Текст книги "Элегия эллическая. Избранные стихотворения"

Автор книги: Борис Божнев

ВЫСОКО БЕЛЕЮЩИЕ СТРОКИ И СВИСТ ПЛОЩАДИ (1949)

 
Свистела площадь. Стелящийся свист
Свивался в навиваниях змеистых,
В струистых набеганиях сребристых,
Скользя по льду, что стал кромешно-чист.
 
 
И как бы мглисто и как бы темно
Вкруг ни было – светлей от свиста сразу,
Свист стелется и ясно виден глазу,
А ухо он уж просветлил давно.
 
 
И в мглистости на стелящийся свист,
На низкий свист ничто не прибегало —
Но веяло, струилось, набегало
Все явственней, хотя был воздух мглист.
 
 
Давно угас извозчичий костер,
И хаос снега лег перед Театром,
Сверкающим во тьме амфитеатром,
И струны телеграфные простер
 
 
Из мрака в беспросветность темноты,
Как высоко – белеющие строки,
Чтоб бесконечной белизной высокой
Молчание исполнить чистоты…
 
 
Между строками звездный свод отверст,
И неподвижно белизна витает,
И гения тень головы читает
То, что предуказует Божий перст…
 
 
И ясно видно лишь средину строк,
Концы во мрак уходят, в бесконечность,
И Времени замерзла быстротечность,
Но гений пуще Времени продрог.
 
 
Промерз средь свиста низкой темноты.
Но, напрягая всю тоску, всю волю,
Гармонии он постигает полюс,
Выдерживает полюс немоты…
 
 
И смотрит на витанье белизны,
И слышит строк беззвучные аккорды,
С такою грустью гордой, негой твердой
Берущие величье тишины…
 
 
Берущие величье тишины
Беззвучных строк тишайшие аккорды –
За хордами торжественные хорды
В даль удаляющейся белизны…
 
 
С витанием сливаясь белизны,
Беззвучных строк все дальше шли аккорды
С такою негой твердой, грустью гордой
Вдоль большей и вдоль дольшей тишины…
 
 
Вдоль большей и вдоль дольшей тишины
За хордами торжественные хорды
Сквозь свиста нарастающие орды
В даль удаляющейся белизны…
 
 
А площадь свищет… и луна видна
В затмении морозном и нечистом,
И в ореоле сумрачно-лучистом
Обледенело ворожит она.
 
 
Во тьме мерцают снега синяки,
Под санной ссадиной снегоподтеки,
И свист защипливает прежестоко,
И смерть пронзает до ее тоски.
 
 
И синяками снежными луна
До полумертвенности вся избита,
И мертвенно синеющим в орбитах
Сиянием безжизненна она.
 
 
Свет темноте и свету темнота
Ни в чем не уступают… Площадь эта
Могла б служить Гармонии ответом,
А в ней молчат из Оперы места…
 
 
Раскатанные росчерки саней
Уже умолкли, больше не скрипели
Перед театром, где среди ущелий
Пел грустный Демон, бледности синей.
 
 
И тень идет вдали от фонарей
Вкруг фонарей, как некий круг порочный,
В мотором в час морозный, в час полночный
Нет никого… И тень идет скорей.
 
 
И в темноту торопится уйти
От светом ей начерченного круга.
И тени кажется, что в свете вьюга –
Что искрами собьет ее в пути…
 
 
И свист ее пронзительно зовет,
Чтоб испытать, насколько одиноко,
Докуда только достигает око,
Она в недостижимое идет…
 
 
И тень идет вдали от фонарей,
И ей все кажется – в их свете вьюга, –
В которой искры борются друг с другом
Чтобы угаснуть ярче и скорей.
 
 
И искры борются между собой,
Передавая смерть свою друг другу,
И в каждой смерти радужные дуги
Сверкают смерти искрою живой.
 
 
И яростней меж искрами свистит
Пронзительная ледяная шелка.
Мороз не страшен, что трещит без толка,
Куда страшней, когда он шелестит.
 
 
У ног почти у самых шелестит…
Закручивается… и далью вьется…
Выкручивается… и не дается…
И месть метет… но не взметая – мстит…
 
 
И на мгновение теряет площадь,
И где-то в тьме потерянно скулит,
И вдруг, как щель свистящая, из плит
Прорвался снова яростней и площе.
 
 
Свивается в свистящее кольцо
И в пальцы леденящие занозы
Вонзает… и в глаза вонзает слезы
Крупней, чем соль, крутые, как яйцо.
 
 
Глаза в занозах резкомерзлых слез
Свои ресницы в света круг вставляют,
И свет обратный кругу отдаляет
Видения сверкающие грез.
 
 
И грезы через мерзлость слез растут,
Затмивши ледяные эмпиреи,
И делаются жестче и грубее,
Но все, что было нежного, – спасут…
 
 
И свет, обратный кругу колеса
Раздваивает невозвратность грезы,
Крошит, дробит и вновь сливает в слезы,
И свист их снова режет, как коса…
 
 
И тоненько-претоненько свистит –
Чем тоньше свист, тем он труднее рвется.
Замерзло эхо… И не отзовется
И отзываться сердцу не велит.
 
 
И слышится то низость высоты,
То пьедесталом стелется под низким…
И видит гений все свои описки
Средь ледяного свиста темноты.
 
 
И тень идет, и эхо чуть хрустит,
И слышен только отголосок эха
Под свиста взвизгивания от смеха —
И тень лицом вдруг к Нелицу стоит.
 
 
С наставшею внезапно тишиной
И видит: строки в мраке настигают
Ее своей высокой белизной,
И снова их аккорды постигает.
 
 
И видит гений, голову подъяв, —
И взором одновременно и слухом —
Все то, все то, что охватил он духом,
Дыханьем перехваченным объяв…
 
 
Среди витийственные белизны
За хордами торжественные хорды
Сквозь свиста нарастающие орды,
Берущие величье тишины…
 
 
Берущие величье тишины
С такою грустью гордой, негой твердой,
Все удаляющиеся аккорды
Вдоль большей и вдоль дольшей белизны.
 
 
И снова площадь свистом шелестя,
Трет, как кремень, и вспыхивают искры,
И свист опережает их, и быстро
Летит, и, перед искрами летя,
 
 
Не престает на пепелище дуть,
И холод пепелищем раздувает…
И вдруг куда-то сам себя девает,
Чтоб Самым Низким Образом надуть.
 
 
Или, видениям душевным льстя, –
Переводную страшную картинку –
За льдинкою прельстительную льдинку
Пребыстро трет, еще быстрей сметя.
 
 
Безобразная безобразно рябь
Бежит, струится, навевает, веет,
И твердь замерзшая полуживее,
Чем неподвижно-ледяная хлябь.
 
 
И тоненько-претоненько свистит —
Чем тоньше свист, тем он труднее рвется.
Замерзло эхо… и не отзовется.
И отзываться сердцу не велит…
 
 
Отъявнейший то сверху книзу свист,
То снизу вверх – но ниже человека –
Особенно, как видит, – не от века,
Особенно, как чует, что – артист.
 
 
Поешь в театре – руку подаешь
Кому-то в высь, исполненную пенья…
К столу ты припадаешь, как к ступени
Гармонии – ну, значит, пропадешь…
 
 
С издевкою потайною свистит…
Закручивается… холуйски вьется…
Выкручивается… и не дается…
И месть метет… но не взметая – мстит…
 
 
И горе бесконечное тому,
Кто пальцы в свист пронзающий положит
И чувствует, как холод страшно гложет,
И смотрит в тьму, и смотрит, смотрит в тьму.
 
 
Или к живописанью припадешь —
Плоть полотна своей душой насытишь —
Уж голода в ушах звенящий Китеж…
Ну, значит, пропадешь ты, пропадешь…
 
 
А площадь свищет, словно бы насквозь,
Стрелу насквозь пронзает тетивою.
А ты – твоей мансардой ледяною
Огнь алтаря согреется авось…
 
 
По комнате ты ходишь… пропадет…
Как маятник, как маятник бессмертья…
Свои мечты с его мечтами сверьте —
Он от бессмертия не отстает…
 
 
И счастие великое тому,
Кто пальцы в свист пронзающий положит,
И к жару сердца холод их приложит,
И смотрит в тьму, и смотрит, смотрит в тьму –
 
 
Что тоненько-претоненько свистит,
Чем тоньше свист, тем он труднее рвется…
Замерзло эхо… и не отзовется…
Но сердце отзывается… болит…
 
 
И тень идет вдали от фонарей,
И ей все кажется, что в свете вьюга,
В которой искры борются друг с другом,
Чтобы угаснуть ярче и скорей.
 
 
И борющиеся между собой
Сверкают в искрах радужные дуги
Передавая смерть свою друг другу,
Чтоб смерть была бы с искрою живой.
 
 
И тень идет средь свиста темноты,
И, напрягая всю тоску, всю волю,
Гармонии она постигла полюс,
Выдерживает полюс немоты.
 
 
И смотрит на витанье белизны,
И слышит строк белеющих аккорды,
С такою грустью гордой, негой твердой
Берущие величье тишины…
 
 
Сияния сильнее белизны
За хордами сверкающие хорды
Все удаляющиеся аккорды
Вдоль большей и вдоль дольшей тишины…
 
 
И далее и дольше тишины
Беззвучностью простертые аккорды
С такою грустью гордой, негой твердой
В послеслияние предбелизны…
 

СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В СБОРНИКИ

«Улыбкой тихой и нетленной…»

 
Улыбкой тихой и нетленной
Стоишь у сердца моего,
На темных небесах его
Сияя радугой бессменной.
 
 
Но нет былого вдохновенья
И жара странного в крови,
И мир холодный песнопенья
Не оживит восторг любви.
 
 
Так иногда на поздней тризне
Еще блистает луч живой,
Хотя диск солнца огневой
В иных мирах встает для жизни.
 

«Ты меня сотворил из глины…»

 
Ты меня сотворил из глины.
Глина прахом стать успела.
Утомителен путь длинный,
Измучилось, истомилось тело.
 
 
Ты вдунул дух светлый
В мой образ, Тебе подобный.
И вот он – поблеклый,
И грешный, и утробный.
 
 
Молись все суеверней,
Мыслью, делом, словом,
О глине – глине древней,
О духе – Духе новом.
 

«Еще связуют якоря…»

 
Еще связуют якоря
С тяжелым и зеленым илом,
Еще вечерняя заря
В последний раз на небе милом.
 
 
Еще, мечтая о былом.
Глядишь с тоской на порт невзрачный,
А чайка голубым крылом
Уже нам чертит путь прозрачный…
 
 
К какой земле он приведет,
Какое небо мы увидим,
К какой любви он нас ведет,
Кого, кого возненавидим?
 
 
К каким туманным берегам
На нашем корабле прибудем,
Каким помолимся богам,
Кого найдем, кого забудем?
 
 
Иль, может быть, мы, утомясь,
Без страха и без сожалений
С чредою скорбных впечатлений
Прервем мучительную связь,
 
 
И нас теченье отнесет,
С морской травой и с вязким илом,
К тем берегам, где рай цветет
Зарей вечерней в небе милом…
 

«Как, четки на нить, нижу…»

 
Как, четки на нить, нижу
Смертельные битвы…
Ненавижу себя, ненавижу,
Ненавижу свои молитвы,
 
 
Свой мудрый дар песнопенья,
Свой подвиг и жертвы.
Ненавижу свое воскресенье
Из мертвых.
 
 
Эти черные дни без цели,
Эти черные ночи без смысла…
Радости заржавели,
Спутались числа.
 
 
А так верила и мечтала
Душа о рае.
И вот, – что сжигало –
Сгорает.
 

«Нет сил в восторге онемелом…»

 
Нет сил в восторге онемелом
Очарованье превозмочь, –
Рисует Зодчий черным мелом
На бледном небе эту ночь.
 
 
Он пятнами закатных туч
Прозрачность дали заменяет
И тенью смутной затемняет
Последний отраженный луч.
 
 
И вот – и сумрачно, и плотно,
Висят средь вечной немоты
Небес огромные полотна
С изображеньем темноты.
 

«Сегодня мой, доселе смутный взор…»

 
Сегодня мой, доселе смутный взор
Увидел в белом утреннем тумане
Холодные серебряные сани,
Сбегающие с дальних светлых гор.
 
 
Они катились так легко и зыбко,
И правил ими старец, весь седой,
С бровями хмурыми и с длинной бородой,
И детская запомнилась улыбка.
 
 
И долго я смотрел ему вослед…
И понял вдруг, кто, улыбаясь, правил,
Кто проложил и предо мной оставил
Вдаль уходящий, вдаль зовущий след.
 
 
Он, неширокий, был глубок и чист,
Потайный знак для тех, кто нищ и светел,
Кто уж давно предчувствовал, и встретил,
И услыхал саней прозрачный свист…
 

«Душа моя, не отлетай от тела…»

 
Душа моя, не отлетай от тела,
Хотя болеет и гниет оно,
И ночью потом ледяным потело,
А пред глазами делалось темно.
 
 
Не веруя, как верят христиане,
Что смерть стоит у запертых дверей, –
Пока спокойно и тепло дыханье
И свежих губ и розовых ноздрей.
 
 
Тебя молю: побудь в бессильном теле, –
Оно слабеет, но оно живет,
И согревает простыню постели
И одеяло греет мой живот.
 
 
Пускай, уже лежащий неподвижно,
Лекарствами себя не излечу,
Я пыль сдуваю со страницы книжной,
Могу гасить оплывшую свечу.
 
 
И, чтобы губы не похолодели
И слабая приподнималась грудь,
Во мне, душа, немногие недели
Дыханием и вздохами пребудь.
 
 
И, не измучив воспаленных легких,
Кровавую не исторгая слизь,
Ты облачком серебряным и легким
На зеркале воздушно отразись…
 

«Мы другу предлагаем папиросы…»

 
Мы другу предлагаем папиросы
И книге все вниманье отдаем…
Мы быстро отвечаем на вопросы
И сторонимся на пути своем…
 
 
Мы уступаем дружелюбно в споре
И двери отворяем на звонок…
Мы говорим с печальными про горе
И ходим к тем, к очень одинок…
 

«Себе я часто руку жму…»

С. Яблоновскому

 
Себе я часто руку жму,
Когда все переутомило,
И словно другу своему,
Шепчу себе – ах, здравствуй, милый.
 
 
А поздороваюсь – рассказ
Про умирание и скуку,
И утешает всякий раз
Одна рука другую руку…
 
 
Сейчас себе я руку жму,
Благодаря за состраданье,
И. словно другу своему.
Шепчу себе – ах, до свиданья.
 
 
И знаю, левую держа
Знакомой правою рукою,
Что левая, слегка дрожа,
Ответит с грустию такою…
 

«А если Муза станет проституткой…»

 
А если Муза станет проституткой,
То всю неделю я, ожесточась,
Работать буду и не есть по суткам,
Чтобы в субботу к ней пойти на час…
 
 
Так каждый день, усталый от работы,
Я буду грязный приходить домой,
И думать вслух: как долго до субботы,
Как мало платит мне хозяин мой…
 

ИЛЬЯ ЗДАНЕВИЧ

 
Три пальца – кукиш, и три пальца – крест.
И кукишем ты крестишь футуристов,
Через монокль читая манифест,
За кафедрой насмешлив и неистов.
 

НОЧЬ

 
Молчание ночного мира,
Далекий лай загробных псов.
Спускается все ниже гиря
Бессмертных неземных часов.
……………………………………..
 
 
Лишь легкомысленная младость
Ночь назначает для любви…
Огонь другой, другая сладость
В моей мужающей крови –
 
 
Ей нужно поле грозной брани,
Чтоб ею обагрился меч.
Ей нужен страшный выход рана,
Чтоб доблестной струей истечь…
…………………………………………
 
 
В ночи живее чувство Бога.
Когда бы мог надземный мрак
Кромешней сделаться немного,
То, может, человека зрак
 
 
За первозданной узрел тьмою
Единый первозданный свет…
Но кто любуется луною,
Тот думает, что Бога нет.
……………………………………
 
 
Могущие дневные силы
Ничто пред слабостью ночной.
Все присносущие светила
Не стоят темноты одной.
 

СОГЛАСЬЕ

 
О, старец, дряхлая глава
Твоя трясется в знак согласья
На смерть… Кивок, что зрим едва,
Страшней, чем ужас, слышный в гласе…
 
 
С какою силой неживой,
Изжелта-высохший и голый,
Нам повторяет череп твой
Свои безвласые глаголы…
 

ТОПОР

 
Все обостряющимся слухом
И сквозь скрипение пера
Я слышу отдаленно глухо
Звук рубящего топора…
 
 
Как страшен сей топор стучащий, –
Он дивный вырубает век…
Еще в классические чащи
Гулять приходит человек.
 
 
И зрит могучих исполинов,
Несокрушимых до сих пор,
Хотя в тени столетне-длинной
Блестит таинственный топор,
 
 
Что все написанное нами
Хотел бы, как мильон голов,
Срубить… Но в небеса корнями
Ушли леса высоких слов…
 
 
А на земле одни лишь ветки
Цветут, трепещут, тень дают,
И строки, словно птицы в клетке,
Столь зримо-сладостно поют…
 

СВЕЧА

 
Поддерживающая храм
Божественного Аполлона
Ты потухаешь по утрам,
Понизившаяся колонна…
 
 
О, вечер мировых руин…
Работать и молиться надо…
И воздвигает стеарин
Возжегшуюся колоннаду…
 

ЛИРА

 
Что лира? Понял я – скелет.
Но как любовницу младую
Ее боготворит поэт,
Уродливую и худую.
 
 
Касается ее костей
Неизменяющей рукою,
И скрежетом ее страстей
Он миру не дает покоя…
 

БЕССОННИЦА

 
Теченье ночи гробовой.
Ее кромешное молчанье
Не заглушает адский вой
И ангельское величанье.
 
 
И мрака плотная стена,
Воздвигнутая меж землею
И небом, смертному видна,
Еще окутанному мглою…
 
 
Даю тебе благой совет –
Разверзшейся страшися бездны,
Но электрический твой свет
Да не обидит хаос звездный.
 
 
Зане лишь скромная свеча,
Что делается все короче,
В простом подсвечнике торча,
Присуща величавой ночи…
 
 
Кому не спится, пусть лежит,
Пусть голову на пол-аршина
Не поднимает… Сон бежит
На недоступные вершины.
 
 
Надолго покидая нас…
Пространства вечные не мерьте,
Не мучьте воспаленных глаз, –
Бессонница – почти бессмертье…
 
 
Рассвет далек, еще далек,
Земное угнетает бремя,
И тот, кто юношею лег,
Наутро встанет стар, как Время…
 

СТИХОТВОРЕНИЕ

 
Пером гусиным и великим,
Преостро очинив его,
Пишу… Скрип, сладостней музыки,
У сердца слышен моего.
 
 
Присев к столу в. ночной сорочке,
Спадающей до самых пят,
Без устали тружусь над строчкой,
Какая тишина… Все спят…
 
 
Страницу, словно белый камень,
Неизреченное – для плит, —
Граню… Горячая, как пламень,
Слеза ее испепелит.
 
 
О, тратится усилий столько
На каждый из таких камней.
Бумажные летят осколки
И падают на стол ко мне.
 
 
Неторопливо и негрубо
Я не перестаю чертить,
Чтобы ямбический обрубок
Явил чудесные черты.
 
 
Продлится до глубокой ночи
Мой каторжно-свободный труд,
Пока мозолистый веночек
Гармонии слегка натрут.
 
 
И все ж благословляет иго
Душа: она под ним жила
И будет жить… Большая книга
Всегда бывает тяжела.
 
 
Но перья вещие крылаты,
Они летят из смертных рук,
Из судорожно-крепко сжатых,
И лирный замирает звук…
 

ПЕСНЯ КАЗАКА

 
Казак поет в Трокадеро
Унылую степную песню —
Безрадостно, тяжеловесно
Несет плакучее ведро…
 
 
Его не расплескай, смотри,
Чужого не губи народа —
Вы мертвую несете воду,
О, русские богатыри…
 
 
Свершилось. Голосом отцов
Поет в враждебном стане воин…
Будь, что скала, – челом спокоен
Над бушеванием венцов.
 
 
Как воду далеко берут —
Не у себя, а на чужбине,
За морем черным, морем синим,
За океан – и то идут…
 
 
Не будет предано земле
Все то, все то, что затонуло…
Адмиралтейская блеснула
Игла молниевидно в мгле…
 
 
А труб органных газыри –
Подобие водопровода –
Громами подпирают своды, –
Готические кобзари.
 

ПЕСНЯ САПОЖНИКА

 
Сапожник, поющий над старой подметкой,
Над новопоставленною замолчит…
Есть люди с прекрасной и светлой походкой,
Но песня сапожника вновь зазвучит…
 
 
Над мертвыми тяжко лежащие камни,
Живых и до смерти идущих людей
Выдерживают… О, да будет легка мне
Одна из пустых, неземных площадей…
 
 
Отрадно лежать там, где люди не ходят,
Где боговнимаемая тишина,
Где самые низкие мрачные своды –
Лазурно-сияющая вышина…
 
 
Шаги над землею звучны, как проклятья,
Не песне сапожника их заглушить…
Как знать, что страшнее – безногих объятья
Иль новую обувь безрукому шить.
 
 
Хранители-ангелы дивно безруки.
А ноги имеют, имея крыла.
Калека ползет на святые поруки.
Летит, но – увы – не летает стрела.
 
 
Недвижим, ты думаешь, камень могильный, –
Он более зыбок, чем в лавке весы.
Травою поросший, он – камень точильный,
И для на него же нашедшей косы…
 
 
Отныне нужнее, дороже Шекспира
Нам бедные Писарева сапоги.
Им, кашу просящим средь райского пира,
Поющий сапожник несет пироги…
 

ЛИНОТИПНЫЙ ОРГАН

Вадиму Андрееву

 
Органом линотипным раскален
Свинец прелюдий…
Ты ночью набираешь то, что днем
Читают люди.
 
 
Мильон машин… Все сладостно скрипит
Перо гусыни,
Все домна песнопения коптит —
Снег керосина…
 
 
Когда ты набираешь слово звук,
Где эхо звука?
Так дело крыльев стало делом рук,
А песни – стука.
 
 
Здесь, под твоей бесстрастною рукой
Равны все строки,
И кровь, и кровь, сама текла б строкой
Красно-широкой.
 
 
И ты глядишь, как сочетает твердь
В едином миге,
Как от поэта отвращает смерть —
Рожденье книги…
 
 
Пред свиньями наборы рассыпать,
Метать не надо —
Под чтение привыкло засыпать
Людское стадо.
 
 
Спи, стадо, спи. Твой беспробудный сон,
Тяжкоутробный, —
И близок час, когда сольется он
Со сном загробным.
 
 
О, всматриваясь долго в тишину
Прочтете звук вы.
В огромную уходят вышину
Большие буквы.
 
 
Доходит Ндо голубых небес.
И Бдо Бога,
И Лпревыше, чем угрюмый лес,
А П– порога.
 
 
Как упоительно звучит вокруг
Свинец прелюдий —
Вновь делом крыльев стало дело рук,
И вечным будет.
 
 
Запечатлеет буквенный минор
Мажор бумаги,
Но пыль старинная, о юный взор,
Боится влаги…
 
 
Заглавье ночи – «Розовый Рассвет»,
Но у рассвета
Заглавья темно-голубого нет…
Начало это.
 
 
Чего?.. Как странно предвещает день
Конец работы,
И утомленная ложится тень
Лучом заботы.
 
 
Но что же делать: начинает грусть
Свое служенье, —
Тому, что смертный знает наизусть,
Нет продолженья.
 
 
Поверь: поэзии ты послужил,
Набравши прозу,
И тайну, что слегка я приоткрыл,
Прими, как розу.
 
 
Ты возвратился. Спишь глубоким сном
И он – свинцовый,
И пробуждаешься не новым днем
Для ночи новой…
 

СКОРБЬ 2 – УТЕШЬ 4
Поэма

 
О, пешкой белоснежной
В какой лежу руке,
Лежу в каком над бездной
Незримом кулаке.
 
 
В Твоей, Твоей деснице…
И вот уже стою,
И вот уже теснится
Душа моя в строю.
 
 
Разжав кулак над бездной,
Десницу Ты простер…
Средь братьев белоснежных
Не вижу я сестер.
 
 
О поле, – ты из древа,
Не из земли сырой.
Сия не может Дева
Быть смертного сестрой.
 
 
Так сотворил напильник –
Не тело, не душа.
Летит богиня сильных
Ко слабому спеша.
 
 
Не телом, не душою
Ко слабому летит,
Стопою небольшою
Больших касаясь плит.
 
 
Но на квадратном месте
Два круглые бойца
Стоять не могут вместе,
Им тесно без конца…
 

*

 
С пространством безвоздушным
Дыхание мешать
И пленником послушным
Решеткою дышать…
 

*

 
Для слуха или зренья
Осеннего листа
Златистое паденье,
Сомкнувшее уста…
 
 
Как в статуи нагие
Одетые сады,
Фигуры дорогие,
Глядящие в пруды…
 
 
Над шахматами осень
Всегда царит, всегда,
И шум унылый сосен,
И серая вода…
 
 
Как всеблагие боги,
Идущие на пир,
Вдруг встали вдоль дороги,
И вдаль уходит мир…
 
 
Для зренья или слуха
Падение листа,
Что населяет глухо
Пустынные места…
 
 
Увядшее шуршанье
Музыка наготы…
И под романс свиданья
Падешь к ногам и ты…
 
 
И над турой, над урной
Лазурна вышина,
И пушкою безбурной
Хранима тишина…
 

*

 
Челн 5 на волны 8…
И выше всех утрат,
Мы арфою возносим
Белеющий квадрат…
 
 
Паркет Екатерины
Столь шахматно блестит…
Среди зеркал старинных
Ее красе он льстит.
 
 
Но не красе телесной,
А тайной той красе,
Что прячется, безвестна,
И затмевает все…
 
 
Мемории ли пишет —
Она в него глядит:
Глубоко ль разум дышит,
Задумчиво следит…
 
 
И, ежели захочет
Понять глагол тиши,
Она опустит очи
И зрит паркет души…
 
 
Иль гнев обуревает —
На радугу внизу
Роняет, разрывает
Бумажную грозу…
 
 
Когда приходит время
Державного труда,
Правительственно бремя
Он делит с ней всегда.
 
 
Ногою самовластной
Играет сей паркет –
Богиней сладострастной
Владеющий аскет.
 
 
Сквозь эха анфиладу
Величественных зал,
Где слово колоннада
Вторично Грек сказал,
 
 
Где окна выше двери,
Где двери выше всех,
Она идет, поверив,
Что горностай есть мех.
 
 
И с ней идет в закате
Всходящий фаворит,
И перьями квадратов
Паркет под ней скрипит…
 
 
Чернила разливает
Чернильниц восковых,
И запечатлевает
Восшествий роковых
 
 
Следы, о коих пишет
Потомству пыльный том
По коим только мыши
Одни бегут потом…
 
 
Но сладостнее пенья
Италии певцов
Алмазное скрипенье
Ее ноги писцов, —
 
 
Из перьев многославен
Хвалебный ей венок,
И солнце, что Державин
Лежит у царских ног,
 
 
И строфами златыми,
Сребристыми в ночи,
Потоками густыми
Чрез сткло текут лучи…
 
 
Самодержавным шагом
Державная жена
Идет, ареопагом
Любви окружена…
 
 
Ко письменному ложу
Владычица страстей…
Ее лицо моложе
Бессмертия вестей…
 
 
Рабынею бесстрастной
Ко царственным трудам…
Где яблок беспристрастный?
Парисом стал Адам…
 
 
Мужи суровой славы
В сердца поражены
Ей отдают по праву
Победный плод войны.
 
 
И перьями квадратов
Паркет под ней скрипит,
Что перьями трактатов
Он власть ее скрепит…
 

*

 
Повисли в Эрмитаже,
Натягивая шнур,
Прекрасные пейзажи
Без шахматных фигур…
 

*

 
Из света отступая,
Иль покидая свет,
Дорогу уступая,
Не уступай свой След.
 
 
Гармонию вы мерьте
И криком пастухов.
Придете ко бессмертью
Лишь по стопам стихов.
 
 
Ничем не истребимый,
Когда навек уйду,
Тебя, мой След любимый,
Тебя я подожду…
 

*

 
Премудрые ходули
Безного ума.
Многоквадратный улей,
Где соты – свет и тьма.
 

*

 
Древесная равнина,
И слышим топот мы
Древесною кониной
Накормлены умы.
 
 
Мы оттого так стойки,
Хоть нет слабей меня –
Пути волшебной тройки
У каждого коня.
 
 
И бархатным копытом
Подкованный свинец
По трем несется плитам,
Четвертая – конец.
 
 
Налево иль направо,
Но прямо на меня,
Тремя путями правя
Единого коня…
 

*

 
Содом – долина Соли,
А Петербург – Мечты.
Столица шахмат – Поле.
В них жил, в них умер ты.
 

*

 
Квадраты Арлекина
И побежден Пьеро.
Но что, но что накину
На слабое перо?
 
 
Возьму квадрат бумаги,
Зане он чисто-бел.
Перо полно отваги,
Я тайно оробел.
 
 
Как жалкая надежда,
Пьеро, как смерть бледна,
Твоя бледна одежда,
И радостью бедна.
 
 
И грают жизни краски
На нем, не на тебе,
И получереп маски
Смешон младой судьбе.
 
 
Квадраты Арлекина
Побеждена Любовь.
Чернила то покину,
То возвращаюсь вновь
 
 
К источнику блаженства
И муки острия, –
В пустыне совершенства
Оазис бытия.
 

*

 
Скорбь 2 на вздох 4,
На образ голубой…
Я в шахматы на лире
Играю сам с собой.
 

*

 
Начертанная фуга
Из света и теней,
И два внимают друга,
И два молчанья в ней…
 
 
Все меньше, меньше клавиш,
Все меньше под рукой…
Не тумолчать заставишь —
Нарушен весьпокой…
 

*

 
Ты мною не играешь.
Идя к Тебе, умру.
Увы, Ты выбираешь
Во трауре игру…
 

*

 
Святая Иоанна!
За короля – вперед!
Но вместо Орлеана
Бастилию берет.
 
 
О мать Свободы, – Дева,
И Равенства отцов,
И Братства… Чрево, чрево,
Трех дивных близнецов
 
 
Ты, девственное, носишь
И триединый плод
Любви ты превозносишь,
Любви к Тебе, Народ.
 
 
Удержит исполина
В своих руках ужель…
Качает гильотина
Террора колыбель.
 
 
О, колыбель хромая!
Ее одна Коса,
Над твердью поднимая,
Баюкает… Роса.
 
 
Всех раньше на рассвете
С Росою грозно встал
Над деревом столетий
Мгновения металл.
 
 
Что схожено с престола
Бессильным королем,
Не вырубить тяжелым
И грубым топором.
 
 
И вновь хромым размахом
Подъемлется Косой,
Баюкающий плаху,
Поднявшийся с Росой…
 
 
Но вызывает ревность
Народная любовь.
Не Марсову ли древность
Припоминает Кровь…
 
 
И вот возник соперник,
Исполненный войной.
Он, как второй Коперник,
Вращает шар земной.
 
 
Скрипящей осью ржавой
Стенающую брань…
И треугольноглавый
Меча преходит грань…
 
 
Гражданства треугольник
Немало снес голов,
Но шляпы сей невольник
Свершит иной улов.
 
 
Гражданство обезглавит
Он шляпою своей,
Себе служить заставит
И сам послужит ей.
 
 
И над ножа уклоном
Воздвиглась и взошла
Суконным небосклоном
Победного орла…
 
 
Что для других молитва
И сладостней всего,
То для нее есть битва…
Что битва для него?
 
 
Что… Пира заключенье
Чрез чашу грубых сил,
От мира отлученье
Кто Церковь попросил…
 
 
Что для других есть сладость
Мольбы у алтарей –
Воинственная радость
Господних дочерей.
 
 
Что для него есть поле —
Сражение травы, –
Враждебное все боле
Полянам синевы.
 
 
Над Девою народной
Победа не быстра.
Его сюртук походный, –
Что пепел от костра.
 
 
Рукою смелой, кроткой,
Презревшею перо,
Перебирает четки –
За ядрами ядро.
 
 
Молитва за молитвой
Летит в враждебный стан,
И заглушает битву
Ликующий орган.
 
 
Цветов Господних знамя
Колеблет ветерок.
Над мертвыми сынами
Победный мотылек.
 
 
Невинность охраняет
Бунтующую кровь.
Мужи не сохраняют
Народную любовь.
…………………………
 
 
Когда ослабла сила,
Подобная стране.
Она его спросила:
На чьей ты стороне?..
 
 
На той – он ей ответил, –
Куда ползет туман,
На той, где вечно светел
Угрюмый океан…
 
 
О, английских два плена,
Великих два бойца,
На облаках Елены,
На острове Творца…
…………………………..
 
 
………………………..
Республика пытает
Грядущую судьбу,
И башня вырастает
В фабричную трубу.
 
 
Промышленные туры
В предместиях стоят
И знамя диктатуры
В густом дыму таят…
………………………….
 
 
Кафе уж запирают
И дождик моросит…
Здесь в шахматы играют, –
Стена провозгласит…