Текст книги "Отказ"

Автор книги: Бонни Камфорт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

45

В этот вечер, зная, что у меня был тяжелый день, Умберто пришел пораньше, чтобы побыть со мной. Он застал меня в постели уже в шесть часов вечера. Я держалась за живот, а по лицу у меня текли слезы.

– Сарита, – начал он и тут же прилег ко мне. – Расскажи мне, что случилось.

Он внимательно слушал все время, пока я перемежала рассказ слезами – как умело лгал Ник, и сколько он всего нагородил. Он слушал и почти ничего не говорил, но само его присутствие успокаивало меня, и вскоре я заснула, утомленная и уже не думающая О том, что принесет мне завтрашний день.

Закончилось все только во второй половине дня. Во время утреннего перерыва Андербрук опять вывел меня из офиса Атуотер и прошелся со мной по холлу. Он спросил меня, не мог ли мистер Сливики заглянуть в мои окна и увидеть что-то, о чем я не рассказала.

– Разве вы не верите, что я говорю вам правду? – спросила я ошарашенно.

Он остановился, взял меня за руки и слегка встряхнул их.

– Я действительно верю вам, но не знаю, поверит ли кто-нибудь еще. Ник очень убедителен. И я спрашиваю вас еще раз, нет ли у вас на теле какой-нибудь отличительной особенности? Родинка? Подстриженные волосы? Шрам?

Меня душила ярость, я смогла только помотать головой.

– Ну вот, я и закончил, – произнес Андербрук в восемь часов вечера, когда мы сидели у него в кабинете. Все остальные сотрудники уже ушли. – Думаю, что для начала мы неплохо потрудились.

Я слегка вздохнула. Пусть тон Андербрука звучал обидно, только бы он смог защитить меня.

– У меня есть идея. Я все время об этом думаю. Ник приукрасил свое детство. Он просто лгал. А правда в том, что его мачеха оскорбляла его в сексуальном отношении, а отец был зверем. Ник не встречался со своей мачехой вот уже много лет, он считает, что она умерла, а мне кажется, что она жива, и, может быть, если нам удастся ее найти, это нам поможет. Если она расскажет правду о его детстве, это докажет, что Ник – лжет.

– Вы думаете, что такая женщина может сказать правду, если ее пасынок все отрицает? – рассмеялся Андербрук.

– Думаю, что нет, – настроение у меня упало.

Увидев мое уныние, Андербрук смягчился.

– Ну хорошо, давайте представим, что нам это удалось. Мы ее нашли. Она свидетельствует, что детство Ника было ужасным. Ну и что? Разве это освобождает вас хоть в какой-то мере от ответственности?

– Конечно, нет. У многих людей, посещающих кабинет терапевта, детство бывает просто ужасным. Но если мы докажем, что его проблемы начались не с меня, разве это нам не поможет?

– Вряд ли. Каждому ясно, что проблемы у него начались не с вас, иначе бы он к вам и не обратился.

Я все еще цеплялась за соломинку.

– Но это, по крайней мере, покажет, что он лгал, разве не так?

– Как это отразится на отношении к вам присяжных, я не знаю. Но попытка не пытка. Расскажите мне все, что вы о ней знаете, и я попытаюсь найти ее.

Меня вдруг пронзило воспоминание о том, как Ник, смеясь, говорил: «Разве вы не знаете, что мы можем найти любого человека в этой стране?»

«Что ж, – подумала я. – Что хорошо для одного, может быть так же хорошо и для другого».

Андербрук вернулся к своему столу.

– Послушайте. Есть еще один вопрос, который я хотел бы обсудить с вами, – начал он, и голос его звучал настороженно. – Мне вовсе не хочется об этом говорить, поэтому попытайтесь не принимать это близко к сердцу.

– В чем дело? – я поправила очки.

– Мы должны исходить из того, что дело может попасть в суд. Возможно, нам удастся его уладить, но мы должны предусмотреть и этот вариант.

– Итак?

– Итак, вы должны привести в порядок свою внешность.

– Что вы имеете в виду?

– Сара, присяжным достаточно будет взглянуть на вас и на Ника, чтобы поверить, что вы с ним переспали. Черт побери, он такой красавчик, а вы… ну, вам придется поработать над своей внешностью. Они могут подумать, что вы не устояли перед ним.

– Надеюсь, вы шутите?

– Я более чем серьезен, – он покачал головой. – Мне не хочется ни обижать, ни оскорблять вас. При обычных обстоятельствах вы, конечно же, достаточно привлекательны, но Атуотер будет подчеркивать разницу между вами и Ником. Она представит вас как заурядную женщину, которой льстило внимание красивого юриста, и ей это превосходно удастся, потому что она сама женщина. Так что лучшей нашей защитой будет уничтожить эту разницу еще до суда.

– Вы имеете в виду косметическую операцию?

– Послушайте, я же просил вас не обижаться. Я просто хотел, чтобы вы навели некоторый лоск. Я могу послать вас к дерматологу, который поможет вам улучшить цвет лица. У меня есть дантист, который выпрямит и отбелит ваши передние зубы…

Вне себя от ярости, я встала и стала собирать вещи, чтобы немедленно уйти.

– Я еще не закончил! – взревел Андербрук. – Садитесь!

– Нет закончили! – закричала и я. – Я не какое-нибудь подопытное животное! Я не должна быть физически привлекательной, чтобы доказать свою профессиональную компетентность! Это возмутительно!

– Сядьте! – заорал он опять, и я повиновалась, испугавшись, что это может повлиять на исход дела.

Он опять стал поглаживать бороду.

– У присяжных не будет времени знакомиться с вами лично. Все, что они услышат, это описание крохотного отрезка вашей жизни, по которому они будут судить о вас в целом. Вы наверняка знакомы с исследованиями по физической привлекательности – даже в суде привлекательные люди скорее будут признаны невиновными. Вы можете использовать это обстоятельство или проигнорировать и сами же пострадать от этого.

Он перешел на мою сторону стола и уселся на краешек, покачивая ногой.

– Простите меня.

Я сняла очки и закрыла лицо руками. Во мне поднялось отвращение к собственному уродству. На мгновение я почувствовала на своем плече прикосновение его руки. Когда я решила, что уже могу управлять собой, я отняла руки от лица и заговорила ровным спокойным тоном.

– Скажите, что мне делать. Я подумаю. Это все. С явным облегчением он уселся рядом со мной и стал загибать пальцы.

– Я уже сказал о дерматологе и дантисте. Еще мне хотелось бы, чтобы вы сходили в салон красоты, подобрали себе новую прическу и макияж. Потом я еще знаю женщину, которая шьет потрясающие вещи. Ну, и вам следует сменить очки на контактные линзы.

– Вы хотите, чтобы я выглядела как фотомодель? – вскричала я в ярости.

– Нет, я хочу, чтобы вы в глазах присяжных выглядели как самая привлекательная и профессионально компетентная женщина из всех, кого они знают.

– Вы, по-видимому, относитесь к тем людям, которые заставляют женщин голодать только для того, чтобы они хорошо выглядели.

– Нет, но зато я отношусь к тем людям, которые выигрывают процессы.

46

Я чувствовала, что отношение Умберто ко мне изменилось, но объясняла это своим жалким состоянием, пока не обратила внимания на те вопросы, которые он мне задавал. Несколько раз он просил меня повторить то, что Ник рассказал в своих показаниях. Один раз он меня спросил прямо.

– Не лучше ли тебе уладить это дело и больше к нему не возвращаться, чем пережевывать вновь и вновь?

Иногда он обнимал меня и говорил, что все образуется, и я на короткое время чувствовала себя в безопасности, но полностью отделаться от ощущения, что что-то все-таки не так, я не могла.

Одним субботним вечером, когда мы собирались лечь в постель, я вдруг поняла, что мы уже три недели не занимались любовью.

– Мне так жаль, что я все время занята, – сказала я, обвив его руками за шею.

Он сухо поцеловал меня и отвернулся.

– В чем дело? – спросила я.

Он, стараясь не смотреть мне в глаза, сослался на усталость и улегся в постель с пультом управления телевизором.

Я резко выключила телевизор и уселась прямо перед ним на кровать.

– Давай лучше поговорим, – сказала я. – Это связано с судебным разбирательством? Ты на меня сердишься?

Он сидел не двигаясь, с поджатыми губами, явно не желая давать никаких объяснений.

– Я не виню тебя за то, что ты сердишься. Я понимаю, что я вечно занята, чем-то озабочена, все время где-то мотаюсь. Но ты же знаешь, насколько мне сейчас трудно.

Он кивнул.

– Пожалуйста, поговори со мной! – взмолилась я. – Я не выдержу твоего молчания.

– Я не знаю, как ты отнесешься к тому, что я собираюсь тебе сказать.

– А что случилось? У тебя кто-то есть? Ты меня больше не любишь?

Явно озадаченный, он покачал головой.

– И ты еще смеешь спрашивать, есть ли кто-нибудь у меня.

– Я всегда боялась, что… – вырвалось у меня.

– Да, да, бедная маленькая Сара со своим латиноамериканцем!

Выбитая из колеи его сарказмом, я промолчала.

– А что ты имеешь в виду, когда сомневаешься, смею ли я спрашивать тебя? Есть у тебя кто-то или нет?

– Нет. А вот у тебя всегда был этот «кто-то».

– Этот кто-то всю жизнь мне разрушил! Ты же прекрасно знаешь!

– А разве он не был для тебя этим самым «кем-то» в течение длительного времени?

У меня голова закружилась от отвращения, когда я поняла, о чем он думал все это время.

– Неужели ты веришь в то, в чем меня обвиняют? – У меня даже голос сел, так мне хотелось разубедить его.

После нескольких томительных минут молчания, которые сами могли бы служить для меня ответом, он наконец произнес:

– Я не знаю.

Не осознавая того, что я делаю, я вскочила и не смогла сдержать крика.

– Как ты можешь думать обо мне такое? Ты что, полагаешь, что весь этот процесс, через который мне предстоит пройти, маскарад? Что я лгу?

Уставившись на шкаф, в котором было полно моих вещей, я уже рассчитывала, сколько мне понадобится времени, чтобы собрать все мои пожитки и погрузить их в машину.

– А кто бы на моем месте не сомневался? – спросил Умберто.

Я медленно сползла на пол, а Умберто, вероятно, полагая, что я собираюсь ему во всем признаться, подошел ко мне и опустил руку мне на плечо.

– Отойди от меня! – заорала я. – Ведь ты же был единственным человеком, на которого я могла рассчитывать!

Он отступил, а я осталась сидеть на полу в середине комнаты, обхватив руками колени, стараясь унять охватившую меня дрожь.

Умберто снова заговорил, и голос его звучал резко.

– Ты только вспомни, сколько времени ты проводила, думая об этом парне, отвечая на его телефонные звонки, беспокоясь о нем. Может быть, тебе нравилось, что он в тебя влюблен? Может быть, ты поощряла его? А может быть, хотя бы однажды, ты и уступила ему?

Я встала и посмотрела ему прямо в лицо.

– И это единственное объяснение, которое ты можешь себе дать? Только секс может тебе все объяснить?!!

Я стала искать свои туфли, но никак не могла их найти. Умберто стоял в середине комнаты, не произнося ни слова.

Я наконец-то нашла свои туфли, натянула одну, тут же уронила вторую и повернулась к Умберто.

– Ты никогда не мог примириться с тем, что для меня на первом месте могла быть моя работа, а не ты, ведь правда? Разве ты не понимаешь, что именно это и было всегда твоей проблемой? Ты говорил, что я молодчина, что ты уважаешь мою работу, но на самом деле ты ее ненавидишь! На самом деле тебе нужна полностью подчиненная тебе маленькая женщина, вся жизнь которой вращалась бы вокруг тебя! Разве не из-за этого ты не женился на Марисомбре? Она была чертовски хорошим доктором и ставила своих пациентов выше тебя!

Лицо у него побагровело, и мне показалось, что он вот-вот ударит меня. Но он вместо этого отвернулся и швырнул в стену пульт, который развалился на части.

Я преодолела те несколько шагов, что отделяли меня от него, и ударила его что было силы по правой руке.

– Как только тебе могло прийти в голову, что у меня может что-то быть с пациентом! Как это в голову тебе пришло! – закричала я.

Он схватил меня за запястья и так сильно сжал их, что мне стало больно.

– Любой на моем месте подумал бы это, – прошипел он. – Любой, кроме полного идиота или комнатной собачки. Тебе нужна комнатная собачка? Тогда можешь возвращаться к своему дружку Морри!

Я была слишком потрясена, чтобы спать в его постели. Я взяла подушку и одеяло и устроилась в ванной, где свернулась калачиком, как маленькая девочка, и попыталась забыться до утра.

Мне было страшно снова увидеться с Умберто, поэтому я хотела забрать свои вещи и уйти, не встречаясь с ним. Как это глупо ни звучит, но я хотела остаться в ванной комнате до тех пор, пока он не уйдет из дома, а потом уже уйти самой.

Мне не стоило беспокоиться. Он настолько же сильно боялся встретиться со мной, как и я. Было еще совсем рано, когда я услышала, как открылась и закрылась внизу дверь, а затем послышался звук его отъезжающей машины.

Довольная, я побрела вниз, где нашла только Франка, дремлющего на кухне. В прихожей не оказалось клюшек для гольфа, и я вспомнила, что на сегодняшнее утро он договорился об игре. Возможно, это тоже была попытка отделаться от меня.

– Больше ему не придется уезжать из дому, чтобы сбежать от меня, – сказала я, обращаясь к Франку.

В спальне для гостей я посмотрела на себя в зеркало. Глаза у меня распухли и заплыли, лицо было красное и все в пятнах.

У меня ушло менее часа на то, чтобы собрать свои вещи и погрузить их в машину. Я не могла сдержать слез, когда прощалась с Эсперанцей, в последний раз почесывая ей шею.

– До свидания, до свидания, – повторяла она, передразнивая мои всхлипывания.

Я медленно отъехала от дома и взглянула на него в последний раз. Для себя я уже решила, что между нами все кончено.

47

Хотя наши отношения с Умберто уже и до этого дня были натянутыми, все-таки наш окончательный разрыв потряс меня. Это было крушение всех надежд. Я забывала все, что не записывала в записную книжку, и один раз чуть с ума не сошла, не обнаружив ее. Потом мне позвонили из ресторана и сообщили, что я оставила ее там.

Я бродила по дому, и он казался мне опустевшим. Простор, который мне так нравился раньше, теперь был просто пустотой. Я никак не могла согреться, хотя прогревала комнаты и натягивала на себя множество теплых вещей.

По вечерам я выключала свет, зажигала в ванной свечи и погружалась в воду, чтобы хоть немного успокоиться. Глядя, как пляшут на воде маленькие язычки пламени, я старалась не думать ни о чем. Я прорвусь, говорила я себе вновь и вновь. Каждый вечер на ужин я ела быстро приготовленный суп.

Спустя две недели, когда мне уже начало казаться, что я смогу выйти из этого состояния зомби, мне позвонил Андербрук. Леона Атуотер провела пресс-конференцию, на которой было объявлено о начале судебного процесса. Я увидела ее в вечерних новостях по телевизору. Тщательно уложенные волосы, речь бойкая и быстрая. Она говорила о том, что в наши дни мы то и дело слышим о случаях сексуальных домогательств во взаимоотношениях между врачом и пациентом, что «мы даже не можем себе представить количества подобных жертв. Проблема выходит за рамки сексуальных оскорблений детей». Закончила она тем, что еще раз подчеркнула важность того, чтобы «жертва не молчала, и мы могли бы положить этому конец».

Мой телефон разрывался от звонков, пока я его не отключила. После этого, вместо того чтобы, дрожа от холода, залезть в ванну, я с остервенением занялась уборкой.

При свете фонарика я отмыла машину и протерла ее замшей. Протерев приборную доску и вымыв с мылом сиденья и коврики, я тщательно вычистила панель кусочком кожи. Дома я рассортировала свою одежду. Часть бросила в стиральную машину, а ту, которой требовалась химчистка, сложила отдельно. В четыре часа утра, когда мои блузки были еще чуть влажные, я их выгладила.

На следующий день трое моих новых пациентов отменили свои встречи со мной, а к началу следующей недели об обвинениях, выдвинутых против меня, знали уже все мои пациенты, и разговорам не было конца. К этому времени я уже провела полную реорганизацию в гараже, искупала Франка, вымыла с уксусом люстру в столовой, подрезала розы, выстирала коврик у входа и отчистила кафель в ванной.

Умберто оставил для меня запись на автоответчике: звонил он днем, зная, что меня не будет дома.

«Мне очень жаль, что твое имя поливают грязью. Я просто хотел, чтобы ты знала – я все время думаю о тебе».

Меня охватила ярость, когда я услышала его голос.

Я позвонила родителям, потому что хотела, чтобы они все услышали от меня, а не от какого-нибудь пронырливого репортера.

– Ты всегда можешь вернуться сюда, – такой реакции я и ожидала от мамы.

– Да, спасибо, но мне и в голову не приходило сбежать.

– А как ко всему этому относится Умберто?

– Мы… расстались. Мам, я понимаю, что тебе хочется все это обсудить прямо сейчас, но я не могу. Понимаешь?

– Ну конечно, милая. Ты сама мне скажи, когда будешь готова.

Для меня ее слова прозвучали как чудо. Даже отец постарался меня поддержать.

– Похоже, тебе не сладко приходится, девочка. Будь стойкой. Покажи им, как нужно держаться.

Для меня не было неожиданностью, что первой из моих старых пациентов от меня ушла Лунесс. Пришла она ко мне через неделю после пресс-конференции на телевидении.

– Вы мне очень помогли, доктор Ринсли, – сказала она, – но продолжать курс с вами я больше не могу, я же все время думаю, спали вы с Ником или нет. У нас с ним все-таки был роман. А может быть, и у вас. Я знаю одно, вы сделали все, чтобы у нас с ним ничего не получилось.

Ее слова больно ранили меня, но что толку было убеждать ее в моей невиновности? В любом случае, она поверит только в то, во что ей самой захочется. В оставшееся время мы разговаривали о тех положительных сдвигах, которые произошли в ней за время нашей совместной работы. Я дала ей фамилии нескольких других терапевтов, она поблагодарила меня, и мы попрощались.

Я чувствовала всю несправедливость ее ухода и была глубоко оскорблена подозрениями. Это еще сильнее обострило во мне обиду и злость на Умберто. Она ушла, а я разорвала пальмовый лист на кусочки.

На следующей неделе остатки моей личной неприкосновенности были уничтожены серией статей в «Лос-Анджелес таймс», посвященных «сексуальному синдрому терапевт-пациент», в которых описывались обвинения, выдвигаемые на предстоящем судебном процессе. Вместе со статьями была опубликована моя старая фотография, перепечатанная из какой-то брошюрки.

У меня был выбор: либо признать свое поражение, либо бороться.

Я осталась верна старым советам отца и продолжила борьбу.

Когда репортеры появились в моем офисе, я получила разрешение суда выставить их из помещения, так как это было вторжением в личную жизнь других моих пациентов. После того как они расположились лагерем у порога моего дома, я посадила Франка в конуру, а сама оставалась у Вэл до тех пор, пока они не убрались. Я через силу заставляла себя заниматься своими пациентами – уделять им внимание, выслушивать их истории. Я заставляла себя есть арахисовое масло и мороженое, чтобы поправиться. Я даже пыталась рассчитать, не смогу ли я получить выгоду от своей популярности.

Мне было хорошо, когда я проводила вечер с Вэл и Гордоном, но после них я еще острее переживала одиночество. Я ненавидела Умберто. Как он мог бросить меня в такой критической ситуации? Оказаться таким предателем, не верить в меня? Видеть Вэл и Гордона, держащихся за руки, было пыткой, и как только появилась возможность, я сразу же вернулась домой.

Мне позвонили из журнала «Пипл», предлагая опубликовать мою версию происшедшего, различные предложения по телефону поступали и от работников кабельного и сетевого телевидения. Воинствующие противники психоанализа пикетировали мой офис. Я не могла позволить себе нанять телохранителя, поэтому купила пистолет и научилась стрелять. По вечерам я встречала своих пациентов в кабинете Вэл, что всех нас приводило в замешательство.

Новости обо мне дошли до Бендона вместе со статьями о сексе между пациентами и терапевтами в «Ньюсуик» и «Тайм». Но я узнала об этом от своих родителей только много позже.

Мои родители, которые всегда ненавидели телефоны с автоответчиками, вынуждены были все-таки раскошелиться на один такой аппарат. Они также подверглись преследованиям репортеров.

Мой отец прислал мне статью из «Бендон геральд» после того, как они дома дали интервью этой газете. Там были приведены его слова: «Преступление заключается в том, что чье-то ложное обвинение может погубить блестящую карьеру». Когда я это прочла, я разрыдалась. Никогда раньше он не говорил мне, что он думает о моей работе.

Меня поддерживала необходимость все время отражать бешеные атаки. Если бы я оставалась в тишине и покое наедине с собой, я, вероятнее всего, не выдержала бы.

Как я и ожидала, мне позвонил директор программ с моей радиостанции.

– Прости, Сара, – сказал он. – Ты же знаешь, как мы тебя любим, но увязнуть во всем этом… Такой роскоши мы себе позволить не можем. Придется искать тебе замену.

– Я все понимаю, – холодно ответила я.

– Счастливо тебе, детка. Когда все кончится, позвони мне, посмотрим, что мы сможем сделать.

Никто из моих оставшихся пациентов не был таким резким, как Лунесс. Я постаралась с каждым докопаться до тех мыслей и чувств, которые вызвали в них выдвинутые против меня обвинения, но даже после того как эта тема была исчерпана, и мы перешли к обычным вопросам, между нами постоянно оставалось что-то, что мы старались не замечать.

Самую большую поддержку я смогла получить от Уильяма.

– Я знаю, что вы невиновны, а то, что вам приходится сейчас испытывать – просто позор, – заявил он очень эмоционально.

Меня так тронула его вера в меня, что я не выдержала и разрыдалась.

– Ну-ну, – сказал он, подавая мне бумажные платки и похлопывая по руке.

Мне было с ним так хорошо, что я даже пожаловалась ему на свою разбитую жизнь.

– Я не буду брать с вас деньги за этот сеанс, – сказала я перед тем, как он ушел.

– Но вы должны это сделать, – возразил он и вытащил свою чековую книжку. – Мне очень грустно, что вам приходится такое переживать, но в определенной степени это имеет положительное воздействие на меня.

– Каким образом?

– Потому что это убеждает меня, что никто не застрахован от несчастья, и моя жизнь – не самая плохая.

Я улыбнулась.

– Я рада, что мое несчастье принесло кому-то пользу.