Текст книги "Небо моей молодости"

Автор книги: Борис Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

– Ваши летчики, товарищ Смирнов, пока что жгут бомбардировщики из дивизии полковника Недосекина... которые вылетели на ночное задание...

Я попытался было что-то возразить, но в телефонной трубке раздались гудки.

– Борис Александрович! – узнав суть короткого разговора с командующим, насторожился Колошин. – Ну их к черту, этих ночных бомбардировщиков! У нас днем работы по горло. А то что же происходит? В штабе все, как на иголках, летчики в полках не спят – ждут, что будет дальше. И вот, пожалуйста, командующий на проводе!..

Тем временем бой закончился. Наступили не менее тягостные минуты ожидания перехватчиков. В воздухе чуть слышно гудел мотор, по звуку которого мы догадывались, что это наш. Я передал по радио команду:

– Возьмите курс сто двадцать градусов. Внимательно наблюдайте – даем серию ракет.

– Вас понял, – кратко ответил Исламов, и опять томительная пауза. Но звук мотора нарастал.

Наконец на командный пункт буквально ворвался радостный голос:

– Вижу, вижу ракеты! Иду на аэродром, спасибо!

Стартовая команда, составленная из летчиков и техников, работала четко, со знанием дела. Разом вспыхнули костры вдоль посадочной полосы, и вот в их неровном свете мелькнул силуэт самолета. Это приземлился Исламов.

А капитана Хазова все еще не было. С момента начала боя он ни разу не ответил на запросы с земли. Дали еще серию ракет, и, когда погас их свет, крик радости раздался с разных сторон:

– Наш самолет! Хазов, дорогой, молодец!..

В костры добавили порцию смеси бензина с маслом. Они, словно радуясь вместе с нами, запылали яркими искрящимися факелами. Я уже видел, как самолет планировал над землей с небольшим левым креном, как приземлился на одно колесо и стойка его шасси, слава богу, выдержала нагрузку. А затем Хазов подрулил к командному пункту, выключил мотор и крикнул из кабины:

– Хорошо, что ракеты дали! А то ведь не нашел бы аэродром – рация-то отказала...

Он вылез из самолета и сразу же попал в объятия друзей. Подполковнику Колошину не пришлось дарить свой новенький трофейный пистолет вальтер. Победителей было двое – оба зажгли по "хейнкелю", а на третий не претендовали, хотя видели, как после атаки Хазова и третий бомбардировщик резко пошел вниз.

В самолете Хазова было обнаружено несколько пробоин. Одна вражеская пуля вывела из строя бортовую радиостанцию, другая повредила элерон на правом крыле, что вызвало затруднение при посадке.

Спустя некоторое время после приземления наших летчиков, снова позвонил командарм Судец и уже без металла в голосе сообщил, что обнаружили один упавший "хейнкель" – где-то недалеко от расположения штаба армии.

– Слава тебе, господи! – вырвалось у Колошина. – И он начал объяснять, почему его так взволновал мой первый разговор с командующим. Совпадение вылета бомбардировщиков Недосекина и атаки "хейнкелей" нашими истребителями создали у Судца впечатление, будто это мы бьем своих.

Слушая Бориса Петровича, мне вспомнился подобный случай. Однажды наши бомбардировщики пролетали над передним краем фронта, а выше их появились фашистские самолеты и сбросили бомбы. В результате наземное командование, не заметив противника в воздухе, посчитало, что их отбомбили свои же. Так могло получиться и с нами, но все закончилось хорошо.

На следующее утро прилетел командарм Судец, приказал построить полк и перед строем вручил летчикам-истребителям Хазову и Исламову орден Красного Знамени.

Во второй половине августа и первых числах сентября 1943 года воздушные бои переместились в район на подступах к Павлограду. Освобождение Донбасса протекало в ожесточенных битвах на земле и в воздухе. Отступая, гитлеровцы крушили на своем пути все, а главное – угольные шахты. Они их взрывали, затапливали водой. Редкие населенные пункты оставались, которые противник не успевал сжечь, но там было безлюдно. Все население немцы уничтожали.

Наша 288-я истребительная авиадивизия, не прекращая боевых вылетов, осваивала новые места базирования. 866-й полк и 659-й заняли полевой аэродром Красноармейское, а 897-й перебазировался на полевую площадку в пятнадцати километрах от населенного пункта Доброполье.

В Красноармейске нас ожидал неприятный сюрприз. Не успел после посадки зарулить последний самолет, как над аэродромом на большой высоте появился двухмоторный "Хейнкель-111". Его визит стал совершенно понятен, когда он вторично пролетел над стоянками самолетов. Воздушный разведчик фотографировал наш аэродром. Значит, к исходу дня или ночью – ожидай "гостей". Надо было что-то срочно предпринимать.

Все боевые машины двух полков дивизии рассредоточились вдоль проселочной дороги, идущей по окраине длинного шахтерского поселка, а к противоположной стороне аэродрома прилегал относительно ровный пустырь. Там начиналась территория взорванной угольной шахты с редкими разрушенными постройками. И вот решение пришло совершенно неожиданно. Если немцы будут бомбить, подумал я, то, конечно, по тому месту, где разведчик зафиксировал стоянки самолетов. Так что оставалось одно – переместить все самолеты на ночь в район пустыря. С работой управились быстро. Затем в поселке вырыли индивидуальные окопы-щели для всего личного состава дивизии, на случай бомбежки.

Наступила ночь. Звездная, с ярким полумесяцем, очень она подходила для боевых действий. Но противника не было. Мы успокоились, улеглись спать. И вдруг за полчаса до наступления рассвета раздался гул моторов, а затем земля дрогнула, да так, что из нашей хаты стекла вылетали вместе с рамой, а крышу сдуло взрывной волной. Бомбы рвались на окраине поселка и в местах вчерашней стоянки самолетов. Минут через тридцать фашисты нанесли второй удар. Теперь они ориентировались по возникшим очагам пожаров: соломенные-то да камышовые крыши мазанок горели, точно смоляные факелы. Напротив нашей хаты горели такая же мазанка и сарай. Навсегда запомнилась пожилая женщина – хозяйка дома. Она смотрела на огонь а, заломив руки, громко причитала на украинском языке:

– Чтоб ты издох, проклятый Гитлер! Чтоб мой Петро переехал тебя танком! Чтоб...

Женщина продолжала накликать на врага еще какие-то беды, понятные ей одной, а когда горящая крыша провалилась внутрь мазанки и оттуда поднялся столб дыма вперемешку с искрами, глухо рыдая, она опустилась на землю.

С рассветом мы осмотрели летное поле. Вся его рабочая площадь осталась неповрежденной – ночной налет немцев прошел вхолостую.

Пока пилоты переруливали самолеты к месту старта, я отправился на территорию ближайшей шахты No 31. Вокруг – ни души. Словно в царстве мертвых, повсюду одни трупы недавно расстрелянных людей. Сама шахта была взорвана, все ее строения сожжены, и от одной старушки мы узнали, что большая часть таких шахт стала жутким погребением тысяч людей. Их сбрасывали туда живыми, а затем затапливали штреки водой и стволы шахт взрывали. Была ли еще земля столь невиданной по своим размерам людской скорби, как Донбасс?.. Нет. Более страшного на своем пути я не видел.

В тот августовский день наши летчики дважды летали вместе со штурмовиками 305-й штурмовой авиадивизии, действуя по аэродромам противника в районе Павлограда и Краматорска. Там скопилась масса фашистских самолетов Ю-87 и Ме-109. Первая группа прикрытия, в которую входили летчики Мошин, Акинин, Сидоренко, Каравай, Кириллов и сам командир полка капитан Марков, сумела заглушить зенитные точки противника и заблокировать аэродром, да так, что с него не смог подняться ни один самолет. Мощным ударом наших штурмовиков было уничтожено более двадцати гитлеровских машин только на Краматорском аэродроме. Другая группа истребителей в составе командира полка майора Иванова, Середина, Сырцова, Панина, Колдунова и других совместно с штурмовиками громила аэродром и вела воздушный бой в районе Павлограда.

В дни боев за освобождение этого города отличились все три наших полка. Так что не случайно 288-й истребительной было присвоено почетное наименование – Павлоградская.

Прошло четыре месяца с тех пор как дивизия, помолодевшая своим составом, двинулась от берегов Волги на запад. Для молодых летчиков первые четыре месяца боевой работы стали суровым испытанием, закалкой их мужества. За это время многое изменилось. Всем пилотам-сержантам присвоили звание младших лейтенантов.

И бойцы подтянулись, почти у всех появилась уверенность в собственных силах, в поведении на земле и в воздухе стало больше спокойствия, рассудительности. В боевых донесениях, адресованных штабу воздушной армии, все чаще стали появляться фамилии молодых летчиков, среди которых были Гура, Никитин, Минаев, Авотесян, Шишов и другие. Все без исключения они принимали участие в воздушных боях, штурмовых действиях по аэродромам противника, летали на разведку, прикрывали наземные войска. Некоторые уже имели на своем счету по одному, а то и по два сбитых самолета. Среди молодежи, следует заметить, особенно выделялись Александр Колдунов и Николай Сурнев. У них удивительно быстро развивались профессиональные качества, необходимые летчику-истребителю: умение точно ориентироваться, быстро и правильно оценивать обстановку в воздухе, определять свое место в бою и метко стрелять. В числе других их отличало и высокое мастерство в технике пилотирования. Словом, в ратном труде они не уступали тем, кто начал войну значительно раньше.

За минувшие четыре месяца боевой работы изменения произошли не только в рядах летно-технического состава. Все службы нашей дивизии отвечали выполнению поставленных задач. Так, под руководством подполковника Б. П. Колошина оперативно и слаженно действовал штаб дивизии. Его коллектив состоял из способных, дисциплинированных и думающих офицеров. Помню майора Б. Ефимова, капитана А. Орлова, позднее в штаб прибыл энергичный и знающий штабную работу майор М. Векслер. У самого Бориса Петровича Колошина была хорошая оперативно-тактическая подготовка, но отличало его и другое – строгая уставная требовательность к выполнению служебных обязанностей, которую он умело сочетал с высокой культурой в обращении с подчиненными. Четко отладил техническое обеспечение напряженной боевой работы полков инженер авиадивизии Н. И. Алимов. По количеству исправных на каждый день самолетов мы почти всегда шли в передовиках среди других авиасоединений 17-й воздушной армии, а это, в свою очередь, обеспечивало успешное выполнение боевых задач.

Юго-Западный фронт выходил на новые рубежи, к Днепру, в полосе между Запорожьем и Днепропетровском. Гитлеровское командование считало Днепр неприступной преградой, на которой Красная Армия не только будет остановлена, но и понесет огромные потери. Разведданные показали, что вражеские укрепления действительно очень надежные. На подходе к Запорожью они представляли собой несколько дугообразных полос с различными фортификационными сооружениями, с укрытиями для танков, самоходных орудий и бронетранспортеров. Пробить с ходу такую тройную линию обороны весьма трудно. Так что нашим наземным войскам предстояло или обходить эти обводы, или вклиниваться в оборону с помощью артиллерии и авиации. Из опыта предыдущих сражений мы, летчики, знали, что поначалу будут применяться различные методы атак и тот, который окажется наиболее действенным, станет затем развиваться всеми средствами.

На рассвете 10 октября 1943 года левое крыло войск Юго-Западного фронта перешло в наступление. Первый штурм успеха не принес. Противник яростно сопротивлялся и переходил в контратаки большими группами танков. Однако наши войска нашли слабые места: одно в районе речки Мокрая, другое – вдоль железной дороги на участке Камышеваха – Запорожье. Кроме этих мест были заняты выгодные позиции северо-западнее города, с которых сдерживались контратаки противника.

В воздухе также развернулись ожесточенные бои. Немецкое командование противопоставило нашей авиации не менее 700 самолетов. Над полем сражений часто скапливалось до 150 самолетов с обеих сторон. По характеру боевых действий они располагались на разных высотах.

Так, штурмовики работали почти у самой земли, бомбардировщики занимали средние высоты, а истребителям приходилось менять высоту и вести воздушные бои в зависимости от обстановки.

В этой операции мне запомнился исключительно трудный день – 13 октября, когда 8-я гвардейская и 12-я армии рассекли оборонительные линии немцев в трех местах и прижали войска противника к самому Днепру. Напряжение дивизии по количеству вылетов и сложности выполняемых задач чрезвычайно возросло. Все три полка вылетали группами – одна за другой, с минимальными по времени интервалами. Самолеты на земле находились считанные минуты, только для того, чтобы пополнить боеприпасы, заправиться топливом. Одни приземлялись, другие взлетали. Особенно отличились в тот день летчики Середин, Сырцов, Панин, Тайч, Фролов, Сидоренко, Лазовский. Ведя воздушные бои, они со своими ведомыми сбили одиннадцать фашистских самолетов. Группа, возглавляемая командиром 897-го полка капитаном Марковым, прикрывала действия штурмовиков на поле боя и не раз отсекала атаки "мессеров". Летчики этой группы Каравай, Мошин, Акинин, Заварухин, Бень действовали самоотверженно, мастерски. Они надежно обеспечили выполнение задач, поставленных штурмовикам.

Труднее всех приходилось летчикам, летавшим на самолетах Ил-2. Они, как правило, работали на малых высотах, часто подвергались атакам истребителей, зенитному обстрелу, находясь над целью длительное время и выполняя по нескольку заходов, чтобы поразить атакуемые объекты противника.

В тот день я дважды летал на прикрытие штурмовиков. Две группы Ил-2 блокировали правобережье Днепра в шести – восьми километрах севернее плотины Днепрогэса. Перед тем как нам появиться над районом действий, артиллерия уже нанесла удар по этому месту. Штурмовики перестроились в кильватер, встали в круг и приступили, как мы, истребители, выражались, к черновой работе. Пикируя один за другим, они исчезали из поля зрения за стеной пыли, дыма и гари, поднятой артиллеристами, затем снова появлялись из дымной завесы, чтобы занять исходное положение для повторных атак. Мы прикрывали "горбатых".

Командный пункт воздушной армии располагался тогда на левом берегу Днепра – на крыше школьного здания, откуда хорошо просматривался противоположный берег. Но там, где работали "ильюшины", трудно было разобраться в сложившейся обстановке, и генерал Судец запросил по радио ведущего группы штурмовиков. Ведущий Сергей Родинка молчал. Не ответил он и на второй запрос. Тогда я назвал свой позывной и сообщил командующему, что "илы" делают третий заход на цели, что работают они отлично, а мы выше штурмовиков ведем воздушный бой с "мессерами".

После посадки выяснилась причина отсутствия связи с ведущим группы штурмовиков. У старшего лейтенанта Родинка была повреждена бортовая рация.

А штурм Запорожья продолжался всю ночь. С аэродрома хорошо было видно мерцающее зарево пожаров. Особенно яркие всполохи появлялись там, где горели склады с горючими материалами и боеприпасами. Наши бомбардировщики до рассвета бомбили переправы. Тысячи гитлеровцев нашли свой конец на дце Днепра.

Утром 14 октября мы узнали – Запорожье наше!

Значительно позже стало известно о том, что днепровская плотина и примыкающие к ней сооружения были подготовлены немцами к взрыву, к полному уничтожению, но осуществить коварный замысел им не удалось. Узнали мы и другое. Бои за Запорожье только еще начались, а Центральный Комитет ВКП(б) уже занимался вопросом восстановления Днепрогэса. В связи с этим мне вспоминается другой день тех событий. Борис Петрович Колошин доложил мне, что в дивизию из штаба воздушной армии привезли два комплекта фотооборудования для воздушных съемок и приказ сфотографировать проран плотины. Я не придал тогда этому особого значения, меня удивило одно: почему нам, истребителям, заниматься такими съемками? Однако рассуждать военному человеку в подобных ситуациях не приходится, я приказал установить на свой самолет аппаратуру и стал готовиться к заданию. Поручать столь незнакомое дело кому-то другому не решился.

С помощью инженера Алимова фотоустановку смонтировали на самолете более-менее удачно, правда, в нижней части фюзеляжа пришлось вырезать отверстие для объектива. Можно было лететь. Но как? На плотине и в районе ее стояли десятки зенитных точек противника. С какой же высоты производить съемку? Если с малой, с бреющего полета, то как выйти точно на такую малую цель? Ответов на эти вопросы никто не знал.

Пришлось мне слетать тогда один раз – без выхода на плотину. Очень важно было наметить ориентиры выдерживания прямолинейного полета. Второй раз взлетел уже для съемки. Установил скорость пятьсот километров в час, высоту полета пятьдесят метров. И вот берег Днепра. Вышел точно, включил фотоавтомат. Над плотиной самолет находился не более двух секунд. За это время ни одна зенитная точка гитлеровцев не успела даже изготовиться к бою. Не сомневаюсь, немцы даже не поняли цели моего полета, приняли, должно быть, за шального. А я для большей гарантии решил повторить съемку и на обратном пути. Когда мой самолет оказался вновь над Днепрогэсом, впереди по курсу полета блеснул сноп трассирующих снарядов из немецких "эрликонов". Крутым разворотом удалось выйти из прицельного огня. Все обошлось хорошо. В тот же день фотопленка была отправлена в штаб 17-й воздушной армии.

Забегу на четверть века вперед. Спустя долгие годы после разгрома фашистской Германии сидели как-то с маршалом авиации В. А. Судцом и вспоминали дни войны. Я рассказывал о днепровской плотине. Владимир Александрович внимательно слушал, потом подошел к большому секретеру, достал что-то из него и протянул мне:

– Возьмите на память. Кажется, ваша работа...

На фотографии был ясно виден проран днепровской плотины. И тут Владимир Александрович коснулся одной детали, о которой многие ничего не знали. Оказывается, в ночь на 14 октября 1943 года, когда шли бои в непосредственной близости от плотины, две специальные группы работали по особому плану командования Юго-Западного фронта. Одна группа, проникнув внутрь плотины, перерезала провода, соединявшие схему взрывного устройства, другая, состоявшая из нескольких водолазов, проверила подводную часть сооружения. Таким образом, благодаря этим смельчакам враг не смог уничтожить плотину.

А мои воспоминания о боях в Запорожье связаны еще с одним, трагическим событием тех дней. Смертью храбрых в воздушном бою пал командир 866-го истребительного авиаполка майор П. М. Иванов. Полк потерял мужественного бойца, хорошего товарища. Иванова нашли на берегу Днепра. Возле его тела распластался купол парашюта. Значит, Петр Михеевич был вынужден покинуть подбитый самолет скорее всего раненным, и смерть наступила прежде, чем его нашли.

Да, в небе нет укрытий – ни бугорка, ни ямки, которыми обычно пользовались красноармейцы в наземных боях. Летчик любого ранга – будь то даже генерал или маршал, – вступая в воздушный бой, становится рядовым воздушным бойцом. В ходе боя ему, конечно, надлежит командовать, но и самому атаковать, а подчас и защищать себя от противника, противопоставляя ему умелый контрманевр. Словом, командир-летчик в стороне от боя быть не может. Вылетая на задание, он всегда находится в одном строю вместе со своими бойцами – и сам боец.

После освобождения Запорожья в дивизии пришлось провести некоторые организационные изменения. Наши полки были вооружены самолетами Як-1, Як-7, Як-9П, Як-1б. В принципе все эти машины были одной конструкции, но с некоторой технической модернизацией и разницей в вооружении. Для летного состава весь комплекс этих модернизаций не имел особого значения. Пилотировать все машины было одинаково, но для технического состава наличие разных серий самолетов в одном подразделении очень затрудняло подготовку машин к боевым вылетам. Не случайно инженер Алимов давно стремился упорядочить этот вопрос, и вот выкроилось время для такого мероприятия – самолеты передавались из одних эскадрилий в другие. Проходило это с детальной проверкой их технического состояния. Казалось бы, чего проще – обменяться самолетами? Однако не обошлось без осложнений. Дело в том, что каждый авиационный техник знал свою машину до винтика, а летчик, как говорят, чувствовал ее в полете каждой своей клеточкой. Словом, был тот обмен для многих точно расставание с живым и близким существом.

Помню, стоим мы с Алимовым и наблюдаем, как один техник предъявляет претензии другому по поводу содержания самолета, а тем временем к нам подходит лейтенант Меренков и обращается с просьбой оставить ему его истребитель. Доводы простые и ясные: сбивать фашистов, как прежде, лишившись своего самолета с пушкой, он не сможет, мол, приспособился к нему и в особенности к пушке. Меренков говорил правду. Вспомнил я, как в одном из боев он предупредил меня по радио, что будет снимать "фоккера", и просил наблюдать за ним. Действительно, сбил немца на моих глазах, израсходовав при этом всего лишь четыре снаряда из своей пушки. Пришлось уступить.

Вскоре после распределения самолетов подполковник Колошин доложил приятную новость: в дивизию прибыло пополнение специалистов по вооружению. Докладывал об этом Борис Петрович с какой-то веселой и хитроватой улыбкой. И вот иду я знакомиться с пополнением. Что же вижу? Все прибывшие оружейники... девушки! Мы привыкли к тому, что служба связи лежала на их руках, но содержание в надлежащем порядке боеприпасов, ремонт, подготовка оружия к бою... Как-то не укладывалось в голове, что эти хрупкие девчата справятся с работой, которая требовала и мужской силы, и сноровки. Как они будут управляться с тяжелыми железными предметами в зимнюю стужу? Наконец, как будут строиться их взаимоотношения со своими непосредственными командирами – молодыми парнями, летчиками?

Так я думал сначала, но все потом устроилось, и довольно неплохо. Летчики подтянулись. Многие из них стали больше обращать внимания на свой внешний вид. Девушки к непосредственным участникам воздушных боев, разумеется, не относились, но в то же время без их участия не обходился ни один боевой вылет. Ведь без пулеметов и пушек какая у истребителя работа. Да и бомбы девчата научились подвешивать сноровисто, ловко. Работа у наших оружейниц спорилась.

С благодарностью вспоминаю бойцов дивизии: Олю Каравай – хранительницу всех наших боеприпасов, которые она очень строго распределяла по самолетам; замечательных оружейниц Марию Пиотровскую, Олю Миргородскую, Елену Поцыба, Лиду Ворожебскую, Екатерину Зиновьеву да и всех остальных. После войны мужьями многих из них стали те летчики и техники, с которыми они вместе несли тяготы фронтовых лет.

Давно мне довелось убедиться в том, что близость аэродромов к линии фронта – весьма значительный фактор в успешных действиях авиации. Проще говоря, легче воевать. Бывало, отстанешь от наземных войск в силу каких-либо причин – тут тебе и всякие неурядицы, а главное – нарушение надежного прикрытия войск с воздуха. Были случаи, когда наши аэродромы находились в 50 – 70 километрах от линии фронта. Казалось бы, что тут особенного – семь минут полета. Но противник за это время успевал отбомбиться и улететь без потерь. А для нас практически получалось бесполезное расходование горючего да постоянное нарекание наземного командования.

К счастью, с начала боевых действий в нашей дивизии сложилась хорошая традиция – первыми занимать отбитые у врага аэродромы. Так что все службы дивизии и полки действовали в таких случаях точно и расторопно. Но надо сказать, не так уж и легко было занимать аэродромы первыми. Посадку самолетов иногда приходилось производить, прикрывая самих себя от воздушного противника, то есть часть летчиков еще вели над аэродромом бой, а другие приземлялись. Бывало, что садились под обстрелом вражеской артиллерии, на ограниченные полосы – в ожидании, пока разминируют весь аэродром. Так, например, получилось в районе Запорожья, на аэродроме Мокрое, откуда летчики Каравай, Мошин, Акинин, Лазовский, Тайч, Фролов, Колдунов, Сырцов со своими ведомыми буквально выживали фашистов.

Еще задолго до освобождения этого аэродрома летчики дивизии регулярно навещали его и держали под наблюдением. Делалось это просто. Пара или четверка самолетов из разных полков в течение дня несколько раз с бреющего полета выскакивала на Мокрое, делала один-два захода по стоянкам самолетов и так же неожиданно исчезала. Фашисты не успевали даже привести в действие зенитные пулеметы. Это, конечно, были не массированные удары, а короткие атаки, но и они держали немцев в постоянном напряжении.

Как-то до меня дошел слух, будто один из летчиков поспорил, что он может в момент атаки приземлиться на фашистский аэродром и затем взлететь. Для чего? Да так! Позлить немцев. Ну и якобы выполнил свое намерение – выиграл у товарища порцию "фронтовой". Фамилию его я так и не узнал. Следовательно, и мер никаких не принял, но то, что мои бойцы могли сотворить такую шутку, в этом я не сомневался.

Запорожская операция завершилась. Она ознаменовалась не только освобождением Запорожья. Наши войска сделали все возможное, чтобы спасти Днепрогэс. Рухнули надежды Гитлера на непреодолимую преграду Днепра. Во многих местах тысячи красноармейцев форсировали могучую реку не по мостам и наведенным переправам, а на рыбачьих лодках, на маленьких, наскоро сбитых из разной рухляди плотах, на чем попало – вплоть до телеграфных столбов, а порой и просто вплавь под огнем противника. Все это мы видели с воздуха и считали себя в большом долгу перед мужественными бойцами царицы полей.

Помощь наземным войскам в решении их планов всегда являлась основной задачей нашей авиационной дивизии. Не случайно и оценка наших боевых действий зависела главным образом от результатов продвижения вперед наземных войск. Даже удачные воздушные бои нельзя было считать серьезным достижением, если они носили только характер дуэлей в воздухе, без учета интересов пехоты. Вот почему каждая похвала в наш адрес, исходившая от сухопутного командования, вдохновляла нас, авиаторов, придавала новые силы. Таких примеров было много. Приведу лишь одну выдержку из приказа командующего 8-й гвардейской армией генерал-лейтенанта В. И. Чуйкова, относящуюся к действиям истребительной авиации:

"...За период Запорожской операции авиация с поставленной задачей поддержки 8-й гвардейской армии справилась отлично. Летчики-истребители надежно прикрывали боевые порядки частей и храбро дрались в воздушных боях с фашистскими стервятниками, расстраивая боевые порядки бомбардировщиков противника, нанося им большие потери, очищая воздух от немецких истребителей над полем боя..."

Дивизия действовала в двух направлениях – помогала громить врага на острове Хортица и взаимодействовала с наземными войсками в районе Никополя. После гибели командира 866-го истребительного авиаполка майора Иванова командовать полком стал майор Степан Никифорович Кузин. Новому человеку в коллективе всегда нужна помощь, тем более в боевой обстановке. Я проверил его технику пилотирования со всем пристрастием прошлого инспекторского опыта. Летал Кузин хорошо, но прежде чем командовать полком, ему нужно было детально ознакомиться с районом боевых действий. Такое ознакомление возможно только в полете, и я взял командира полка ведомым.

За нами, помню, летели Панин, Колдунов, Сырцов, Бондарь, Середин, Шамонов – сильные пилоты. Перед тем как идти на Никополь, я завел группу на Хортицу с тем, чтобы Кузин познакомился с районом поподробнее. Над южной частью острова Хортица нависла серая пелена от поднятой земли и дыма. Там работали штурмовики под прикрытием "лавочкиных" 9-го смешанного авиационного корпуса, которым командовал генерал-майор авиации Олег Викторович Толстиков. Наша дивизия иногда базировалась вместе на одних аэродромах с частями этого корпуса, вместе выполняли задачи, поставленные командованием 17-й воздушной армии. Так что летчики нашей дивизии и корпуса дружили друг с другом, и, когда я подвел свою группу к "лавочкиным", все обменялись приветствием, покачивая плоскостями боевых машин.

На подходе к Никополю я заметил на переднем крае наших войск полосу черного дыма – подумал, что бомбят, но никаких бомбардировщиков мы не обнаружили, а заметили артиллерийские вспышки. Это тяжелая артиллерия противника вела интенсивный огонь по расположению наших войск восточнее Никополя.

Один заход на штурмовку вражеских батарей заставил их прекратить огонь, но никто не ожидал, что мы попадем в зону сильного огня крупнокалиберных зенитных пулеметов "эрликон". Подавили и их. Домой только двое из нашей группы, кажется Шамонов и Панин, прилетели с пробоинами в крыльях. Ничего сложного в этом полете не было. Однако новый командир полка, майор Кузин, после посадки поблагодарил меня и летчиков за совместный полет. Он понял, что к нему отнеслись очень внимательно, и приступил к боевым делам, словно с летчиками 866-го истребительного работал давным-давно.

Довольно часто командующий 17-й воздушной армией генерал В. А. Судец вызывал своих командиров дивизий в штаб армии для ознакомления нас с положением на фронте, с предстоящими задачами. Вскоре после Запорожской операции Владимир Александрович сообщил нам о грандиозных перспективах предстоящего наступления на широком участке 3-го Украинского фронта. (20 октября 1943 года Юго-Западный фронт был переименован в 3-й Украинский.)

К слову сказать, гитлеровское командование считало, что наступивший осенний период и потери Красной Армии при форсировании Днепра не позволят нам развивать дальнейшее стремительное наступление. Немцы рассчитывали, что это будет способствовать завершению глубоко эшелонированной обороны противника на Правобережной Украине. Однако Владимир Александрович настроил нас на самые активные действия, и в ближайшие дни.

Командарм предупредил о тяжести предстоящей боевой работы в условиях осенней распутицы, о силах противника. Только в низовье Днепра фашистское командование сосредоточило тридцать две дивизии, располагало и сильной авиацией – 700 самолетов. Наша армия к тому времени насчитывала в общей сложности до 680 самолетов.

Почти три с половиной месяца после Запорожской операции шли изнурительные, тяжелые бои в полосе городов Никополя, Апостолова, Кривого Рога. В связи с плохой погодой временно пришлось изменить тактику действий – летать малыми группами. В наиболее сложных метеорологических условиях, когда высота облачности не превышала двухсот метров, а видимость сокращалась до двух километров, на боевые задания летчиков водили сами командиры полков и их ближайшие помощники – командиры подразделений.