Текст книги "Ева рассказывает (СИ)"

Автор книги: Болеслава Кираева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

     В ход идёт кисейная блузочка и лифчик с чашками, как узкие косые полумесяцы – соски бы прикрыть. Кира выгибает позвоночник, разводит руки, грудь деформируется, переливается и так, и сяк, а фотограф ищет лучший вид.

     Вообще-то такой лифчик, любимый, я заметила, татарскими девушками, режет и мнёт груди, Кира потом рассказывала. Плохо, когда канты не совпадают с естественными границами выпуклостей, а идут прямо по мягкому, топчут его, режут. Грудь вмятинами делится на три части каждая, зато выглядит это эффектно, каждая часть живёт под кисеёй сама по себе.

     На очереди – разные виды обнажения. Идём от классики – декольте. Глубокое и очень глубокое, совпадающее с бюстгальтером и обнажающее его, свободная расщелинка и подчёркнутая сведением грудей. И свет падает по-разному, и крем втёрт куда надо, чтобы лоснилось, подчёркивало объёмность.

     После классики – модерн. «Средиземная кожа» с пупочком. Когда обнажаемся вниз от него, незаменимы стоячие джинсы – юбка-то вмиг спадёт. Мы с Киркой загодя подрезали один экземпляр, и теперь чтобы его носить, аж «киску» приходится подбривать сверху, а то выглянет. С гордостью позирует подружка в этих супернизких варёнках.

     Когда нужно вверх – задираем топики. Последний, самый откровенный – почти что лифчик, только декольте не такое глубокое и без застёжки. Надет он на голу грудь, чего там.

     Вот причудливый топик, в шахматную клетку, вернее, шашечную, потому что расставлены на серо-белых полях шашки – синие и вишнёвые, и всё это на фоне головоломных рисунков Эшера. И не сразу разберёшься, что две вишнёвые, самые выдающиеся «шашки» – не нарисованные, а настоящие, проглядывающие сквозь целлофановые окошечки топика. Где умный человек прячет лист? В лесу. Честертон.

     И вот наступает знаменательный момент: топик на необъятном бюсте моей подруги стягивается до лифчика. А поскольку переход этот резковат для предрассудочного глаза, то на первых порах контраст постараемся смягчить.

     Вещица, которую я натягиваю на послушно поднявшую руки Киру, охватывает всю грудь без остатка. Ни полпальца хотя бы слегка приподнятого не остаётся без целомудренного покрытия. Нет притягательной расщелинки между холмами… то есть она есть, но между холмами «обутыми», я это совсем другой вид, будто сведены кулаки в перчатках. Ничего сексапильного. Поперечная планка довольно широкая, под мышками вселяет чувство уверенности, сама проверяла. А на спине планка ещё и расширяется, так что если за топик и не выдашь, то, по крайней мере, поспорить можно. Сильный ветер эту штуку от спины отдует слегка, и ведь застёжки нет!

     Но главное – плечевые бретельки. На них нет пряжечек. Маленькие такие штучки, а как меняют вид! Мне многие девчонки говорили, что пряжечки придают белью такую «нижность», как никакие кружева и мини. И как бы ни тонки были плечевые лямочки, но если они целостны – одежда явно верхняя. Значит, есть что-то под ней, что подогнано под тело и подтягивает отдельные его части, чтоб только покрыть их осталось.

     Да, девушка с «запряжёнными» бретельками через плечи кажется только что из постели, неодетой, трогательно-беззащитной. Её легко представить перед зеркалом красящейся или в ванной – умывающейся, а вот в коридорах вуза появляться в таком виде не стоит. Маленький просветик в пряжках, через который выглядывает кожа, стОит дециметров оной где-либо ещё, даже вблизи интимных мест. Положение неустойчивое, надо или одеть(ся), или раздеть(ся). Понятно, что парни выберут, хотя бы в мыслях. Подозреваю, что и мужчины-преподы тоже – хотя бы и ворчали.

     Впрочем, можно и с другой стороны посмотреть. Пряжечки выдают ширпотреб, девушки разделены на сколько-то там категорий по размеру бюста. Ты попадаешь в большую группу, размеры от и до, вот тебе товар и остальное подгоняй сама. Не то, чтобы на тебя индивидуально шили, плебейское что-то чувствуется.

     Расправляю Кире бретельки, провожу пальчиками по всей их длине, ощущаю, как прилегают они к коже и как натянуты бюстом. Сплошные – такие сплошные, как у любой верхней одежды, не тонкие, завернуть можно как бы невзначай, когда к виду такому привыкнет публика. Кажется даже, что ширина подчёркивает отсутствие атрибутов нижнего белья.

     И вот подруга гордо встряхивает упакованным бюстом. Есть чем гордиться! «Дынки» обтянуты тонкой материей растянуто-коричневого цвета. Поняли? Модницы – наверное. Кажется, что на плоской грудной клетке это была бы коричневая маечка, а вот растянулась она – и стала такой белёсо-коричневатой, полупрозрачной, такой, знаете, интимный немножечко цвет. И подчёркивающий объёмы. Значит, было, чем растягивать. И хотя это «чем» тут же и мозолит глаза, всё же подчеркнуть грандиозность ещё и колером не мешает.

     На самом-то деле это имитация растянутости. Будь оно взаправду, такой изначально бесформенный «топик» или грудь бы нещадно сдавливал, или позволил бы ей отвисать и болтаться. Нет, форма была заранее чашечная придана, просвечиваемость сфабрикована, непонятливым поясню – кружкИ на вершинках не просматриваются даже намёком, цвет однородный до целомудрия, честное слово. Вообще, рельеф верхушек мне очень нравится – в отличие от других Кириных лифчиков, не всегда они на высоте в обрамлении её высот. Красиво, говорят парни, как нос истребителя или подлодки, бомбы или снаряда. Слова не девические, но можно ведь добавить: секс-бомба.

     Все эти военные вещи отшлифованы-отполированы, чтобы в воздухе-воде быстрее двигаться, а девушка шлифует свои формы (включая фасон бюстгальтера), чтобы ей легче шлось по жизни, в которой не воздух, конечно, главное препятствие.

     Осталось добавить, что растянуто-коричневый цвет чашек сверху и сбоку ловко перетекает в телесный, каковым и окрашены все лямки. Хватит им ширины, чтобы замечаться!

     Две-три секунды любуюсь подружкой. Будто смола-живица по девичьему телу струится, выползает из-под подмышек, сочится с ключиц и в месте скрещения потоков накапливается и застывает, зрея-матерея и в цвете, и в объёме. Дополняет, достраивает красивое тело, расширяет возможности. И ещё может считаться навесным украшением, причём не самозванным, не самонавешенным то есть, а природным, значит, заслуженным.

     И чего только преподы злятся? – думаю, пока красота эта озаряется сполохами под аккомпанемент тихих щелчков. Неправдами всеми приукрашивающие девицу косметика-шмотки им нипочём, а красиво, без излишеств оформленное тело не приемлют. Всё ведь в пределах студенческой морали. Да хотя бы и пляжной! Понимаю, аудитория – не пляж, но если что-то, на что хмурится препод, мол, чего вылезло, то почему тогда оно такое красивое? А?

     Кира надевает что-то внизу, и Глеб делает ряд снимков с подписью: «Угадайте, где бриджи, а где шорты!» Зритель должен также угадать, кто это, стоя спереди девушки, просунул руки ей в промежность и положил ладошки на джинсовые ягодицы. А никто и не клал, это такие вырезы в джинсах, прямо на попе. Конечно, нужны стринги, чтобы выглядывала именно кожа – якобы ладонная.

     Глеб снимает динамическое обнажение. Вид сидя сзади, нагибается девушка вперёд, от пояса всё разъезжается вверх и вниз. Джинсы отходят от ягодиц, и трусы – вот они, и расщелинка попы видна, и даже, кажется, палец можно туда сунуть, заигрывая с девушкой.

     Шалости воротника. Вот чего расскажу для разнообразия.

     Пришлось однажды слушать спор двух девчонок. Одна говорила, что не против разных вольностей в одежде, и декольте тут тебе, и облегающая водолазка на проступающий лифчик, и топик с тоненькими бретельками вообще без ничего с исподу, но вот чего она точно не будет носить – так это свитер с вихляющим влево-вправо воротником, так что видна из-под него лямка через плечо. Ясно же, что это лифчик. Нет, показать его часть можно, но – на постоянной, так сказать, основе. А не так вот – влево-вправо дрыг-дрыг, дёрг-дёрг. Как будто он случайно у тебя вылез.

     Вторая возражала – легкомыслен, ветренен только свитер, и ты показываешь, что это только внешне, что ближе к телу у тебя что-то более прочное, что тебе никогда не изменит, не позволит раздеть догола – даже сильному порыву ветра. Это как… ну, как портупея у офицера, она кобуру поддерживает и одновременно стягивает тело, подтянутости служит. А у нас – даже две «кобуры» для «оружия» нашего женского, и тоже стянутость нужна, под мышками особенно, там и вокруг спины свитер будто утюгом проглажен – потому что прилегает к упругой полосе, стягивающей тело вплоть до выдавливания лишнего жирка.

     Так что ветренность свитера только подчёркивает постоянство, влитость бюстгальтера, и одежда эта очень даже ничего.

     Другой ракурс – наклон к столу, где сидит преподаватель. Снимаем наклоняшки (они же наклоняйки). Груди вываливаются из упаковки, свисают, отчётливо видна расщелинка. У меня так не получится, а у Киры – запросто.

     Я, признаться, в трудном положении.

     Кира – моя лучшая подруга, и я со всей нежностью помогаю ей облачиться в нужную сейчас одежду, но знаю, да и она знает, что лишь в малой степени покажет то, что мастерски удаётся Благе из нашей группы (полное имя, кстати, Благословения).

     Ну да ничего, на правду не обижаются. Подружка моя учится хорошо и ей просто не нужно оттачивать всякие штучки-дрючки. А Благу сюда пригласить – так ведь фотки мало что скажут, это в натуре надо видеть.

     Вот идёт она, высокая и красивая, с тетрадью в руке к преподавателю. Весенний семестр, солнце играет в камешках заколки доя волос, одежда резко стала легче, и даже старички с одобрением поглядывают на девичьи ручки-ножки-декольтяшки, светленькие маечки, коротенькие юбочки, порядком подзабытые за зиму.

     Осмелевшие груди округлыми обводами своими показываются в вырезах, принимая ванны воздушные, солнечные и из мужских взглядов. Пока не примелькались, надо ловить момент.

     Блага нарочно выбирает момент, когда возле препода никого нет и он может ею любоваться на ходу ея. И на двух последних шагах, раскрывая тетрадь, начинает наклоняться к столу.

     Раскрывая тетрадку, она обеими руками мнёт её, выгибая листы, как бы выправляя их, и затем наклоняет от себя к преподу, опуская вниз. В это время тело откликается на наклон и щель в декольте начинает расти. Чашки наклоняются так, что их верхние, интересные части становятся почти горизонтальными, по крайней мере, с преподавательского места они именно так видны плосковато, и в то самое время, когда тетрадь ложится наконец на стол, лёгким движением торса Блага как бы выкладывает приотставшие груди на эту якобы плоскую, типа полочек, поверхность. Кажется, и тетрадь-то она мяла, чтоб по кривизне с этими «полочками» сравнять.

     Заканчивая общий наклон тела, она склоняет ещё ми голову, причём так, что заколка не её «хвостике» взлетает немножко вверх, вперёд и ложится на чёлку поверх лба. А вещица эта блестящая и красивая.

     Всё я перед тобой выложила, плоды труда (тетрадь), природы (бюст) и ювелирного искусства, любуйся, чем хочешь. И бедный препод старается остановить бегающие, скачущие туда-сюда глаза, чтоб вниз смотрели только, с трудом сосредоточивается на оформлении. А бюст и брошка подрагивают, живой же человек склонился, и ошибок в них, в отличие от каракулей, не наблюдается. Впрочем, и в тетради не очень-то их заметишь, с таким антуражем.

     Особый вид обнажёнки – насекомость. Ну, про талию я уже сказала. И вот на Кире брючный костюмчик, рукава длинные, с надрезами у суставов – плечевых, локтевых. Брючины на отстают – коленки обведены надрезом и у тазобедренного сустава голая кожа виднеется. Раньше, наверное, рыцари в латах так ходили, ведь без сочленений в суставах не подвигаешься. Интересно, трусы они под латы надевали? А в наши дни прорехами этими щеголяют девчонки.

     Кира делает отрывистые движения в стиле робота, прорехи расширяются, Глеб снимает.

     В серёдку, для разнообразия, мы решили вставить «ретроградство». Специально из деревень своих запрашивали посылкой бабушкины одеяния из сундуков. Ну и повеселились же в общаге, вынимая, растягивая и примеряя! А теперь предстоит повторить перед объективом.

     То и дело фыркая, Кира обряжается в очень простое, провинциально-целомудренное платье. Оглаживаю её, осматриваю, свои ощущения при совместной примерке припоминаю. Да-а, если б не мода нынешняя, только такие и носила бы. Умели же раньше шить! И носить умели. Даже подружкины роскошно-вызывающие формы выглядят довольно скромно, естественно, упакованно. Как тут и были, что спереди-сверху, что сзади-снизу. Обнажать первые так же неуместно, как и вторые, вокруг талии и вокруг шеи подтянуто и без расхлябанности. Рисунком на материи глаз умеренно отвлекается, внимание размазывается по всей девичьей фигурке, воспринимая её как бы целиком, не по частям. Это по мне!

     Телу уютно и индивидуальность сохраняется, а вот сторонним взглядам, престижу – фиг вам! Не были наши бабушки рабынями крутизны и престижа, этих лисы Алисы и кота Базилио современности.

     У старшего поколения преподавателей такая одежда вызывает ностальгические воспоминания, и на этом можно проехать. Особенно если экзаменует пожилая женщина, такое ведь тоже случается. Не идут на пенсию, наверное, маленькую заработали.

     Хотя старомодная одежда строго хранит тайну пододетого белья, Кира забояривает под неё полный комплект. Ретро – так уж ретро, потом будет чему выглянуть. Старинные шёлковые чулки на резинках от пояса, и кружевная нейлоновая комбинация поверх лифчика с непривычно глухими, даже поверху, чашками. Ой, подруженька чуть не согнулась со смеху, прилаживая эту древнюю амуницию. Но перед объективом надо потерпеть. Но когда снималась, позировала, во взгляде что-то такое торжественное, солидное, строгое появилось. В таком одеянии прямо откуда-то ниоткуда узнаёшь себе цену и начинаешь держаться с достоинством. Женщина действительно одета, защищена и не подаёт двусмысленных сигналов. Впрочем, голым пупком или другой наготой нынешней тоже сигнала не подашь, так примелькалось всё. Но в той одежде как-то спокойнее и надёжнее.

     Вот ещё что интересно: когда я застёгиваюсь, тело чувствует, что его уважают, время и усилия тратят, не просто чирк-швырк, и якобы в белье девица, как нынче. А когда поверх тщательно застёгнутого надеваю через голову платье без застёжек, тело «знает», что нет и намёка на приглашение подраздеть, даже частично и постепенно, отстегнуть, скажем, на груди.

     Да, в этой одежде не только удобно телу, но и очень спокойно на душе. Как будто находишься в своей тарелке. Будто сверху указано: вот это – женщины, вот это – мужчины, все на своих местах и должным образом друг от друга отличаются. Пока кто-то сам не захочет, никто другой его не тронь.

     Вспомнилось из детства.

     Привели меня в первый класс за ручку, и попала я прямиком в праздничную линейку. Людей вокруг, почитай, сразу столько и не видела, но в линейке это неопасно, толкотни нет. Толкотня началась потом, когда все смешались и ринулись ко входу. Я мигом испугалась, душа в пятки – затолкают ведь, затопчут, затрут! Не столько физических толчков и сжатия натерпелась, сколько вот этот страх душу вынул.

     Подавила позыв в туалет, попала в класс, усадили меня за парту. Мы, первоклашки, маленькие, а парты стандартные и заказываются «на вырост». Я же среди маленьких самая крошечная, и мне на своём куске парты очень просторно было – и очень спокойно. Особенно после того страха в толпе. Никто на моё место не покусится, если, конечно, сама не приглашу (но до старших классах не допетрила приглашать). Резкий очень контраст с беззащитностью в толпе. Тем глубже чувство спокойствия, защищённости и уверенности.

     Вот так же и в старомодной одёже себя чувствуешь, на контрасте с привычной уже беззащитностью голоногости, голопупости, гологрудости и прочих «голограмм». Вся разница в том, что в школьной толпе ты игрушка форс-мажорных сил, а одежду современную носишь в силу моды, как все, не засмеяли чтоб. Но ведь сама можешь и другую надеть, а вот из толпы так просто не выскочишь, особливо ежели в серёдку попала.

     Я вот думаю соединить фасоны разных эпох. Платье целомудренного покроя со вставками телесного цвета сверху, по поясу и снизу, то есть везде, где сейчас принято открываться. Рисованный пупок встроим в орнамент, горошинку эдакую, чтобы было и нашим, и вашим, то же с ложбинкой бюста. Чулочки цвета подола, на резинках с пояса. И комбинацию тоже надену. Для полноты ощущения уверенности, чувства законченности туалета, порядочной женщины. Вот так!

     Мне даже не понравилось, когда начались приколы и Кира стала выставлять части античного белья напоказ. Ну что хорошего в мини-юбке, из-под которой лезут резинки чулков, или в комбинации, лоскутами торчащей из декольте? Не очень хороши и лосины, сквозь которые топорщится пояс для резинок. Вот как шили раньше, не побалуешь! Глеб, по-моему, это понял и не стал затягивать этот этап.

     Возвращается в настоящее и снимаем выглядывания (проглядайки). Они разнообразные, главное – подобрать позу. Вот у Киры грудь выглядывает из лифчика. Вот сползла на бедре юбка и выглядывают трусы. Вот выглядывают бретельки лифчика из-под широкого воротника. Вот Кира раздольно откинулась назад, закинув руки за голову, и из-под низких джинсов выглядывает полживота и «киска». Вот из-под топика вывалились оба конца расстегнувшейся застёжки лифчика.

     Кира неистощима на выдумки. Будь фотоаппарат плёночным, плёнка давно бы иссякла.

     Помогаю ей облачиться в белый парадный купальник. Сейчас помощь требуется больше всего, чтобы ничего не помять, не позволить очень уж прильнуть к телу. Больше всего верх походит на порядком забытую школьную блузочку, ну, из той серии «белый верх – чёрный низ», кто ещё застал. Целомудренное такое впечатление, белый цвет смотрится каким-то строгим, девственным. Правда, формы он упаковывает далеко не школьные, но даже так всё скромно очень. Такой уж покрой.

     Ой, какой костюмчик бы вышел, переиначь мы школьный младшекласснический принцип «белый верх – чёрный низ» на свой, девичий лад. От нижней кромки бюста до пупка, его, впрочем, не достигая, идёт тёмное, не обязательно чёрное, но подчёркивающее плотность и даже жестковатость. Выше – не обязательно белое, но светленькое, и даже порой воздушное, распускающееся – как лепестки цветка, в середине которого скрываются два толстых «пестика». Ниже пояса всё повторяется: ноги обтянуты тёмным, ну, тут джинсы рулят или чёрная кожа, а выше паховых складок и нижнего края ягодиц всё гораздо светлее, освещать чтоб работу при ходьбе ягодиц и приятную пухлость, рельеф животика. А Кира потом, узнав, добавила: застёжки также чтоб на светлом выделялись, намекая на то, что время от времени они расстёгиваются…

     Я знаю, что она имела в виду, вернее, кого – Натали. Подсмотрела, какое у ребят в моде пиво, и верхушку бутылки присобачила на один отворот гульфики брючек, а в другом отвороте провертела дыру, насаживала её на резбяное горлышко и закручивала фирменной пробкой. Парни просто балдели. Говорили, сама слышала: «Утоли мои желанья, Натали».

     Блузку (а у нас была), конечно, надеть бы удобнее, но тогда трусы пришлось бы отдельно натягивать, и смотрелись бы они нижними. Не дай бог ещё пупок выглянет! А так низ купальника белеет столь же строго, как и верх. Такое, знаете, шортовое впечатление производит, хотя вырезы по бёдрам нехилые. Главное, верхней одеждой смотрится, живот так же мог бы натягивать ткань, скажем, приличной юбки.

     И сразу же мы смазываем эту благостную картину, на Кире появляется прозрачная капроновая юбочка. Вмиг трусы становятся нижними, и как таковые выглядят даже чуток неприлично или эротично – на чей, смотря, взгляд. Под юбкой ведь, из-под неё ведь! Взгляд завлекают, притягивают, а смотреть-то, в сущности, и не на что. Ругать, если хрыч старый и красоту не ценит, тоже не за что. Кира может юбочку поднять и повертеться, как сейчас вот перед объективом, чтобы показать всю строгость и целомудренность своего белого облачения. Но вот опускается прозрачный капрон, и снова кажется, что там, под ним, что-то есть такое, стоит только приглядеться. Валяй, мужской глаз, шуруй, мешай своему уху слышать недочёты ответа по билету.

     Вот трусики на высоком пояске по талии, продёрнутом в ну о-очень широкие петли. Не петли это, а бретельки целые. Висят на них трусы, верхней кромкой спускаясь до «киски», а сзади – до попкиной расщелинки. Разнообразится вид поясного зазора, не только пупок внимание приковывает.

     Обряжаю подругу в «глазораздрай». Это такая белая вязаная кофточка, плотно-ажурная, сквозь белизну что-то просвечивает, но неясно. Ворот у кофтёнки широкий, ключице одной суждено быть непокрытой – да, с правого плечика всё время сползает одёжка. А чёрной лямочке сползать некуда, она остаётся на всеобщее обозрение. Глаз, конечно, зрелище такое цепляет, потом спускается ниже, на ажур и сквозь вязанину высматривает неясные контуры груди – или хотя бы черноту лифчика.

     И на сразу, но рано или поздно замечает, что с другой стороны этой таинственной из-под-белой черноты нет! Выпуклость есть, а цвет её упаковки не просматривается. Впрочем, кажись, под выпуклостью что-то чуть заметно. Блин, неужели девчонка спустила левую чашку-прикрывашку под грудь? Где тогда сосок? Зырь-зырь. А наружная чёрная бретелька и не думает отпускать. Вот и враздрай пошли глазки.

     И вконец окосевший экзаменатор вдруг слышит невинный голосок: «Я ведь всё правильно ответила, на пять?»

     На самом-то деле с Кириными формами и краснотой сосков такая штука не пройдёт. Найти лифчик с разноцветными чашками не удалось, я ей и обшила левую чашку носком от старых колготок – телесного, естественно, цвета. Под кофточкой от кожи не отличишь. Вернёмся домой – я и вторую чашку обошью, пригодится.

     Заканчиваем невзначайками. Окосевший Глеб даёт мне аппарат, а сам с видом преподавателя садится за стол. Вот Кира «невзначай» наклоняется и задевает его щёку своей отвислостью. Вот толкает его в плечо джинсовой попой. Вот две головы под столом, руки собирают что-то рассыпавшееся, у девушки висят груди. Невзначай студентка падает на коленки к преподавателю. Бывает ведь, правда? А вот одной рукой с учёным видом водит по листку с ответом, а второй взяла под столом руку экзаменатора и засовывает себе в джинсы, втянув живот. Вот препод отдёргивает руку и с ужасом смотрит на зажатые в ней трусики. Шутка, прикол. Настоящие трусы на месте, если вообще есть.

     Вот трико-трюк. Чёрные колготки, переходящие в чёрный свитер «под шейку», и где-то посередине по телу елозит светлая юбка. Так и ждёшь, что она слезет с таза, но нет, ягодицы её туда-сюда вихляют, но держится, курилка. Безобидное чудачество, так бы и я смогла, только вот таз у меня узкий, не свалилась бы. Пусть уж Кира.

     Мы повеселились вволю. Поимпровизировали. Глеб смеялся вместе с нами, не забывая щёлкать затвором. А когда фантазия иссякла, он подал нам какую-то связку резинок. По цвету, толщине и ременной застёжке это было похоже на резиновый медицинский жгут, но с какими-то разветвлениями.

     Кира сразу же поняла, для чего этот «спрут», наверное, раньше договорилась. Одним движением (эх!) сняла всё сверху и приладила на бюст эту резинищу, будто каркас от лифчика. Попросила затянуть ременную застёжку сзади. Я всё щадила её, вижу же, врезается резинка в кожу, валики по сторонам пучит, а она со слезами в голосе – давай, давай, на последнюю дырочку давай, я сейчас выдохну. Ну, я и затянула на последнюю.

     Зашла вперёд – батюшки! В резиновые треугольники просунуты мощные груди и – торчат. И как торчат! Там ещё какие-то бегунки были на лямках, Кира их сначала сама сдвигала, потом меня попросила. И снова – до последней черты. И я сузила там всё, пока подружка испуганно не охнула. А что – сама же просила.

     Ну и сдавило же ей, ну и напряглись же «дынки»! Треугольники кривобокими сделались, охватили плоть по неровной окружности. Я пальчиком легонько так тронула – как барабан кожа. Туже, чем бицепсы. Вот-вот молоко брызнет. Как живот, когда сильно в туалет хочешь. Ничего похожего на мягкое, девичье. Околососковые кружки стали большими, растянулись, как картинка на воздушном шарике, который надувают. Соски стали тёмно-вишнёвыми, как-то набухли и выпятились шариками.

     Кира еле дышала, сдавленная резиной, но с губ не сходила улыбка. Я стала обряжать её в различные одежды, а Глеб снимал. Но соски так округлились, что казалось, что это чашки такими розетками верховятся, с полыми шариками для сочащегося молока. Пришлось смочить язычком и огладить ткань по форме шариков, акцентировать «шейку», отсутствие кантов, чтобы выглядело натуральнее.

     Груди торчали врозь и не поддавались формовке, так что «нечаянное» выглядывание из глубокого декольте пришлось снимать, сдвинув немного его на бок, но Глеб подобрал такой ракурс, что сдвиг совсем незаметен. Ну, зазевалась девушка, и одна из опор её пучащейся маечки подкачала, пошатнулась, выглянула наружу. Красная – значит, стыдно ей.

     Я думала, Кира поспешит сорвать стягивающую амуницию, но она взяла самый просторный свой лифчик и надела поверх резинового корсета. Эх ты! Классно так вышло, бюст будто побольшел на размер. Вообще, когда лифчик поддерживает норовящие упасть «дынки», это одно, а когда он сдерживает рвущиеся вперёд «конские морды», это совсем по-другому смотрится, здорово так! Фотограф был со мной согласен.

     Затем Кира сняла всё снизу, вплоть до трусов, а сверху натянула такую же резиновую оплётку. Я затянула ей лямки вокруг бёдер и в паху, и так округлились ягодицы, а вот живот выпятился совсем чуть-чуть. И мы сели пить чай, ибо последним номером в программе стояла имитация охоты в туалет – хотя снимать надо было настоящую охоту, без дураков.

     Интересный он парень, этот Глеб. Мы с самого начала предлагали принести бутылочного лимонаду и надуться им да упаду. А он: нет, вредная это штука, питьё на сахарозаменителях, пьёшь, и ещё больше хочешь, с языка сладость не сходит, на то и расчёт. И хотя Кире полагалось выпить много, но эрзац-сахар, по мнению нашего фотографа-оригинала, вреден.

     Казалось бы, какое дело наёмному фотографу до здоровья двух девчонок, которых он уже отснял и больше уже не увидит? Нет, он беспокоится о нашем здоровье, хлопочет насчёт чаю. Спросили, почему, – он сказал, что и своей девушке пить всякую дрянь не даёт.

     Кире Глеб заваривал зелёный чай с какими-то добавками, гонящими мочу. Я пила обычный чёрный, ибо мне страдать от позывов было незачем. Всё же пила – за компанию. И вели мы, как водится, разговоры.

     Когда Кира сделала первый глоток и её горло содрогнулось, я почуяла, что сидеть в стороне не стоит. Встала позади на коленки, левую ладонь положила ей на живот, а правую – повыше, на область желудка, как раз под стреляющими вперёд грудями. Украдкой ткнула вверх – ого, какой твёрдый «навес»! Какой там карандаш – волос не прижмёт, всё из-под навеса этого скатится. Плотно свои ручки приложила к родному телу. И прочувствовала вместе с подругой каждый глоток, как он попадает в желудок, как покидает его и объявляется в ёмкости ниже.

     Её живот выпячивался и твердел. Я старалась не давить ладонью, а просто легко держала её на поверхности, как датчик. Когда живот дошёл до интересной кондиции, я сняла правую руку с области желудка и стала водить пальцами по резиновым лямкам, всё глубже и глубже врезавшимся в кожу, по валикам выступающей по бокам кожи, по паху и промежности, чтобы приятными ощущениями хоть немного отвлечь подружку, помочь ей продержаться подольше. Потом пальцы скользнули в область уретры, тайком от Глеба нащупала я там губки через волосики (не задеть клитор!) и ощутила, как напряжён сфинктер.

     Конец чаю! Обрядила я Киру в довольно-таки просторную, но теперь облегающую живот тонкую белую юбку, и фотограф отснял страдания студентки, остро желающей – не к экзаменаторскому столу. А что, и такое случается. Может ведь подвернуться нелепый билет и как бедной девочке тогда улизнуть с экзамена? Или поглядеть в учебник.

     Даже игру мускулов снизу живота, отображённую на юбке, удалось запечатлеть, даже угадывавшиеся там губки выпяченные и полураскрытые давлением изнутри. Был и более грубый снимок – как расстегнулась «молния» на джинсах и вываливаются оттуда трусы… то есть пузырь, покрытый кожей и трусами. Кира аж губы закусывала, когда джинсы эти напяливала.

     Наконец Глеб зачехлил свой фотоаппарат.

     – Шабаш! Устали?

     – Туалет где? – спросила Кира, пытаясь оттянуть лямки от живота. Ох, и рубцы же у неё там! Но как снять – верхнюю лямку теперь через живот не перебросишь, надо сперва отлить.

     – Да прям здесь можно. Сейчас уйду, вы и… Или даже лучше сделаем. Девчата, хотите сыграть в игру под девизом «Кайф и взаимовыручка»?

     Интересное сочетание!

     – А то!

     И он рассказал идею. Здорово!

     Меня, как самую лёгкую из двоих, предполагалось привязать к шведской стенке и сделать беззащитной перед щекоткой. Щекотать предоставлялось Кире. Вообще-то, мы и раньше друг дружку щекотали, вплоть до описывания, но на этот раз… Но расскажу всё по порядку.

     Я разделась до бикини, Глеб размотал верёвки и посадил меня на низенькую скамеечку спиной к шведской стенке, попросил вытянуть руки вверх и взяться за перекладину. Я взялась. Он немного потрепал мои напрягшиеся в предчувствии чего-то пальчики, погладил. Расслаблял, наверное. Я уже почти разжала кулачки и решила поправить трусики, а то кантики подвернулись. И вдруг обнаружилось, что держат меня не сильные мужские пальцы, а шершавая верёвка. Он незаметно закрепил петли, привязал мои ладошки к перекладине.

     Попросить на время отвязать? Но тут парень, весело насвистывая, принялся двигать руками, то скрещивая их, то разводя в стороны. Немножко похоже, как девица заплетает косы. И он заплетал. С каждым взмахом очередной виток верёвки прижимал мои вытянутые вверх руки к перекладинам, мягко прижимал, но вырваться я уже не могла.

     Вообще, занятное это ощущение – проход точки невозврата. Вот только что могла выдернуть ладошки из петель, но вот мягкий виток – и чую, что всё, не вырваться, можно и не пытаться. Какое-то чувство в груди поднялась – ну, необычное, что ли. И в животе так засвербило. Ощущение нарастающей беспомощности, но не безнадёжной. Стоит рядом подруга в резиновой оплётке, всё у ней сверху и снизу торчит, аж лопается. Улыбается, значит – всё в порядке, ничего дурного не будет.