Текст книги "Ева рассказывает (СИ)"

Автор книги: Болеслава Кираева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

     Мы зашебуршились у скамейки. Скоро всё содержимое сумки было разложено для скорого переодевания.

     – Тогда прошу сюда, – предложил фотограф, которого звали Глеб. – Обычно будет три ракурса: стоя в полный рост, как бы у доски, сидя за столом, наклонившись к собеседнику, сидя за столом – вид сзади без спинки. А также крупные планы. Ну, вставайте в этот круг. – Ага, на «вы».

     Кира встала в очерченный мелом на полу кружок.

     – Так, сейчас на вас нейтральная одежда. Лицо тоже сделайте серьёзным.

     «Нейтралкой» была плотная кофточка цвета топлёного молока с воротником «под горлышко», поверх был надет однотонный жакет с V-образным вырезом, слегка скрадывающим бюст. Всё это было в меру свободным, обтягивала кофточка только полные плечи натурщицы, рукава были закатаны почти до локтей. Туалет дополняла шерстяная бежевая юбка чуть ниже колен, плотные коричневые колготки и туфли на низком каблуке. Кофточка чуток налезала на юбку, живот был обтянут в меру.

     Ну, и физиономию Кира скорчила серьёзную, правда, слегка давясь от смеха. Представила, что «синий чулок» и что отвечает у доски хорошо выученный урок. Это Кира-то – «синий чулок»?!

     – Во взгляде поменьше экспрессии, – командовал Глеб, смотря на заднюю стенку фотоаппарата. – Будто думаете о предмете и немного в себя ушли. Вот так, хорошо. Снимаю!

     Мигнул блиц. Кира повернулась, её сняли в профиль, в три четверти, со спины. Нормальная спинка, между прочим. Видно, что девушка полненькая, фигурка хорошенькая, застёжка скрадывается. Попка тоже юбочкой обтянута по-скромному, профиль бёдер хорош, в общем – гармония и радость глазу, но без эротики.

     В профиль, конечно, бюст дал о себе знать (как не дать?), но по минимуму. Ну, есть у меня такого размера прелести, не ужмёшь ведь их никак, упаковала поэтому поплотнее, чтоб ни отвисали, ни напружинивались и в глаза как можно меньше бросались, делу не мешали. А если кто всё же вперился – ну, мы не виноваты, любуйся.

     Потом Кира села к столу, чуток наклонилась, край столешницы коснулся её рёбер. Чуть-чуть резче очертилась грудь, нависла над столом, но снова вполне естественно. Скромнее при этих объёмах ну никак.

     Глеб зашёл сзади, установил свою треногу. По его команде натурщица задом отодвинула табуретку и как можно сильнее наклонилась вперёд. Нехотя, очень нехотя край кофточки улез вверх, а пояс юбки – вниз, чуть-чуть разомкнулась серединка, и то – только в центре, узким ромбиком этаким, но там – нижняя маечка или давно забытая нынешними девушками комбинация, цвета неяркого, в глаза не бросающаяся.

     Впрочем, скромные так и не наклоняются.

     По просьбе Глеба я тоже села за этот стол, чтобы разыграть жанровую сценку. Но почти вся скрылась за телом подружки. Главное, на фотке чтоб было видно, что с кем-то героиня заинтересованно, по-умному разговаривает. И мы действительно перешёптывались.

     – Не моё амплуа, – подмигнула Кира, елозя жакетом по столу. – Эх, как у меня там зудит! Скорее бы к делу перешли!

     – С некоторыми преподами и поскромничать надо, – ответила я. – Тренируйся, подружка, да ещё тебе заплатят за это.

     – Разговорчики в объективе! – шутливо крикнул Глеб. – Пересниму, а то рот у вас, Ева, больно уж открытый вышел. Ещё вы не совсем в фокусе, так вообще лягушачья пасть.

     Ну уж! Я обиделась и уже хотела было отвернуться, но Кира меня удержала за руку. Так и вышло на плёнке: скромница Кира держит полувидимую свою собеседницу за запястье.

     – Теперь крупные планы! – раздалась команда.

     Кира встала, поправила одежду, и по фигуре тут же прошёл объектив: грудь, талия, живот, ноги.

     – С нейтралкой, пожалуй, всё. – Фотограф щёлкал кнопкой, прогоняя кадры. – Девочка весьма скромненькая, только такие и попадались бы вашим преподавателям. Только вот такой скромняшке умной быть надо, а это не всем дано. Так что теперь мы будем показывать, что нам по плечу, если ум как у блондинки.

     Мы уже знали, что первым пунктом значилось закрытые выпячивание и облегание. Кира подошла к скамейке, встав спиной к фотографу с его аппаратом, и спокойно начала раздеваться.

     Такого я не вполне ожидала. То есть знала, что она так может поступить, но в реальности, когда живой парень в двух шагах… Я бы могла, осмелев, погрозить раздеться до белья, но в реальности струсила бы, верно говорю. Теперь вы представляете, какая у меня подружка.

     Смелость, раскованность – ещё не распущенность. То есть никоим образом не распущенность. Кира явочным (раздевочным) порядком отстаивает своё право ходить в том, в чём хочется, но также ценит и право поступать, как хочется. Сунься кто к ней, полуобнажённой, кого она на звала, и быстро получит по рукам. Да и я ей помогу.

     Пока же я на всякий случай держусь позади, между подружкой с быстро обнажающимся торсом и мужскими глазами. Ах, так за мной же низ!

     Вспоминаю, как она мне рассказывала. Когда лифчик из простого покрытия (типа платка на голову) превратился во вместилище и подтягалище, это в старших классах, одно время она изменила утренний порядок: сначала, расчесав, забирала волосы, потом надевала лифчик, «прибирая» пассивные свои владения, чтоб не дрыгались, не мешали, а уже после натягивала трусы, облачая владения обширные и активные, тоже чтоб не дрыгали понапрасну, а в оболочке консолидировали свою силу.

     Было это у неё недолго, когда пришлось вскакивать в спешке, всё делается на автомате, как привыкла с детства. Когда встаёшь на чьих-то глазах, пусть и родных – тоже выбора нет, ещё сочтут извращенкой.

     Быстро снялась скромная юбка, колготки, снизу остались одни чёрные трусы. Конечно, мини, ягодицы на воле, чуть поёкивают. Родная моя! Сзади только треугольник и виден. Я обратила внимание на то, что ткань тонкая и податливая, вот ёкнула ягодица, чуть подалась нога вперёд (в колене она согнула) – и на трусах сразу морщинки, отходят они от тела, потом возвращаются. Нет впечатления «броневого» обтяга, вот я к чему.

     И это по контрасту с джинсами, которые я на неё уже напяливаю. Тянуть приходится сильно. Большие ягодицы улезают в синюю «броню», та нехотя распрямляется, разворачиваются во всей красе полушария со строчкой и заклёпками. Тяну дальше. Напрягается шов посерёдке – значит, коснулась перемычка мыса. Кира, занимаясь верхом, чуть дёргает ягодицами назад – мол, туже, туже давай, не бойся. Делаю рывок вверх и пока не сползло, затягиваю ремень, любуюсь. Можно чуток и отдохнуть.

     Профессиональные писатели любят делать отступления от темы, я знаю. Наверное, мне тоже надо так отступить. Я же не только о дне съёмок пишу, а вообще о своей жизни.

     Мы, девушки, любим ощущение от облегания жёсткой грубой джинсой наших нежных ягодиц. Считается, что пододеваем мини-трусики или стринги, чтобы не выпячивались канты. Но не только. Чтобы ягодицы… весь таз вошёл в жёсткую упаковку, как пуля в гильзу, без зазора, чтобы не было складок, когда ногами двигаешь. Это у мужчин пускай морщинит, у них объективные обстоятельства. Ну, и конечно, возникает чувство бронированности снизу, раз такой тесный контакт. Двигаешь ножками, а ягодички пошуршивают по изнанке джинсы, хорошо так.

     Но Кира в общаге у нас любит ходить в трусах или шортиках. Ей и в туалет, и в кухню так пойти нет проблем. И вот как-то сказала она в том духе, что жаль, из саржи трусы не сошьёшь, а целиком джинсы надевать она дома не хочет. Теряются ценные ощущения. Можно этому помочь?

     Я задумалась. И тут помог случай. Как раз в то время порезала я пальчик, порез уже затягиваться начал, красный такой валик оставался. Задела я им за что-то, больно – дую, лижу, морщусь. И думаю: вот края у меня тогда разошлись, а потом вновь стали сходиться, зарастать начала ранка. Не иначе, как ткани организма по обоим краям пореза «чувствуют», «признают» друг друга, тянутся друг к другу, вступают в контакт, да такой плотный, что смыкаются и всё зарастает. А ведь от джинсов и требуется такой плотный контакт, там его покрой обеспечивает. Трусы так не скроишь. Не может ли помочь сродство материалов?

     Из чего кожа состоит, верхний слой? Грубо говоря, из белка. Ну, из чистого белка ткани пока не делают. Какое волокно ближе всего к белку? Подняла старые свои конспекты по полимерам, полистала – это полиамид. Из его волокна много чего сейчас шьют.

     Рассказала Кире. Пошли мы с ней и купили полиамидные трусы, большие такие, «бабушкины», что таз обхватывают полностью, до пояса доходят. Выпороли переднюю подкладку. Н животе они ещё чувствуются, но, перевалив за лонную кость, почти пропадали ощущениями, что создавало кайфовый эффект полуоткрытости.

     Зато задний проход запирался крепко – со всем к нему прилегающим. Неплохо стягивались ягодицы, при их сокращениях чуялось, как они опираются на эспандерно натягиваемую материю. На свободе и подрыгать неплохо, а вот когда передвигаешься осмысленно, нужно дойти куда-то с малой усталостью – умеренное дисциплинирование весьма кстати. Ещё ремешок вставили, чтобы на джинсы похоже было. И Кира начала их носить.

     Сначала всё было в норме. От надёвки к надёвке всё больше напоминало джинсы. Но потом Кира, как обычно, постирала своё бельё, и по ощущениям от трусов откатилась назад.

     Снова я на бывший порез смотрю, там уже не валик – след только красноватый. Когда края одинаковы – они сходятся без проблем. А белок с полиамидом? По идее, белок должен чувствовать, что полиамид какой-то не такой, похожий, но не идентичный. Срастись с ним нельзя, пока, во всяком разе. Но может… можно «воспитать», чтобы потом попробовать и срастись, слиться. Как, скажем, обучают и воспитывают нас преподаватели, чтобы взять в свои научные группы.

     А как это – «воспитать»? Единственный способ – пропитывать воспитуемого «дикаря» кожными выделениями, да не просто потом и салом, как обычную одежду, а чем-то специальным, чтобы «своим» сделать. Ну да, пропитывать. А для нас это всё – грязь, стираем, чистоту ценим. Вот Кира и постирала, вот всё «воспитание» и вымылось.

     Она согласилась. Но совсем не стирать нельзя – пот, снаружи грязь садится. Стала прополаскивать в чистой воде, чуть-чуть добавляя порошка. Нашла состав. Раз, другой…

     И что вы думаете – получилось. По ощущениям стало сближаться с джинсами, даже ещё лучше, роднее как-то. Я сама пробовала надеть, хотя размер не мой, нет должного облегания. Тогда мы с подружкой посмотрели в лупу. Волокна как бы срослись, спаялись, между ними что-то такое аморфное виднеется. Биотрусы прямо получились. И процесс, видно, всё ещё идёт.

     Ну, я и себе такие же подыскала, по размеру. Сразу и в лупу оглядела. Нет, волокна хоть и сплетены, но порознь, если иголкой чуть ковырнуть, сразу друг от друга отходят, если ткань растянуть, сразу прозрачнеет. А ведь полиамид плавится за двести по Цельсию. Да и не такая горячая моя подружка, чтобы на ней волокна оплавлялись. Выходит, биовоспитание.

     И стали мы с ней носить эти «джинсовые» трусы и кайфовать. Я, правда, халатик сверху всё же накидываю, а Кира ещё прикупила полиамидный лифчик, отпорола хлопковую подкладку и несколько дней носила не снимая, даже спала в нём. Потела, давала поту высохнуть, отделяла свои «дынки» от прилипшего, медленно так отделяла, кайфовала. От помывки до помывки носила и такое ощущала… Но это уже другая история.

     Тем временем моя подружка поддёрнула свои джинсища так, что попа колыхнулась, шумно выдохнула и резко затянула ремень. Мне так было не под силу. Я забежала вперёд и помогла ей затянуть его на самую последнюю дырочку. Кира провела ладонью по промежности, среднему шву – крепко сидит, врезался в кожу. Осторожно вздохнула…

     Ну и живот получился вдобавок к мощной попе! В него уж воздух при вдохе не пойдёт, точно. А застёжка спереди будто разваливается на две части, настолько всё напряжено.

     Да, парням пояснить треба. Для девушек сейчас шьют только низкосидящие джинсы, которые чудом каким на нас держатся. Они у нас есть, но их черёд придёт позже. А вот за этими – настоящими, высокими до пояса, нам с подружкой побегать пришлось.

     Смотрю на мощную попу и вспоминаю. Как-то Кира пошла на улице вперёд и сказала мне смотреть на её попку. На ягодицы, то есть, а точнее – на смычку между ними снизу. Вообще-то там должен зиять провал, хорошо видный, когда девушка в стрингах или вообще без ничего. А нагнувшись пониже, можно узреть и что там, спереди… Но любая одёжка, охватывающая ягодицы, даже тонкие трусики, не повторяет этот провал, а образует под серединой попки своего рода перепонку, натянутую, но но ни к чему в центре не прилегающую. Типа висячего моста между ягодицами. Когда девушка стоит в джинсах, там ещё проходит средний шов, и не видна разница между саржой, прилегающей к ягодицам, и саржой, только лишь натянутой через пустоту. Но когда хозяйка ходит, ягодицы движутся туда-сюда, пустота за швом обнаруживается – перепонка то проваливается, то вспучивается, то перекатывается. Кира хотела научиться так ходить, чтобы перепонка, средний шовчик «играли» сексапильно.

     Джинсы, что ни говори, одежда модная. Все девушки в них ходят. Но и у юбок есть свой козырь – тоненькая юбочка не скрывает, а подчёркивает «игру» ягодиц при ходьбе, вилянии бёдер, а то и появление на ягодицах впадинок, если трусы столько тонки, что их не смазывают. Грубые джинсы здесь пасуют. То есть бёдрами-то вертеть можно (и вертим!), но вот деталей не видно. Бёдра, ягодицы ходят как единое целое, обтянутое грубой толстой тканью. Но, извините, люди – не роботы. Им подавай индивидуальность, мелкие отличительные детали. Вот и приходится исхищряться.

     Кира внушала себе, что при ходьбе она как бы перекатывает между ягодицами шарик, подпирающий перепонку. И этим шариком, то высовывающимся, то скрывающимся между полушариями, дразнит мужской глаз. Если обнажённый пупок – это «посол»… ну, половых губ, что ниже его, то почему бы сзади не заявить о себе «послу» клитора? Но одетому и сзади, то есть его можно исподтишка приласкать. Пупок-то у девушки просто так не пощекочешь! А тут подошёл, заговорил зубы, положил ненароком ладонь на попку и пальчиком – раз! Шарика никакого нет, но как возбуждает чужой палец между ягодицами! А он чует, как мощны эти мышцы, раз так распирают перепонку. Они ведь тоже «послы» девичьей сексапильности, прямо-таки мощно басят, как клёво будет с такой в постели. И палец сигнализирует хозяину – овладеть стоит.

     Пока же мне сигнализируют, свисая, застёжки лифчика. Его чашки целиком охватывают груди, но размер невелик, лямки на спине не сходятся. Сама не застегнёт. Тяну, тужусь, упирая костяшки пальцев в полненькую подружкину спину. Она шумно выдыхает, старается мне помочь, а я всё равно никак. Долго не дышать нельзя, и вот уже ползут костяшки пальцев по спине в разные стороны, как ни упираюсь. Снова жму, врезаются лямки в лоснящуюся кожу, сверху и снизу выпячиваются жировые складки. Фотограф тихо ждёт, мужскую силу не предлагает.

     Наконец мне удаётся свести две застёжки и замочек щёлкает. В пылу усилий мне зацепило и повредило ноготь, но тихо ойкала и сосала я потом, когда Кира фотографировалась. Натягиваю на неё, почему-то ставшую какой-то пассивной, водолазку, довожу до пояса джинсов, разглаживаю. Да, огромное «хозяйство» впереди выпятилось донельзя, огромная попа снизу не уступает. Глеб улыбается.

     Веду подругу за руку под объектив. Рука её вялая, глаза какие-то удивлённые. Соображаю: не может толком вдохнуть. Джинсы заперли низ, лифчик стеснил верх. Дышит мелко-мелко и всё реже и реже, слушается меня, как дочка малая маму. Редко у нас так бывает, обычно наоборот.

     Вдруг чую – делает знак рукой, обожди, мол. Значит, решила вдохнуть, как следует. Собирается с силами, слегка взмахивает руками и наконец втягивает в себя воздух. Вздымается огромная грудь, натягивается водолазка, в тишине слышно какое-то потрескивание…

     И вдруг Кира резко выдыхает, слабо ойкая, и хватается под грудь. Шарит там, гладит, а вдохнуть не может. Слабеют ручки, еле елозят там, под бюстом. Соображаю: завернулося край лифчика и прижал кое-что чувствительное. Чашки-то ведь охватывают все груди, кончаются точно там, где начинается плоское тело, и завернуться канту легко. Через водолазку не поправишь, надо подлезть.

     И моя ладошка лезет. Ох, как натянут шёлк! Кира старается мне помочь, выдыхает, сколько может. Долезаю до начала крутого «навеса» плоти, щупаю край – завернулся, чёрт! Вторую руку не просунешь, закатывать водолазку вверх некогда. Пытаюсь оправить край ногтями, цепляю, щиплю. Кира закусывает губы, лицо дёргается, но молчит, экономит кислород. Пальцы срываются и щиплют что-то мягкое, по себе знаю, как это неприятно. Спешу, а только дело порчу. Фотограф тактично кашляет, ждёт.

     Наконец удаётся привести к порядку коварный край чашки. Кира кивает, я осторожно убираю руку, оправляю водолазку. Не упускаю случая чуть огладить высокую тугую грудь. Ну и затяг! Вот уж выпячивание, так выпячивание. Реально так не оденешься, скажем, на экзамен, задохнёшься, ещё не выйдя из общаги, и поскорее всю эту туготу с себя сорвёшь.

     Теперь Кира пытается вздохнуть хоть как-то, придерживая «навес» ладошками снизу. Получается плохо. Слышу шёпот: «Скорей бы!» И мне явно представляется, как в туготу эту закована, одна я в комнате общаги, хочу выйти на экзамен, а тут вдруг перехватывает дыхание – всё! Надо бы раздеться, да руки ослабели от удушья, не слушаются. Ноги подкашиваются, кричать не могу, надежда только на понимание окружающих. Ужас охватывает душу, вяну, как цветок.

     Забегу вперёд, можно? Я захотела узнать, насколько то моё яркое представление было верным, правда ли, что в тесной одежде можно завянуть. Поставили мы с Кирой эксперимент. Одолжили одежду у самой худющей девчонки из нашей общаги. Джинсы надевала с мыленными по дедовскому способу ногами, а под живот пришлось запихать пакет с прокладками, а то он плоский у меня, одни джинсы, даже самые тесные, не стеснят. Кира с трудом застегнула мне сзади лифчёшник нулевого размера, практически без чашек, и я сразу ощутила, как гнутся рёбра при попытке вдохнуть. Сверху навертели на меня водолазку, она хоть и тонкая, но ведь облегает, чертяка, повсюду. Помните, как Гулливера лилипуты связали тысячей тонких нитей? Вот и у меня так: вроде ни в каком определённом месте давления нет, водолазка держит меня в мягких объятиях, но они – душащие, особенно при вдавленном животе. Ведь напоследок мне затянули ремень на джинсах, на последнюю дырочку застегнули на выходе. И оставили стоять одну в центре комнаты.

     Чуть постояла на резерве после выдоха, чую, везде плотно всё. Сейчас не жмёт, только обозначает, как будет жать. Ну, пора вдохнуть. Живот сразу даёт сигнал: чур, не в меня, тут негде. Вздымается грудная клетка, но чуть, на сантиметр какой-то пустит воздух, как болят рёбра, кричат – вот-вот нас твой чёртов лифчик погнёт, а то и сломает. И – стоп вдоху. Сразу выдыхаю и начинаю экспериментировать, куда бы бедному… но крайне нужному мне воздуху податься. Вроде можно между лифчиком и ремнём, но там водолазка настороже, и так ловко она с верхом и низом взаимодействует, и лифчик прижимает, и на ремень налезает, и тоже жмёт, что никак воздуху не пройти. И рёбра вроде не ломит водолазка, а никак.

     На мгновенье мелькнула мысль: если изнутри воздуху никак никуда, то и снаружи меня ничем не проймёшь, воздух только проверяет. Наверное, так чувствовали себя средневековые рыцари в надёжных доспехах. Или жучки в хитиновом панцире. Надёжно, безопасно… но дышать всё-таки надо!

     Скорее выдыхаю и снова вдыхаю… пытаюсь. Немножко приноравливаюсь к мелкому дыханию, непривычно, но дышу-дышу-дышу. Да, только так и можно. Только так и даёт мой корсет жить и дышать.

     Кира улыбается. Она-то всё это знает, через всё это проходила.

     Вдруг чую – уставать стали грудные мышцы, сбился их обычный ритм, не успевают восстанавливать силы. Надо мышцам отходить. Паузы стали возникать между выдохом и вдохом, мимо моей воли. Через силы приходится вдыхать… ну, то есть сквозь всё возрастающую силу.

     Мелькает детское воспоминание: набегалась на улице, в дом вбежала, еле разделась и бух на постель. Уже в сон клонит, устала. Но тут мама меня теребит: одежду сложи, игрушки убери, да и поужинать придётся. А я так размякла, так мне не хочется вставать… Иной раз прямо расплачешься, а не то буркнешь мамочке плохое слово, только чтоб отстала. Потом прощения просить приходится. Но и мама могла бы понять моё состояние, она же взрослая.

     Или воспоминание попозже. Приду с дискотеки поздно, бух в постель. И тоже мама теребит, вставай, мол. Оказывается, уже утро. Блин! Не выспалась. Ох, как же медленно и через силу я встаю! Но против утра не поспоришь, в школу надо же идти.

     Вот так и я теперь, как «мама» своих грудных мышц, растормашиваю их и заставляю что-то делать. Да не что-то, а то, что мне жизненно нужно! Ну, давайте же!

     Не знаю, сколько времени заняли воспоминания, но уже нехорошо мне, не пора ли освободиться?

     Тут Кира подходит, берёт меня сзади за локотки и говорит:

     – Не думай о дыхании, пусть тело само о себе заботится, прочувствуй, как упакована, вторая кожа ведь у тебя, и формы все подчёркнуты. Представь, что на тебя смотрят восхищённые парни. На тело смотрят, на совершенное, но не обнажённое. Поняла? Ощути радость бытия.

     И рада бы я дыхание «отпустить», да не получается. Облегание я, правда, постаралась прощутить целиком. Хорошо меня облегает, плотно. Как куколка бабочкина в коконе. И тут у меня в голове темнеть стало, как бывает иногда, когда быстро встаёшь. Закружилась у меня голова, да не просто закружилась, а так, что страх подступил. Вот вроде отпустило. Но вот опять… И так, знаете, тёмные промежутки стали усиливаться вплоть до полной черноты. И расширяться во времени, мысли куда-то из головы делись – наверно, чтоб кислород лишний не потреблять. И вдруг всё вокруг стало пульсировать, как на дискотеке: ярко-темно, ярче-темнее, и будто крутится всё. Кира, смотрю, движется скачками. Эх, да я же сознание на миг теряю!

     Один, только один выход у меня – свалиться, пусть меня распакуют. И тут ноги сами стали в коленках подкашиваться, непроизвольно. Будто косточки мои быстро так размягчились и теперь я как варёная макаронина. Тогда я стала пытаться на ногах устоять и приказывать себе: «Стоять! Стоя-ать!» Страх стала стряхивать с себя, предвкушать погружение в глубокий сладкий сон.

     Немного продержалась, вы знаете, даже дышать почти перестала, так утомилась вся грудь. И вот ухожу… да что там – уволакивает меня в тёмный промежуток с мыслью – всё! А вышла из него только на кровати, нагой (спасибо Кире!) и свободной. Раньше я говорила – свобода, свобода, а что это такое – только сейчас вот поняла.

     Теперь мы с Кирой ещё и сёстры по ощущению новорожденности.

     В общем, поторопила я фотографа, и отснял он выпуклости моей подруженьки в рекордно короткое время. А я руки ей назад отведу, чтобы бюст вперёд подался, быстро отойду, щелчок затвора, руки бессильно падают. И ноги я Кире расставляла, чтобы в такой позе могучую попку сняли, когда средний шов прямо-таки врезается в пах. И другие позы она еле-еле с моей помощью принимала.

     Напоследок бросила взгляд: сидит водолазка на девке, как влитая, груди большущими грибами нависают, никаких кантов не видно. Джинсы вообще скафандром жёстким низ заковывают.

     Быстро раздеваю я подругу, лишь кончается съёмка. Застёжка лифчика так щелкнула – как тетива лука, а ремень джинсов чуть не вылетел из гнёзд, лишь удалось выпростать язычок из дырочки. И как же шумно вздохнула освобождённая – будто крик крикнула. Задышала глубоко-глубоко, порозовела, отошла, в общем.

     Дальше полагалось снять бюст в лёгкой, но глухой маечке. Снова напялила Кира тугой лифчик, но снизу надела я ей юбочку, живот хоть и обтягивающую, но позволяющую этим животиком дышать. И съёмка прошла легче, Кира сама всё делала. Но позы мои копировала, то есть те, что я ей до этого придавала. Мне не жалко.

     Ещё вариант – с жакетом. С тем же, что раньше был и её на Зайца из «Ну, погоди!» похожей делал. Но тогда верхушки грудей жакетом покрывались и слегка прижимались, сейчас же эти чудовищные выпячивания не прижали, и они раздвигали декольте жакета, лезли через края, низами своими прямо-таки ложились на вырез, держал он их на весу – чуть выше, чем без жакета. А сам жакет плотно прилегал к остальной, плоской части грудной клетки.

     Из сумки выныривает демисезонная девичья курточка, такая, знаете, мутно-серебристая, накидывается на плечи, вжикает «молния», и перёд Киры становится до ужаса плоским-плоским. Но уже бродят под болоньей силы, стремящиеся вырвать бюст из-под жмущего, или хотя бы распластать его в тесноте поудобнее, чтобы не так сильно жало. Глеб включает софиты, наводит их, и колоритные тени выписывают динамику единоборства плоти и одёжи. Вижу, как подружка укрощает свои руки, так и тянущиеся «утрясти» бюст, нет, утрясаться он должен сам, давая эффектные кадры. Судя по надписи на спине, шили такие куртки для юных плоскогрудых гимнасток, но Кира спиной не поворачивается, снимается спереди, всячески подчёркивая «подковёрное» елозение и напряг материи, угнетающей её красоту. Даже шуршание изнутри слышно. Скорее, скорее снимай, что-то сейчас лопнет!

     Ф-фух, слетает жмущая курточка, да и тугой лифчик отработал своё. Инквизиторская пытка, представляю себе Кирино состояние. Кстати, дома я ей рубцы лечила. А пока договорились с фотографом о передыхе, он ушёл курить.

     Натурщица отдыхает, а я ищу следующую одежду. Сейчас организуем прокантовывание лямок и выпячивание сосков. Пожалуй, лучше начать с последнего, дать груди отдохнуть. Подаю ей мини-юбочку, маечка идёт на босу грудь. Одергивая, оглаживаю, глажу около сосков, устраиваю пикантный рельеф: я – одну грудь, хозяйка – другую. На подоконнике стоит стакан с водой, потом мы вершинки смочим, отснимут и просвечивание.

     У Киры вид весёлый, она в своём амплуа. Возвращается Глеб, наполняя комнату табачным перегаром. Снимает Киру сухую и Киру мокрогрудую, улыбается.

     Теперь – в бюстгальтере. Подаю ей такой экземпляр, с очень толстыми лямками, а застёжка вообще толщиной с ладонь. Поверх идёт очень тонкая маечка. Всё видно, как на ладони. Снято. Кира надевает по очереди всё, что запасено для верха, и каждый раз непокорный лифчик кажет себя изнутри. Вот это канты! Одежда смотрится лёгкой драпировкой к этому Царь-лифчику, неважной деталью.

     Припасён у нас и ещё один бюстгальтер, у него дополнительный кант идёт ниже верхушек чашек. Из-под одежды этот кант выглядит верхним, и мужской глаз машинально ищет соски над ним, они должны же проступать через ткань. А настоящий верхний край выше и ближе к телу, так что соски надёжно прикрыты, всё там гладко и округло. И пикантно.

     Такой ложный кант снимали мы и через толстый свитер. Пусть мужской глаз думает, что сосочки выскакивают из чашек и купаются в мохере.

     Ещё вариант – просторный блестящий верх, блуза этакая. Вроде бы и ничего такого, но вот Кира вздымает руки, и блестящие волны насбариваются, проявляют грудь. Будто ветер прижимает. Мужской глаз может поработать за этот ветерок, сам представить, как обжимает материя лифчик, убрать лишнее и вообразить конечные формы.

     Верхом не ограничиваемся. Переодеваем трусы на махонькие, но с толстыми кантами, сверху – шёлковые брючки в обтяжку. Приглаживаю, провожу по кантам сведёнными ногтями. Наверное, вминаются в кожу, Кира морщится. Но цель достигнута – выступают, как миленькие. И даже спереди умудряются покрасоваться: подружка надувает живот, натягивается шёлк, проступают канты и по тазобедренным складкам. Снимай, фотограф!

     И он снимает. Общёлкивает тело, обкантованное со всех сторон, будто парашютистка, ищет угол падения света, чтобы выпячивания смотрелись эффектнее. Кошу глазом на фотоаппарат – действительно, классно!

     Всё. Переходим к просвечиванию. Сначала – самый целомудренный вариант. Кира облачается в белый лифчик с остроносыми чашками, натягивает сверху бежевый свитер с крупной вязкой. Он тесноват, выпуклости натягивают вязание, раздвигают петли, делают ткань редкой, прозрачнеющей. И белый цвет из-под раздвинутых петель брызжет в глаза. Цвет плюс рельеф – круто!

     Острые кончики чашек, кажется, застревают между растянутых петель. Чуть-чуть оглаживаю, но сильно не решаюсь – боюсь порвать. Снизу на подруге такой же вязки брючки на белые трусики. Здесь тянет петли крутизна попки, неостро, конечно, зато площадь растяга и брызжущего белого цвета побольше. Трусы большие, все ягодицы покрывают, голая кожа не так эффектно цветом швыряется.

     Глеб аж причмокивает, вьётся вокруг нас со своим аппаратом, еле успеваю отходить, так он торопится снимать.

     Летит на скамейку всё вязаное, подружка облачается в розовый лифчик и того же цвета стринги. Так эротично она выглядит, что заслоняю её от греха подальше. Сверху надевает тончайший белый брючный костюм, ничто под ним не утаится, даже пупок виден, хотя там вроде как пояс. Одно слово, что пояс! Принимает разные позы, объектив отбирает самые пикантные.

     Вот снова загораживаю собой обнажённый верх натурщицы. Помогаю пришпандоривать к соскам клипсы, имитирующие пирсинг. Морщится Кира, но терпит. Надевает лифчик – это мой, я его ей одолжила, мне он хорош, но очень эластичный, хорошо тянется. На моих пипочках он серьёзный, а вот груди Кирины его распирают, прозрачнеет капрон до невозможности. Сверху – тоненькая маечка. Околососковые кружки интригующе темнеют изнутри, по паре пипок зовут угадать – где сосок, где клипса. Фотограф манипулирует освещением, рельеф должен выглядеть выигрышно. Звучат тихие, почти интимные щелчки.

     Деликатная операция – перекинуть клипсы на другую сторону. Потом Глеб отберёт наиболее эротичные варианты.

     Стряхнув намявшую соски бижутерию, Кира натягивает на босу грудь маечку и так фотографируется. Я стою позади неё на коленках и поднятой рукой держу на спине складку, чтобы под грудью был затяг, чтобы она вздымалась во всей своей красе. Глеб командует, как затягивать, куда направлять вздымающихся «натурщиц».

     Рискованный вариант: совсем прозрачные трусики. Кира засовывает в них лёгкую прокладку, чтобы хоть немножко прикрыть «киску», сверху натягивает те же полупрозрачные тонкие брюки, что были с розовыми стрингами. Потрясающий вид снизу! Особенно с раскоряченными ногами. Сведённые ножки тоже имеют свою пикантность – прокладка топорщит брючки, вот-вот порвёт.