Текст книги "Эльд"

Автор книги: Борис Белокуров (Усов)

Утиные истории

 
Мы черепашки-Ninja
Нас кормят на убой
Нас кормят вкусной пиццей
И палою листвой
Котлетами, колбасами
Коммерческими снами
Чтоб стали пидарасами
И сгинули в тумане
 
 
Мы смелые младенцы
Мы делаем историю
И гибнем на просторах
Нейтральной территории
Утиною походкою
Навстречу новой смене
Униженные водкою
Бродячие мишени
 
 
Утиные истории
Утиные истории
Утиные истории
Утиные истории
Город Брест —
Мера пресечения – арест.
 

Шаг в сторону

 
Белая, белая пыль
Снег тополей, тополиный вечер
Инвалид роняет костыль
Подберу, всё равно мне заняться нечем
Взять бы да накостылять
Мировому праву правопорядка
Денег не сосчитать,
Но похоже, что это опять нехватка
 
 
Я НЕ ПОЙДУ ВПЕРЁД
ШАГ В СТОРОНУ БУДЕТ ДЛЯ ВАС НЕЗАМЕТЕН
И СЕГОДНЯ МЕНЯ УЖЕ НИКТО НЕ НАЙДЁТ
 
 
Четвёртому Риму не быть
Он загнулся под грузом бухла и страха
Иногда мне хочется выть —
Волчица, куница и росомаха
Я вижу зарево нормы
И к нему руки тянутся непроизвольно
А глупые сонные норны
Мотают в клубок судьбы лохов и воинов
 
 
Кому меня нужно искать —
Об этом я не имею понятья
Нет, я не буду ждать
Ракетного лета в свадебном платье
Жизнь человека – клип
Эстетская блажь с непонятным финалом
Мой знакомый здорово влип,
А всего лишь заняться хотел криминалом
 
 
Приходите смотреть…
У меня на руках умирает страна
Мне бы только успеть…
Лапы лиственниц помнят свои имена
Но военнопленному свету
Не зарыться в сугробы пушистого снега
Все вертолёты покинули небо
Альфа забыла Омегу.
 

<1997>

Эпилог

 
Где пылающий шар, уходящий в зенит,
Ухмыляется нагло и пьяно
Боль земная в глубоком подполье сидит,
Наглотавшись снегов и тумана
 
 
Строй сплотился и зажил счастливой семьёй
Травы выросли прямо и стройно…
А мудрость древняя скрылась давно под землёй
И ведёт партизанские войны
 
 
Мудрость тихо во сне «Марсельезу» поёт,
Бьётся фильмом за шторами окон,
Реет в космосе и под водою плывёт,
Разрезая волны белый локон
 
 
Выбор выбран. И нет миллиона дорог —
В эпилоге сошлись все дороги
Проскакал на восток дикий конь Горбунок
Паровозным свистком длинноногим
 
 
Разбежались круги у начала начал,
Разлетаясь на тысячи стаек
И батяня-вомбат сделал шаг на причал
Посмотреть на разлапистых чаек
 
 
Чайки! Чайки! Проснитесь! Уже началось!
Плач в Кремле и салют в Тёплом Стане…
Лишь бумажному змею несладко пришлось,
Он попал в стратосферное пламя
 
 
Но коты и бандиты вошли в города,
А Лисицын с Зубровским – подавно,
Чтобы жить и хозяйничать, как господа,
Ну, а если погибнуть – то славно
 
 
Сколько песен, и слёз, и крылатых ракет…
И, пройдя по земному этапу,
Ослепительный свет, словно ёлочный дед,
Мне протянет мохнатую лапу.
 
 
Только я остаюсь. Всеми вами забыт,
Как копейка в старинной копилке
Поднеси ко мне спичку. Я вспыхну, как спирт
Чистый спирт в недопитой бутылке.
 
 
Всё нормально, Земля. Собирай урожай,
Молодых на убой провожай.
Смену лет заряжай, красоту уважай
Этот мир ещё жив. Прощай!
 

<1997>

Январь-февраль 2013

NB и его стремительная ватага

 
Искусство уличных боёв, отъёма денег
Мы назовём по-хитрому – «Street Art»
Мы дети улиц. Каждый понедельник
Нас в бой ведёт безумный Бонапарт.
 
 
На нём поношенный пиджак и телогрейка
И шарф из меха океанских рыб
Царю цена – старинная копейка,
Но в остальном он – глыба среди глыб
 
 
Отметим орден. И старинные ботфорты,
Способные топтать любую грязь.
Как Джон Уэйн из фильмов Джона Форда,
Он сокрушает недругов, смеясь
 
 
Отметим шарф спартаковского цвета
А может, цвета «джа-растафарай»
Нестиранный с того смешного лета,
Когда казалось, что вот-вот, и будет рай
 
 
И как же можно не упомянуть про кепку,
В которой городской Наполеон
Нам видится и вкрадчивым, и цепким,
Способным развести на миллион
 
 
А рядом с ним бредёт его ватага,
Несчастные, пропившие жильё
Готовые загрызть за рюмку браги
Те, кто чужое любит больше, чем своё
 
 
Брюнеты-недоумки и блондины,
Чей интеллект ещё не вышел весь
Кто прыгает, кто шествует как льдины —
Смешная человеческая взвесь
 
 
Девчоночки плетутся в арьергарде
Не зная ни ушу, ни Лао-Цзы
Но всех, кто следом в след за Бонапартом
Подбадривают криком: «Молодцы!»
 
 
Коты встречают громогласным воем,
Который люди называют «мяв»,
Колонну, что идёт не под конвоем,
Амбиции и страх в себе уняв
 
 
Уняв в себе и чувства, и смятенье
Как то, что будет лишним при дворе
И, кланяясь земному тяготенью,
Ватага входит в отпуск в сентябре.
 
 
Не зря инициалы Nota Bene
Наполеону свойственны вполне
Он нас ведёт туда, где неврастеник
И люмпен вновь окажутся в цене.
 

Stop

 
Здесь время застыло, как лава
Застыло, и шут бы с ним
Завтра нас ждёт облава
Поэтому повременим
 
 
Словно в жерле вулкана
Секунда, что так важна,
Клокочет и ждёт сигнала.
Для этого рождена
 
 
Сметает любовная лава
Мой Пномпень и Пхеньян
Как пишут в старинных романах,
«Я потерял счёт дням»
 
 
Плохо учился в школе,
Где преподают ремесло?
Топил свой смех в алкоголе
И не знал, какое число?
 
 
Нет, всё гораздо проще
Как в хаотичной стрельбе
В самом сердце бамбуковой рощи
Мой герой заблудился в себе
 
 
Утратил ориентиры
Стал, словно гном, ростом мал
Забыл, как стрелять из мортиры
К тому же оголодал
 
 
А голод, поверь, не тётка
Не мисс, к примеру, Джейн Марпл
Он подбирается чётко,
Таща свой гремучий скарб
 
 
Голод пищит не по-детски,
Даже если наелся на треть
И словно инспектор Глебски
Фиксирует нашу смерть
 
 
И ЭТО ОТЕЛЬ «У ПОГИБШЕГО АЛЬПИНИСТА»,
КОТОРЫЙ БРАЛ ШТУРМОМ
ЛЮБОЙ МУЗЫКАЛЬНЫЙ ОЛИМП
 
 
В больнице, где я валялся,
Тасуя свои мозги,
Ночь светилась как ряска,
А днём не видно ни зги
 
 
Ни рижской и не рязанской
И никакой другой
Все припечатаны ханской
Врачебной левой ногой
 
 
Слово «ВРАЧ» происходит от терминов
«Врать», «воровать», «варить»
И больше на эту тему
Мы не будем здесь говорить
 
 
Лучше снова фонтаны, пальмы
Школа, работа, семья,
Лучше – собака Альма
Ник-Рок-н-Ролл и Свинья
 
 
Чем люди в белых халатах,
Что кладут тебя в гроб
Зачем мне в гроб? Я не Дракула
И я нажимаю
STOP.
 

Больница

 
Вот человек, измазанный зелёнкой
И забинтованный, как мумия Египта.
Готовый кадр для голливудской плёнки
В кино его играл бы не Мел Гибсон
 
 
Не Шварц, не губернатор Диснейленда
Не Уиллис, твёрдый словно тот орешек
Не прочие ребята из биг-бэнда,
Сметающего в пыль орлов и решек
 
 
Зелёный человек в бою изранен
В бою под солнцем, не в огнях софитов
Он выглядит, как будто марсианин,
Наслушавшийся громкого биг-бита
 
 
В его глазах танцуют сурикаты,
Спалившие дотла своё поместье
И пусть он скромен, словно мирный атом,
Но сердце бьётся в ожиданьи жести
 
 
Ударят жестяные барабаны
Как гром и молния проснутся Нибелунги,
Зелёнку слижут, будто бы сметану
И обновлённый вынырнет из лунки
 
 
И станет править бешеной упряжкой
Коней, собак и скандинавских троллей
И вырвется из этой жизни тяжкой
Накладывать свой грим для новой роли
 
 
Пройдёт неделя. В новом макияже
Он выйдет бросить взоры на столицу.
Визг тормозов он не услышит даже
И снова попадёт в мою больницу
 
 
Врачи лишь покачают головами:
«Как зелена была его долина
До травм, несовместимых со словами —
Ну а теперь он словно прах и глина»
 
 
Из этой глины вылепишь едва ли
Полпотовца или простого кхмера,
Безумца, что сражался в Трансваале
Или студента золотого универа
 
 
Получится из этой дряхлой ряски
Лишь тот же самый старец и пропойца,
Далёкий от идальго в чёрной маске,
От образа индейца и ковбойца.
 
 
Хирург устало топает ногою
И ассистенты достают ланцеты
Кромсают тело нашего героя,
Как будто рвут трамвайные билеты
 
 
Как будто контролёры озверели
И кто себе кусок отрежет больше —
Окажется – причём на самом деле
Не в Гамбурге, ну так хотя бы в Польше
 
 
А чтобы злодеяний киноплёнка
Не выглядела слишком уж жестоко
Они на эти раны льют зелёнку,
Как пьяница в себя бутыль «Истока»
 
 
Потом героя садят на каталку,
Отвозят в направлении палаты,
Где штабелями свалены вповалку
Познавшие такие же прихваты
 
 
Дрова, что ждут приказ воспламениться
От здешней пищи низкокалорийной,
Успевшие изрядно утомиться,
Прожив свой сериал многосерийный.
 

Гранитные семена (Micecatcher town)

 
Город синих домов, гаражей и крыш
Лабиринт, будь он дважды проклят
Мышелов его строил, охотник на мышь,
Чтоб не слышать мышиных воплей
 
 
Если мышь, словно маленький паровоз
Припыхтит в этот город летом
То забудет всё. И пойдёт вразнос
И останется без билета
 
 
Ехать «зайцем» – это не для мышей.
Беспонтово, хотя и клёво
У них нет мозгов. И таких ушей,
Чтобы слышать шаг контролёра
 
 
Поступь стража порядка чеканно зла
Выраженье лица угрюмо
Ни одна ещё крыса не удрала,
Даже те, что бегут из трюма —
 
 
Сбавят скорость, приостановят бег,
Громогласный услышав окрик:
«Ты, с хвостом, а ну предъяви билет!»
Голос в сердце бьёт, словно кортик
 
 
Если мышь, как заяц, в нашем стихе
Лжёт, бежит, никому не веря —
То для контролёра на языке
Не найдётся имени зверя
 
 
ГРАНИТНЫЕ СЕМЕНА
МЫ ЕДЕМ НА СЕМИНАР,
ГДЕ НОВОГО ФРОНТА РОСТКИ
ВАС ВСЕХ РАЗОРВУТ НА КУСКИ
 
 
Мышелов построил свой коридор
Чтобы время текло сквозь пальцы
Только время. Время и прочий вздор
Остальные – в капкан, как зайцы
 
 
Но и заяц, если он крикнет: «БАНЗАЙ!»
Называться «БАНЗАЙЦЕМ» будет
У животных смелости хоть отбавляй,
Потому они и не люди
 
 
«Ричард Львиное Сердце» – зовут короля
Сердце льва, не домохозяйки
И никто этот титул не носит зря,
Как сказали бы SHANGRI–LAIKI
 
 
Вспомним БЛЭК УХУРУ, свободу BLACK
Раггамаффин слегка угрюмый
Sandra Jones была там храбрее всех
И её не зря звали ПУМОЙ
 
 
Мышелов был зол. Молчалив и зол
И спокоен, как лунный кратер
Когда молод был, он носил камзол,
Когда вырос постарше – латы
 
 
А на этих латах – гербы, гербы
Злые сфинксы на алом поле
Это значит – предки легли в гробы,
Утопив рассудок в кагоре
 
 
Леопарды, лоси и много дров
Чтоб пылало всё Подмосковье
Чтобы знало, там, где пройдёт мышелов
Будет осень средневековья
 
 
Первобытный невероятный страх
Витражей разноцветный холод
Молот ведьм и площадь в алых кострах
Грубой черни визгливый хохот
 
 
Тут колдун. Здесь нелюдь и людоед
И палач с мертвецом в обнимку
Бой часов, утруска и мышеед
Подчиняются фотоснимку
 
 
На котором майскетчер, наш лютый царь
Улыбается Кларком Гейблом
И никто не скажет, что он устал
Наслаждаться кровавым лейблом
Но…
 
 
Счастье сильных, что мыши не знают слов
Но они по первому слову
Как Годзилла выйдут из тайных нор
И растопчут в прах мышелова.
 

«Красные глаза на белом фоне…»

 
Красные глаза на белом фоне
Светом опалённого лица.
Bloody Mary, только в алкоголе
Не найти ни драйва, ни свинца
 
 
Шапка цвета шапки-невидимки
И спартанский шарф колора «беж»
В голосе звенят такие льдинки,
Будто отправляют за рубеж
 
 
Усики, пролезшие сквозь кожу
Нижней оттопыренной губы
И причёска, как клинки без ножен
Или трактор, вставший на дыбы
 
 
Не забыть упомянуть про брови,
Словно у цыплёнка табака
Кинопробы не нужны. Для роли
Подойдут и впалые бока
 
 
И глазницы – две размытых ямы
И дрожанье нервов и кистей
Может, я пришелец с Фудзиямы,
Что заброшен в мир без новостей?
 

«Мы строили лодку, ладью под названьем «Награда»…»

 
Мы строили лодку, ладью под названьем «Награда»
А вышла машина, несущая нас прямо вспять
И пусть наша смерть не осталась этому рада
Но всё приходилось пройти опять и опять
 
 
Сперва детский сад, инкубатор для короткостриженных
Потом и учёха, где чувства шлифует станок
Ряды строевой, толпы бритых и жизнью взмурыженных —
Тебе повезло, что вернулся не одноног
 
 
Потом сделан выбор, лишь по настоянию предков
Не тех, что макаки, а тех, что papan и maman
Скамья института разрушила нервные клетки
А в голову с Марса спустился багровый туман
 
 
Тебе надо думать, кем стать. Если прёшь по специальности
Рискуешь до пенсии попросту не дотянуть
А если повёлся на лавры своей гениальности,
То мавры едва ли оценят подобную круть
 
 
И вот ты сидишь – одинок, насторожен и холоден
Восход за спиной. Впереди стекленеет закат
Фигуры не тонут в багрянце – Джейн, Салли и Холден
Мартышка и оптика. Элвис и виноград.
 

Сеульский расклад

 
В небе, розовом от испуга, слышно пение комаров
Полисмены стреляли друг друга, позабыв про своих воров
И какой-то усталый школьник с азиатским именем Ким
Рассмотрев из окна эту бойню, произнёс: «Я стану таким!
 
 
Коррумпированным, продажным, тем, по ком рыдает тюрьма
Или наоборот – отважным, как Джон Уэйн, сошедший с ума
И неважно – Харви я Кейтель или сельский коп-дурачок,
Лишь бы был на груди и берете полицейский крутой значок
 
 
Пистолет – обязательно Magnum, и к нему ещё кобура
И, конечно, честь и отвага, ну и вся другая мура
Я, как только закончу школу, ухмыльнусь, словно хитрый лис
И наслушавшись рок-н-ролла, поступлю на службу в Police!»
 
 
Так наш будущий Грязный Гарри отправляется в свой пятый класс,
Где одни узкоглазые хари тех детей, кто здесь и сейчас.
У кого никакого фьючер. Те не думают, падлы, о нём
Пьяный сиюминутный кучер их везёт сегодняшним днём,
 
 
Где учительница-злодейка вызывает парня к доске
И наш будущий сыск-ищейка тупо чертит мелом в тоске
Не квадраты и не медианы, не прямую или пунктир
А призыв выжигать напалмом весь сеульский преступный мир
 
 
Класс, понятно, слегка балдеет. У кого-то отец бандит,
Ну а кто-то сам уже в деле, и за ним местный коп следит,
Пожилой и подслеповатый. Как ему уследить за всем,
Если кроме кровавой расплаты, нет у юношей прочих тем?..
 
 
На ковре у директора школы наш герой произносит речь:
«Пейте залпом свою кока-колу. Моё имя – Карающий меч
Моё имя – судебное сито. Моё имя – тугая петля
В ход пойдут сначала бандиты, а потом и учителя»
 
 
Чтоб слова не расстались с делом, он берёт со стола дырокол
И директора грузное тело утыкается мордой в пол.
Брызги крови на жёлтых стенах. Новогоднее конфетти…
И последний предсмертный шёпот: «Надоело жить взаперти!»
 
 
Ким не лез в молодёжные банды, сотрясавшие весь Сеул
Он похож был на малую панду и не слышал хит «Есаул»
Пристрелить коня или крысу у него б не поднялась рука
Но директора, директрису? Им любой сказал бы: «Пока!»
 
 
Потому что хуже бандита нас воспитывающий педагог
Ты приходишь живым подсолнухом, а уходишь словно Ван Гог
Рисовал тебя, от абсента в абстиненцию тихо впав…
В общем, слава корейскому пацану, он опять оказался прав!
 

«Ты спросишь меня, где мои ордена…»

 
Ты спросишь меня, где мои ордена —
Они на самом виду
Они под кожей, где конькобежицей
Кровь струится по льду
 
 
Там, где у всех лишь алые сгустки,
Рифы красной реки
У меня горят медали за Вудсток,
Поставивший мир на коньки
 
 
Словно зверинец рождественских ёлок
Ордена триффида и льва
И если дрогнет сердце, то каждый осколок
Даст им свои слова.
 

«Я курил табак. Сигареты «West», город Гамбург, без дураков…»

 
Я курил табак. Сигареты «West», город Гамбург, без дураков
И меня так и звали: «Мистер Уэст в государстве большевиков»
Пачка красного цвета. И, значит, RAF очевидно недалеко
«Вот моя творческая мастерская», – сказал бы Молодняков
 
 
Но потом я принялся за «GAULOISES», да поддержит меня Гейнсбур,
Тоже красный, ибо он пил не квас и щеками сделался бур
Марсельеза играла в его обработке. Каждый выкуренный затяг
Больше не был комом и кашлем в глотке, а порхал-трепетал как флаг
 
 
Сигареты «Лайка» с собачьей мордой, и с таким же оскалом «Друг»
Прочно канули в Лету. Их не воспел ни Высоцкий, ни Michael Kroog.
А фигура кота на табачной пачке? Не встречал я такой дизайн,
Чтобы только глянул – и сразу lion. Сразу iron lion from Zion.
 
 
Говорят, что в Актюбинске лепят барсов и на пачку от сигарет,
И на «Сникерс», и на батончик «Марса», на любой трамвайный билет
Эту фишку с барсами денег взамен ловко выдумал Назар-Бай
Все ликуют. И против только Ермен, но мы скажем ему: «Good Bye».
 

«Я ходил по коридору в майке с Брюсом Ли…»

 
Я ходил по коридору в майке с Брюсом Ли
Это был Каньон Де Оро. Маки расцвели,
Пропитались алой кровью грифов и орлов
Стиснуть зубы. Сдвинуть брови. И не нужно слов.
 
 
Слов о том, как измельчали в мире короли
Я ходил по коридору в Майке с Брюсом Ли
Брюс оскалился устало. Тоже понимал,
Что пройдёт ещё так мало: И придёт финал
 
 
Разомкнутся эти стены кругом по воде
И наступят перемены в каждой ерунде —
Каждый раб и каждый клоун выучит kung-fu
И пойдёт путём Дракона заполнять графу
 
 
В той анкете, о которой мы не скажем «toy»
Предъявляешь при ответе на вопрос простой:
«Как ты жил?» А ты бумагу: «Дескать, жил как Брюс
Тоже проявлял отвагу, только a la Russe».
 

2006

Холод полярных льдин

 
Скины поют: «Oi», кришнаиты – «Ом!»
Гуси кричат: «ГА-ГА-ГА»
Я знаю, как складывать крылья крестом
И как уходить на луга
Я видел все взлёты и все падения
Над краем взбесившихся Морр
И теперь у меня лишь одно измерение —
Мой ледяной коридор
 
 
Тем, кто не верил в возможность прощания
И в то, что каждый – один
Наградой за долгие ночи отчаянья
Будет холод полярных льдин
 
 
Какая чудесная нынче погода
Не выразить и в словах
Недавно в наш цирк привезли урода
Урода о двух головах
Теперь он в вольере своём персональном
Вдыхает лунную пыль
Так и надо, моя дорогая реальность,
Моя правдивая быль
(Ничего) Мы отправим «тюменцев» в арктический холод
И туда же поедет Ермен
А наш Вавилон – это город как город
Заканчивается на Эн
 
 
И всем, кто не верил в возможность прощания
И в то, что каждый – один
Наградой за долгие ночи отчаянья
Будет холод полярных льдин
 
 
Крики чаек вдоль полосы побережья
И задача объяснена —
Я отнесу осторожную нежность
К полустанку тёплого сна
И бережно брошу её на рельсы,
Расписанье прочту, как роман
И заплачет навзрыд машинистка Эльза
Закричит кочегар Циммерман
Моя линия крови. Свинцовая точка
Исполняемая мечта
В ней всё то, чего так хотелось очень:
К мысу радости. Навсегда.
 

2000–2006

Alphaville

 
Был межпланетный ринг от звонка к звонку
Как стрельбище каждый шаг к дверному глазку
Батлом батл, сновидение сном, клином клин
Для веры, что реки сойдутся в адреналин
Но реки, как веки, и сходятся, чтоб разойтись
Наш герой часто слышал «Да ладно» и «Попустись»
И думал: «А как, как тут попустишься? Не поможет и кольт»
Кстати, пора уже дать парню имя. Пусть он будет – Изольд
 
 
Ассимиляцией всех ремиссий прозвенит тишина
И грянет ласковый дождь в стратосфере, которая не нужна
 
 
И вот он спускается в сумрачный Альфавиль
С лицензией на убийство своей любви
 
 
Был странный принцип верить своим друзьям
Но какой-то злой демон их всех превратил в обезьян
В личной жизни царила вендетта, много бухла
А потом наступило лето, ша-ла-ла-ла
Лето, зима – за чертой не один ли хрен
Барбусы выросли взрослыми, ростом с мурен
С пистолетом Magnum в дверном проёме здоровенный Амур
И хвост его как гордиев узел. Точней – как бикфордов шнур
 
 
Где же твоя Тристана, Изольд? Что это за расклад?
Её светлые волосы перехвачены лентами автострад
И вот он спускается в сумрачный Альфавиль
С лицензией на убийство своей любви
 
 
Был леденящий кайф от того, что всё
Уместилось бы в три стихотворных строчки Басё
И сколько таких Изольдов ушло в рассказ
Где вместо сюжета сталь воронёных глаз
И Тристана приходит в общество Аэлит,
Где каждая, кто не Иштар, то значит – Лилит
И прекрасная половина общества, солнечный батальон
Обсудит, как выйти замуж за милльонера, и как украсть миллион
 
 
Ночь полнолуния. Звёздная уния. И звёзды, ведя хоровод
Будут петь: Пойди, Автор, выпей яду, а кто-нибудь – Автор жжёт
 
 
И вот он спускается в сумрачный Альфавиль
С лицензией на убийство своей любви
И вот Мы спускаемся в сумрачный Альфавиль
И у каждого штампик в паспорте: License to kill…
 

Ashes to ashes

 
На брейгелевском «Икаре» видно, как мир завершён.
Помнишь, когда гуляли лесами, лишёнными крон
Было сердцебиение по счёту на три нуля
И странное ощущение, что под сапогами – Земля
Так друг от друга устали, что больше не устаём
Память уходит в Память, укутывая её
В белый саван тумана, в котором было легко
Рупия, может быть ана… Водка ли, молоко…
 
 
Танцы на красных льдинах. Пентхаус льда и огня
Не было и в помине никого в контексте меня
Не было и в проекте горизонтов, несущих мрак
И твои корабли на рейде утверждали, что всё будет так
А было…
Кэптен взобрался на мачту и проклял весь белый свет
Девятнадцать приказов команде, которой, в сущности, нет
Как нет принцесс в Авалоне, нет ни чаю, ни табаку
Там смерть и любовь в Сайгоне. Здесь всё в собственном соку
 
 
Зайди в телефонную будку. Скажи, чтоб закрыли дверь
Чтобы не достучались сквозь миллионы эр
Чтобы в космической стуже замер весь сантимент
И прыжок – чтоб не было хуже – в красноречие белых лент
В разветвлённую клетку да в панораму дорог
Это цветы из дыма, детка. И от них величайший прок.
И вот с букетиком дымных соцветий, как последний апач,
Я знаю, I need it so much – исключительно – to have nothing to touch
 
 
Башня слоновой песни. Спрятанная красота
Снова и интересней. Я целую кровь её рта
Мимо случайных сплетниц, вершащих над космосом смех.
Аркад, эспланад и лестниц безусловно хватит на всех.
И пламя святого Эльма в каждый второй уик-энд
И катер, входящий в эллинг, как будто бы в Neverland
И осень. И воздух сонный, бросающий листья в бой —
Всё это просто купон, meine kleine, аннулированный тобой
 
 
Хэй-хэй, пепел к пеплу. Хэй-хэй, прах к праху
Моя Артемида с серебряным луком
Застрелила мою росомаху.
 

Земля мертвецов

 
Зомби, повешенный прямо в студии «Колокол»
Зомби, погибший в Сахаре от дикого голода
Зомби, узнавший, что мы живём не на облаке
Зомби, забывший куплеты песни «VORVOLAKA»
Зомби, такой элегантный, ну прямо Шон Коннери
Зомби, вонзающий когти в Дженнифер Коннели
Зомби, сказавший индусам: «Five minutes only»
И зомби, ничем не известный, но всё равно, плохо ли?
 
 
Политику нельзя съесть
С политикой нельзя спать
А у нас государство в государстве —
И мы будем в нём умирать!
Зомби, прошедший кастинг у Сиднея Поллака
Зомби, укравший пластинку Дэвида Боуи у Дэвида Боуи
Зомби, загримированный под Марка Болана
Зомби, которого все принимали за Джоуи
Зомби-Луарвик, искавший в гостинице Олафа
Зомби, стрелявший из ружья в Энди Уорхола
Зомби, потративший на ерунду свою молодость
И зомби такой чудесный, ну чистое золото
 
 
Эстетику нельзя съесть
С эстетикой нельзя спать
У нас государство в государстве —
И мы будем в нём умирать!
 
 
Зомби из политбюро, где Сталин и Молотов
Зомби, пришедший на party, а там был Чарльз Лоутон
Зомби, метавшийся от маркетинга к холдингу
Образованный зомби, читавший Уильяма Голдинга
Зомби-разведчик, по типу Сомерсет Моэма
Зомби, похожий на Путина чем-то, по-моему
Зомби, принявший смерть от руки Хамфри Богарта
Зомби, поверьте, ничуть не светлее Воланда
 
 
Реальность нельзя обнимать
Реальность нельзя целовать
А у нас государство в государстве —
И мы будем в нём умирать!
У нас государство в государстве,
Наречённое – Земля мертвецов!
Земля мертвецов…