Текст книги "Элегия эллическая. Избранные стихотворения"

Автор книги: Борис Божнев

«Гремящими могилами воды…»

 
Гремящими могилами воды
Брег покрывается – и оживает…
И пена с очертаньями звезды
Свой влажный сумрак светом проливает.
 
 
…И все же не заговорила смерть,
Неся воды гремящие могилы,
Обрушиваясь на немую твердь
С такой неумолкающею силой…
 

«Оратор на брегу торжественного моря…»

 
Оратор на брегу торжественного моря
Мечтает Демосфена камешками быть —
Для смертные судьбы в стройноязыком споре
Блаженный приговор в суде богов добыть…
 
 
Срывает лицедей хаос с безликой бури
Дабы в рукоплесканье грозное взглянуть,
Рожденное игрою страшною лазури,
Что прежде сердца мощно потрясает грудь…
 

«Потоп глядит на разрушенье Башни…»

 
Потоп глядит на разрушенье Башни,
И волны тонут в грохоте камней…
От их любви великой и бесстрашной
Осталась только пена ступеней…
 
 
И с Башни бросилась душа Потопа,
И рухнуло столпотворенье вновь…
И омывает берега Европы
Его любви уже ее любовь…
 

«…Но берега глухой пустынный скрип…»

 
…Но берега глухой пустынный скрип
Слышнее песнопенного прибоя…
Скрипичности недвижимый изгиб
Рокочет набегающей трубою.
 
 
И влага каждый свой нестройный звук,
Трубе своей скрипичности внимая,
Нестройным эхом выпрямляет вдруг,
Как некая гармония хромая…
 

«Когда волна бежит чрез лунный свет…»

 
Когда волна бежит чрез лунный свет,
Из мрака в мрак, в сиянье чрез сиянье,
Она не знает… нет… не знает… нет…
Ни свет разрыва… нет… ни мрак слиянья.
 
 
А ты луной идешь чрез жизнь мою,
В гармонии волшебно отражаясь,
И, на гармонию смотря свою,
В твое сияние я погружаюсь…
 

«Полуобняв любимую волну…»

 
Полуобняв любимую волну,
Я вышел с нею в ласковое море…
Мы были в темноголубом плену,
Мы были в темноголубом просторе,
 
 
Пока туман на море не упал
И не исполнил тайного желанья —
Ведь мы ушли, чтоб берег не пропал
Навек, а только был в земном тумане.
 

«…Но стоит лишь придти сюда с мольбертом…»

 
…Но стоит лишь придти сюда с мольбертом
Как чайки над водой медлительней летят…
Их крики, смешанные с резким ветром,
Особенно зовут, особенно грустят…
 
 
И бесконечная безбрежность линий
И небеса сливаются вдали
С божественною краской темно-синей,
Рокочущею только для земли…
 

«Когда, когда звенит игрушечное море…»

 
Когда, когда звенит игрушечное море
В шкатулке светлой грусти – зубчики любви
Грызут орешки волн, бросая на просторе
Скорлулки нежности, что пеной не зови…
 
 
И слабый блеклый звон не называй хрустальным
Не то, не то тебе он сердце разобьет.
И сердце станет мертвым сердцем музыкальным,
Где все, что умерло, столь сладостно поет…
 

«Прошедшее находит колыбели…»

 
Прошедшее находит колыбели,
Грядущее находит колыбель
Одну всего… И то, дойдя до цели,
Оно рождает двух страданий цель…
 
 
А все прошедшее – дитя разлуки
Баюкает, баюкает моря,
И колыбели песнею безрукой
Утешены, то вниз, то вверх смотря…
 

«Слабеет море сил моих земных…»

 
Слабеет море сил моих земных…
Меня к Стране уносит неизвестной…
Уже не видя берегов своих,
Зову на помощь море сил небесных…
 
 
Но чем я дальше в слабость ухожу
Тем горизонт прекраснее и шире,
И помощь неземную нахожу,
Не в звуках лиры, а в умолкшей лире…
 

«Да, поцелуй, звучавший нежно у фонтана…»

 
Да, поцелуй, звучавший нежно у фонтана,
Над бурным, грозным морем сладостней звучит,
Вокруг него нет дымки лунного тумана,
Сребристую струю фонтан к звездам не мчит…
 
 
Под ним туман зловещий яростного моря,
Ревущие фонтаны безобразных струй.
И, словно голос ангела в кромешном хоре,
Все сладостней звучит волшебный поцелуй…
 

«Нет ничего в таинственном набеге…»

 
Нет ничего в таинственном набеге,
Есть только он – таинственный набег…
За альфой альфа с пеною омеги
Безбрежностью заканчивает брег
 
 
И начинают вновь на нем безбрежность…
Соленую отчизну нежных бурь
Навеки покидает безмятежность…
Нет ничего и значит все – лазурь…
 

САННОДЕРЖАВИЕ (1939).
Четверостишия о Снеге

* * *

 
Страна, не знающая снега.
Нехристианская страна.
Сияющей суровой неги
Не все достойны племена.
 

* * *

 
Стихающий злобно сменяет того, что неистов
Так правит династия вселеденящих Ветров…
Но нет ей ни грома, душе моей бедной, ни свиста
Ей слышится эхо замерзшее пламенных слов…
 

* * *

 
Оглядываемся назад…
Зачем, зачем мы поглядели…
Двойной и гармоничный гад
Иль ангельские параллели…
 

* * *

 
Как дико, страшно… Вновь по первопутку
Такому… Что за древность он отверз…
Как ежели б… Отрепьев… в стыдь… малюткой…
Под звездами… во пеленах… замерз…
 

* * *

 
Червь солнечный подтачивает лед, –
Есть подземелья червь, есть – поднебесья.
И в диком холоде созревший плод
Гниет под пение Христос Воскресе…
 

* * *

 
Что снежных тел, легчайших тел есть мера –
Сад занесенный, крыша иль сугроб?..
Не ведаю… В ком не угасла вера,
Тот Воскресенья измеряет гроб…
 

* * *

 
В снегу стоит повозка золотая…
О, почему она в снегу стоит,
Таинственно и сладостно блистая,
О, почему в снегу она блестит…
 

* * *

 
Сперва – пейзаж… Затем в твоих руках
Он превратился в снежную фигуру…
Потом ее ты обращаешь в прах…
И вновь пейзаж… И вновь творишь Лауру…
 

* * *

 
Природы клавиши – как молчаливо —
Как глубоко – лежат у наших ног, —
Их можно сжать в гармонии комок
И бросить в грудь гармонии счастливой…
 

* * *

 
Помнишь то серебро, столь бесценное, столь без отдачи,
Что его уступал за пустырь занесенный овраг,
Для себя оставляя лишь тьму заколоченной дачи,
И летевший навстречу очами сверкающий мрак…
 

* * *

 
Лететь стрелой мимо Иглы –
Души смертельная веселость.
С грядущим через холод мглы
Уже делить медвежью полость…
 

* * *

 
На бедный полутемный петербургский двор
Нисходит медленно блистательный Снег I…
Вершина власти не вершина гордых гор.
А нищета, а эта банка от консервов…
 

* * *

 
О, анданте
Белых нот
Музыканту
На енот…
 

* * *

 
Идущий снег всегда восточней сердца…
Внемирен он как наземь упадет…
Пред взором мысленным единоверца
Сошествие ненарушимых нот…
 

* * *

 
Какой покой. Классическая нега…
Сверкает эхо… Тишина
Ничем ненарушаемого снега…
И лира звуков лишена…
 

* * *

 
Гуляю… Двадцать градусов мороза…
О, пламенность понять я не могу
Шипов холодных леденящей розы…
О нет, я понимаю, нет, я лгу…
 

* * *

 
Сложив в колчан Его скалы
Тугозамерзшие болота.
Зовет Диана к чаще мглы
Собачий холод нм охоту…
 

* * *

 
Здесь слышно – «в ухо дербалызни».
Там мочится в сиянье шкет…
О, скованной морозной жизни
Свободный страшный этикет…
 

* * *

 
Вотще леонтьевский мороз,
Что жандармерия нагрянет, —
Свобода отморозить нос –
Тереть – не может – снегом станет…
 

* * *

 
Смешалось все – и птица, и скотина,
Вот с перьями павлиньими ямщик,
Вот сани с шеей гордо-лебединой,
Вот птица важная – злой временщик.
 

* * *

 
Из санкт-трубы восходит санкт-дымок,
Санкт-голуби гуляют по санкт-крыше…
Снег выпал, как молчанья эпилог,
Но я уже пролог сверканья слышу…
 

* * *

 
Прибавился сияющий этажик
На всех лачугах и на всех домах,
А жизнь в них продолжается все та же:
Светло в природе, но темно в умах…
 

* * *

 
Перебирая вожжи, словно струны,
Чаруя лошадей,
В волшебной тишине, в сияньи лунном
Поет ямщик – Орфей…
 

* * *

 
Ночь лунная… Я вышел на крыльцо…
Мороз… Собачий лай, далекий, слабый…
Волшебный час… О дивное лицо
Сверкающей и юной снежной бабы…
 

* * *

 
Пустырь, сугробы… Дом… И снова пусто…
С заборами проломов длинный ряд…
Как выспренно, как дивно в захолустьи
Миры красот божественных блестят!..
 

* * *

 
Двудымного лебедя порозовевшая Леда
Свиваясь в лобзаниях стелится в полукольце…
Светлеющим сердцем вникая в запрет Архимеда,
Над снегом нетронутым варвар стоит на крыльце…
 

* * *

 
Религиозная зима
В трех лошадях, как Бог – в трех лицах…
Не дело нашего ума —
Благовествуя, тройка мчится…
 

* * *

 
Ничем незаметно оно, и птицы минуют напевом,
Листву некрасивую осень с небрежностью золотит,
Но грянет мороз – и, небес генеалогическим древом
Величественно сверкая, оно горделиво стоит…
 

* * *

 
…Уж вырублена прорубь для наяд…
Чем больше лед, чем шире вырубаешь,
Тем все мрачней леса вокруг стоят,
Вокруг того, что к жизни призываешь…
 

* * *

 
Христос родился. Мы срубили маленькую елку.
И сразу нужен стал – чтобы ее поставить – крест…
Темно… В твоей руке – топор, в моей руке – двухстволка…
Скорей, мой друг, скорей уйдем от этих страшных мест…
 

* * *

 
Кентавр в Россию забежал,
Гонимый злобными богами,
И разрыдался над снегами —
Он путь на родину держал…
 

* * *

 
Сиянье звездное заносит млечностью…
Все утолщается покров бесплотности…
Суров брюхатости пейзаж отеческий,
Растущий медленно из мимолетности…
 

* * *

 
«Христос Воскрес. Христос Воскрес», –
В церквах народ поет…
Все ожило – поля и лес,
Но умирает лед…
 

* * *

 
Чудо – над моим стихотвореньем
Три снежинки начали блестеть…
Не растают до конца творенья,
К людям не успеют долететь.
 

* * *

 
Лоб Клеопатры был твоим бесчестьем, —
Не Индия, где снег в цветах мечты, —
А дивный лоб – мерцающая вместе
Со смуглостью вся бледность красоты…
 

* * *

 
Снег шепчет – «нежность, нежность, нежность, нежность»…
Но нежность шепчет – «снег, быть может, снег»…
Она похолодеет неизбежно…
А он, увы, дождется вешних нег…
 

* * *

 
Когда замерзнут клавиши твои,
Наденет эхо теплые перчатки,
И будет вновь его мизинец сладкий
Нам повторять беспесенность любви…
 

* * *

 
Снежков златистых тайную прохладу
До сердца охладевшего добрось –
Друг в друга с чудною отрадой
Бросаем листьев полумертвых горсть.
 

* * *

 
Был ручеек и грязен, и невзрачен.
И неглубок, и узок, и речист,
А стал непроницаемо-прозрачен,
Зеркально-молчалив, хрустально-чист…
 

* * *

 
Ты, как Атлантида, провалишься ночью морозной
В подснежную бездну над хаосом крепким корней,
По пояс ушедший в Природу связующей розни
Меж телом и духом, и царством бесплотных теней…
 

* * *

 
«Смертию смерть поправ
И сущим»…
Лед загремел, прервав
Поющих…
 

* * *

 
В паденьи снега видит человек –
Век XVIII-ый пейзажа переходит
В XVII-ый, и далее идет в Природу –
В XVI-ый глубокоснежный век…
 

* * *

 
Шапки горят, в снегу,
И шубы…
Ворами нареку
Гекубы…
 

* * *

 
Уж мечут копыта последнюю дикую сдачу,
Крошится и прахом взвивается страшный мелок…
И синяя сетка становится сетью рыбачьей,
На запад летит не летевший на запад восток…
 

* * *

 
Зачарованье лунатичных троек
У края ночи, лунности концов…
Со звездами прощанье бубенцов…
Небесного начало неземное…
 

* * *

 
Как бы океан сказал – «Христос»,
То в тот же век он стал бы льдом и снегом…
Но с пеною венериной хаос
Молчит, увенчанный терновым брегом…
 

* * *

 
Среди моей коллекции полотен
Ни на одном нет снега Твоего…
А полотно само! А дух из плоти!
Основа белоснежная всего!..
 

* * *

 
Нет, – ветки нет первой, есть первая только игрушка –
Ведь первая нитка не знает последней иглы,
И целой не хватит ни черной, ни белой катушки,
Чтоб ветку украсить последней игрушкою мглы…
 

* * *

 
Душа стояла с бедным опахалом
Над снегом, как любимая раба…
Она ему блаженство навевала…
Предсмертный пот с ее струится лба…
 

* * *

 
Я весь изошел состраданием верным и нежным
К двум людям, к двум веткам, к двум сильным, к двум слабым сердцам…
Покровом нетронутым, ненарушаемо-снежным
Я только схожу на крыльцо, но не приближаюсь к крыльцам…
 

* * *

 
Плечо всегда немного одиноко, –
На нем лежит всегда незримый снег…
Не оттого, что так оно высоко,
А оттого, что низок человек…
 

* * *

 
России мертвенная бледность,
Ее недышащая грудь…
Впрягайся в сани, Всадник Медный…
 

УТЕШЕННОСТЬ РАЗРУШЕНИЯ (1939).
Книга стихотворений

LES ORAGES DE LA JEUNESSE SONT

ENVIRONNES DE JOURS BRILLANTS

VAUVENARGUES

«Светающее пробужденье птиц…»

 
Светающее пробужденье птиц…
На неподвижной и незримой ветке –
Порозовевшей ранее денниц
Дремотный щебет мелодично-редкий.
 
 
Клубится ночь глубокая вдали,
Бледнеют звезды, восходя отвесно,
Над предрассветным сумраком земли,
Смешавшимся с туманностью небесной.
 

«… И на подушке нежная щека…»

 
… И на подушке нежная щека
Еще лежит дремотно, неподвижно,
Не ведая, что жизнь любви близка,
Что жизнь любви любовью станет жизни…
 
 
Не ведая, что посветлела твердь
И что еще светлее – изголовье…
И явственная пред рассветом смерть
Сокрылась перед вечною любовью…
 

«Страницей недочитанной уснув…»

 
Страницей недочитанной уснув,
Ты встала рано – с зябкою росою,
Коленями на утра блеск взглянув,
И первый шаг был с пяткою босою…
 
 
Смеется с ясной свежестью вода
Над верностью горбатого кувшина…
Под водопадно-глиняной вершиной
Твое лицо струится, как звезда…
 

«С прозрачным парусом прозрачный руль…»

 
С прозрачным парусом прозрачный руль
Сливаются и тихо веют в тюле…
И якорь нежных стрел влачит июль –
Все глубоко, бездонно все в июле…
 
 
Лазурная сияющая мель
Мечтательно и медленно уносит
И якорь стрел, и сладостную цель
Под набеганье тюлевых полосок…
 

«Букет цветов, стоящий на столе…»

 
Букет цветов, стоящий на столе,
Составленный из полевых наречий,
Умолк в блестящем горле, в хрустале,
И воду пьёт благоуханье речи…
 
 
Окно гостиной голубая даль –
Раскрытое – всё шире – раскрывает,
И стёртая рояльная педаль
Полдневное молчанье продлевает…
 

«Златого зеркала сребристый внук…»

 
Златого зеркала сребристый внук
Светло уснул у полдня на коленях,
И маятника безмятежный стук
Вновь возвращает к невозвратной тени.
 
 
И столько раз свершается возврат
К тому, что лишь однажды миновало,
Что счастья настоящего квадрат
Пройдет, и станет прошлого овалом…
 

«Ничем непобедимая сирень…»

 
Ничем непобедимая сирень
Тебя еще недавно покоряла…
И вот уж перековывает сень
Меч лепестков на лепестков орало.
 
 
Но эта пораженья борозда
Есть борозда победоносной грёзы.
Теперь – без упоенья, без труда,
Всесильные ты побеждаешь розы…
 

«В раскрытой пасти каменного льва…»

 
В раскрытой пасти каменного льва
Покрытый мхом тяжелый шар грохочет…
…Не жизнь, а смерть слышна едва-едва,
Но ничего он заглушить не хочет…
 
 
Лазурный, безмятежно ясный день
Наполнен тяжким неподвижным громом,
И – львиную пересекая тень –
Светло порхает бабочка пред домом…
 

«Чтоб этот мир, чтоб эта тишина…»

 
Чтоб этот мир, чтоб эта тишина
Достойны были будущего счастья,
Чтоб жалость прошлому была верна —
Тяжелый шар грохочет в львиной пасти…
 
 
Угрозы милость иль пощады гнев
Звучит в клыках окаменевшей болью…
…Рычащей лавой раздирает зев
И попирает лапой своеволье…
 

«Белеющими перьями гусей…»

 
Белеющими перьями гусей
Лазурь как бы написана с нажимом…
Она местами – синевы темней
И углубленная – непостижимо…
 
 
И, легкою преградою ресниц
Разъединив безоблачное слово,
Бездонное сливаешь без границ
Лазурное ее пространство снова.
 

«Когда в тиши гармонии наук…»

 
Когда в тиши гармонии наук
Звучит пчелы беспамятное слово,
Раскрытый полдень падает из рук
Разжавшихся мечтания земного.
 
 
Полуденного счастья бытиё
Лежит у ног, всегда у ног мечтанья…
Жужжание безоблачней всего,
Но ты, душа, безоблачней жужжанья…
 

«Далекий – на дворе открытый – кран…»

 
Далекий – на дворе открытый – кран
Распахивает настежь дверь гостиной…
И слуха зачарованный обман
Заворожен миражем без пустыни…
 
 
Блестящая незримая струя
Бьет о паркет – но заливает плиты…
И брызгами – букеты острия
Разметаны – с глубоким зноем слиты…
 

«В зелёный лёд зеркал глядит жара…»

 
В зелёный лёд зеркал глядит жара,
Своё пыланье видя тёмно-синим.
Счастливый Рим уснувшего двора
Спасают некричащие гусыни.
 
 
И так светло, что делается вдруг
Чуть сумрачно от солнечного блеска…
Всё хаотично – трепетно вокруг –
И веет гармонично занавеска…
 

«Лазурный день блаженно-неподвижен…»

 
Лазурный день блаженно-неподвижен –
Поля, леса – как неподвижны вы…
Кармин ланит к ветвям настоль приближен,
Что кажется оттенком синевы.
 
 
Но стоит лишь пунцовости заката
Блеснуть в ветвях, как лес в лучах летит…
Зато теперь в тенистости крылатой
Кармин ланит стал зеленью ланит…
 

«С прохладною смешавшись тишиной…»

 
С прохладною смешавшись тишиной,
Глубокий воздух комнаты нагретой
Еще хранит великолепный зной,
Весь день сиявший за порогом этим.
 
 
Как огненный и чем-то грешный рай…
И лоб горячий вытирали люди,
Одежды приподнявши легкий край,
Смиренным детским жестом, полным чуда…
 

«С какою негой побеждает день…»

 
С какою негой побеждает день
Свой знойный, ослепительный свой хаос…
Темно-лиловую местами тень
Земля полураскрыла – задыхаясь…
 
 
Все замерло, все дремлет – чуть дыша…
Мир опустел… Могучие мгновенья
Текут – и в грозном блеске, не спеша,
Безлюдное свершается боренье…
 

«Природы светло-голубая тень…»

 
Природы светло-голубая тень
Чуть розовеет в зелени глубокой,
И, с солнцем перемешанная, сень
Мелькает набеганьями потока…
 
 
Божественного торса наготу
Над бытием слегка приподнимая,
Ланитою прижавшися к персту,
Она молчит, и эхо ей внимает.
 

«Лиловые и синие цветы…»

 
Лиловые и синие цветы
Покачиваются и благоухают,
И в заговоре знойном красоты,
Как полумаски, бабочки порхают.
 
 
Но ничего правдивей нет полей,
Верней травы, ласкающей колени.
Скорей туда – под сумрачность аллей,
Под сумрачность блаженства и измены.
 

«Лазурь полна волшебных чувств живых…»

 
Лазурь полна волшебных чувств живых
И воздух в неподвижном трепетаньи…
Безоблачней средь капель дождевых
Сияющее счастие мечтаний…
 
 
Медлительная туча все растет,
И ясность неба тихо убывает,
И тот лиловый сумрак настает,
Что перед ливнем блещущим бывает…
 

«Вдали негромко начинает гром…»

 
Вдали негромко начинает гром,
Два рокота из трех перебирая,
И, долго-долго медля на втором,
Грохочет глухо у немого края…
 
 
И в рокот нарастающий листва
Вступает, ставши в ветре мельче вдвое,
Средь светлых капель, брызнувших едва,
Сливаясь с ними в трио дождевое…
 

«Стелилась темно-голубая тень…»

 
Стелилась темно-голубая тень
Неровно потемневшими полями,
Перебирая, как слепец плетень,
Простор земли с небесными краями.
 
 
И капли падать начали сильней,
И с тенью их мельканье тасовалось,
И вдруг тасуя все быстрей, быстрей,
Их редкий сумрак в частый блеск смешало…
 

«…И свежесть потемневшею полей…»

 
…И свежесть потемневшею полей
Ликующее солнце озаряло,
И вместе с солнцем, но еще светлей,
Дождь хлынул с возрастающею силой…
 
 
И льется, ослепительно сплошной,
С подножием сверкающим паденья,
И высится, как арфа, весь сквозной
Сквозь плеск, журчащий с блеском усиленья…
 

«Сквозь ливня ослепительного строй…»

 
Сквозь ливня ослепительного строй
Бежала обветшалая беседка
И вдруг остановилась… В прутьях редких
Струится звук, как в струнах, неземной…
 
 
С шуршаньем тайным пропускают плеск
Местами обвалившиеся своды,
И влажный обнажающийся блеск
Прикрывшей эхо наготы Природы…
 

«Стоять и слушать с мокрой головой…»

 
Стоять и слушать с мокрой головой
Торжественное трио дождевое…
Сверкающий, прохладный и живой
Его единый звук между листвою…
 
 
И мокрым быть от ног до головы,
Когда единый звук журчит сильнее,
И делается звуками листвы,
И сладостно струится вместе с нею…
 

«Неутолимый, нестерпимый блеск…»

 
Неутолимый, нестерпимый блеск
Не темной и светлой летней лучи –
Одним лучом она померкший лес
Вдруг озаряет сладостно и жгуче.
 
 
Не все стволы в тот миг озарены,
Но те, которых свет ее коснулся,
Те видят, навсегда ослеплены,
Что сумрак только к ним одним вернулся…
 

«Есть час, когда лишь прутья шалаша…»

 
Есть час, когда лишь прутья шалаша –
Шурша – не пропускают воду.
И, обнаженная, идет душа
Под ветхие укрыться своды…
 
 
И дождь умолк… Биенье двух сердец
С шуршаньем трепетным звучало…
И радуги божественный конец
Сливается с любви началом…
 

«Дождь перестал… И только по бокам…»

 
Дождь перестал… И только по бокам
Еще летят пленительные капли —
Одна – другая – здесь – и там – и там
И вот они исчезли, не иссякли…
 
 
И вдруг с поголубевшей высоты,
Блестя, летит еще одна куда-то…
И – как дыханье – затаив цветы,
Земля молчит в восторге аромата…
 

«Тяжелый гром дорожки укатал…»

 
Тяжелый гром дорожки укатал,
Беседки разрушения поправил,
Благоухающий цветов развал
В огромной клумбы заключил в овале…
 
 
С землею вместе всходит светлый пар,
И вновь лазурна неба половина…
Лишь каменный и громогласный шар
Еще грохочет глухо в пасти львиной…
 

«Еще светло, но начало темнеть…»

 
Еще светло, но начало темнеть,
И вечер близок на закрытой двери
Блистает ручки стершаяся медь
Лучом прощальным, ярким до потери…
 
 
Но этот луч не может быть земным.
Но эта дверь не может быть небесной…
И взор по украшениям резным
Скользит вне Времени Красы безвестной…
 

«Свершает спинка кресла свой закат…»

 
Свершает спинка кресла свой закат,
И ручки, округленностью бездонной
Удерживая день, еще блестят
Лучей златистых эхом позлащенным…
 
 
Торжественно и тихо день прошел
И меркнет медленно паркет под воском –
Распиленный на солнце пыльный ствол,
Отбрасывая тень с оттенком лоска…
 

«Уходит в небо глубоко скамья…»

 
Уходит в небо глубоко скамья
И в небо высоко врастает урна.
О, всё нежнее камни бытия,
Их тяжесть всё воздушней, всё лазурней…
 
 
Я чувствую средь мёртвой тишины
Утешенность земного разрушенья…
И прошлого ещё не сочтены
Не только годы – краткие мгновенья…
 

«В пустынный парк через стены пролом…»

 
В пустынный парк через стены пролом
Вхожу… Как тихо… Листья осушают
Давным-давно заглохший водоем…
Есть разрушения, что утешают…
 
 
Безличный до паденья, до руин –
В руинах каждый камень отличаешь…
Среди других камней всегда один –
Как ты – один грустит, как ты – дичает…
 

«Смеркается… Темнеет – наугад…»

 
Смеркается… Темнеет – наугад –
То здесь – мгновеньями, то там – местами
С дорожками то исчезает сад,
То смутно возвращается кустами.
 
 
С решеткою туман все глубже слит
И прутья то раздвинет, то сближает,
И белой тенью статуя стоит
И ничего уж не изображает.