Текст книги "Неугомонный Носир"

Автор книги: Болта Ортыков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

ПРОНИЦАТЕЛЬНЫЙ СТАРИК

Вот уже третий день я вместе с отцом пасу овец в горах. Если бы вы увидели эти места, то сказали бы: «Сама весна поселилась здесь! Сама весна в полном цвету».

Солнце щедро разбросало свои лучи (не лучи – жемчуга!) по лужайке с высокой, сочной, нежно-зелёной травой. С ледников и снежных вершин веет свежий ветерок. Днём жарко, особенно в полдень. Потом становится прохладнее. А вечерами, бывает даже, мы кутаемся в тёплые ватные халаты и пьём чай, греясь у пламени очага.

Не прошло и недели, как я понял – в горах очень хочется есть. Здесь так разыгрывается аппетит, что человек в один присест готов съесть недельный запас хлеба!

О том, как вкусен айран, и говорить нечего! Он и жажду утоляет, и вкус его долго сохраняется во рту! Теперь понятно, почему чабаны так любят айран.

А как здесь поют птицы! Особенно хороши красноногие куропатки, разгуливающие по окрестным холмам. Слушая их «ка-ка-ра, ку-кур, ка-кара-ку-кур», я забываю обо всём. А овцы тем временем разбредаются кто куда и уходят далеко вперёд.

Скоро я понял, почему отец, приезжая с гор домой, тут же стремился вернуться обратно. В кишлаке ему ничто не нравилось – ни улицы, ни даже тень под высокой чинарой. Видно, недаром говорят старики: «Или великий город, или высокие горы».

Раньше я думал, что чабан в горах оторван от всего мира, что он слышит здесь только вой волков, блеяние овец да пение птиц. Нелепые и смешные предположения!

У нас в горах не было ни одной юрты, где не работал бы радиоприёмник. А в нашей палатке было даже два: один всегда стоял в углу, и мы его включали только по вечерам, а маленький радиоприёмник «Дорожный» Собир-амак носил с собой в хурджине и слушал передачи даже в пути.

И совсем не скучно в горах. Каждый чабан умеет играть на домбре. И мой отец умел. Иногда он пел, аккомпанируя себе. А Собир-амак очень искусно играл на флейте. И когда выпадало свободное время, мы даже устраивали маленькие концерты.

Жизнь в горах пришлась по душе не только мне, но и Полвону. Он успокоился. Отец спустил его с привязи и дал ему полную свободу. Пёс помогал нам пасти отару. Он ни на шаг не отходил от овец и зорко следил за всем вокруг. Но мы ни разу не слышали его лая.

– Может, наш Полвон немой, а, сынок? – спрашивал, бывало, отец.

– Он у нас пока гость, а привыкнет к здешним местам – мы ещё услышим его голос! – отвечал я.

Отец пожимал плечами и покачивал головой. Его тревожило поведение Полвона. Стоило появиться возле нашей стоянки чужому человеку, как пёс немедленно бежал к нему и обнюхивал одежду пришельца. Видя это, соседские чабаны многозначительно переглядывались.

Шли дни. И вот однажды в ущелье, где мы пасли овец, показалась ещё одна отара. Спустив овец в ущелье, чабан, волоча за собой длинную палку, направился к нам.

– Это Аликул-чабан, – сказал отец. – Ему уже за семьдесят, но он ещё сильный человек. Аликул пасёт отару нашего соседа, богатого узбекского колхоза.

– А почему узбеки пасут своих овец на нашем пастбище? – удивлённо спросил я.

– Вот тебе раз! – рассмеялся отец. – А ещё в седьмой перешёл, одним из первых учеников считаешься! Да у них здесь около четырёх тысяч голов овец.

– Четыре тысячи?!

– Да, да, четыре тысячи! – повторил отец. – Наше ущелье огромное – иди по нему три дня и три ночи, а до конца не дойдёшь! Кроме узбекских отар, здесь пасутся ещё и овцы из соседних с нами таджикских колхозов.

– Но ведь эти горы принадлежат нашему колхозу! – не унимался я. – Зачем же узбеки пригнали сюда свои стада? Или они с Пулод-амаком…

Отец расхохотался. Потом спросил:

– Разве вам в школе не рассказывали, как народы помогают друг другу…

– Нет, что-то не припомню, – признался я. – Нам преподают… родной язык, литературу, зоологию, гео…

– Тогда послушай, что я скажу, – прервал меня отец. – И в Узбекистане, и в Таджикистане много домашнего скота. В обширных долинах Узбекистана столько травы, что её хватает для скота до самой весны. А горный Таджикистан не имеет столь благоприятных мест. Поэтому зимой мы перегоняем свои отары в долины Узбекистана. А летом узбеки пригоняют своих овец в наши горы…

Аликул-чабан был уже близко. Полвон, по своему обыкновению, бросился навстречу незнакомцу. И сколько отец ни звал пса, ни грозил ему, тот не возвращался. А старик не испугался – Полвон обнюхивает его, а он знай себе шагает.

– Ассалому алейкум, Аликул-ата, – приветствовал старика отец, протягивая ему руку. – Как вы себя чувствуете, как здоровье ваших родственников?

– Спасибо, спасибо! – отвечал старик.

Он взглянул на меня из-под густых белых, как хлопок, бровей и спросил:

– А этот молодец – твой сын, Касым?

– Сын Гайрат.

– Очень хорошо, очень хорошо. Приходи к нам в гости, к моему младшему сыну, – повернулся ко мне старый чабан. – Он примерно твоего возраста, тоже школьник.

– Непременно придёт! – ответил за меня отец. – А вы пришлите сначала своего Шералй, пусть ребята познакомятся.

– Правильно, правильно.

Тут старик устремил долгий взгляд на Полвона.

– Хорошего пса ты нашёл, Касым, – проговорил Аликул-чабан. – Волки убегут за семь санги рох[7]7
  Санги рох – старинная мера длины, равная примерно 7 км.


[Закрыть], чуть заслышав его лай. Береги этого пса – взгляд у него неспокойный! Как бы не сбежал куда.

– Да зачем ему убегать? – удивлённо пожал плечами отец, словно и в самом деле не понимая старика. – Это мой пёс. Доморощенный.

– Доморощенный? – пронзительно взглянул на отца старый чабан. – Почему же я его до сих пор не видал? Или ты его растил в подземелье?

– Не-ет, у себя во дворе, – выдавил отец, опустив глаза.

Аликул-чабан снова внимательно посмотрел на Полвона и недоверчиво покачал головой:

– А что же делает твой прежний пёс?

– Он не смог примириться с новым сторожем– Полвоном, и Собир-амак свёл его в кишлак.

– Полвон твой кажется хорошим волкодавом, – повторил Аликул-чабан. – Хотя ты и утверждаешь, что он доморощенный, однако взгляд у него тревожный. Будь осторожен, как бы тебе не потерять этого пса.

И, волоча по земле длинный посох, Аликул-чабан направился к своей отаре.

– Проницательный старик, – пробормотал отец. – Он знает всё, кроме разве дня своей смерти.

НОСИРШАТРАМА

День клонился к вечеру. До захода солнца оставалось часа два. Отец подозвал меня и сказал:

– Отгони овец во-он на то пастбище. – Он указал посохом на пологий склон высокой горы. – Оттуда хорошо видна наша стоянка. А я пойду готовить ужин.

Я погнал отару вверх, а отец быстро спустился вниз, к нашей палатке.

Овцы, не поднимая голов, с хрустом щипали траву и медленно двигались вперёд. Молочные ягнята весело носились и катались в мягкой траве.

Полвон шёл впереди отары и зорко следил, чтобы овцы не разбредались в разные стороны. А если некоторые овцы и отбивались, то Полвон так свирепо лязгал зубами, что разбежавшиеся овцы немедленно возвращались в отару.

Я уже приближался с овцами к месту, указанному отцом, когда навстречу мне из-за ближайшего пригорка вышел невысокий парнишка.

Я сразу узнал его. Это был Носиршатрама – сын Собир-амака. Я подбежал к нему и крепко обнял.

– Оставь меня, лежебока! – пошутил Носиршатрама. – Тебе, видно, пошёл впрок пастуший хлеб! Ишь как растолстел!

– Поживёшь здесь с неделю – сам увидишь, что с тобой станет! Так распухнешь! Послушаем тогда, что ты скажешь!

– Ничего мне не поможет! Такой уж я уродился!

И в самом деле, Носиршатрама на редкость тощий парень. Лицо у него узкое, нос острый, волосы чёрные. А длинные руки висят вдоль тела как плети. Но ведь хоть в чём-то человек бывает силён! Так вот у этого парня вся сила заключалась в его кулаках. Несмотря на то что Носиршатрама такой худой, бывает, он один одерживает верх над двумя или даже тремя ребятами. И нет ему равного в искусстве разбивания голов и разрывания чужих рубашек!

С Носиршатрамой я подружился недавно, месяца три назад. Хотя мы были с ним из одного кишлака, но учились в разных школах. Старший его брат – Фозил Собиров – работает завучем в нашей школе. И вот однажды Фозил привёл Носиршатраму к нам в класс, посадил рядом с председателем совета отряда – Кадыром, первым учеником, и велел нам немедленно же сообщить, если Носиршатрама хоть пальцем шевельнёт.

По правде говоря, мы тогда ничего не поняли. В поведении Носиршатрамы мы ничего плохого не заметили. Он держал себя так, что, казалось, и мухи не обидит. Однако от ребят я слышал, что его исключили из школы за хулиганство. Он, оказывается, часто срывал уроки. То свяжет косички впереди сидящим девчонкам, то измажет соседу уши краской… В классе поднимался шум и гам. На отчаянного мальчишку ничего не действовало – ни пионерские сборы, ни наставления учителей. После каждого скандала он давал обещание вести себя хорошо. Но на следующий же день в школе снова происходило какое-нибудь невероятное событие. И, конечно, зачинщиком оказывался всё тот же Носир! Настоящий Шатрама! Это прозвище так пристало к его имени, что Носира стали скоро все звать не просто Носир, а Носиршатрама (Носир-сорвиголова).

Однажды после очередной проделки вызвал его к себе сам директор школы. Носиршатрама дал ему честное слово исправиться. Но не прошло после этого и двух часов, как Шатрама подставил ножку одной девочке, и она так шлёпнулась, что разбила в кровь лицо. Девочку отправили в больницу, а директор срочно созвал общешкольное собрание. Обсудив (уже в который раз!) поведение Носиршатрамы, собрание приняло решение исключить Носира из школы. Так он и очутился в нашем классе.

Носиршатрама хотел было и здесь «показать» себя. Но мы решили перевоспитать его. И принять в свой пионерский отряд лишь тогда, когда он исправится. Но вскоре начались каникулы, и мы разошлись кто куда…

Я очень обрадовался, увидев Носиршатраму. Что ни говори, а всё-таки скучновато в горах одному. Носир сообщил мне последние кишлачные новости, и мы так разболтались, что даже не заметили, как село солнце.

Ночная мгла уже начала спускаться на окрестности, когда мы двинулись в обратный путь. На полпути нас встретил Собир-амак. Он шёл помочь мне и очень обрадовался, увидев нас вместе.

– Да вы, никак, уж и подружились?

– Мы и раньше были друзьями, а теперь ещё больше подружимся, – ответил я.

– Слышишь? – обратился Собир-амак к сыну. – Ты должен стать таким же умницей, как и твой товарищ.

Собир-амак ласково обнял нас. Мы подобрали свои палки и погнали отару к стоянке.

Носиршатрама, утомлённый длинной дорогой, уснул сразу же после ужина. Улёгся и я, но сон долго не шёл ко мне.

Отец и Собир-амак засиделись допоздна. Отец жаловался на беспечность Кобил-лайлака. Вот уж двадцатый день овцы не видят соли. Хорош заведующий, ему хоть бы что, он и глаз не кажет на стоянку. Собир-амак говорил о своей тревоге за сына.

– Конечно, хорошо, что Носира перевели в школу Гайрата. Но вот начались каникулы, и сын мой опять зашалил. Позавчера голову расшиб: нырнул с берега и ударился о корягу. А если бы о камень стукнулся? Вот и решил я взять Носира в горы. Здесь он у меня на глазах, да и Гайрат ваш тут…

– И правильно сделал, – заметил мой отец. – Твой Носир немного озорной, шалун, но он исправится. Подрастёт и исправится.

– «Шалун»! Сорвиголова парень! Матери ведра воды не принесёт, а на всякие проказы – по деревьям лазать да подраться – он мастер!…

– Надо ребят предупредить, – прервал его мой отец, – чтобы они были осторожными в горах.

Здесь и пропасти, и крутые обрывы, и река горная, бурная.

– Верно, Касым-ака, – согласился Собир-амак. – Завтра же надо будет поговорить с ними…

Однако наутро Собир-амак, видно, позабыл о своём намерении. А я решил, что сам буду присматривать за Носиром.

Носиршатрама будто и вправду оставил в кишлаке все свои дурные привычки. С палкой в руке он шагал рядом со мной – пас отару. Сидя на зелёных пригорках, мы без умолку рассказывали друг другу сказки, пели песни. Порою спорили о названиях тех или иных горных трав. Случалось, даже хватали друг друга за шиворот, но вечером как ни в чём не бывало возвращались на стоянку. Мы стали хорошими помощниками наших отцов. Мы уходили в горы каждый день, а отец и Собир-амак сопровождали нас по очереди.

Прошло уже два дня, как Носиршатрама жил с нами. Вечером мы, как всегда, собрались возле нашей палатки. Собир-амак, ловко орудуя иглой и шилом, зашивал мукки[8]8
  Мукки – род обуви из грубой кожи.


[Закрыть], а мы с Носиршатрамой слушали радио. Вдруг вдали мы заметили какого-то мальчика.

– А вот и гость к нам пожаловал! – воскликнул отец. – Это Шерали, младший сын Аликула-чабана.

Шерали был высоким и стройным, с ясными карими глазами. На нём был пиджак и брюки, заправленные в красные кожаные сапожки. На голове – казахская войлочная шляпа с широкими, загнутыми вверх полями.

Мы познакомились. Шерали был на год старше нас. Он перешёл уже в восьмой класс. Шерали хорошо говорил по-таджикски. Видимо, и поэтому мы с ним подружились очень быстро.

Наш новый товарищ оказался спокойным, скромным и молчаливым. «Сам себя не восхваляй, пусть тебя хвалят другие», – сказал он, когда Носиршатрама расхвастался о своих «подвигах» в школе, и Носиршатрама прикусил язык. Горы Шерали знал хорошо. Он пас отару здесь третье лето.

Однажды мы втроём отправились за хворостом. Нашим проводником был Шерали; он, погоняя осла, шёл впереди. Скоро мы добрались до арчовой рощи. Здесь росли большие и толстые деревья. Привязав ослов, мы принялись собирать хворост.

– Гайрат! – вдруг позвал меня Носиршатрама. – Я хочу пить. Пойдём посмотрим, нет ли здесь какого-нибудь родничка.

Я согласился.

– Поблизости нет ни одного источника, – сказал Шерали.

Но Шатрама заупрямился.

– Хоть из-под земли, да найду воду! – сказал он и начал спускаться в ущелье, а я остался.

Мы с Шерали собрали четыре вязанки хвороста и присели под старой, может, даже тысячелетней арчой. Пора было в обратный путь. Мы уже навьючили наших ослов, однако Носиршатрама всё ещё не возвращался.

– Что с ним могло случиться? – взглянул на меня Шерали. – Не сквозь землю же он провалился?

– Не знаю, – отвечал я, оглядываясь вокруг.

Стояло ясное летнее утро. В роще на разные голоса заливались птицы. Высоко в поднебесье, распластав крылья, парил орёл. В когтях он держал что-то чёрное, похожее на камень. «Как это ему удалось поднять камень, да и для чего ему камень?» – подумал я.

Шерали тоже следил за орлом.

Вдруг орёл выпустил свою ношу. Камень стремительно полетел вниз. Орёл плавно опустился на дно ущелья и, снова подхватив камень когтями, взлетел на скалу и принялся клевать.

– Понял уловку орла? – с улыбкой спросил меня Шерали.

– Признаюсь, нет.

– Это не камень, а черепаха, – пояснил Шерали. – Панцирь её слишком твёрдый, и орёл не может добраться до мяса. Поэтому орёл сбрасывает черепаху с большой высоты, чтобы разбить панцирь.

– А соображает этот стервятник! – сказал я, восхищённый находчивостью орла.

– Но что же всё-таки случилось с Носиршатрамой? – встревожился Шерали. – Неужели он до сих пор ищет воду?

– Уж не заснул ли он где-нибудь, – отвечал я, чувствуя, что в сердце закрадывается непонятный страх.

– Разве он такой соня?

– Ещё какой! Стоит ему только прилечь, как он тут же и захрапит.

– Тогда немедленно нужно искать его! – вскочил с места Шерали.

Мы принялись кричать что было сил. Горы отвечали нам гулким эхом. Поднялись в воздух потревоженные птицы. Затихли красноногие куропатки. Носиршатрама не откликался.

– Видно, и в самом деле он где-то крепко уснул, – заметил Шерали.

– И всегда он такой, – распалялся я, – то уснёт, то отстанет! Одно слово – шатрама!

– Однако ждать, пока он выспится, пользы мало. Нужно начинать поиски, – решительно сказал Шерали. – В этих диких местах какие только хищники не водятся!

– Тогда – на поиски!

– Пошли!

ДИКИЙ ЗВЕРЬ

Не знаю, где лазил бедняга Шерали. Мы разошлись в разные стороны.

Я спустился в ущелье. Горы теснились вокруг. Здесь, на дне ущелья, темно, словно уже наступил вечер. Я оглянулся вокруг и немножко струсил. Арчовые пни и большие камни среди травы казались мне дикими кабанами. Хоть и страшно было, но надо искать друга, и я, продолжая громко звать Носиршатраму, снова пошёл вперёд.

«Не может же человек пропасть бесследно? – рассуждал я. – Значит, с ним что-то случилось».

– Гайрат! Скорей сюда! – вдруг услышал я чей-то голос.

Он доносился сверху, из зарослей арчи. Это Шерали звал меня. Но самого его не было видно. Подниматься по крутому склону было трудно. Я карабкался вверх, прижавшись к скале, как змея. Последнее усилие – и я взобрался. Но что это? Под большой арчой стояли Шерали и Носиршатрама! И Шатрама, вместо того чтобы извиниться за свой поступок, стал ещё насмехаться надо мной:

– Посмотри-ка, Шерали, на этого лежебоку. Наш Гайратджан совсем выдохся, словно машина, у которой кончилось горючее!

– По правде сказать, ума у тебя ни на грош! – рассердился я.

– А что случилось-то? Что случилось? – сразу стал задираться Носиршатрама. – Мы с Шерали никак не дозовёмся тебя, где ты ходишь?

Ну каков этот Шатрама! Я с ног сбился, ищу его по всему ущелью, и я же виноват. Отлупить бы его как следует, да только связываться не хочется.

– Эх ты, лежебока! – не унимался Носиршатрама. – Ты лучше спроси, как я от медведя удирал!

– От медведя! – не поверил я своим ушам. – Не может быть! И медведь не тронул тебя?

– А что он мог мне сделать?

– Да разорвать на кусочки!

– Верно ты говоришь, – сдался наконец Носиршатрама. – Если бы я не влез на эту арчу, то мне бы уж был конец! Медведь положил передние лапы на ствол и встал во весь рост. Я уж думал: конец мне. Хорошо, что косолапый не смог влезть!

Да он не хотел лезть! – вмешался в наш разговор Шерали. – Дерево для такого зверя не препятствие. Во всяком случае, с медведем шутить не стоит. Он добрый, пока не разозлишь его. Но сам первый на людей не нападает. А стоит лишь немного рассердить его, так он и на голый столб вскарабкается.

Шатрама молчал. И я попросил его рассказать, как же он повстречался с медведем.

Упрямый Шатрама всё-таки нашёл родник и увидел возле него стаю куропаток. Одна птица прихрамывала. Носиршатрама решил сначала поймать куропатку, а потом напиться. Да не тут-то было. Только он нагнулся, чтобы схватить птицу, как та увернулась и быстро-быстро заковыляла в кусты. Шатрама – за ней. Ему казалось, ещё немного – и он поймает куропатку, но всякий раз птица увёртывалась. И, наконец, нырнув в густые арчовые заросли, совсем исчезла. Носиршатрама оглянулся – и чуть не присел от страха!… На него шёл огромный медведь! Носиршатрама одним махом вскарабкался на высокую арчу.

– Так я и сидел на ней, пока медведю не надоело и он не ушёл восвояси. А потом я спустился на землю. Здесь и нашёл меня Шерали, – закончил рассказ Шатрама.

– Короче говоря, ты спасся! – заключил я. – Но смотри, в другой раз будь осторожнее. А не то всё расскажу твоему отцу.

– Есть, лежебока! Есть быть осторожным! – вскинув ладонь к виску, отвечал Шатрама.

– Ладно. Посмотрим! – заметил Шерали.

Мы двинулись к тому месту, где оставили ослов и вязанки хвороста.

– Вот ты говоришь, что медведи первыми не нападают на людей, – обратился Носиршатрама к Шерали, – а на меня напал.

– Ну и что? Мало ли как бывает. Вон у нас прошлым летом что случилось… Пришёл к нам на стоянку один парень из кишлака. Расхвастался, что, мол, стреляет без промаха! Взял он ружьё и отправился на охоту. В горах он повстречал медведя. Вскинул ружьё, выстрелил. Но промахнулся, только слегка поранил медведя. Парень испугался и пустился наутёк; хорошо ещё, что сумел удрать от разъярённого зверя. О своём позоре парень рассказал только мне. Отцу моему он не стал рассказывать: видно, постыдился. В тот же день парень ушёл в кишлак. А наутро мы, как обычно, погнали отару в горы. Овцы напали на густую сочную траву и паслись, не поднимая голов. Отец мой уселся на мягкой траве и стал наигрывать на домбре. Я сидел немного поодаль и чистил своё ружьё. Пёс наш, Юлбарс, куда-то убежал. Вдруг слышу – одна из овец трижды ударила копытом о землю. Это было плохим предзнаменованием. Я тут же вскинул голову. Серый козёл – вожак, который обычно возвышался над всей отарой и всегда чуял приближение хищников, – уставился горящими глазами в то место, где сидел мой отец. Я привстал и глянул туда. И что же? Огромный медведь… подкрадывался к отцу, держа в лапах камень! Сначала я растерялся и хотел было окликнуть отца. Но зверь был уже близко и мой крик не помешал бы ему бросить камень. Я быстро собрал ружьё, зарядил и припал к земле. Отец не чувствовал надвигающейся опасности. Знай себе напевает. Медведь поднял камень – сейчас швырнёт! Я прицелился и выстрелил. Медведь взревел и… рухнул. Я подбежал к убитому зверю, смотрю: это тот самый медведь, которого ранил наш незадачливый гость из кишлака. Вчерашняя рана его была на виду – я не ошибся. Медведь, видимо, хотел отомстить за свою рану первому встречному человеку.