Текст книги "Мастерство актера и режиссера"

Автор книги: Борис Захава

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Переходим теперь ко второму этапу работы – к воспитанию сценического внимания.

На этом этапе сохраняют свое значение все описанные нами упражнения, с той разницей, что, во-первых, они теперь становятся индивидуальными и, во-вторых, проводятся не иначе, как в условиях сцены. Если в аудитории отсутствует учебная сцена (портальная арка и подмостки), то ее роль может выполнить любая часть комнаты, которую условились считать сценой. Поместив одного ученика в этой части комнаты на виду у всех остальных участников, преподаватель предлагает ему выполнить ряд очень хорошо известных упражнений.

В большинстве случаев оказывается, что ученик, превосходно выполнявший эти упражнения в условиях общих групповых занятий, разучивается их делать, как только попадает в сценическую обстановку, т. е. в такие условия, когда он становится объектом внимания других людей. Он тотчас же оказывается во власти хорошо известной нам отрицательной доминанты и поэтому в той или иной степени теряет способность владеть своим вниманием. Задача теперь заключается в том, чтобы эту способность восстановить в новых условиях. Для этого и необходимо пройти еще раз уже пройденный курс упражнений, но в индивидуальном порядке и в сценической обстановке.

Чтобы учащиеся могли понять, как разрушающе действуют сценические условия даже на очень хорошо воспитанное внимание, полезно проделать следующее упражнение.

Предложите всему классу решить на бумаге какую-нибудь несложную арифметическую задачу (например, перемножить два четырехзначных числа). Тот, кто решит ее первым, должен сейчас же об этом заявить. Заметьте по часам время, которое понадобилось ему для решения задачи. Потом пригласите его на сцену и задайте ему новую задачу той же степени трудности. Остальным предложите внимательно следить за его поведением. И вы увидите одно из двух: или для решения этой задачи ему понадобится гораздо больше времени, чем в первом случае, или же он запутается и решит задачу неверно.

Тот же опыт можно проделать и по-другому. Предложите всему классу прочесть по книге определенное количество текста (1—2 страницы). Тому, кто прочтет текст раньше других, предложите пересказать прочитанное, установив предварительно время, которое понадобилось ему для прочтения. Потом пригласите его на сцену и предложите прочесть новый отрывок того же размера. Когда истечет время, израсходованное учеником на прочтение первого отрывка, остановите упражнение, проверьте количество прочитанного текста и предложите ученику пересказать, что он прочел. Вы убедитесь, что произойдет опять-таки одно из двух: или окажется, что ученик прочел за тот же отрезок времени гораздо меньшее количество текста, или же его рассказ будет гораздо менее подробным, чем в первый раз.

Упражнения, только что нами описанные, можно назвать контрольными, так как при их помощи всегда можно установить, насколько продвинулся вперед данный ученик в отношении сценического внимания.

Постепенное уменьшение разницы между показателями степени сосредоточенности в аудиторных (иначе говоря, жизненных) условиях и такими же показателями в условиях сценических свидетельствует о том, что ученик мало-помалу овладевает своим сценическим вниманием. Когда окажется, что, находясь на сцене, он может решать всякого рода задачи, читать, писать и т. п. с той же степенью быстроты и с тем же качественным результатом, что и в аудитории, то задача воспитания сценического внимания может считаться решенной для данного этапа работы (мы имеем в виду курс специальных упражнений на внимание). И если то же самое можно сказать о большинстве учеников данной группы, то преподаватель со спокойной совестью переходит к следующему разделу курса.

Впрочем, сделаем одну существенную оговорку. Учащиеся с течением времени привыкают к данному составу аудитории и перестают ощущать ее как публику. Им становится легко овладевать своим вниманием на глазах у товарищей не потому, что они научились преодолевать отрицательную доминанту, а потому, что эта доминанта в конце концов перестает возникать. Учащиеся больше не ощущают разницы между сценическими условиями и жизненными, ибо сценические условия сами собой превращаются в жизненные. Для того чтобы установить, насколько учащиеся владеют своим вниманием в сценических условиях, необходимо произвести проверку, изменив состав аудитории. Для этого достаточно пригласить несколько человек с другого курса или двух-трех преподавателей, с которыми данной группе не приходилось иметь дело в своей учебной работе. Иногда можно приглашать даже и совсем посторонних лиц.

Кроме того, можно создавать необходимые препятствия, не меняя состава аудитории.

Вы приглашаете на сцену одного из учеников и даете ему упражнение. Например, предлагаете заняться чтением газеты. Вышеописанным способом вы устанавливаете, насколько это ему удается. Потом предлагаете повторить это упражнение с новым текстом, условившись предварительно с остальными учащимися, что, как только вы дадите сигнал, они начнут всячески мешать находящемуся на сцене товарищу: будут разговаривать, шуметь, шутить, задавать ему вопросы и т. п. – словом, всячески стараться вывести его из состояния сосредоточенности. Можно не сомневаться, что последующая проверка в этом случае даст результат более слабый, чем в первом случае, когда никаких препятствий не было. Непременно окажется, что ученик за тот же промежуток времени успел прочесть гораздо меньше и усвоил прочитанное несравненно хуже, чем в первый раз.

Добиваясь в дальнейшем от учащихся, чтобы они и в этих условиях достигали того же результата, какого могут достигнуть, когда им ничто не мешает, педагог и будет воспитывать в них способность владеть своим вниманием в условиях сцены. Ибо если ученик сможет в конце концов при наличии таких искусственно создаваемых препятствий легко и свободно владеть своим вниманием, то это будет служить известной гарантией того, что он не потеряет этой способности и в настоящих сценических условиях.

Дальнейшим шагом в развитии сценического внимания является включение фантазии. До сих пор, тренируя внутреннее внимание учащихся, мы ограничивали их мышление теми свойствами и качествами объекта, которые этому объекту реально присущи. Теперь мы можем позволить учащимся фантазировать по поводу объекта, т. е. мысленно приписывать объекту такие свойства и качества, которыми он сам по себе не обладает, и таким образом превращать этот объект в нечто иное.

Включение фантазии в процесс активного сосредоточения непременно вызовет у учащихся повышение интереса к объекту и, соответственно этому, углубление внимания. Однако такие упражнения уже выходят за пределы тех сравнительно узких задач, которые мы ставим себе на данном этапе наших практических занятий. Будучи переходными к упражнениям последующих разделов, они не столько завершают данный раздел, сколько начинают новый. Поэтому их подробное описание мы дадим несколько позднее.

Пока же заметим следующее. Описанные нами упражнения не дадут положительных результатов, если учащиеся в дополнение к классным занятиям под руководством преподавателя не будут работать самостоятельно, каждый у себя дома. Каждый ученик должен взять себе за правило ежедневно в определенное время 15-20 минут посвящать упражнениям на внимание.

Разница между домашними упражнениями и упражнениями в классе заключается, во-первых, в отсутствии зрителя и, во-вторых, в том, что объект, на котором следует сосредоточить внимание, будет устанавливать не преподаватель, а сам ученик. Он сам будет задавать себе упражнение и сам же оценивать результат. Содержание и характер упражнений останутся без изменений: рассматривать что-нибудь, слушать, осязать, размышлять на какую-то тему.

Такие упражнения можно делать не только дома, в определенное время, но и используя для этого всякий удобный момент: на улице, в автобусе, в парке и т. д. Внимательно рассмотреть и запомнить дома той улицы, по которой случайно пришлось пройти, пассажира в автобусе, цветочную клумбу в парке, прислушаться к говору толпы на вокзале или в театральном фойе, к пению птиц в лесу – все эти упражнения удобны тем, что не требуют для себя специального времени, их можно делать в любом месте и в любой момент. Между тем значение их огромно. Развивая произвольное внимание, они в то же время приучают к наблюдательности.

Убедить учащихся в необходимости самостоятельной, работы по воспитанию внимания – дело преподавателя. На занятиях он всегда может установить, кто из учеников работает дома и кто недобросовестен, ибо то и другое резко отражается на успехах во время классных занятий.

Актерское искусство наравне с другими (если не больше других) требует постоянного совершенствования техники, а это невозможно без систематических упражнений. Если актер не упражняется, он стоит на месте или идет назад. Ни пианист, ни певец, ни скрипач не могут сохранить квалификацию, если они ежедневно не проделывают ряд простых упражнений. Точно так же и актер неизбежно будет снижать свое мастерство, если не будет постоянно тренировать те способности, которые составляют технику его искусства. А среди этих способностей внимание стоит на первом месте как важнейший элемент внутренней техники актера.

Заканчивая рассмотрение вопросов, связанных с развитием сценического внимания, необходимо сделать еще одно замечание. Занятия на основе описанных нами упражнений окажутся плодотворными только в том случае, если каждый учащийся после каждого проделанного им упражнения будет получать совершенно точную и безукоризненно правильную оценку со стороны преподавателя. Применительно к данному разделу курса эта оценка должна выразиться в форме ответа на вопрос: был или не был сосредоточен ученик на заданном ему объекте? Если преподаватель ошибется и даст неверную оценку, упражнение вместо пользы принесет вред.

В самом деле, представим себе, что ученик вовсе не был сосредоточен, а только притворялся сосредоточенным, а преподаватель, приняв его притворство за правду, похвалил его. Конечно, теперь ученик будет считать, что его притворство, его наигрыш – это и есть самая настоящая сосредоточенность. А раз так, то он может до настоящей сосредоточенности и вовсе не дойти. И наоборот: у ученика было настоящее внимание к объекту, а преподаватель высказал ему порицание за отсутствие внимания. Что произойдет с учеником? Он будет тщательно избегать того состояния, которое связано с истинным вниманием, и начнет это внимание всячески изображать внешними средствами, т. е. наигрывать, притворяться. Кроме того, данная педагогом неверная оценка способна дезориентировать и тех, кто находился в это время в аудитории.

Правда, преподаватель может в своих оценках опираться на объективные данные последующей проверки (способы этой проверки были нами подробно описаны). Но такая проверка требует довольно много времени. Если она будет применяться каждый раз, после каждого упражнения, то курс упражнений на внимание растянется на чрезмерно длительный срок. Педагог должен уметь и без всякой последующей проверки, только на основании собственного впечатления сказать точно и определенно, было у данного ученика настоящее внимание или нет. Педагог должен иметь зоркий глаз и безукоризненный вкус, который не мирится ни с какой фальшью. По поведению ученика на сцене, по выражению его лица, его глаз, по положению его тела преподавателю необходимо безошибочно определять, сосредоточен ученик или нет.

Но это вовсе не так просто, как кажется на первый взгляд.

Попробуйте проделать такой опыт. Пригласите одного из учеников на сцену и задайте ему какое-нибудь упражнение на внимание. Потом предложите тем, кто сидел в зрительном зале, дать свою оценку. Вы увидите, что мнения резко разойдутся. Уже здесь обнаружится различие во вкусах и в строгости предъявляемых к актеру требований. Одни склонны будут обман принять за правду, другие не смогут простить актеру даже самой маленькой неправды.

Мне неоднократно приходилось присутствовать на уроках различных преподавателей в театральных учебных заведениях и самодеятельных коллективах. Перед началом урока педагог уведомлял меня о том, что он является самым горячим последователем системы Станиславского. При этом из беседы я убеждался, что он действительно обладает известным запасом знаний в области данного предмета и теоретически правильно понимает важнейшие положения школы Станиславского. Но вот начинался урок, раскрывавший применение теоретических познаний на практике, и меня охватывало чувство глубокого разочарования, а иногда и возмущения.

Недостаточно знать, что искусство должно быть правдивым, – нужно еще уметь отличать правду от лжи. Недостаточно знать, что актер должен быть сосредоточенным на сцене, – нужно уметь отличать настоящую сосредоточенность от подделки, которая иногда бывает очень искусной. Это, разумеется, относится не только к сценическому вниманию, но и ко всем остальным элементам внутренней техники актера. Недостаточно изучить эти требования. Необходимо уметь на практике отличать актерское исполнение, удовлетворяющее этим требованиям, от исполнения, которое им противоречит.

Единственное средство максимально застраховать себя от ошибок в этом отношении – это выработка в себе привычки постоянно, каждый раз сопоставлять выполнение любого упражнения с живой действительностью, с правдой подлинной жизни.

Если вы внимательно следили за тем, как ученик делает заданное вами упражнение на внимание, и все же затрудняетесь решить вопрос, был ли он сосредоточен, – вспомните, как проявляется сосредоточенное внимание в действительной жизни, и сопоставьте это с тем, что вы только что видели на сцене. При этом обяжите самого себя (зарок себе дайте!) не делать никаких скидок на то, что это, мол, сцена, а не жизнь и нельзя же, чтобы на сцене все было так же естественно, как в жизни. Не только можно, но и нужно! Больше того, необходимо, чтобы в сценическом поведении актера все было так же просто, правдиво и естественно, как в реальной жизни!

Поэтому не прощайте ни самому себе, ни своим ученикам ничего приблизительного, ложнотеатрального, как бы эффектно и интересно это ни выглядело. Тогда вы найдете путь к истинной театральности – живой, естественной, органичной, что рождается не иначе, как по законам жизни и природы.

1 Станиславский К. С. Собр. соч.: В 8 т. М., 1954. Т. 1. С. 301-302.

2 Из моих записей. – Б. 3.

3 Станиславский К. С. Собр. соч.: В 8 т. Т. 2, с. 122.

4 Исключение составляют случаи, когда характер данного спектакля требует от актера сознательного прямого общения со зрительным залом (например, в водевиле).

Глава третья. СЦЕНИЧЕСКАЯ СВОБОДА

В самом тесном взаимодействии со сценическим вниманием находится второе необходимое условие правильного сценического самочувствия актера – сценическая свобода. Она имеет две стороны – внешнюю (физическую) и внутреннюю (психическую). Телесная и духовная свобода в своем взаимодействии составляют необходимое условие истинного творчества на сцене.

Рассмотрим сначала физическую сторону творческой свободы актера.

Основной закон пластики

Физическая, или мускульная, свобода актера, как и всякого живого существа, зависит от правильного распределения мускульной энергии. Мускульная свобода – это такое состояние организма, при котором на каждое движение и на каждое положение тела в пространстве затрачивается столько мускульной энергии, сколько это движение или положение тела требуют, – не больше и не меньше.

Способность целесообразно распределять мускульную энергию – основное условие пластичности человеческого тела. Требование точной меры мускульной энергии для каждого движения и для каждого положения тела в пространстве – основной закон пластики. Этот закон можно назвать внутренним законом, ибо он совершенно не касается внешнего рисунка движений и поз. Каков бы ни был характер и рисунок движения или позы, они, чтобы быть по-настоящему красивыми, должны быть прежде всего подчинены внутреннему закону пластики.

Нужно отличать красоту от красивости. Всякое целесообразное движение, если оно подчинено внутреннему закону пластики, красиво, потому что свободно. "Природа не знает непластичности, – указывает Е. Б. Вахтангов. – Прибой волн, качание ветки, бег лошади, смена дня на вечер, внезапный вихрь, покой горных пространств, бешеный прыжок водопада, тяжелый шаг слона, уродство форм бегемота – все это пластично: здесь нет конфуза, смущения, неловкой напряженности, выучки, сухости. В сладко дремлющем коте нет неподвижности и мертвенности, и сколько, Боже мой, сколько этой неподвижности в старательном юноше, стремглав бросившемся достать стакан воды для своей возлюбленной!"1

В природе энергия постоянно трансформируется, переходит из одного вида в другой, но всякое движение неизменно соответствует тому количеству энергии, которое на это движение израсходовано. Впрочем, природа прекрасна не только в движении, но и в покое. Покой ее прекрасен тем, что мы всегда чувствуем в нем жизнь, ощущаем заряд энергии, из которой ни одна капля не пропадает даром.

Только человек при определенных условиях теряет эту способность подчинять свое физическое поведение основному закону пластики.

Свобода внешняя и внутренняя

Представьте себе зал, в котором идет собрание. В зал вошел опоздавший человек. Он пробирается к свободному месту где-то в заднем ряду. Его движения свободны, естественны и покойны. Вот он с кем-то поздоровался, кому-то бросил фразу на ходу, кому-то улыбнулся – и, наконец, уселся на стул. Кисти его свободных рук покойно улеглись на коленях, глаза его устремились на оратора, он начал внимательно слушать. Во всем его существе – полная свобода и непринужденность.

Но вот оратор закончил речь и сошел с трибуны. "Слово предоставляется товарищу..."– и председатель называет фамилию опоздавшего человека. Посмотрите, что с ним сделалось! Вот он встал и идет по проходу к трибуне. Почему его движения стали вдруг такими неловкими? Зачем он все время одергивает пиджак? Почему он так неестественно улыбается?

Вот он добрался до трибуны. Посмотрите на его руки. Откуда в них столько напряжения? Зачем он поправил галстук? Почему у него вдруг запершило в горле и ему понадобилось откашляться? Разве он простужен? Вовсе нет! До этого он ни разу не кашлянул.

"Товарищи!" – воскликнул он наконец, хотя и очень громко, но каким-то сдавленным, неестественным, совсем не свойственным ему голосом, и крупные капли пота выступили у него на лбу...

Если бы этому человеку удалось сосредоточить все свое внимание на мыслях, которые он хочет высказать, он снова почувствовал бы себя непринужденно. Но легко сказать: сосредоточить внимание! А если человек не может этого сделать? Мы знаем: для того чтобы научиться управлять своим вниманием на глазах у зрителей, актеру приходится тренировать эту способность в течение длительного времени.

Но тут возникает вопрос: почему же иной оратор, даже не подозревающий о существовании специальных упражнений на внимание, всходит на трибуну и чувствует себя как рыба в воде? Он просто и свободно излагает свои мысли, непринужденно и естественно жестикулирует, в паузах спокойно собирается с мыслями, нисколько не смущаясь тем, что публике приходится подождать. Вы скажете: это опытный оратор, у него выработалась привычка к публичным выступлениям. Но почему же один, даже без конца выступая на всевозможных собраниях, никак не может добиться свободного поведения на трибуне, а другой после двух-трех выступлений привыкает и чувствует себя легко и свободно?

Не в том ли здесь дело, что один, выходя на трибуну, не очень хорошо знает, что он хочет и должен сказать, а другой все продумал, проверил, отдает себе полный и ясный отчет в своих мыслях и поэтому исполнен уверенности в своей правоте? Один, находясь на трибуне, думает, что о нем скажут, как он выглядит, какое впечатление производит на своих слушателей. У второго же одна-единственная задача, одна-единственная цель: убедить аудиторию в своей правоте. Он уверен в непреодолимой силе тех доводов, которые уже сложились в его голове, и потому спокоен.

А если и волнуется, то из-за дела: негодует на противников и хочет убедить всех в истинности своих аргументов. Он совсем не думает о себе – он беспокоится лишь о том деле, ради которого вышел на трибуну. Он не красуется и не кокетничает. Он до конца серьезен, он делает важное и нужное дело. И, несмотря на то, что он мало искушен в ораторском искусстве, тело его совершенно свободно, ибо оно всегда бывает свободно у человека, который занят делом. В этом случае его внешняя (физическая) свобода является следствием свободы внутренней. А внутренняя свобода – это уверенность, это отсутствие колебаний, это полная убежденность в необходимости поступить именно так, а не иначе.

Итак, знание своего дела дает уверенность, уверенность порождает внутреннюю свободу, а внутренняя свобода находит свое выражение в физическом поведении человека, в пластике его тела.

Театральным педагогам нередко приходится сталкиваться с такого рода явлением. Приходит молодой человек поступать в театральную школу и очень бойко, очень уверенно читает стихотворение, басню или разыгрывает какую-нибудь сценку. Все это он делает очень плохо, со множеством самых примитивных, самых безвкусных театральных штампов, но физически ведет себя свободно: мышцы его не напряжены, движения пластичны. Его принимают в школу. Проходит месяц-другой – и молодого человека нельзя узнать. Где его прежняя смелость, где его свобода? Перед нами на сцене – робкий, застенчивый, физически зажатый, напряженный, неловкий человек. Что же с ним сделалось? Ничего особенного. Он только понял, что все, что делал он на сцене до поступления в школу, было очень плохо. А делать хорошо он еще не научился. Он знает теперь, как не нужно делать, а как нужно – не знает. Отсюда потеря уверенности в себе, внутренний и внешний зажим.

Профаны в таких случаях возмущаются:

– Что они сделали с парнем! Что это у вас за метод такой – лишать человека смелости? Разве смелость – не положительное качество для актера? Был парень как парень, а теперь это какая-то деревянная кукла!

Успокойтесь, товарищи! Ничего страшного не произошло. Все идет как надо. Вы восхищались смелостью дилетанта – придите года через два, и будете восхищаться свободой и смелостью мастера.

Как в жизни, так и на сцене внешняя свобода– результат свободы внутренней. Актер до конца свободен только тогда, когда он хорошо знает все, что касается его роли, когда он до конца убежден в необходимости этих слов, этих поступков, этих объектов внимания. У него и тени сомнения не должно быть в том, что он ведет себя на сцене так, как нужно. Абсолютная внутренняя убежденность – вот истинный источник внутренней, а следовательно, и внешней свободы актера.

Нет этой убежденности – ненужными становятся и все объекты внимания. И как бы актер ни старался за внешней развязностью скрыть внутреннюю беспомощность, ни один мало-мальски требовательный зритель не согласится принять эту развязность за настоящую сценическую свободу. Мускульное напряжение и грубый нажим – неразлучные спутники актерской развязности. Они-то и выдают актера, когда он хочет обмануть зрителя, притвориться, что чувствует себя на сцене так же легко и свободно, как дома.

По большей части утрата физической свободы выражается у актера в мускульной перегрузке, т. е. в мышечном перенапряжении.

Представим себе актера, который по ходу спектакля должен спокойно сидеть в кресле. Для того чтобы поддерживать тело в этом положении, совершенно не требуется, чтобы мышцы рук или ног находились в напряженном состоянии. Между тем мы часто можем наблюдать это у актеров. В результате поза, в которой артист сидит, кажется нам неестественной, мертвой. Иногда напрягается даже лицо, и тогда сколько-нибудь живая и выразительная мимика становится невозможной.

Однако для того чтобы поддерживать тело в определенном положении, всегда бывает необходимо известное напряжение определенных мышц. Например, в данном случае необходимо участие мускулатуры шеи и корпуса. Но и тут мы нередко наблюдаем нарушение внутреннего закона пластики. Оно выражается в том, что эти мышцы напрягаются гораздо сильнее, чем нужно.

Но вот актер должен сделать какое-то движение. Что же мы видим? На это движение он расходует такое количество энергии, которого не только достаточно, чтобы передвинуть стул, но могло бы хватить на целый комод.

Итак, отсутствие мускульной свободы у актера может выражаться, во-первых, в наличии напряжения там, где его совершенно не должно быть, и, во-вторых, в чрезмерном напряжении (перенапряжении) тех мышц, участие которых в какой-то мере необходимо.

Нередко случается, что некоторые мышцы пребывают в бесцельно напряженном состоянии с момента выхода актера на сцену и вплоть до ухода. Вот почему у некоторых актеров игра на сцене сопровождается таким сильным физическим утомлением.

Известно, что даже во время самой тяжелой физической работы ни одна мышца у человека не пребывает в состоянии непрерывной деятельности: моменты напряжения чередуются с моментами покоя. Причем если данная работа является привычной для человека, то это чередование протекает ритмически закономерно. Вот почему во всякой физической работе такое значение имеет ритм.

Так, если человек колет дрова, то каждый удар топора по полену завершается секундой полного мускульного освобождения. Деятельность каждой мышцы во время физической работы протекает следующим образом: напряжение – освобождение, напряжение – освобождение и т. д. В момент напряжения происходит усиленный расход, "сгорание" энергии, в момент покоя – ее частичное восстановление (при помощи материала, который поставляет кровь, всегда обильно притекающая к работающей мышце).

Правильное, ритмически закономерное чередование моментов напряжения и освобождения нарушается лишь в тех случаях, когда работа у человека не ладится, когда он не овладел еще данным видом работы. Когда же человек попадает наконец в тот ритм, который присущ данному виду работы, его физические силы начинают расходоваться наиболее экономно, и работа становится максимально продуктивной.

Наиболее утомительными являются длительные мышечные напряжения без всякой работы, т. е. такие периоды, когда мышцы напрягаются, а данная часть тела остается неподвижной. При таких напряжениях в мышце происходит усиленное "сгорание" энергии без возможности ее восстановления. Не удивительно поэтому, что актеры нередко уходят со сцены мокрыми от пота, с ощущением необычайной физической усталости, точно они не на сцене играли, а таскали на себе кирпичи.

Мы сказали, что большей частью актерская несвобода выражается в мускульной перегрузке. Но иногда она выражается также и в недогрузке. Если перегрузка влечет за собой скованность, зажатость всего тела и каждого движения, то недогрузка, наоборот, ведет к их расхлябанности, вялости, развинченности.

Этот второй вид сценической несвободы можно наблюдать у актеров, воспитанных на основе ложно понятой системы Станиславского. Некоторые преподаватели поняли тезис Станиславского о мускульной свободе неправильно: они решили, что К. С. Станиславский требовал, чтобы мышцы актера всегда находились в состоянии минимального напряжения. Вместо того чтобы бороться с излишним мускульным напряжением, они объявили войну вообще всякому напряжению и стали, таким образом, воспитывать в своих учениках мускульную вялость. В результате их ученики потеряли способность к сильным жестам, к четкому, энергичному и законченному сценическому движению.

Впрочем, этот второй вид сценической несвободы в чистом виде встречается сравнительно редко. Зато мы очень часто можем наблюдать, как оба вида превосходно уживаются в актере одновременно.

Принцип компенсации

Бывает, что в одних частях тела наблюдается мускульная перегрузка, а в других, наоборот, ее недогрузка. Сильное напряжение в одной группе мышц компенсируется ослаблением деятельности какой-нибудь другой группы. Это вполне естественно. Каждый может проверить это на самом себе. Попробуйте сильно сжимать руками какой-нибудь предмет, устранив напряжение во всем теле. Потом введите в действие мускулатуру ног. Вы увидите, что напряжение в руках тотчас же значительно уменьшится.

Мне пришлось столкнуться с этим явлением на одной из репетиций. Я очень долго добивался от актера, чтобы он в определенном месте своей роли сделал энергичный жест правой рукой.

Но все мои усилия оставались тщетными. Актер добросовестно старался выполнить задание, но жест получался вялый и неубедительный. Так продолжалось до тех пор, пока я не понял, что актеру мешает чрезмерное мускульное напряжение в других частях тела. Когда это напряжение удалось устранить, жест, которого мы так долго и тщетно добивались, получился очень легко и быстро.

Таким образом, наличие чрезмерного напряжения в какой-нибудь одной части тела может парализовать и те органы, в которых этого излишнего напряжения нет. В этом случае одни части тела оказываются мертвыми из-за перенапряжения, а другие, наоборот, от недостатка энергии.

В описанном явлении закон компенсации проявляет себя в пределах одного вида энергии: недогрузка мускульной энергии в одних мышцах компенсируется перегрузкой той же энергии в других. Но этот же закон проявляет себя и в более широком масштабе. Согласно принципу компенсации определенное количество энергии того или иного вида может быть замещено эквивалентным количеством мускульной энергии, и наоборот. Поэтому деятельность, вызывающая усиленное расходование мускульной энергии, влечет за собой ослабление деятельности, требующей большого расходования нервной энергии.

Вот почему тяжелая физическая работа несовместима с интенсивной интеллектуальной деятельностью. Интенсивная интеллектуальная работа требует максимального физического покоя и обычно бывает связана с расслаблением мускулатуры. Чтобы убедиться в сказанном, попробуйте сильно напрячь мышцы тела и, сохраняя это напряжение, прочитать несколько страниц книги или решить математическую задачу. Вы увидите, что умственная работа в этих условиях окажется весьма непродуктивной: вы не сможете как следует сосредоточить внимание на заданном объекте. Причина в том, что большая часть энергии организма будет поглощена деятельностью мышц и на обслуживание интеллектуального процесса энергии останется очень мало.

Вот почему мы вправе утверждать, что если актер во время игры расходует очень большое количество физической энергии, то его психические возможности (его мысли и чувства) участвуют в творческом процессе в ничтожной степени.