Текст книги "Небо моей молодости"

Автор книги: Борис Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

Забегу вперед в связи с этим случаем. Когда закончилась война, я и генерал-лейтенант авиации О. В. Толстиков получили новые назначения. Генерал Судец пригласил нас на прощальный ужин. Приехал и маршал Ф. И. Толбухин. Он тоже решил проводить нас и за хорошую службу объявил благодарность.

За столом, помню, возникла беседа о прошлых делах. Федор Иванович, вспоминая бои в Югославии, обратился ко мне:

– Помните, Борис Александрович, встречу с союзниками?

Я сразу догадался, о чем речь, и с сожалением заметил:

– Ее трудно забыть, Федор Иванович.

– Вот, вот! Какой прекрасный был командир генерал Котов. Сплоховали вы в тот раз...

С Сашей Колдуновым связано много острых и сложных случаев от начала и до конца его участия в минувшей войне. Но пусть читатель не думает, что летчику Колдунову уделяется особое внимание. В дивизии блестящими воздушными бойцами были многие. Ну хотя бы лейтенант Николай Посуйко. В первых числах октября 1944 года он вылетел на охоту, возглавляя звено истребителей. Заглянул на аэродром противника в районе Кралево и увидел, что из одного ангара немцы выводили самолет. Посуйко удивился: как так – стоит отличный аэродром с ангарами, а боевых машин на поле нет. Куда же они девались? Другой, возможно, и улетел бы, глядя на опустевший аэродром, но Посуйко обратил внимание на то, что по его самолету начали строчить "эрликоны". Значит, в ангарах что-то есть? Так оно и было. Через считанные минуты после второй атаки наших истребителей один из ангаров пылал, объятый пламенем. Загадка эта разрешилась потом, когда городок Кралево был освобожден от гитлеровцев. Оказалось, что немцы не могли рассредоточить самолеты по всему аэродрому – слишком активны были действия югославских партизан – так что пришлось заводить самолеты в ангары и держать их под усиленной охраной.

А в том полете лейтенант Посуйко на разгроме ангаров не успокоился. По дороге в направлении города Митровец, на железнодорожной станции Казмовцы, его группа обнаружила эшелон, который загружался для отправки. Уже и паровоз стоял под парами. Решили атаковать. В результате четыре вагона с боеприпасами взорвались. И все это было за один вылет! Умело использовали летчики свои боевые возможности.

Незадолго до окончания войны Николай Посуйко был сбит. Тяжело раненный, на горящем самолете он сумел приземлиться без шасси. Только случайность помогла летчику. Подоспевшие бойцы вытащили его из кабины самолета. Обгоревший, потерявший много крови, он был доставлен в госпиталь. Богатырское здоровье помогло Николаю выздороветь и снова вернуться в полк.

Героизм, находчивость, умелые действия проявляли летчики нашей дивизии ежедневно. Конечно, удачи приходили не сами по себе. Помню, как труден был Югославский театр военных действий: горный рельеф местности, во многих местах покрытый лесами, изменчивая погода, отсутствие точной линии фронта, выгодные позиции противника для обороны и сложные для наступающих войск – все это требовало тщательной подготовки. И летчики нашей истребительной авиадивизии были вполне готовы к любым неожиданностям боевых будней.

Вспоминаю перебазирование на островную площадку под названием Темисезигет. После сильных дождей раскисший грунт предельно затруднял полеты, и я тогда решил проверить, насколько возможно использовать ту площадку для работы.

Подлетаю. Связываюсь с командным пунктом. Получаю ответ:

– "Сокол-1"! Посадка опасна. Приземляйтесь на бугорок, но учтите, сильный боковой ветер...

Смотрю на спасительный клочок земли. На него дай бог приземлиться на связном самолете, а я как-никак на боевом. Рассчитываю так, чтобы после приземления выкатиться на тот бугорок, и все же перед самой остановкой машина чуть не клюнула носом. Значит, решаю, посадку произвести все-таки можно, но как взлететь? Словом, стоим, гадаем с командиром полка, а тут дежурный телефонист уже второй раз подбегает:

– Товарищ командир! Наземники просят поддержки!.. Вдруг вижу, один из техников виражит вокруг – что-то хочет сказать, но не решается.

– Слушаю вас,– говорю ему, а он заявляет:

– Взлететь можно! – и тут же принимается пояснять свою идею: – Я сяду на стабилизатор, а когда самолет наберет на разбеге достаточную скорость, свалюсь на землю...

Все были удивлены простым, но мудрым решением. Ведь всю войну на раскисших или плохо укатанных аэродромах в зимнее время техники сопровождали рулящие самолеты на старт, сидя на их стабилизаторах – чтобы уменьшить капотирующий момент. Случалось, что взлет производился с сидящим на хвосте зазевавшимся техником.

Теоретически рассуждая, предложение такое было вполне обосновано: вес человека, сидящего на хвосте машины, перемещал центр тяжести ее назад, при увеличении скорости разбега крыло приобретало подъемную силу, и самолету становилось легче отделиться от земли.

Обращаюсь к командиру эскадрильи Андрею Копиченко:

– Как считаете?

Комэск козырнул, круто повернулся к своим летчикам, дал команду:

– По самолетам! – и первым пошел на взлет.

За Копиченко взлетели шесть самолетов, затем еще четверка, которую возглавлял старший лейтенант Александр Фролов. С места взлета техники шли к командному пункту полка. Их трудно было узнать: мокрые до нитки, все в грязи, но беспредельно счастливые!..

Однако самолеты предстояло принимать после задания. Что делать? Решили наиболее опасные места уложить камышом и засыпать песком. Был мобилизован весь личный состав полка, охрана аэродрома. Так что к возвращению экипажей кое-что успели подготовить, но, осмотрев работу с воздуха, Копиченко попросил подсыпать песку. В итоге посадка истребителей благополучно закончилась, если не считать одного самолета, все-таки оказавшегося в конце посадочной полосы на носу.

Ну а сам вылет был очень успешным и кстати. В районе оборонительных укреплений противника по берегам рек Сава и Дунай наши наземные части тогда подвергались бомбардировке "юнкерсов". Немцы действовали без прикрытия истребителей, явно не ожидая появления наших самолетов, поскольку знали, что мы не располагаем стационарными самолетами в районе боевых действий. А как результат – первые два фашистских самолета были сбиты нашими летчиками с ходу, затем еще три. Остальные "юнкерсы" срочно ретировались.

Высокой результативностью отличились и штурмовые действия наших истребителей. В районе Приштина, Скопле, Ласковец летчики 611-го полка уничтожили десятки эшелонов и автомашин, нарушая тем самым движение противника по железнодорожным и шоссейным магистралям, по которым гитлеровцы отводили свои войска из Греции, Албании и южных районов Югославии. Замечу, не только летчики 611-го истребительного хорошо зарекомендовали себя в те дни. В каждом полку были свои непревзойденные мастера в различных элементах боевой работы. Так, в воздушных боях приоритетом пользовался Александр Колдунов, в штурмовых действиях отличался Иван Панин, лучше других с разведкой справлялся Александр Фролов, а по аэродромам противника блестяще действовал Павел Каравай. Когда же в составе дивизии появился 611-й полк, королем воздушной разведки, как говорили пилоты, стал командир эскадрильи Михаил Батаров. В этой области боевых действий он поражал многих своими способностями и безграничными возможностями. Я еще расскажу о том, как разведданные комэска Батарова решили действия всего 3-го Украинского фронта. А пока вновь вернусь к Александру Колдунову.

Еще не успело остыть волнение после истории с "лайтингами", как всю дивизию охватило чувство новой тревоги. Колдунов не вернулся с боевого задания. Все привыкли думать, что этого летчика "сам бог бережет", хотя знали, что его боевые успехи в любых случаях связаны с личными качествами этого бойца. Его уже давно перестали величать Колдуном – разве только самые близкие друзья. Он пользовался в дивизии большим авторитетом, командовал эскадрильей. И вот не вернулся...

В тот раз Колдунов вылетел с напарником на разведку. "Что же могло случиться? Сбит? Мало вероятно, – рассуждал я. – Не так-то просто было сбить такого истребителя, да еще вместе с ведомым". Оставалось два предположения – и те неутешительные: либо парой врезались в гору, закрытую туманом, либо приземлились где-то вынужденно. Но где? Хорошо, если в районе югославских партизан, а вдруг у противника?.. Пора было докладывать в штаб 17-й воздушной армии. Генерал Судец выслушал меня молча и заключил:

– Подождем до рассвета, а утром будем искать.

Мы ждали всю ночь – вдруг позвонят, сообщат... И вот утром, когда погода улучшилась, над аэродромом появились два "яка" – пара Колдунова! После посадки летчики доложили, что, возвращаясь с разведки, они уткнулись в сплошной туман и низкую облачность. Пришлось искать площадку для вынужденной. И Колдунов нашел такое место, район которого контролировали югославские партизаны. Они раздобыли бензин нашим летчикам, выставили у самолетов патруль, а на рассвете попрощались с краснозвездными машинами.

Мы были несказанно рады: комэск Колдунов жив-здоров, вернулся! Ну, а то, что он проявил присущую ему рассудительность, спокойствие, правильно оценил сложившиеся обстоятельства, это, как говорится, в назидание потомству. Колдунов как летчик отлично внал Балканский театр военных действий, знал, что в ряде районов немцев уже нет, и принял единственно правильное решение.

20 октября вместе с югославской Народно-освободительной армией войска 3-го Украинского фронта освободили Белград, но бои в некоторых районах Югославии еще продолжались. Авиация по-прежнему действовала по наземным целям. В те дни чуть не поплатились жизнью два экипажа штурмовиков из 707-го штурмового авиаполка. Самолет командира звена лейтенанта М. Н. Антипова оказался поврежденным над полем боя огнем вражеской зенитки. Летчик приземлил машину "на живот" у железнодорожного полустанка в районе города Скопля. Ведомый лейтенанта Антипова летчик Дорохов удачно приземлился рядом, намереваясь забрать товарищей на борт своего самолета. Но и фашистские автоматчики были близко. Положение оказалось безвыходным: либо смерть, либо плен. Антипов дал команду "К бою!". И вдруг над ними пронеслись два истребителя. Это были Колдунов и его ведомый лейтенант Степанов.

Оказавшись в том районе, Колдунов заметил все, что произошло на земле. Подбитый самолет Антипова горел, у другой машины лежали четыре человека, отстреливаясь из пистолетов от фашистских автоматчиков. Колдунов и Степанов, чередуя атаки, пулеметным огнем отсекли гитлеровцев от уцелевшего самолета. Часть автоматчиков бросилась в бегство. А дальше события развивались, как в каком-нибудь приключенческом фильме. Штурмовики выкатили уцелевший самолет на подходящее место для взлета. Летчик Дорохов и два стрелка втиснулись в заднюю кабину, командир звена Антипов пошел на взлет. Когда машина приземлилась на своем аэродроме, сколько радости было у однополчан!

А Колдунов спустя две недели после того случая снова отличился, выполняя особо важное задание.

Тогда полк истребителей под командованием подполковника Смешкова перебазировался в район венгерского города Капошвар, на шестьдесят километров в глубину фронта, где находились войска 57-й армии генерала М. Н. Шарохина. Связь с этой армией штаб фронта осуществлял по радио и с помощью самолетов По-2. Но однажды, когда потребовалось передать особо важный пакет, для большей гарантии решили послать не самолет связи, а истребитель. И не зря. Подойдя к месту посадки, Колдунов заметил над ним пару Ме-109. Об этом предупредили и с земли. Обстановка сложилась трудная. Садиться нельзя, вступать в бой – тоже. Что делать? "Мессеры", заметив наш одиночный самолет, сами пошли в атаку.

Бой грянул. Но был он коротким. Сбив оба "мессершмитта" прямо над аэродромом, Колдунов зашел на посадку.

Трудно перечислить все боевые задания, которые приходилось выполнять Саше Колдунову. Не было в перечне их для истребительной авиации таких, которые обошли бы этого замечательного летчика. Не раз доводилось наблюдать, как он создавал в воздухе такие ловушки, из которых противник уже не выбирался. Ведомых своих Саша учил просто и мудро. Подведет, бывало, к вражескому самолету и говорит ведомому: "Прикрываю, сбивай!" Попробуй не сбить – стыдно в глаза будет смотреть.

К концу 1944 года не только в нашей дивизии, но и во всей 17-й воздушной армии командир эскадрильи Колдунов считался одним из сильнейших летчиков-истребителей. Когда воздушные бои шли с непрерывным наращиванием сил с обеих сторон, он проявлял себя умелым тактиком, зрелым организатором тех боев. К началу боевых действий в Венгрии Александр Колдунов лично сбил уже 46 самолетов противника.

К тому времени, когда 3-й Украинский фронт перешел венгерскую границу, Гитлер сконцентрировал на территории Венгрии более шестидесяти дивизий всех родов войск. Одних только самолетов у противника насчитывалось более 850. Об этом мы знали, и все же никто из авиационных командиров нашей воздушной армии не мог даже и предполагать, какие ожесточенные бои ожидают нас над венгерской землей.

Венгрия являлась мощным прикрытием южной части Германии. Не менее важным было и то, что она оставалась крупным поставщиком для гитлеровских войск продуктов питания, промышленной продукции. Потеря своего последнего сателлита вообще ставила бы гитлеровскую Германию в условия полной внешнеполитической изоляции в Европе. Что касается правительства Хорти, то оно опиралось на буржуазно-помещичьи круги, которые видели в приходе Красной Армии неминуемый конец своей власти, а следовательно, были накрепко пристегнуты н политике фашистской Германии.

Так что особая ожесточенность боев над венгерской вемлей была объяснима. В местах форсирования Дуная наши наземные войска продвигались вперед, они не могли остаться без прикрытия с воздуха. А мы буквально страдали от распутицы. Наши полевые площадки, за исключением одной бетонной полосы на окраине Кишкунлацхазе, представляли собой сплошные грязевые поля. На них летчики ежедневно ломали по нескольку самолетов. Технический состав, выбиваясь из сил, ночами ремонтировал воздушные винты, радиаторы, консоли крыльев, а на следующий день – снова поломки. Ночной отдых механиков и техников самолетов сократился до минимума. Все чаще и чаще стали прилетать боевые машины, поврежденные в воздушных боях и от огня зенитной артиллерии. Укрываясь от воздушных разведчиков чехлами, чтобы не нарушать светомаскировку, при свете небольшой керосиновой лампочки устраняли дефекты и повреждения наши надежные помощники – технари. Хорошими мастерами своего дела были механики А. Киселев, П. Никифоров, И. Соболев, инженер И. Бабков. Я не помню случая, чтобы по вине технического состава какая-то машина к утру не была подготовлена для боевой работы.

Все удобные стационарные аэродромы в Венгрии находились западнее Дуная и были заняты противником. Выгнать с них гитлеровские люфтваффе могли только наземные войска. И вот во второй половине декабря генерал Судец нацелил нашу дивизию на прикрытие 18-го танкового и 5-го гвардейского кавалерийского корпусов. Танкам вместе с другими частями ставилась задача овладеть городом Секешфехервар, а кавалеристам надлежало действовать в направлении города Бергенд. Нас это очень устраивало. В этих районах было два аэродрома, вполне пригодных к полетам, и мы не только старались надежно прикрыть танкистов и кавалеристов, но и штурмовали аэродромы противника. С нашей помощью 22 декабря танкисты ворвались в Секешфехервар. С аэродрома поднялись последние фашистские самолеты, которым, в случае промедления, грозило быть раздавленными танками. Опустел и аэродром Бергенд. Там действовали гвардейцы кавалерийского корпуса. Немцы так спешно бежали отсюда, что оба аэродрома не успели даже заминировать. Их можно было занять и использовать для боевой работы.

Так что в тот же день я с летчиком Гурой решил осмотреть те аэродромы. Вылетели на связном самолете По-2, произвели рекогносцировку. Грунт оказался твердым: по всей вероятности, земля здесь никогда не вспахивалась. Вернувшись в штаб, я связался с генералом Судцом и доложил свое мнение о возможности работы о аэродромов. Я давно заметил, что наш командующий не очень-то благожелательно относился к проявлению инициативы подчиненных, тем более если она опережала решение командования. Так было в ночь нашего воздушного боя с бомбардировщиками противника в районе совхjза "20 лет Октября", в ряде других случаев. Так получилось и на этот раз. На проводе наступила пауза, та самая пауза, которой Судец выражал свое недовольство или что-то обдумывал. Наш командарм никогда не был многословен, и в тот раз разговор закончился его короткой фразой:

– Готовьтесь к перебазированию...

Вновь нашей дивизии предстояло быть ближней к линии фронта. Это обстоятельство заставило тщательно обдумать все детали перелета полков на новые места. Мы понимали, противник, безусловно, примет меры, чтобы помешать перелету, вероятно, будет блокировать оба аэродрома, пользуясь своими локаторными установками на аэродроме Веспрем, который находился в тридцати пяти километрах западнее Секешфехервара.

Во второй половине дня 23 декабря передовые части нашего фронта стремительно и неожиданно для противника вышли в тыл будапештской группировки в районе Бичке. Противник спешно начал перебрасывать часть своих сил с линии обороны к месту прорыва. Сложилась обстановка, выгодная и для нас, авиаторов. Дивизия получила приказ начать перебазирование.

Как предполагали, так и случилось. Не успели первые самолеты приземлиться, как в воздухе появились истребители противника. "Мессеры" и "фоккеры" шли с аэродрома Веспрем, самой крупной авиабазы гитлеровцев на венгерской территории. Там базировалось более 150 самолетов различных типов. У немцев был разработан план атаки аэродромов Секешфехервар и Бергенд во время посадки на них частей нашей авиации, но немецкое командование, по-видимому, не предполагало возможности нашего мощного прикрытия с воздуха этих аэродромов. И противник ошибся. Прикрытие перебазирования дивизии нам удалось осуществить своими силами. На подходах к аэродромам на "мессеров" и "фоккеров" обрушился шквал атак. Летчики Н. Исаенко, А. Колдунов и П. Каравай в течение первых минут боя сбили несколько фашистских самолетов, ни одному из них не удалось прорваться к аэродромам. Пришлось гитлеровцам самим выпутываться из неприятного положения.

Во время перебазирования дивизии беспокойная обстановка сложилась не только в воздухе. В трех километрах от Секешфехервара и Бергенда шли ожесточенные наземные бои, оба аэродрома подвергались артиллерийскому обстрелу. Немцы вели орудийный огонь неприцельный и немассированный, а наугад – по всей площади летного поля. Снаряды рвались где попало, но все же один наш самолет на пробеге после посадки попал в воронку, скопотировал, и летчик получил тяжелую травму.

К вечеру того дня перелетели последние самолеты, а в сумерках прибыли передовые технические команды и батальон обеспечения. Все шло точно по расписанному плану. Утром можно было начать боевую работу в полную силу. Однако полковник Колошин к утру еще не прибыл со старого аэродрома базирования, а для размещения штаба дивизии надо было подыскать место. Словом, я поехал с капитаном Орловым посмотреть подходящее помещение. Город Секешфехервар произвел на меня неизгладимое впечатление своей старинной архитектурой. Небольшие площади, центр которых был украшен скульптурами в сочетании с фонтанами или памятниками, аккуратно вымощенные улицы, короткие, узкие переулки со стенами, покрытыми мхом, добротные двухэтажные особняки, замысловатые изгороди ручной поковки отгораживали палисадники. Но город подвергся большим разрушениям. На улицах стояла гробовая тишина, вокруг – ни души. Многие жители города ушли с немцами, остальные попрятались, где только было возможно.

На пути нам встретилась небольшая кузница. У станка, где обычно меняют подковы, стояли на привязи две неоседланные лошади. Одна из них, видимо заметив нас, громко заржала, затопала копытами. Так умные лошади поступают, когда их что-то беспокоит. "А может быть, они пить хотят?" – подумал я и остановил "виллис". Вошли в кузницу, чтобы найти ведро и воду, и вдруг видим на полу двух красноармейцев со связанными руками и разможженными на наковальне головами. Отступавшие фашисты применили такую страшную расправу над пленными, которую вряд ли видел Секешфехервар во все века своего существования, даже во времена римского владычества, когда этот город еще носил название Альба Регия.

Лошадей мы все-таки напоили, а об убитых сообщили встретившемуся патрулю. На одной из улиц зашли в двухэтажный добротный особняк. Во дворе два флигеля, пустая конюшня с множеством сбруи для различной упряжки. Осматриваем комнаты особняка. Кругом порядок. Такое впечатление, будто хозяева вышли ненадолго. Но вот в одной из комнат, к нашему удивлению, увидели гроб, крышка которого стояла рядом. В гробу лежала старушка, накрытая теплым одеялом, а сверху белым тюлем. Присмотрелись, и вдруг капитан Орлов удивленно воскликнул:

– Товарищ командир, да ведь она живая!

Старушка открыла глаза и тихо начала произносить одни и те же какие-то слова. Это не было молитвой. Слова относились к нам, но мы не понимали их. Так продолжалось несколько минут. Когда же лежащая во гробе сообразила, что мы красные, она закрыла лицо руками и затряслась в страхе.

Потом все обошлось по-хорошему. Старушку ту мы вынули из гроба, напоили чаем, накормили. Узнали, что гроб она приобрела уже давно, а улеглась в него, желая остаться в родном городе и умереть дома. Молодые же наследники запрягли лошадей и уехали в Будапешт перед бегством фашистов из Секешфехервара.

К началу наших боевых действий с новых аэродромов прибыл начальник штаба со всеми своими службами и батальоном обеспечения. Работа пошла по-прежнему, с той лишь разницей, что, куда бы нам теперь не приходилось вылетать, фронт всюду был рядом. Самолетам уже не требовалось преодолевать больших расстояний: через несколько минут после взлета летчики приступали к выполнению боевых заданий. Казалось, лучших условий нельзя и ожидать, однако к концу декабря погода настолько ухудшилась, что стала серьезным препятствием для вылетов группами. Снижалась эффективность помощи наземным частям.

И вот 27 декабря генерал Судец вызвал на свой командный пункт всех командиров дивизий для ознакомления с обстановкой на фронте. К исходу 26 декабря 1944 года силами 2-го и 3-го Украинских фронтов было завершено окружение будапештской группировки войск противника с запада. Только потом мы узнали: в кольце окружения оказалось более 180 тысяч гитлеровцев. Летчики 17-й воздушной армии провели около 130 воздушных боев, сбили 110 самолетов противника.

Далее генерал Судец высказал мысль, что вот-вот начнутся жестокие бои, целью которых со стороны противника будет попытка деблокировать свою окруженную группировку. Эта мысль командующего, разумеется, выражала наиболее правильное предположение, но когда, где, какие силы и средства будут применены противником, никто не знал.

А часы отсчитывали наступление нового, 1945 года. Город Секешфехервар продолжал оставаться в зоне ожесточенных боев. Но, как и подобает, Новый год желанный праздник в любых условиях, и всем коллективом штаба дивизии мы решили встретить его. В большой столовой особняка накрыли стол белыми скатертями. Для сервировки было достаточно любой посуды, ну а закуска – фронтовая, скромная. К столу позвали хозяйку дома, ту самую старушку, которую вызволили из гроба. Старушка сидела за столом и напряженно наблюдала за всем, что происходило. Когда ее угощали – не отказывалась. Однако долго засиживаться мы не могли. Девушки-связистки вымыли посуду, убрали все на место. И тут старушка начала что-то лопотать. Мы, конечно, не понимали ее, но вдруг полковник Колошин заговорил с ней по-французски. Хозяйка дома была чрезвычайно рада, сразу преобразилась и начала объяснять начальнику штаба дивизии, что жившие у нее ранее немцы, она называла их "фиц фюреры", веселились по-другому, не так, как мы:

– Они сидели вот у этого камина, пили шнапс только из хрусталя и пустые рюмки бросали через плечо, стараясь попасть вот в то зеркальное трюмо...

Что мы могли сказать старой женщине – каждый развлекается по-своему.

Предположение генерала Судца о том, что вскоре могут возникнуть жестокие бои, оправдалось. Вылеты разведчиков нашей дивизии 1 января 1945 года дали сведения о сосредоточении в районе Комарно танков противника. 6 января немецкие танки были обнаружены в районе Мор. А на следующий день противник предпринял наступление севернее Секешфехервара в направлении на Замоль, пытаясь деблокировать свои окруженные войска. Этот удар был отбит нашими войсками, но противник, наращивая силы, готовил очередное наступление.

В те дни командный пункт 17-й воздушной армии находился в непосредственной близости от линии фронта. Несколько дней мне пришлось работать с этого КП, не выезжая в штаб дивизии. В мои обязанности, в отсутствие генерала Судца, входило руководство не только своими истребителями, но и всеми самолетами других авиационных соединений, появлявшимися над полем боя.

Размещение КП оказалось очень удобным. Оттуда отлично просматривалась обширная территория противника. Фашистские танки хорошо были видны, даже когда они сосредоточивались в исходное положение перед началом атаки. Наведение самолетов на цель осуществлялось без особого труда. Обстановка же как на земле, так и в воздухе менялась не только ежедневно – ежечасно.

Помню, как в районе Замоль тридцать четыре танка из дивизии "Мертвая голова", которую фашисты считали непобедимой, развернулись в боевой порядок и широким фронтом двинулись против бойцов 4-й гвардейской армии. Ситуация складывалась весьма опасной, но в это время над полем боя появилась группа штурмовиков – двадцать самолетов, ведомых большим мастером штурмовых ударов майором Петровцем. Штурмовиков прикрывали три группы истребителей нашей дивизии. Майору Петровцу я дал необходимые координаты. Он ответил кратко:

– Вас понял. Цель вижу, спасибо. Начинаю работу!

Круг за кругом, атака за атакой – и через несколько минут от горящих танков поднялись к небу семь столбов черного дыма. Атака фашистов захлебнулась. Майор Петровец, закончив работу, уступил место нашим истребителям. Меренков и Павловский со своими летчиками продолжили атаку, а капитан Батаров надежно прикрыл отход штурмовиков. Надо заметить, 37-миллиметровые пушки наших "яков" были не менее грозным и точным оружием, чем у штурмовиков. Фашистские танки не выдержали тогда и повернули назад, оставив на поле боя еще несколько подбитых машин.

Подобных поединков самолетов с танками в те дни было много, и благодарность летчикам от наземных войск выражалась часто. Военный совет 4-й гвардейской армии доносил командованию фронта:

"...11 января 1945 года в тяжелых боях в районе Замоль (Замой) с сильной танковой группировкой противника исключительную доблесть и мастерство проявили летчики генерал-майора Белицкого, генерал-лейтенанта Толстикова и Героя Советского Союза полковника Смирнова, которые, обрушив на, мотомеханизированные части врага смертельный огонь своих самолетов, оказали крупнейшее влияние на весь ход боя, вместе со славными артиллеристами и пехотой сорвав замысел врага молниеносным ударом прорваться на восток".

И командующий войсками 3-го Украинского фронта Маршал Советского Союза Толбухин благодарил нас:

"Наземные части выразили свое восхищение вашей работой. Поздравляю вас с этой высокой оценкой. Всему личному составу объявляю благодарность".

Несколько дней в ту пору командный пункт нашей 288-й истребительной размещался на территории КП 4-й гвардейской армии. Однажды, когда артиллерия противника не только вела огонь по переднему краю войск, но и достала командный пункт, командарм Г. Ф. Захаров задал вопрос, который за войну приходилось слышать не раз от представителей высокого командования в минуты трудных ситуаций:

– Товарищ Смирнов! Где же ваши самолеты?

Мне очень не хотелось отвечать пространно, тем более придумывать оправдание – ведь все равно ничего не докажешь человеку, который чем-то недоволен, и я ответил односложно:

– В воздухе, товарищ командующий!

– А чем они там занимаются?

– Воюют, товарищ командующий!

Командарм испытующе посмотрел на меня, возможно, хотел еще что-то спросить, но отвернулся. А через несколько минут после этого короткого разговора почти над самым КП возник сильный воздушный бой. Фашистские бомбардировщики под прикрытием своих истребителей пытались ударить по нашим войскам, но это им не удалось. Три группы, ведомые капитанами А. Чурилиным, П. Мошиным и В. Серединым, стремительно атаковали противника. Схватка в воздухе продолжалась не менее двадцати минут. В тот раз было сбито восемь вражеских самолетов и подбиты два наших. К счастью, молодые летчики Куценко и Олешкин оказались на своей территории и вернулись в расположение дивизии.

Вечером того же дня, когда моя оперативная группа вернулась с КП к месту ночлега, позвонил командарм Г. Ф. Захаров:

– Товарищ Смирнов! Три немецких летчика спустились на парашютах. Сейчас они будут доставлены к вам. Допросите их.

Это приказание оказалось совершенно неожиданным. Такими делами мне никогда не приходилось заниматься. Пришлось пояснить:

– Товарищ командующий! Я не умею допрашивать, разве только побеседовать...

Короткое молчание, затем ответ:

– Что значит – побеседовать? Может быть, еще и за чашкой чая? Какой же вы командир?.. Ну хорошо. Беседуйте. В конце концов, это в ваших интересах.

Конвой привел пленных. Армейский переводчик предъявил фамилии и звания немцев. Двое из них выглядели только что оперившимися юнцами. Оно так и оказалось. На вопрос – давно ли воюют, один из них ответил, что на фронте находятся пятый день, что прибыли из Мюнхена, где до этого заканчивали учебные полеты. Третий немец, на вид лет тридцати пяти, капитан, старался держаться непринужденно, на вопросы отвечал уклончиво.

– За что и где получили Железный крест? – спросил я.

– Не на вашем фронте, – ответил немец.

– А точнее?

– На Пиренейском полуострове.

– Значит, встречаемся второй раз.

Немец удивленно посмотрел на меня.

– Первый раз вижу.

– На земле. А в небе Испании, надо полагать, встречались. В воздушных боях... – заметил я.

Пленный понял. Возражать не было смысла, да и какое это имело для него значение. Правда, к концу разговора гитлеровец самоуверенно заявил:

– Вы вскоре будете нести огромные потери!..

О том, что он имел в виду, мы знали: немцы надеялись ввести в бой новые истребители с реактивными двигателями.