И никакие они не великаны и не духи. Такие же люди.

– Почему его никто не сжег после смерти? – спросил Остроглаз. – Он же не смог через пепел превратиться в траву и через пламя стать духом!

– Эх, тут можно много чего спросить! – ответил Землевед. – Был ли кто-то рядом, кто мог его сжечь после смерти? Сжигали ли те люди своих умерших? Может быть, они клали их в каменное ложе или закапывали в землю. Может быть, они все сразу погибли и некому было позаботиться о телах. Но теперь мы хоть знаем, что здесь жили люди и оставили следы – много следов, очень много очень больших следов.