Текст книги "Сказ про Игната-Хитрого Солдата"

Автор книги: Борис Привалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

– Ты, Игнатушка, не серчай, – вздохнула Ульяна, – я ж от сердца спрашиваю. Двадцать пять лет, видано ли дело, землю топтал и сапоги без подмёток выслужил.

– Истинно, бабушка, истинно, – откладывая ложку и отдуваясь, сказал Игнат. – У меня в кармане, как в барабане, пусто. Да я не кручинюсь. Руки зудят, работать хотят. Надоело мушкеты да ружья таскать, порох переводить, раны перевязывать. Поработать бы на поле да на вольной воле. Солдаты землю мирную любят...

– А князь своё добро – превыше всего, – мрачно вставил Василий.

– Ефимку-сборщика, пока вы в баньке парились, батогами до полусмерти избили на княжеском дворе, – гневно произнёс Демид.

– Вот, Игнатик, дела-то какие! – молвил дед Данилка. – Ефиму, соседу нашему, приказал князь Ночной с нас собрать все подати сразу. Среди лета где ж это видано? Да мало того – вперёд за весь год.

– А Ефим что мог поделать? Князь да Спирька-Чёрт назначили его сборщиком – и весь сказ, – молвила Ульяна. – Податей Ефимка не собрал, под батоги попал.

В избе наступила тишина.

– Кого-то теперь заставят подати собирать? – вздохнул дед Данилка. Найдёт князь пса вроде Дурынды. А то и сам Спирька возьмётся... Худо будет, ох и худо...

– Наши коровы да бараны на острове живут, посреди болота, доверительно сказал Игнату Василий. – Чего нам Спирьки бояться? Будь он сам сатана – не сыщет.

– У Василисы-вдовы корова в лесу спрятана, за старым скитом, продолжал Демид, – у Егора – животина возле большой берлоги, а стадо – за Волчьей падью. Хоть полк солдат пусть присылает князь, ничего не найти.

– Наши деды да прадеды, сказывают, так от татар своё добро прятали, мрачно произнесла бабка Ульяна. – Не думала я, не гадала, что и мне придётся до такого времени дожить... Где ж это видано?

– Пошто ты, Игнат, кровососа и душегуба Спирьку-Чёрта нынче ночью пожалел, живьём из рук выпустил? – спросил вдруг Демид. – Пусть бы князь с ним расправился, как с Ефимом, батогами...

– Отцепись, Демидка! – стукнула клюкой по полу Ульяна. – Дал Игнатушка промашку – в другой раз умнее будет. Не в Спирьке суть. А в отце Парамоне. Он князю главный советчик.

– Издали наш поп некрасив, зато поближе – ещё хуже! – улыбнулся Демид, и его озорная борода поползла вбок. – А уж как он пиявки князю ставит посмотреть любо-дорого! И всё вздыхает:

"Ах, мне бы на небеса... Там пожить по-райски..."

– Вот бы Парамону поскорее на небесах очутиться – всем бы стало легче, – произнёс дед Данилка. – Но он-то ловок, хитёр! О небесной жизни языком чешет-мелет, а с земной расставаться не желает... Охоч поп до зелья хмельного – другого такого охотника во всей округе не сыскать. Любит выпить, особенно на дармовщину. У меня с ним один раз такой случай вышел...

Но какой у деда вышел случай, Игнат так и не узнал: в избу влетела Стёпка и сказала, что по улице едет возок со Спирькой-Чёртом и Парамоном.

– И Дурында с ними – верхом! – звонко закончила Стёпка и снова убежала.

Игнат повернулся к оконцу, но сквозь старую, потрескавшуюся слюду ничего нельзя было разобрать.

– К нам, верно, едут-скачут, – молвил дед Даиилка. – Опять что-то Чёрт надумал!

– Известно что, – покачала головой Ульяна, – беду новую...

Демид и Василий вышли из избы.

– Врага встречают за околицей, – сказал Игнат, вставая с лавки.

Он потянулся было рукой к висящему в углу своему зелёному солдатскому кафтану, но передумал и, как был – босой, в чистой холщовой рубахе, шагнул к порогу.

Слегка прихрамывая, он вышел на улицу, где уже стояли Демид и Василий. Стёпка удобно устроилась на плетне.

Дед Данилка и Ульяна показались на пороге избы в тот момент, когда возок, запряжённый двумя лошадьми, остановился возле Демида и Василия. Дурында верхом на чалом коне сопровождал братьев.

Спирька-Чёрт держал вожжи, а рядом с ним восседал маленький, худенький попик в коричневой рясе. Рыжая бородка его была едва приметна. Бросалась в глаза непомерно большая, похожая на пузырь голова. Казалось, подуй сейчас хотя бы самый лёгкий ветерок – и улетит поп в выси поднебесные.

Но ветерка не было, и отец Парамон благополучно сошёл на землю, произнося нараспев:

– Мир да любовь, люди добрые!.. Ага, вот ты каков, Игнатик? – с ласковым любопытством оглядел он солдата. – Мужик, истинно мужик. Не отличишь!

– Я мужик и есть, за то мне и честь! – ответил Игнат.

– Э-э, Игнатик, врёшь! – усмехнулся поп, и толстые губы его зашевелились, как алые тряпицы на ветру. – Честь тебе за то, что ты двадцать пять лет царю-батюшке отдал.

– Я под началом царя был да родной земле, народу своему служил, прямо смотря в поповские глаза-горошины, сказал Игнат.

Парамон улыбнулся ещё шире, толстые красные губы расплылись, ощерился большой чёрный зуб.

– Я, Игнатик, радостную весть привёз, – умилённо проговорил он.

– Может, дожди пойдут? – хитро спросил Игнат.

– Ах, дожди, дожди... – вздохнул поп и перекрестился. – Засуха, пожар, наводнение – всё не от нас, а оттуда! – Он ткнул пальцем в небо. – Мы должны ждать да о жизни небесной не забывать. Вот там, – поп во второй раз поднял тонкий пальчик и ткнул его в белёсое от зноя небо, – нет ни дождей, ни засухи – никаких забот. Рай! Не то что здесь.

– Если там так хорошо, – сказал Игнат, – так чего мы здесь топчемся? Спеши на небо, отец Парамон, а мы – за тобой!

– Но попадёт на небо только тот, кто на земле живёт тихо, послушно, елейным голоском произнёс Парамон. – Затем, кто достоин, придут ангелы, раздастся трубный глас, и откроется ему дорога на небо... И увидит он бога-создателя...

– Видел я его, бога. – Игнат подкрутил усы. – Шёл я степным шляхом, попросился в хату на ночлег. А в той хате богомаз жил – все стены в иконах. Куда ни глянь – святые лики...

Поп Парамон перекрестился смиренно.

– Попросил я этого богомаза, – продолжал солдат, – отца моего покойного нарисовать. "Как же родителя твоего рисовать, если я его не видел?" – удивился богомаз. "Бога же тоже никогда не видел, а рисуешь!" говорю-я ему.

– Ну, и чем дело кончилось? – спросил поп.

– Переночевал среди богов, вот и всё. Теперь любого из них встречу сразу узнаю, – одними глазами усмехнулся Игнат.

Спирька-Чёрт слез с возка, передал вожжи сидящему верхом Дурынде.

– Отец Парамон, – поклонился попу подошедший поближе дед Данилка, пять молебнов было о дожде, два водосвятия, а ни капли не упало с твоего неба.

– Чудо надо ждать смиренно, – ответил Парамон. – Верить в него.

– И тогда с неба закапает? – спросила Стёпка.

– Цыц, несмышлёныш! – прохрипел Спирька. – Распустила язык!

– А отчего бы тебе, отец Парамон, не сотворить чудо? – спросил Игнат. – Я видел во славном городе Санкт-Петербурге, как попы чудеса творят. Прямо на площади. И на улицах тоже могут... Сотвори нам чудо, отче. Маленькое какое-нибудь.

Это был открытый вызов Парамону. Поп растерялся: как бы не опозориться. Он закатил глазки к небу и начал мелко и быстро креститься, чтобы выиграть время. Эх, придумать бы какой-нибудь ответ дерзкому солдату! Но, как назло, ничего не шло в голову.

В глазах Спирьки зажглись змеиные огоньки, и он снова, как это уже было раз нынешней ночью, почувствовал предательскую дрожь в коленках. Кто знает, что надумал этот проклятый солдат?

Спирька огляделся, встретился глазами с Дурындой, который преданно и доверчиво смотрел на попа. Затем взглянул с ненавистью на улыбающегося Игната.

Игнат же в оба глядел на большой, круглый, без морщин лоб Парамона, и думал о том, как хорошо было бы постучать в этот лоб, как в барабан.

– Не можешь, отче? – громко сказал Игнат. – Тогда сотворю чудо я.

Поп, Чёрт и Дурында, как по команде, уставились на солдата.

С удивлением смотрели на него и дед Данилка с Ульяной, и Василий с Демидом.

А восхищённая Стёпка соскочила с плетня и подошла поближе.

– Чьи это лошади? – спросил Игнат, кивая на возок.

– Мои, – пробормотал Спирька.

– Смотри, честной народ! – громогласно продолжал Игнат. – Сей момент этот возок с лошадьми и всем, что в нём есть, сгинет. Да так, что и духу от него не останется! Буду счёт вести до пяти! Раз...

– Ой, – сказал Спирька, – ведь и возок тоже мой... Давай, солдатик, покажи чудо на том коне, чго под Дурындой...

– Не мешай! – закричал Игнат. – Теперь опять сначала всё начинать нужно! Чудо, свершись! Пусть сгинет этот возок с лошадьми! Раз... два...

– Да что он тебе дался, мой возок! – прохрипел Спирька. – Солдатик! Вот же конь стоит...

– То мой конь, – смиренно молвил поп Парамон. – Зачем ему на небо? Он и тут небесным делам служит... А Игнатик сказал так, и перетакивать не будем. Пусть твой возок пропадает.

Спирька злобно посмотрел на брата, а тот ответил ему широкой улыбкой.

– Буду считать тихо, – сказал Игнат. – Чудо всё равно свершится. Все закройте глаза, а то ударит молния – и вы ослепнете.

Все зажмурили глаза, а Спирька бросился к лошадям и схватил за постромки.

– Не отдам, – шептал он, закрыв глаза. – Не отдам!

Поп Парамон приоткрыл один глаз и встретился взором с хитрым взглядом Стёпки – она тоже ослабила прищур.

– Тьфу! – сплюнул поп и снова зажмурился.

– Четыре... – закричал Игнат.

– Не надо, солдатик! – взмолился Спирька. – Уже пропадает всё... Ой-ой-ой...

– Хорошо! – согласился Игнат. – Я ещё раз сотворю чудо! Чудо! Не разоряй бедного доброго человека Спиридона! Оставь ему возок и лошадей! Пять... четыре... три... два... один! Чудо свершилось! Смотрите все: возок и лошади, как были, целы и невредимы!

Все открыли глаза. Возок и кони стояли на том же месте, где прежде.

Только Спирька, по-прежнему зажмурив глаза, цеплялся за сбрую и бормотал:

– Не отдам... не отдам... мои... моё... солдатик...

– Эй, Чёрт! – засмеялся Игнат. – Открой очи-то. Назад всё повернулось. Твоё твоим осталось!

Спирька открыл глаза, тяжело дыша, огляделся.

Брови Игната ходили ходуном.

– Вот как надо чудеса творить!

– Я с тобой посчитаюсь ещё, – еле слышно проговорил Парамон. Чудотворец!

– Что ж тебя, солдатик, и этому в армии научили? – спросил Спирька.

– И многому другому, – ответил Игнат. – Поживёшь – узнаешь.

– Так зачем вы приехали, гости дорогие? – поклонилась бабка Ульяна. Не на чудеса же смотреть? Ко мне, верно?

– Где медовуха, бабка? – спросил Парамон. – Наварила бочонок, как я наказывал?

– Наварила, батюшка, наварила, как же, – снова поклонилась Ульяна. – В подполе он...

– Эй, Дурында, ступай за бочонком, грузи его в возок! – приказал поп.

– А у меня дело особое. – Спирька воткнул в Игната свои змеиные немигающие глазки. – Хочу должок вернуть. Обещал я тебе сапоги?

– Обещал, – согласился Игнат. – Неужели привёз?

Спирька кузнечиком прыгнул к возку, запустил туда руку и вытащил пару сапог:

– Получай, солдатик! С княжеской ноги сапожки!

– Мне всё одно, с чьей ноги, – довольно усмехнулся Игнат. – Лишь бы подмётки были в целости...

– Целы-целёхоньки! – щёлкнув по подмётке, улыбнулся Спирька. – Бери!

– Не бери! – воскликнула Ульяна. – Не бери их, проклятых! Они с княжеской ноги!

– Да что тут такого? – беря сапоги, сказал спокойно Игнат. – Я и царские сапоги в руках держал – жив остался.

– Взял! – прохрипел Спирька и закашлялся смехом. – Хе-хе-хе!

– Теперь ты князю-батюшке должен служить по совести! – ощерил толстый рот Парамон.

– Игнатка, то ж погибель твоя! – почти простонал дед Данилка. – Сапоги с княжеской ноги даются только князевым сборщикам. Тебя Данила Михайлович сборщиком податей делает вместо Ефимки... Не взял бы сапог – спроса нет. А раз взял – погиб.

– Слышал, солдатик! – прохрипел Спирька. – Не попади и ты под батоги! Князь даёт тебе три дня сроку – чтоб все подати с села были собраны! Все! До маковой росинки. Реестр, в коем прописано, сколько и чего надобно доставить князю, получишь в усадьбе.

Дурында притащил бочонок, положил его бережно, как живого, в возок.

– Едем! – приказал Спирька.

Поп, путаясь тоненькими ножками в рясе, полез следом за братом.

Дурында лихо вскочил в седло.

– Эй, снулые! – стегнул лошадей Спирька.

Возок помчался по пыльной улице. Дурында поскакал сбоку, чтобы не попасть в хвост пыли.

– Хотя и ношеные, но ещё послужат мне верой-правдой, – осматривая подарок, сказал Игнат. – Вот я наконец и при сапогах!

Но когда он поднял глаза, то удивился: Демид и Василий как-то робко, боком отдалялись от него и в глазах их смешались испуг и удивление.

Бабка Ульяна словно завяла – сгорбилась, платок чуть не по самые глаза спустила.

Дед Данилка сморщил лицо, будто кислицу-ягоду раскусил.

Только Стёпка радостно и доверчиво смотрела на Игната.

– Ты теперь князев приказчик, – произнёс Василий, – ты у нас поборы делать будешь...

– А мы тебе про наше спрятанное сказали, – скосил бороду Демид. Голыми руками всё забрать можешь...

– Те сапоги, которые князь сборщикам своим дарит, никто ещё до конца не сносил – не успевают... – вздохнула Ульяна. – Три дня... охо-хо... Вот так и Ефим-горемыка...

6. Пузыри на реке

Где ум – там и толк.

На другой день после полудня поп Парамон, Спирька-Чёрт и Дурында поехали провожать опухшего от бессонных ночей и выпитой медовухи Голянского.

Возок, на котором уезжал Голянский, сопровождали двое вооружённых верховых слуг графа Темитова.

– Тебя, боярин, нужно было охранять, когда ты сюда с денежками ехал, хихикнул Спирька. – А ныне-то денежки у князя-батюшки остались, хехе. К чему же охрана тебе?

Голянский пошлёпал губами, ответил вялым голосом:

– Расписка, которую мне Данила Михайлович для графа дал, дороже денег.

Набрякшие сальцем жёлтые щёки и вислые губы Голянского тряслись на ухабах, глаза слипались, но он всё же не мог удержать довольной улыбки: и коня своего сбыл Ночному князю с прибылью, и для графа сделку выгодную заключил. Ещё бы!Стоеросов почти всех мужиков своих вместе с семьями продал Темитову, на вывоз! От этой купли-продажи и ему, Голянскому, немалая толика перепадёт!

– Сиятельный граф Темитов чудак, – шлёпал губами Голянский, – хлебом не корми – дай поспорить. Миллион может проиграть – глазом не моргнёт. Ну, а ваш князь ещё того чуднее... Много лет его знаю, а привыкнуть не могу... Ночь в день переделал... Чудак!

В первом возке, по бокам которого скакали верховые, сидели Голянский, Спирька-Чёрт и поп Парамон.

В другой повозке, сжимая вожжи в пудовых кулаках, расположился Дурында.

На высоком берегу реки все остановились. Внизу лежала обессилевшая от жары, обмелевшая река. К ней спускалась дорога, кривая, как коровий рог. Но на том берегу дорога, словно купание придало ей силы, становилась стройной, стремительно перерезала бурый ковёр лугов и скрывалась в расщелине далёкого леса. По ту сторону леса лежало Заболотье – не так уж далёкий край, в котором, однако, мало кто из жителей стоеросовских владений бывал.

Здесь, на крутом берегу, провожающие обычно прощались с отъезжающими, и долго ещё, пока всадник или повозка не скрывались из виду, махали платками и шапками.

Поп Парамон и Спирька вылезли из возка, почтительно простились с Голянским.

– Возвращайтесь скорее, боярин! – поклонился Спирька.

– Да будет благословен твой путь! – пробубнил поп.

– Приеду, всенепременно приеду! – прошепелявил Голянский и покрутил в воздухе прозрачной, словно из одного жира вылепленной, ручкой.

Возок в сопровождении верховых спустился вниз, разбрызгивая воду, с разбегу перескочил брод и покатился по плоскому луговому берегу.

Спирька махнул раз-другой шапкой, Парамон – ладошкой, потом братья посмотрели друг на друга.

– Не велика птица – и без нашего провожания доедет! – сказал поп.

– И то верно, – надевая шапку, согласился Спирька.

Дурында на повозке уже съехал вниз, к реке, распряг лошадей, пустил их в воду. Они радостно зафыркали, заржали весело.

– Неужто мы хуже скотины? – спросил Спирьку Парамон.

– К чему ты, отче, не разумею? – удивился Спирька.

– К тому, что тварь бессловесная и то купается. В такую жару и нам окунуться не грех...

Поп, подобрав рясу, начал спускаться вниз.Спирька засеменил за ним.

– Отменное дельце, отменное, – довольно бормотал Парамон. – Лишь бы не надул нас этот кусок сала, приказчик графский.

– Боярин-то хоть и себе на уме, – с завистью произнёс Спирька, и пальцы его рук зашевелились, как у кошки, выпускающей когти, – да не на простаков напал. Прибыль, что боярин от купли-продажи мужичков наших получит, ему от графа и князя не скрыть...

– Истинно, истинно, – забубнил Парамон, – ежели мы не подсобим, то не скрыть.

– Вот и выходит, – подхватил с тоненьким смешком Спирька, – не поделишься – сам с носом останешься.

– Князю – князево, графу – графово, – напевно проговорил Парамон, – а нам – наше вынь да положь!

Братья спустились к воде. Поп Парамон начал снимать рясу. Спирька принялся суетливо расстёгивать свой кафтан.

Но Дурында, на радостях, что нынче решено купаться, разделся быстрее всех. Его мощное квадратное тело так стремительно вошло в реку, что по ней пошли волны, брызги взлетели на высоту крутого берега, а кони испуганно заржали.

– Вот силушка у парня! – завистливо вздохнул Парамон, который едва-едва стянул сапоги и никак не мог после этого отдышаться.

– Велика оглобля, да что смыслит? – Спирька-Чёрт плюнул вслед Дурынде. – Богатырь какой сыскался!

В голом виде коротышка Спирька словно усох – такой он был щуплый и неприметный. Его кафтан, рубаха и сапоги, лежавшие кучей рядом, занимали гораздо больше места, чем их хозяин.

Поп Парамон, мелко переступая тоненькими паучьими ножками, подошёл к кромке воды. И хотя река была такой тёплой, что от неё едва пар не шёл, поп всё же сперва дотронулся до неё ладошкой, взвизгнул, а уж потом зашёл в воду по колени.

Большая голова Парамона, как тыква на хилом стебле, клонилась в сторону. Казалось, узенькие поповские плечики не могут её удержать и она вотвот скатится, поплывёт по воде, как жёлтый шар.

Парамон ещё раз взвизгнул и сел на корточки – окунулся с головой.

– Ух, парное молоко, а не водица! – снова показываясь на поверхности, отфыркиваясь, сказал он.

Решился, наконец, и Спирька. Боком-боком начал приближаться к реке, затем похлопал себя по животу, по груди, перекрестился и с криком "ой-ай-уй!" бросился в воду.

Однако от этого волны по реке не пошли, брызг почти не было, а кони даже глазом в сторону Спирьки не повели – такой он был лёгонький, сухой и тощий.

... Игнат, слегка прихрамывая, шагал по дороге от села к реке. Полтавская медаль на его зелёном кафтане сверкала в солнечных лучах, как росинка на лугу. Железный свой посох солдат держал на плече, как ружьё.

На холме, неподалёку от берега реки, слегка раскачивались крылья мельницы.

В её тени сидел мельничный работник Савушка с какими-то двумя мужиками. Перед ними топорщился ворох мочёных прутьев, и тут же, стопкой, как блины, лежали готовые плетёнки.

– Скоро совсем болотными жителями станете! – улыбнулся мужикам Игнат.

– Не тебе одному, служба, по трясине ходить, – ответил Савушка, прикрывая ладонью глаза – солнечный зайчик от солдатской медали забегал по его лицу.

– В болоте-то хоть князя нет – сами себе мы хозяева, – добавил один из мужиков. И хотел сказать ещё что-то, но второй толкнул его предостерегающе, и мужик замолк.

– Чего ж она у тебя не крутится? – кивнув на мельницу, спросил Игнат Саву.

– Ветер спит, – неторопливо ответил Сава. – А крыльям что делать?

Игнат ещё раз окинул мельницу внимательным взглядом:

– Ветер-то заворачивает иногда на мельницу в гости?

– Бывает на ночь глядя, – отозвался Савушка. – Да не долго гостит, видит, работы нет, – и летит дальше.

– Чудно! – задумчиво покрутил ус Игнат. – Ладно, поживём – увидим... Попа и хозяина своего тут нее примечал?

– Боярина сейчас провожали, – показал в сторону реки Савушка, – на берегу вот-вот топтались...

Купаться, верно, спустились.

... Под крутым берегом, внизу возле самой воды, виднелся распряжённый возок. Две лошади, наслаждаясь прохладой, стояли в ленивых струях обмелевшего речного потока. Три кучки одежды лежали поодаль.

– А где ж хозяева? – удивился Игнат, спустившись к броду. – И отчего пузыри по реке плывут?

В этот миг из воды выскочила безбровая, с реденькими кустиками волос голова Спирьки-Чёрта.

Поморгала глазами, фыркнула и ушла снова под воду.

– Чудно! – усмехнулся Игнат и уселся на тёплый, как печка, бугорок. Ого, вот ещё одна!

Теперь выплыла наружу круглая и жёлтая, как тыква, голова попа Парамона. С хилой бородёнки его текла вода, глаза зорко огляделись по сторонам. Поп хлебнул воздуха и опять нырнул.

Мохнатые брови Игната весело зашевелились.

– Может, повезло мужикам, тонут братья? – спросил он сам себя. – Нет, тут мелко, коню по колено... Небось клад ищут... Или обронили что...

Опять вынырнул Спирька. Захлопал глазами, приметил Игната.

– Не говори, что меня видел! – сказал Чёрт и ушёл под воду.

Потом снова показалась тыква Парамона. Поп в этот раз тоже узрел солдата и попросил, отфыркиваясь:

– Игнатик, т-ш-ш! То не я!

И, заглотав побольше воздуха, ушёл на дно.

В стороне вынырнула третья голова.

– Ага, и ты, простота, здесь, – обрадовался Дурынде Игнат. – Чего друг от друга прячетесь, Яков?

Дурында оглядел реку – никого нет.

– Чего смотришь, тебя спрашиваю. Или ты не Яков? – усмехнулся Игнат.

– Я вроде, – неуверенно произнес Дурында.

– Эх, "вроде"... – вздохнул Игнат. – Даже имя у тебя украли..

– Я первый вынырнул, – обречённо сказал Дурында.

– Да чего там! – спокойно молвил Игнат. – И поп, и Чёрт уже не раз вылезали.

Дурында удивился. Игнат заметил, что у парня яркие голубые чистые глаза.

– Спор у нас, – объяснил Дурында. – Кто первый вынырнет, тот к себе всех ведёт на угощение.

– А-а, тогда ныряй, простота, – махнул рукой Игнат, – вон Чёрт вылезает!

Дурында едва успел нырнуть, как над водой показалась голова Спирьки.

– Ты первый, первый, – сказал Игнат. – Лезь назад.

– Ау-улб! – Спирька ушёл в реку. Тотчас же всплыл Парамон. Он, видно, уже хлебнул водицы, подзамёрз, и голос его дрожал.

– Сол-солдатик Иг-иг-игнатик, – гнусаво проговорил поп, – никого больше тут-ту-тут не видел?

– Ты первый вылез, – вздохнул Игнат.

– Госпо-по-по-ди по-по-помилуй... – пробормотал Парамон и скрылся под водой.

Затем, как поплавок, бесшумно выплыла голова Дурынды.

– Сотоварищи твои надышались – и снова к рыбам, – доложил Игнат. – Вот братья, друг друга стоят – скорее утопятся, чем угостят.

Дурында увидел всплывающую макушку Спирьки и скрылся в реке.

"Парень-то начинает привыкать к хитрости, – довольно подумал Игнат. Придёт день, и он себя ещё покажет..."

Чёрт уже был голубым от холода.

– Ну? – спросил он зло, глядя на Игната. – Чего веселишься, солдатик?

– С весёлого – беда, как с гуся вода! – ответил Игнат. – Весёлость лучше богатства – не слыхивал разве? Ныряй, а то опоздаешь!

Спирька послушно нырнул.

– Что-то поп долго не вылезает, – оглядывая реку, проговорил Игнат. Не утонул ли ненароком от жадности?

Наконец вынырнул Парамон. Он весь дрожал, губы стали серыми. Голова попа была уже не жёлтого, а какого-то зелёного, лягушачьего цвета.

– Ва-ва-ва, – сказал Парамон.

– Ныряй, а то проспоришь, – сказал Игнат. – Вон Спирька лезет!

– В-ва-ва, – вякнул поп и упал в воду.

Действительно, вылез Спирька. Лицо его голубело, как небо, отражающееся в реке. Протёр глаза, зло посмотрел на солдата и, дрожа, спросил:

– Сидят всё ещё?

– Ты первый, – грустно сказал Игнат. – Холодно?

– Зимой хуже бывает, – проговорил Спирька и нырнул.

Дурында показался над водой, огляделся.

– Чего видел там? – спросил Игнат. – Как рыбы не жнут, не сеют, а живут?

Дурында улыбнулся побледневшими губами.

– Не видел...

– Ничего, простота! – подбодрил его Игнат. – Твои мужики уже синенькие, сейчас их спасать будем. Ныряй, Чёрт выплывает!

Спирька вынырнул, невидящим взором пошарил вокруг.

– Ой-ой-ой, – вдруг запричитал он.

– Чего тебе, Чёртушко? – с любопытством оглядел Спирьку Игнат.

– Ноги свело... – пробормотал Спирька. – Спасай, солдатик...

– Держись!

Игнат протянул свой железный посох, Спирька ухватился за него. Игнат подтянул Чёрта к берегу, вытащил на песок.

– Лёгкий ты, что малёк! – усмехнулся Игнат, разглядывая тщедушного голубого Спирьку.

– Первый я? – спросил Спирька.

– Первый, первый, – ласково молвил Игнат. – А вот и второй...

Всплыла голова попа. И поплыла по течению затылком вверх.

– Утоп, – тихонечко усмехнулся Спирька, – утоп вроде родной братик, хе-хе...

– Эй, Яков! – взбаламутил посохом воду Игнат. – Вылезай!

Дурында одним махом выскочил на берег.

– Попа спасай, – кивнул в сторону уплывающей зелёной головы Игнат, – а то унесёт его к Бесову омуту!

Дурында шагнул в реку, ухватил Парамона за тонкую паучью ножку, подтянул к берегу.

... Когда Парамон открыл глаза, то увидел стоящий на берегу возок с запряжёнными лошадьми. Дурында пыхтел, растирал попу ноги.

– Не говори только. Чёрт, никому, что я тебя вытащил, – сказал Игнат Спирьке.

Спирька ещё не обсох, но уже натянул на себя одежду. Маленькие змеиные глазки его уставились на солдата.

– Почему?

– А то меня мужики за это в болоте утопят, – усмехнулся Игнат.

– Они тебя и так утопят, залётный ясный сокол, – прошипел Спирька.

Он промёрз в воде, и голос его совсем осип.

– Как только начнёшь подати выбивать, – продолжал Спирька, – то мужики, солдатик, тебя больше, чем меня, возненавидят, хе-хе-хе... Как сбор-то идёт? Два дня осталось до батогов, хе-хе... Шуткую я, шуткую, солдатик... Ты чудеса умеешь творить – чего тебе пугаться батогов... Ефимка-сборщик из селян был, у него тут все сватья да кумовья. Рука на них не поднималась. А ты чужой, чего тебе мужиков жалеть?

– Зря я тебя вытащил... – задумчиво проговорил Игнат.

– То ж была потеха, а не всерьёз, – сказал Спирька. – Никто не тонул, просто ныряли... А скажи, солдатик: вот если бы мы взаправду тонули, ты бы нас спас?

– И не таких спасал! – усмехнулся Игнат. – Шёл я, давно было дело, по лесу, по трясине. Возле кочек мужики бегают с кольями. Кричат: "Хватай, держи..." Смотрю: барин тонет. Такой пригожий, такой гладкий. И от кольев мужицких отворачивается. Я мужикам говорю: "Вы ему узду от скакуна дайте, либо от сабли рукоять. Потому он барин – и ему за кол хвататься не положено..." Так всё и вышло по-моему: дали ему узду богатую, он за неё цоп! – и вылез. У меня мужики стали допытываться: откуда я знаю, что кому кидать?

– Что ж ты им сказал, солдатик? – с интересом спросил Спирька.

– Так, мол, и так... – Игнат пригладил усы. – Ежели обжора тонет, то ему нужно горшок каши показать, ежели скупой, то – грош ломаный, ежели слуга барский, пёс цепной, то...

– Чего, чего замолк, солдатик? – насторожился Спирька.

– А вот слуг барских спасать не приходилось ещё, – усмехнулся Игнат. Нынче разве... Да не в счёт, ты говоришь.

– Не в счёт, не в счёт! – зашипел Спирька. – Это шутейное дело было.

Дурында всё ещё возился с попом – растирал его тощее тело.

– А ну-ка, Спиридон, отгадай загадку, – молвил Игнат, – три братца пошли на реку купаться.

Двое купаются, третий на берегу валяется. Искупались, вышли – на третьем повисли. Что это?

– Знаю, – прищурился Спирька. – Два ведра, а третье – коромысло.

– Вот и нет! – усмехнулся Игнат. – Два брата – ты с Парамоном. А третий – Яков-простота.

– Ты парня не порти, солдатик, – строго сказал Спирька. – Он Дурында, а не Яков.

– Для кого как, – покосился на Дурынду Игнат. – Для меня Яков.

– Так разгадывай загадку-то до конца, – засипел Спирька. – Почему мы на третьем брате повисли?

– Так вы ж его хлеб-соль, Якова-простоты, есть будете нынче? – Игнат спокойно выдержал злобный взгляд Спирьки. – А ведь ты первый на берег вылез, ты и угощать всех спорщиков должен.

– Не суйся в чужие дела, солдатик, – почти прошептал Спирька, – без тебя жили-поживали, авось и дальше проживём.

– Ещё загадка, – громко сказал Игнат. – Сколько в воду ни падает, всё сухим из неё выходит. Кто?

– Гусь, – прошипел Спирька. – Либо селезень.

– Нет, – помотал головой Игнат. – Ты, Спирька. Однако не утешайся – и на тебя омут найдётся.

– Уж не ты ли тот омут закрутишь, солдатик? – спросил Спирька.

– Будешь тонуть – узнаешь, – улыбнулся Игнат.

Наконец Парамон окончательно пришёл в себя. И тихо, блаженно проговорил:

– Я уже видел царствие небесное... Зачем меня вернули на грешную землю?

– Хорошо там, на небесах? – пробасил Дутда.

– Отменно! – вздохнул Парамон. – Сапог-то, сапог натягивай лучше, дубина!.. Цветы там на небе цветут, рыбы, как птицы, летают, а птицы, как рыбы, плавают...

– Ни засухи там, ни податей, – продолжал Игнат, – работай в своё удовольствие. Землю паши, сено коси, стада паси...

– Хе-хе-хе! – зашёлся смехом Спирька. – Да разве в царствии небесном работают? Там всё само в рот валится. Эх, солдатик, потешил! Хе-хе-хе, коров пасти... сено... хе-хе...

– А мне бы поработать, – мечтательно сказал Игнат. – Вместо ружья да косу в руках подержать.

– Зачем меня не пустили в царствие небесное? – строго спросил поп и пхнул ногой Дурынду.

Парень виновато опустил голову.

– Ладно, отче, комедь ломать, – сказал Игнат, сурово сдвинув мохнатые брови, – тебе и тут хорошо. Известно дело – попа на небеса и калачом не заманишь!

– Хе-хе-хе! – зашипел Спирька. – И верно, к чему туда? Дорога дальняя. А у Дурынды я в одежде флягу нашёл с зельем.

– Медовуха это, – потупился Дурында. – Для деда припас, занемог он.

– Вот деду твоему в царствие небесное самая пора, – сказал Спирька. А мы заледенели в этой речке... Душу согреть надобно.

Он отхлебнул и передал флягу брату.

Поп покрутил её, поболтал.

– Винушко, а винушко? – спросил он. И сам тут же другим голосом ответил: – "Ась, милушко?" – Лейся мне в горлышко! – "Изволь, красное солнышко!" – И Парамон лихо опрокинул флягу в рот.

– Ай да поп! – крякнул Игнат. – На земле себе царствие небесное устраивает!

– Не завидуй, – строго сказал Парамон, отнимая флягу от губ и переводя дух. – Зависть – грех...

– Эй, Дурында! – просипел Спирька. – Не пяль глаза на медовуху, а раздевайся и полезай в тину пьявок князю ловить. Или забыл, что неделю пьявок не меняли? Ну, живо!

– Чего к парню пристали? – спросил Игнат, сдерживая желание постучать, как в барабан, в жёлтую, сверкающую кожей гладкую голову Парамона.

– Не твоё дело, служивый! – махнул ручкой Спирька. – Лезь, Дурында, в тину... Во-о-он, видишь, затончик?.. Там всегда пьявок много...

– На то он и Дурында, – осклабил в улыбке толстый рот поп. – На себя пьявок ловит. Сядет в тину и сидит... Потом вылезет и обирает... Ну, а ты-то как живёшь, буйная головушка Игнатик? – И Парамон вновь сделал из фляги большой глоток.

– Живу, за умом в люди не хожу, – ответил Игнат.

– А к нам зачем пришёл? – спросил Спирька.

– Шёл к князю за реестром да припомнил, что он из ночи день делает. Игнат усмехнулся. – Спит ныне, верно.

– Спит, спит князь-батюшка, – по привычке поклонился Спирька. – Тебе не к нему надобно, ко мне. У меня реестр для сбора податей заготовлен давно.