Текст книги "Мастерство актера и режиссера"

Автор книги: Борис Захава

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Но все это качества, которыми определяется выразительность актерской игры в каждой роли и в каждом спектакле. А бывают и особые средства выразительности, которые всякий раз диктуются своеобразием сценической формы данного спектакля. Это своеобразие связано прежде всего с идейно-художественными особенностями драматургического материала. Одна пьеса требует монументальной и строгой формы сценического воплощения, в другой необходимы легкость и подвижность, третья нуждается в ювелирной отделке необычайно тонкого актерского рисунка, для четвертой нужна яркость густых и сочных бытовых красок...

Способность актера подчинять свою игру, помимо общих требований сценической выразительности, особым требованиям формы данного спектакля, призванной точно и ярко выразить его содержание, является одним из важнейших признаков высокого актерского мастерства. Рождается эта способность в результате взаимодействия внутренней и внешней техники.

Это соединение, как мы уже указали, должен осуществить преподаватель актерского мастерства. Он сделает это тем легче и успешнее, чем теснее работа преподавателей тренировочно-вспомогательных дисциплин будет увязана с работой педагога, ведущего курс актерского мастерства.

О методе работы над ролью

Еще одной большой задачей профессионального воспитания актера является вооружение его методом работы над ролью. Сюда относится, во-первых, метод изучения действительности, которая должна найти свое отражение в сценическом образе; во-вторых, анализ материала, данного драматургом (анализ роли); в-третьих, метод актерской работы на репетициях, дома и на спектакле.

Все это вместе имеет целью подготовить момент творческого перевоплощения, т. е. органическое рождение сценического образа. Именно в этом смысл той длительной, напряженной, сознательной волевой работы актера над ролью, которая составляет основное содержание творческого процесса. Этот процесс должен наконец увенчаться творческим актом. Творческий акт превращает все, что было накоплено в процессе предварительной работы, в одно неразрывное целое – в законченный сценический образ.

Именно к этому и готовит своих учеников театральная школа. Вооружая их творческим методом, она отвечает на вопросы: какой материал, в какой последовательности и каким образом должен накопить и переработать в своем сознании актер, чтобы результат этого огромного подготовительного труда проявился в творческом акте перевоплощения актера в художественный образ.

Если театральная школа в своих стенах добьется от воспитанника подлинно творческого рождения трех-четырех образов, она свою задачу раскрытия творческой индивидуальности ученика может считать в определенной мере выполненной. Ученик уйдет из школы, зная практически пути, ведущие к настоящему искусству.

Завершая эту главу, еще раз подчеркнем особую ответственность педагогов по мастерству за все стороны воспитания актера: за формирование его мировоззрения, за его моральный облик, за его теоретическое образование, за воспитание необходимых навыков и способностей на уроках актерского мастерства и других специальных дисциплин. Словом, решительно все, чем обогащает театральная школа общественно-творческую личность ученика, должно быть в поле зрения ведущего педагога. Преподаватель основной профилирующей дисциплины – педагог по мастерству актера – призван связать в один узел то, что получает ученик от прохождения всех дисциплин, а также от самостоятельной практики. Этот узел и есть мастерство актера.

1 Станиславский К. С. Этика. М, 1956. С. 25.

2 Станиславский К. С. Собр. соч.: В 8 т. М., 1955. Т. 2. С. 247.

3 Там же. Т. 1. С. 240-241.

4 См. там же. Т. 3. С. 349.

5 Значение и смысл этого принципа подробно охарактеризованы впереди, поэтому здесь мы на этом не останавливаемся.

6 Станиславский К. С. Собр. соч.: В 8 т. Т. 3. С. 214.

7 Станиславский К. С. Работа актера над собой. М, 1951. Ч. 2. С. 622.

8 Станиславский К. С. Собр. соч.: В 8 т. Т. 3. С. 224.

9 Там же. Т. 3. С. 29.

Глава вторая. СЦЕНИЧЕСКОЕ ВНИМАНИЕ АКТЕРА

Проблема сценического внимания на первый взгляд кажется очень простой. Едва ли кому-нибудь придет в голову отрицать необходимость для актера в совершенстве владеть своим вниманием. Специфические условия творчества предъявляют артисту такие требования, выполнить которые, не обладая способностью управлять своим вниманием, не представляется возможным. Актер должен подчинять свое поведение требованиям сценичности, пластичности, ритмичности; он должен выполнять рисунок мизансцен, установленный режиссером, а также свои собственные творческие задания; он должен уметь согласовать свое поведение с поведением партнеров и с окружающей вещественной средой; он должен учитывать реакцию зрительного зала; он должен рассчитывать каждое свое движение и каждый звук своего голоса, добиваясь во всем предельной выразительности при максимальной экономии выразительных средств. Может ли актер выполнить все эти многочисленные требования, если не мобилизован аппарат его внимания, если его глаза и уши не готовы к самому обостренному восприятию всего, что окружает его на сцене?

Однако мы жестоко ошибемся, если решим, что, установив необходимость для актера быть на сцене сосредоточенным и уметь переключать свое внимание с одного объекта на другой, мы тем самым исчерпали сущность вопроса. Устанавливая необходимость сосредоточенного внимания на сцене, мы этим только вызываем к жизни целый ряд вопросов и недоумений.

Ведь человек не может быть в одинаковой степени внимательным к нескольким объектам одновременно. Следовательно, и актер не может в одно и то же время с одинаковым вниманием, с одинаковой внутренней активностью следить за выразительностью собственного поведения на сцене, и за поведением своего партнера, и за поведением зрителей. На что же в первую очередь должно быть направлено внимание актера в каждый данный момент его сценической жизни?

Так возникает вопрос о правильном выборе объекта внимания.

Но мы знаем также, что актер совмещает в самом себе и творца, и собственное творение – образ. Образ живет своей жизнью и по логике этой жизни в каждый данный момент имеет тот или иной объект внимания. Актер же как человек и как творец живет своими интересами, отличными от интересов образа.

Так, например, Гамлет хочет уличить короля Клавдия в совершенном им преступлении, а актер, играющий Гамлета, хочет возможно лучше сыграть знаменитую сцену шекспировской трагедии и понравиться зрителю. Как могут объединиться интересы обоих в одном существе – актере? Должен ли актер быть сосредоточенным на том или ином объекте внимания как образ или как творец?

Или допустим, что действующее лицо пьесы должно видеть перед собой волнующееся море, и актер видит штабеля декораций и машину, из которой театральные рабочие извлекают "шум моря". Как примиряются между собой образ и актер, море и штабеля декораций, шум волн и шумовая машина?

Мы видим, что встает вопрос о субъекте внимания – вопрос о том, как в акте сценического внимания сочетаются актер и создаваемый им образ.

Чтобы подойти к разрешению этих вопросов, рассмотрим сначала процесс внимания в том виде, как он протекает в действительной жизни, и установим различия между существующими видами внимания.

Виды внимания

Такого состояния, при котором внимание бодрствующего человека не было бы занято тем или иным объектом, не существует.

Даже в те минуты, когда мы отдыхаем и нам кажется, что внимание наше ничем определенным не занято, оно все же ни на секунду не остается бездеятельным. Внимание может быть поверхностным, может быстро переходить с одного объекта на другой, не укрепляясь прочно ни на одном из них, оно может не быть связано ни с какой определенной целью, но оно в каждый данный момент будет проявляться.

Представьте себе, что вы лежите на траве и как будто ни о чем не думаете. Однако внимание ваше каждую минуту чем-нибудь да занято: то его привлечет к себе какое-нибудь облако, то букашка, ползущая по руке, то пение птицы. Или вдруг какое-нибудь воспоминание вспыхнет в сознании, или же какое-нибудь физиологическое ощущение – боль, голод, жажда – станет объектом внимания. Только если вы погрузитесь в сон, вместе с вами заснет и ваше внимание. Пока человек бодрствует, он непрерывно подвергается воздействию внешних и внутренних раздражителей, мобилизующих его внимание то в том, то в другом направлении.

Внимание может быть произвольным и непроизвольным.

Элементарной (физической) формой внимания является внимание непроизвольное. Ребенок в грудном возрасте уже обладает способностью реагировать на внешние раздражители актом непроизвольного сосредоточения. Когда он поворачивает голову к блестящему предмету и фиксирует на нем свой взгляд, он осуществляет акт непроизвольного внимания. При непроизвольном внимании не субъект овладевает объектом, а, наоборот, объект приковывает к себе внимание субъекта. Поэтому непроизвольное внимание является в то же время пассивным вниманием. Причина его возникновения – в особых свойствах объекта. Новизна или яркость предмета, его необычайный вид, сила, с которой он подвергает раздражению воспринимающие органы, наконец, его связь с влечениями и потребностями человека – все это может послужить причиной непроизвольного возникновения пассивной ориентировочной реакции, при которой мускулатура рефлектор-но (автоматически) приспосабливает рецепторы (воспринимающие органы) к наилучшему восприятию объекта. Таким образом, непроизвольное внимание осуществляется совершенно независимо от сознательных намерений человека.

Произвольное внимание, наоборот, теснейшим образом связано с процессами, происходящими в сознании человека, и носит активный характер. При произвольном внимании предмет становится объектом сосредоточения не потому (или не только потому), что он интересен сам по себе, а непременно в связи с процессами, происходящими в сознании субъекта. Объект неизбежно включается в процесс мышления человека. Содержание непосредственно данного нам объекта в этом случае вступает в нашем сознании в различные новые связи, включается в ситуации, в которых оно непосредственно нам не было дано. То есть произвольное (или активное) внимание человека всегда выходит за пределы непосредственно данного ему чувственного содержания.

Допустим, что объектом нашего активного внимания оказалась деталь какой-нибудь машины. Содержанием чувственного восприятия является данная деталь сама по себе: наши глаза видят только ее. Но пока глаза воспринимают эту деталь, сознание выходит далеко за пределы непосредственно данного нам содержания: мы можем мысленно представлять себе не только самую деталь, но и машину, для которой она предназначена, и завод, на котором она изготовлена, и тот процесс, при помощи которого производятся подобные детали, и многое другое, в зависимости от той цели, ради которой мы данный предмет избрали объектом активного внимания. Если пассивное внимание всегда обусловлено внешними причинами, то активное внимание устанавливается и поддерживается в зависимости от внутренних, закономерно развивающихся процессов нашего сознания.

Помимо произвольного (активного) и непроизвольного (пассивного) внимания в их чистом виде мы постоянно сталкиваемся также с переходами одной формы в другую. Предмет, первоначально вызвавший к себе наше непроизвольное внимание, легко может стать в дальнейшем объектом активной сосредоточенности. И наоборот, предмет, с которым мы установили связь путем волевого сосредоточения на нем, может стать настолько для нас интересным, что не будет уже никакой надобности в усилиях воли, чтобы удерживать внимание, которое, таким образом, из произвольного превратится в непроизвольное.

Однако непроизвольное внимание в последнем случае будет существенно отличаться от той элементарной формы непроизвольного внимания, которую мы рассмотрели выше и охарактеризовали как автоматический настрой организма. Если автоматически осуществляемое непроизвольное сосредоточение является первой стадией внимания, а произвольное внимание – второй, то здесь мы имеем дело с третьей стадией внимания, с высшей его формой. Эта форма возникает тогда, когда наш интерес к произвольно (сознательно) выбранному объекту возрастает настолько, что переходит в увлечение. От первичной формы непроизвольного внимания оно отличается тем, что, подобно произвольному вниманию, всегда связано с процессом мышления и, следовательно, является вниманием активным. Непроизвольная активность сознания по отношению к объекту, произвольно выбранному, – такова сущность внимания на высшей его ступени.

В зависимости от характера объекта следует различать внимание внешнее и внутреннее.

Внешним мы будем называть такое внимание, которое связано с объектами, находящимися вне самого человека. Объектами внешнего внимания, таким образом, могут быть окружающие нас предметы (как одушевленные, так и неодушевленные) и звуки. В зависимости от того, при помощи каких органов чувств осуществляется внешнее внимание, оно может быть зрительным, слуховым, осязательным, обонятельным и вкусовым. Среди этих пяти видов внешнего внимания зрительное и слуховое являются основными, так как человеку свойственно ориентироваться в окружающей его среде главным образом при помощи зрения и слуха.

Объектами внутреннего внимания являются те ощущения, которые порождаются раздражителями, находящимися внутри организма (голод, жажда, болевые ощущения), а также мысли и чувства человека, образы, создаваемые силою воображения или фантазии.

Внешнее внимание в то же время, как правило; является вниманием непроизвольным (пассивным). Однако внешнее внимание в его чистом виде бывает связано с одним и тем же объектом очень недолго: или оно быстро перебрасывается на другой объект, или же к внешнему вниманию присоединяется внимание внутреннее, обусловленное процессом мышления, и тогда сосредоточение приобретает активный характер. Таким образом, помимо чистых форм внешнего и внутреннего внимания мы сталкиваемся очень часто со сложной формой внешне-внутреннего внимания. Это происходит тогда, когда находящийся вне нас объект одновременно является и раздражителем внешних органов, и возбудителем процессов мышления.

Представим себе человека, внимание которого привлекла фотография – портрет какого-то человека, найденный при уборке ящика письменного стола. Первый момент (внешнее внимание) – непроизвольный ориентировочный рефлекс: "Чей это портрет?" Дальше следует активное вглядывание в сочетании с активной работой сознания: человек роется в своей памяти, стараясь установить, кому принадлежит лицо, изображенное на портрете. Здесь – известное равновесие внутреннего и внешнего внимания. Но вот он наконец вспомнил. Внешний объект отходит на задний план: человек, хотя он и держит еще перед глазами фотографию, уже почти не видит ее – сознание его занято воспоминаниями. Внутреннее внимание теперь преобладает. Наконец рука, в которой человек держал портрет, упала на колени: он весь ушел в свои мысли и воспоминания. Его внимание стало внутренним и непроизвольным. Но вот человек нечаянно уронил портрет на пол. Звук падения вывел его из состояния внутренней сосредоточенности и вызвал непроизвольную ориентировочную реакцию, в результате которой портрет снова стал объектом его внешнего внимания. Человек решает вопрос: сохранить фотографию или уничтожить? Снова сочетание внешнего и внутреннего внимания. И так далее.

Мы видим, что внимание постоянно меняет характер: то оно внешнее, то внутреннее, то активное, то пассивное; иногда оно находится в стадии перехода из одной формы в другую, иногда взаимосочетаются обе формы.

Объекты непроизвольного внимания актера

Теперь поставим перед собой вопрос: к чему непроизвольно, бессознательно тяготеет внимание находящегося на сцене неопытного актера, не знающего законов своего искусства, не владеющего внутренней техникой?

К числу объектов, которые независимо от воли актера или даже вопреки его воле сами овладевают его вниманием, принадлежат прежде всего зрители. В руках тех, кто находится в зале, – судьба актера. Хотя актер и не видит зрителей, но зрительный зал живет, дышит, активно или пассивно воспринимает спектакль и тем самым невообразимо волнует актера. Актер как бы только физически, внешним образом присутствует на сцене – мыслями и чувствами он весь по ту сторону рампы. По мере того как он прислушивается к таинственному дыханию зала, им все сильнее овладевает чувство страха; почва постепенно уходит у него из-под ног, и ему начинает казаться, что неведомая сила схватила его и несет неведомо куда.

Актер вспоминает, что у него был какой-то творческий замысел. Но вот прошла уже треть ответственной сцены, а он совершенно не помнит, что делал и что говорил. Теперь он старается следить за собой, пытается подчинить сценическое поведение контролю сознания, – и только тогда объектом его внимания становится он сам, его собственное поведение и его собственные переживания на сцене.

Пока внимание артиста было приковано к зрительному залу, оно было внешним. Теперь оно стало внутренним, переключилось на процессы, происходящие в его собственном сознании. Внешний мир теперь как бы перестал существовать для актера. Кашляют ли зрители или смеются – ему нет до этого дела: он ничего не видит и не слышит. Он не видит и не слышит также и того, что происходит на сцене. Лицо партнера плавает в тумане, голос партнера звучит как будто издалека, и смысл произносимого им текста не доходит до сознания. Если в поле внимания артиста, находящегося в этом плачевном состоянии, и попадает иногда партнер, то воспринимается он не как персонаж пьесы, по отношению к которому следует так или иначе действовать, а только как актер, в некотором роде товарищ по несчастью.

Итак, внимание артиста непроизвольно тяготеет к трем объектам – это: 1) зрители, 2) сам актер и 3) партнер (но не как образ, а только как актер).

Теперь спросим себя: являются ли эти объекты желательными с точки зрения законов актерского искусства? Разумеется, нет! Однако они всегда и неизбежно пытаются овладеть вниманием неопытного актера, не знающего, что и как можно этому противопоставить.

Впрочем, даже опытный актер, хорошо знающий законы искусства, находясь на сцене, постоянно подвергается опасности оказаться в излишней власти этих объектов. Это в особенности относится к тем случаям, когда актер вынужден держать серьезный творческий экзамен. Например, играя в первый раз ответственную роль, нередко и опытный актер чувствует себя новичком: так же сжимается его сердце, напрягаются мышцы, деревенеет тело, так же внимание его долго не может прикрепиться к нужному объекту. То же самое иногда происходит с опытными актерами, когда они оказываются перед особенно ответственной для них аудиторией.

Творческий зажим и актерская сосредоточенность

Описанное состояние актера нередко принимает форму своего рода психофизиологической доминанты, т. е. такой реакции человеческого организма, которая поглощает все его силы, всю его духовную и физическую энергию.

Впрочем, такого рода переживания свойственны не только актерам. Немного найдется людей, которые могли бы похвастаться, что они никогда ничего подобного не испытывали. Вспомним напряженные лица молодых людей, сидящих за экзаменационным столом. Или мучительные страдания неопытного оратора, выступающего перед большой аудиторией. Или поведение юноши в момент решительного объяснения с возлюбленной. Или наши переживания во время беседы с каким-либо особенно выдающимся человеком.

Напряженность, неловкость, смущение, иногда даже страх, связанный с сильным сердцебиением, утрата способности последовательно мыслить и владеть своим вниманием – вот атрибуты этой в высшей степени неприятной психофизиологической доминанты. Характерно при этом, что чем больше человек старается скрыть от других людей свое состояние, чем больше он хочет казаться безразличным, наигрывает равнодушие и независимость, тем заметнее для окружающих его бедственное положение, тем все более жалким и беспомощным выглядит он со стороны.

Когда подобное состояние овладевает актером на сцене, он, разумеется, оказывается совершенно неспособным к творчеству.

Он не в силах сосредоточиться ни на одной творческой задаче, вся его энергия отвлечена на обслуживание этой пагубной для него доминанты. Всякая реакция зрительного зала, так же, как и все, что случается на сцене, действует на него угнетающе. Если артисту нужно по ходу пьесы налить стакан воды из самовара, у него нет сил дождаться, пока наполнится стакан. Заметьте: в самодеятельных спектаклях, если бывает нужно налить стакан чаю, почти никогда не наливают полностью, – полстакана, в лучшем случае две трети.

Находясь в таком состоянии, актер оказывается неспособным выполнить самое простое, самое привычное физическое действие – надеть пальто, завязать галстук, очинить карандаш и т. п. При этом он непременно стремится найти для себя какую-нибудь опору, предмет, к которому он мог бы прислониться, – больше всего он боится остаться беззащитным посреди сцены.

Как же актеру бороться с этой пагубной для творчества доминантой? Каким образом он может ее преодолеть? Очевидно, для этого ему нужно воспитать в себе противоядие, которое могло бы с успехом ей противостоять, с ней конкурировать и, наконец, совершенно ее вытеснить.

Но победить психофизиологическую доминанту можно только при помощи другой психофизиологической доминанты, более сильной. Для этого нужно создать в своей психике, в своем сознании очаг возбуждения, достаточно мощный, чтобы отвлечь на себя нервную энергию, накопившуюся в процессе тяжелых переживаний, связанных с отрицательной доминантой. Таким очагом возбуждения, такой новой, благоприятной для творчества, положительной доминантой является активная сосредоточенность.

Известно, что при активном сосредоточении возбуждение в данном центре не только сопровождается торможением других центров, но еще и стимулируется всякого рода сторонними раздражителями, не вызывающими в то же время обычных реакций. В особенности это относится к третьей, высшей стадии внимания, когда активное сосредоточение приобретает непроизвольный характер, т. е. когда внимание бывает связано с большим интересом к объекту, переходит в увлечение этим объектом.

Известно, что человек, страстно увлеченный чтением книги, становится нечувствительным ко всем прочим воздействиям.

Больше того, всякий сторонний раздражитель умеренной силы, который при отсутствии увлечения мог бы отвлечь человека от чтения, теперь заставляет его еще энергичнее углубляться в содержание книги, т. е. стимулирует процесс внимания.

Задача актера и заключается в том, чтобы научиться создавать в себе доминанту активного сосредоточения. Только активное сосредоточение на высшей ступени его развития (увлеченность объектом, произвольно выбранным) способно победить отрицательную доминанту и обеспечить необходимые условия для творческого акта.

Правильный выбор объекта внимания

На чем же должно быть сосредоточено внимание актера в каждый данный момент? Умение правильно выбирать такой объект – необходимое качество артиста.

К. С. Станиславский пишет: "На спектакле одной из заезжих в Москву знаменитостей, внимательно следя за гастролером, я актерским чувством учуял в нем знакомое мне сценическое самочувствие: освобождение мышц в связи с большой общей сосредоточенностью. Я за него ощущал, что все его внимание по ту, а не по эту сторону рампы, что он занят тем, что происходит на сцене, а не в зрительном зале, и что именно это, сконцентрированное на одной точке внимание заставило меня заинтересоваться его жизнью на сцене, потянуться к нему, чтобы узнать, что там его так сильно занимало. В этот момент я понял, что чем больше актер хочет забавлять зрителя, тем больше зритель сидит барином, откинувшись назад, и ждет, чтобы его услаждали, не пытаясь даже принять участие в происходящем творчестве. Но лишь только актер перестает считаться с толпой в зале, как она начинает тянуться к нему, особенно если он заинтересован на сцене чем-то важным и для нее самой"1.

Таким образом, первое требование, которое Станиславский предъявляет к актеру, заключается в том, чтобы актер искал объекты для своего внимания "по ту, а не по эту сторону рампы", "на сцене, а не в зрительном зале".

Но найти такой объект "по ту сторону рампы" невозможно, не поняв и не почувствовав того, что в этот момент происходит в сознании героя. Только в связи с его переживаниями можно понять, что его интересует в окружающей среде и, следовательно, является объектом его внимания в данный момент.

Исходя из этого, можно сказать так: в каждый момент актер должен быть сосредоточен на том, на чем сосредоточен сценический герой по логике его внутренней жизни.

Например, если действующее лицо в данный момент любуется пейзажем через окно, то и актер должен быть активно сосредоточен на том, что он видит в окне; если действующее лицо в данный момент выслушивает то, что говорит его собеседник, то и внимание актера должно быть сосредоточено на словах и мыслях, высказываемых партнером; если герой пьесы что-то обдумывает и вспоминает, то и актер обязан иметь внутренний объект внимания в виде определенного круга мыслей или воспоминаний.

Так решается вопрос о выборе объекта.

О непрерывной линии внимания

В действительной жизни всякий человек, проснувшись поутру, тотчас же произвольно или непроизвольно связывает свое внимание с тем или иным объектом. И с этого мгновения процесс его внимания ни на секунду не прерывается в течение всего дня, до той самой минуты, пока он снова не погрузится в сон. То есть дело вовсе не обстоит таким образом, что, покончив с одним объектом, человек в течение какого-то времени не занимает своего внимания ничем и потом только связывает его с новым объектом. Иногда один объект вытесняется другим очень медленно, в результате известной борьбы; иногда, при неожиданном воздействии сильного раздражителя, переключение происходит мгновенно,– однако самый процесс внимания протекает совершенно непрерывно (если, разумеется, не считать случаев патологических, когда оказывается поврежденным самый механизм внимания).

Поэтому и актер, если он хочет убедительно воспроизвести на сцене поведение живого человека, должен прежде всего уметь держать непрерывную линию внимания данного образа – уметь переключать внимание с одного объекта на другой, не создавая никаких разрывов, никаких трещин в этом непрерывно происходящем процессе. Стоит только актеру разорвать непрерывную линию внимания героя, как в образовавшуюся щель немедленно проникает один из трех вредных объектов, с которыми мы познакомились выше. Линия внимания – это цепь, где каждый объект – звено. Разорвать эту цепь – значит разорвать линию своей сценической жизни в качестве образа. Выпадение из образа – неизбежное последствие этого разрыва.

Между тем держать непрерывную линию внимания образа очень трудно, если актер заранее ее тщательно не изучил, если он предварительно не установил определенной последовательности в чередовании объектов и не прочувствовал тех причин, в силу которых внимание его героя переключается с одного объекта на другой.

Рассмотрим в виде примера линию внимания в роли Хлестакова в начале 2-го акта "Ревизора" (12-е явление).

Из текста комедии для нас ясно, что состояние Хлестакова в начале 2-го акта определяется чувством голода. Голод – это основное в его физическом и душевном состоянии. Это и следует донести до зрителя с первого же момента. Вышел голодный человек – вот что должен почувствовать зритель, как только он увидит Хлестакова.

Спрашивается: к каким же объектам тяготеет внимание голодного человека? Во-первых, объектом его внимания непроизвольно становятся его собственные крайне неприятные, а при сильном голоде мучительные физиологические ощущения. Во-вторых, его внимание неизбежно направляется на поиски тех средств, которые избавили бы его от неприятных переживаний, т. е. на поиски пищи. В то время как его внешнее внимание непроизвольно устремляется туда, где он надеется найти что-либо съестное, его внутреннее внимание бывает занято разрешением вопроса, каким образом найти необходимую пищу. Наконец, очень часто голодный человек, отчаявшись в возможности немедленного удовлетворения своего голода, стремится забыться, т. е. ищет объекты, которые отвлекли бы его внимание. Разумеется, при сильном голоде это удается ему очень плохо.

Исходя из нашего анализа внимания голодного человека, с одной стороны, и авторского текста – с другой, мы можем установить определенную последовательность в чередовании объектов внимания у Хлестакова в начале 2-го действия.

Первые реплики Хлестакова не дают нам основания думать, что он непосредственно вслед за своим появлением будет отыскивать средства для удовлетворения голода. Поэтому естественно предположить, что первоначально его внимание обращено внутрь, т. е. направлено на крайне неприятные ощущения в собственном желудке. В таком состоянии человек производит впечатление "рассеянного": он слабо откликается на внешние раздражители, почти не замечает того, что его окружает.

Легко себе представить, что Хлестаков, терзаемый неприятными ощущениями в своем теле, почти машинально добрался до дома, машинально поднялся по лестнице, машинально постучал в дверь и, может быть, ожидая, пока Осип откроет, забыл даже, где он находится. Поэтому вполне возможно, что когда Осип открыл наконец дверь, то Хлестаков не сразу вошел, а постоял несколько секунд у притолоки, к которой он перед тем прислонился. Возможно, что попавшее в поле его зрения сердитое лицо Осипа вывело его наконец из состояния забытья, отчего он, разумеется, не испытал никакого облегчения; наоборот, Осип своим видом еще больше усугубил в нем чувство безнадежности.

Возможно, что, войдя, Хлестаков остановился посреди комнаты, снова позабыв, где он находится. Вот он смотрит перед собой, но глаза его скользят по грязным стенам и жалкой мебели, ничего не видя. Вот он машинально снял фуражку и вертит ее в руках. Наконец эта фуражка сделалась объектом его внимания и он сообразил: надо отдать ее Осипу. Не глядя, протянул руку в сторону: "На, прими это". Но Осип этого не видит или же умышленно медлит исполнить приказание. Поэтому Хлестаков несколько секунд стоит с протянутой рукой, снова погрузившись в себя.

Но вот Осип взял фуражку. Сделал он это, вероятно, очень небрежно и грубо, что вывело Хлестакова из состояния рассеянной самоуглубленности. На несколько секунд объектом его внимания сделался Осип. Появилась мысль: "Как распустился!" Но выругаться вслух не хватило энергии.