Текст книги "Компьютерный вирус (СИ)"

Автор книги: Болеслава Кираева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

     Ева тоже была в джинсах, хотя их не очень-то и любила. В основном из-за необходимости носить стринги. Ей они тёрли промежность, приходилось выбирать что-то подоблегающее.

     Наконец появилось ожидаемое. Со всех сторон послышалось: «О-о!», но лектор резко кашлянул и люди продолжили восхищаться молча. Нечего привлекать внимание снаружи. Ева же совсем согнулась над тетрадкой, пытаясь разглядеть начерченное и внося в него дополнения по памяти. Будем считать, что идёт рекламная пауза, только вот в туалет не сбегаешь.

     Хорошо, что темно, а то больно уж плоска обнажившаяся серединка тела. Плоска и бледна, с лёгким выступом тазовых косточек. Потёртая джинса скрадывает округлость попки, а тут ещё и ремень… Нет, ребята, если уж обнажать женское тело, то оптом, как на экране, а такие вот шалости нынешней одежды, не будь темно, только подчёркивали бы кое-гдешние неприглядности.

     Вот общее напряжение спало, закашляли люди, надо разогнуться, одёрнуть маечку, поддёрнуть джинсы. Ага, на экране новый учебный слайд. Ну-ка, зарисуем…

     Ева быстро приноровилась к темпу, научилась даже предсказывать паузы. Вирус, как видно, не баловал случайностями, повставлял слайды через три на четвёртый.

     Слушая уснащённое похабщиной разглагольствования преподавателя, Ева непроизвольно вспомнила один разговор с Кирой – кажется, ещё в самом первом семестре, чуть только пошли занятия.

     – Ну что ты прогибаешься перед всеми этими преподами? – недоумевала верная подружка. – Не каждый того стоит. Присмотрись сначала, а потом уж и решай, как относиться.

     Преподавать – это надо уметь. Кратко, скупо, ёмко объяснить, выразить суть. Пустпопорожними-то словами каждый горазд, да чему тут научишься? Следи за тем, кто как, и уважай по заслугам.

     Вот, в моей жизни был случай, когда удалось жестом и парой буквально слов разъяснить один вопрос, перед которым встал в тупик взрослый специалист. И случилось это – не смейся – в младших классах. Ну, не то чтобы зелёной «наташкой-первоклашкой» я была, постарше. Так сказать, «старшие младшие» классы. Совсем крошку и не взяли бы на экскурсию в райцентр. А меня – взяли. Укомплектовали группу из самых учёбистых и достаточно дисциплинированных, не разбежались чтоб, едва вылезя на волю, в автобус – и поехали.

     От моего возраста до самого старшего там были, больше девочек, а из мальчиков – больше очкастые «ботаники» и смирняги из смирняг. Да, вот что ещё о возрасте напоминает молодом: в то время в райцентре не ходили с голыми пупками, как потом повелось. Приехала мода из больших городов. И удивляться ей я стала позже, а перенимать – ещё позднее.

     Пупок тут роль сыграл, то есть на сам пупок, а то, что одежда внахлёстку на начала ещё сдавать своих позиций.

     Ну вот, приехали мы в райцентр и стали ходить по культурным точкам. Водила нас учительница Ангелина Самаркандовна, а внутри каждого учреждения свои экскурсоводы были. То есть в театрах, кино, цирке, конечно же, сами внутри управлялись, а вот в музеях эскурсоводы к нам присоединялись – группа организованная всё-таки.

     И вот входим мы с музей искусств, попадаем в «греческий зал». Накануне старшие девочки шептались, что тут могут быть обнажённые скульптуры, и не только женские, но и мужские (поскольку речь шла о Венере и Аполлоне, можно перефразировать – не только богини, но и боги). Так что сердечко у меня колотилось, когда переступала порог. Нет, позырить на богов с мужской анатомией я была не прочь, но не под строгим присмотром Ангелины Самаркандовны. Ещё составит список бегающих глаз, проявивших жгучий интерес!

     Но нет, ничего неприличного не оказалось в том зале. Может, и было что, да вынесли перед школьной экскурсией. Вроде как какие-то места пустовали… Присутствовали плечевые бюсты и статую и полный рост, такие солидные дядечки в длинных целомудренных тогах и тётечки, тоже в длинном и всескрывающем, это у них туникой называется. Среди старших девочек пробежал шепоток: «Без бюстгальтеров, а смотри ж ты!» А я, кстати, когда в автобусе оказалось близко от них, старших, всё молча интересовалась, какие у них бюсты, носят ли уже лифчики, сердце замирало от мысли, что когда-нибудь и у меня так вот будет. Пыталась разглядеть контуры белья через лёгкие летние платьица.

     Ну вот, любуемся мы на эти целомудренные статуи, и вдруг одна из девчонок, яркая такая, накрашенная и набижутеренная, явно радующаяся тому, что вырвалась-таки вот в город, задаёт экскурсоводу невинный вопрос:

     – А что, древние греки всегда в белом ходили, цветной одежды не признавали?

     Одета она была пёстро, вызывающе, не нескольких скромных цветов хватит. Нет, белое она бы тоже носила, но полупрозрачное, чтоб выставлять из-под него тело. А статуи и белые, и ничего розоватого с исподу не выглядывает – впору изумляться. Как же они сходились, женились?

     Экскурсовод не имел готового ответа, что-то забормотал насчёт того, что, мол, при раскопках в Греции находили кусочки и цветных тканей, и то ли в «Илиаде», то ли в «Одиссее» что-то цветное вроде упоминалось. В общем, как говорят студенты – «поплыл».

     Школьников ведь приучили к чёткости суждений: «да» – «нет», а все эти «может быть», «с одной-другой стороны», «учёные полагают» – это не для нас тогдашних. Дай бог скелет науки заучить, не до деталей.

     И тут меня словно кольнуло. Я вытянула руку и произнесла помимо воли: «Смотрите!»

     Старшие девочки обернулись. По залу шла девушка, показавшаяся мне тогда довольно взрослой, так сказать, младшего тётенькового возраста. К своим-то всем, кроме Ангелины, я «на ты», хоть они и старше меня, а вот к этой, пожалуй, так не обратишься, к этой, как к тётеньке надо. Шла она довольно деловито, не совсем по-музейному, можно подумать, что её отпустили на несколько минут осмотреть «греков». Во всяком случае, обычно среди скульптур бродят более медленно и расслабленно – кто без экскурсовода, конечно.

     Показав чуть не пальцем, я имела в виду её одежду. На девушке была белая майка с широкой горловиной (невинная смелость тех времён) и короткими рукавами с таким, знаешь, шелковистым блеском, но мягкая, чуть не-по фланелевому – конечно, только с виду. Хорошо очень облегала маечка фигурку, прямо по-водолазочному, и чётко пропечатывала лифчик, особенно на спине, откуда мы её в основном и видели.

     Летние платьица «моих» заставляли «это» поискать, скрадывали, а тут всё как на ладони.

     Белыми контурами проступал элемент белья через материю, но у горловины лямочка чуть-чуть выныривала на плече – чёрная.

     Кроме того, майка обтягом выдавала жиряки на спине – и снова «белила» их, хотя понятно, какого она взаправду цвета. И третий раз урок повторился на попе. Я уже говорила, что пупки тогда не выпускали, так что одежда опускалась ниже пояса чуть не до самого широкого места. Облегала верх попы, и снова покрытое представлялось белым, хотя ниже выныривали ярко-синие брючки, кричали цветом прямо. В довершение всего, через них проступали контуры больших, по нынешним меркам, трусов. Похоже, эта особа сама себе сшила или заказала кому брючки из того, из чего обычно лёгкие платья шьют, а о стрингах не позаботилась. Да и кто тогда о таких вещах слышал? Главное, после всех белых обманок сверху и не скажешь, какого цвета у неё трусы, хотя заимствовали они брючный ярко-синий цвет.

     И девочки поняли. Поняли, что я хотела сказать. Цвета могут быть самыми разными, но при воплощении в мраморе вся палитра сжимается до мраморного цвета, белого то есть. Античная скульптура родственна нашей уже устаревшей чёрно-белой фотографии – ну, не умели греки делать такие краски, чтоб тысячи лет под землей не разлагались. А рассчитывали на вечное существование своей Древней Греции. Так чего ж огород городить? Они умные были, греки, хотя и древние.

     Ангелина Самаркандовна пыталась ворчать, но девочки меня защитили, сказали, что я показала на скульптуру в другом конце зала. А когда мы остались вне зоркого ока взрослых, расцеловали меня за короткое, но ёмкое объяснение. И сразу заговорили о том, как это здорово – так обтягиваться, будто и одета, а будто в бикини, итак всё проступает на тебе. Но в школе так, конечно, не позволят носить, да и родителям об этом не заикнись.

     Конечно, мне повезло, что такая особа под руку подвернулась, но ведь и любому, если разобраться, повезло. Но ведь экскурсовод не смог этим везением воспользоваться, да и никто, кроме меня. А у меня просто непроизвольно вырвалось восклицание и мысль мелькнула.

     Вот как надо преподавать!

     С задних рядов неслись плохо скрываемые звуки. Пощёлкивали какие-то резинки, что-то шуршало…

     Звук, с каким снимается женское бельё, может многое сказать слушателю. Преобладает шорох или щелчки? По-разному бывают.

     Зачешется, к примеру, у девушки ягодичка, она ладошку к трусикам прижмёт, два пальчика загнёт – и они уже к телу прижаты. Почешет, разогнёт – и снова ладонь снаружи. Некоторые в мини-юбках умудряются так и на людях чесаться. Блиц-чёс, блин! Выглядит так, будто она поспешно одёргивает юбку, только вот та задирается не до нырка рукой вниз, а почему-то после…

     Такие трусики при снятии только шуршат. Соседствуя с телом, они напоминают вконец обленившегося сторожа, пускающего всех, кого ни попадя – и с пропуском, и без оного. А если кто опасный пройдёт? Если чужой пальчик тебе попку почешет – и не только?

     Слыша позади себя шорохи, Кира недовольно поморщилась. Будь она адвокатом, то на судах об изнасиловании демонстрировала бы, какие трусы были на жертве. Телесный купальник надевала бы и прямо на себе примеряла улику. Ведь свободные, отходящие при любом движении кромки прямо-таки провоцируют мужчину! Для того, похоже, такие трусы и надевают, и «случайно» подбрасывают взгляду.

     Чесаться в них, видите ли, удобно. Нет, ты попыхти, почертыхайся, когда с третьей-четвёртой попытки пальчик отколупывает от кожи кант, а соседний не успевает под него нырнуть – тихий щелчок, трусы в порядке. Почертыхайся, а потом одной рукой аккуратно оттяни эластичные трусики, аж дрожащие в натянутом состоянии, вот-вот лопнут, а второй ладошкой осторожно подлезь и почеши, раз уж приспичило. Кожа немо крикнет «ура» чёсу и чувству обнажения, но когда трусы вновь на неё вернутся, без лишних криков поймёт, как это здорово, что тебя одевают именно такие, в меру тугие трусы. Одевают, а не просто маячат рядом, готовые поддаться любому подлезале.

     Тем более это верно для лифчика. Когда Кира одета так, что одной рукой за кромками не почешешься, как вот сейчас, то в полной мере осознаёт, что надёжно упакована. И вот насильника против так упакованной девицы Кира-адвокат защищать не стала бы. «Женские латы» не надевают, ища приключений, наоборот – избегая их. Да и верхняя одежда лучше сидит на плотно прилегающем к телу белье, а то ровно как в куче тряпок голой барахтаешься.

     А Ева, слыша за спиной шорох одежды, думала о другом.

     В её деревенской школе девочки были разные, но минимум одежды и максимум распущенности всегда шли рука об руку. Если у девчонки, как у дочки Анискина, «по утреннему времени груди из кофточки торчат», значит, она плохо учится, грубит старшим, покуривает в укромном месте, лезет к парням. Если же девочка тихая, скромная, прилежная, то и одета прилично, верхнюю одежду с нижней не путает.

     Да, встречают по одёжке, но и то, по чему провожают, с одёжкой тесно связано. Ева на это и ориентировалась.

     А в городе всё оказалось иначе, сбивало с толку. Прилично одетые хрипели прокуренными голосами, ругались матом, были легко доступны. Но это ещё можно снести. Хуже была другая крайность. Вот сидит девочка – умница, прилежница, ругательных слов вообще не знает, в очках и очень-очень серьёзная. Все интересы в учёбе, да ещё наукой занимается. Такие обычно скромно одеты, а эта как будто заколдована, как будто не замечает, что у неё кисейная накидка на откровенный лифчик (или водолазка на босу грудь), голая талия с глубоким пупком, пояс юбки сдвинут вниз чуть не до волос, но это не мешает нижнему краю выдавать место смычки ножек, где болтается верёвочка от стрингов. Но девочка, повторим, серьёзная, чуть от науки-учёбы в сторону скажешь – краснеет.

     Как же это так?

     Ева не понимала. Конечно, многое зависит от воспитания. Если все ходят полураздетыми, нетрудно внушить ребёнку, что это и есть норма. Но ведь и в городе многие одеваются плотно, как раньше, чтоб и лифчик не давал себя заметить, и разрыва по талии не было, и юбка не ниже колен. Глядя на них, должна же понимать, что твоя одёжа… м-м-м… чересчур легка? Должна. Но не понимает.

     Ева где-то читала, как морские пираты захватили корабль-плавучий женский монастырь. Само собой, хотели многое поиметь с монашек. Но те, как оказалось, умели лишать себя жизни при первом же покушении на их невинность. Некрофилией пираты не страдали, поэтому одели контингент в одежду уличных женщин, захваченную на другом корабле, и отвели в просторную пещеру. Даже еду приносили, для монастыря вполне приличную. И вино.

     И что же? Постоянно глазея на чужие полуголые тела, монашенка не могла заинтересоваться собственным, пусть, по её представлениям, грешным, а времени-то свободного навалом, на одни молитвы не истратишь. Пресная еда побуждала искать «специи» в виде острых ощущений. Пробовали даже пить вино, но грешные тела пересиливали. В общем, не успели пираты вернуться из очередного рейса, как появились первые желающие свести с ними знакомство покороче, а там подтянулись и остальные. Что интересно – все приобрели манеры и лексикон продажных женщин, хотя учиться-то было вроде не у кого. Одежда всё это, не иначе!

     Конечно, в вузе ситуация другая, и если студентка увлечена учёбой, то может и пренебрегать телесным. Надо только, чтобы мальчишки не ошибались, не обращались к легко одетой как к доступной. Такие клевки любую задолбают и либо начнёт девочка одеваться прилично, либо… либо начнёт откликаться на запросы и в конце концов станет лёгкого поведения.

     В конце концов, должны же как-то парни отличать тех, кто, мягко говоря, не требует долгого ухаживания! Легче и естественнее всего – по одёжке. А если ты неприступна, зачем подаёшь раздеждой не те сигналы?

     С Кирой общаться легче, тут такой раздвоенности нет. Распущенной её не назовёт подруга, конечно, но – смелой, бесшабашной, без комплексов. Коммуникабельной назовёт после семинара по психологии. Жить с которой, в общем, легче.

     Ева подумала, что, может, записать кое-кого из раздетых, но серьёзных, и посмотреть, что с ними станет к окончанию вуза. Но сейчас не до того, потом уж.

     Нет, не выходили у Евы из головы девочки с задних парт. Шуршали много, неужели совсем разделись? Ну хоть что-то на себе оставили?

     Размышлениям мешали оставшиеся за партами «белые вороны» – они то и дело нагибались, чиркали ручками в тетрадках, потом разгибались и смотрели на экран. Морщились, когда там было не то, но нашей героине это видно не было. Зато бросалось в глаза другое.

     Наискосок от неё стояла и усердно трудилась Марьяха, невысокая, но очень полная студентка, из породы «кубышек». Такие часто бывают прилежными, но не всегда правильно одеваются, по Евиному мнению. Вечно им узки свитерочки, в которые телеса свои приходится втискивать. Может, и не очень их жмёт тоненький трикотажик, но вот облегание, видок… Мало того, что лифчик заметен лучше, чем без свитера, так ещё и жирные оплывы в глаза бросаются. Ну, возьми ты бюстгальтер послабже, чтоб не давил из тебя сало, и свитер пошире да поплотнее – нет, надо по минимуму обязательно. Тогда хотя бы корсет, он-то фигуру стройнее да привлекательнее сделает, сформует, загонит твоё сальцо в приличные рамки.

     Кира как-то заинтересовалась корсетами, и из этого вышел целый рассказ. Но, вообще-то, эта женская одежда чересчур дисциплинирует, не терпит расхлябанности нашего века. Ну вот, к примеру. Нынешним девушкам настолько противно первобытное состояние, что они в пику тогдашним набедренным повязкам «носят» набедренную наготу. А корсет должен плотно сидеть на тазу, облегать верха живота и попки. А как же пупок? Нет уж, обойдёмся без корсетов.

     Талия у Марьяхи была скромная, более чем. По правде говоря, практически незаметна была она. Но, несмотря на бочкообразность, джинсы всё же носила. На чём держались? Спросите Еву о чём-нибудь попроще. За счёт трения, наверное, и ещё из-за жёсткости штанин сползти не могли.

     И вот сейчас, когда кубышка нагибалась, Ева видела мощную обтянутую джинсами задницу, норовящую вылезти елико возможно наружу. И верх трусиков вытягивала. Разрыв между джинсами и коротким обтягивающим свитерочком был внушительным. Правда, когда хозяйка стояла прямо и тихо, она могла натянуть одёжку по пояс джинсов, на несколько секунд обрести целостность помогало. Потом снова всё расползалось в разные стороны.

     Иногда Марьяха, стоя прямо, приседала, чтобы поймать просвет в столпившихся спереди и увидеть-таки экран. Надпопье тогда тоже вылезало, даже выныривало, поясничная нагота уширялась. Поднялась с приседу – и снова поуже у неё.

     Ева догадывалась, что Марьяха знает, кто стоит позади неё и тем самым прикрывает от чужих глаз. Потому и не стесняется. Наоборот, ведёт себя естественно, не рисуется, вправду хочет получше разглядеть экран. А когда и хочется, рассмотреть, и колется… парни сзади взглядами колют – это разве учение? Нет уж, встала спереди однокурсницы-скромняшки, и делай, что хошь.

     Ева тоже держала внимание на экране, поэтому кубышкина фигурка была на периферии её зрения и, казалось, делает какую-то гимнастику: наклон-присед, наклон-присед… Нерегулярно, не под счёт. Прыгает набедренная нагота, и в голову постепенно закралась мысль: а что, если одновременно?

     Как будто нарочно Марьяха вышла из-за парты, стала под углом – а то совсем обзор ей закрыли. Её зад стал виден Еве весь. Кубышка поглядела на экран, нагнулась, чтобы зарисовать. Верно, с одного взгляда не схватила всё, подняла голову, не разгибаясь. Заслонили, блин! Ага, вот там просвет. И, так и не разгибаясь, присела.

     Хр-рясь!

     Какой-то потрескивающий, пошуршивающий звук, с щелчочками даже. Из-под джинсов, не выдержав, вывернулась вся попа! Ева увидела в полутьме огромное светлое пятно, само оно в глаза бросилось. Не сразу и разобрала, а есть ли трусики, они ведь кремоватые, невидные. Но через секунду, когда Евины глазёнки мимо воли хозяйки впурились в задницу, проявились и трусы, темноватый треугольничек в окружении белой кожи.

     Треугольник, заметьте – не трапеция!

     Сходящиеся в одну точку кромки будто нарочно крикнули, немо, что наружу вылезла вся попа, не часть там какая-то. Будто в туалете по надобности определённой.

     У Евы перехватило дыхание. Ну и ну! Где она? В голове какая-то муть. Жест-то до боли знакомый. Так приседали на лесных прогулках её спутницы, чтобы облегчиться, попа стремительно вылетала из-под джинсов голая, «боеготовая». Только большие аккуратистки сначала оглядывались, потом спускали джинсы, трусы, и только после всего этого приседали, остальные объединяли эти движения в одно. Но всегда перед этим расстёгивались пояс и гульфик.

     А тут что? Неужто Марьяхе так приспичило, что она прямо вот тут готова того… Бред! Она же не расстёгивалась. Тело ладони на две само вылезло из застёгнутых джинсов, талии-то нема. И потом, попа-то без расщелинки, трусы, стало быть, верны телу, соблазну сползти вслед за джинсами не поддались, хотя трение было, как не быть.

     Всё же непонятно было, чего ожидать. Кто опростоволосился, тот сразу реагирует, исправляется. А эта ещё и елозит влево-вправо, выискивая просвет, не поднимается сразу. Так елозили те, «лесные» девчонки, выбирая позу, чтоб ножки не испоганить исторгаемым.

     Вспомнился некстати их с Кирой недавний визит в туалет. Ева сразу же нырнула в кабинку, но потом высунулась, потому что Кира в соседнюю, как обычно, не зашла. И увидела, как подружка, отойдя к окну подальше, спускает джинсы, оставив трусы, раздвигает руками ягодицы, чтоб спустить живот побесшумнее, фырчит, крутит тазом, разгоняя запах, и снова натягивает джинсы. Не отчубучит ли чего в этом роде Марьяха, нет ли в её приседе зловонного какого умысла? Да и без оного легко опростоволоситься. Попа-то чует холодный воздух, свободу, может и инстинкт туалетный сработать.

     Нет, не отчубучила. Вот поднялась, выпрямилась. Попа внырнула в свой джинсовый домик, распёрла его снова. Похоже, хозяйка и не подтягивала даже. Снова приличная по нашим временам полоска наготы. Почесала где-то в тех местах только, может, незаметно чего и поправила, подтянула. Не вспомнив, что многое видно, и просто неудобно там чувствовала, вот и поправила машинально.

     Вот как удобно без талии! Будь какая-никакая, затягивайся пояс выше широкого места таза – и при глубоком приседе-нырке джинсы либо лопнут, либо тебе чего-нибудь раздавят или сломают, в лучшем случае – сожмут до вскрика. А тут – красота, вылезло тело – влезло, до крайностей не доводим. И неприличного, по большому счёту, нет ничего, даже попкина расщелинка не обозначена, не стринги то есть и не какие-нибудь «танги». Полнопопенные трусы, хотя и треугольные, не шортенные.

     Ева отошла от оторопи. А Марьяха, словно опробовав смелую пантомимику, аж обнаглела, глубокие приседы пошли один за другим, почти уже беззвучно. Путь опробован, чего ж шуршать. А вот подпукивать начала, но в меру, трусы на попе аж колыхались. Из-за сосредоточенности на учёбе, простим уж её. И Ева стала отдыхать глазами на большой светлой заднице, когда сверху, на экране, неприличнело.

     Позже, летом уже, гостя дома на каникулах, она как-то шла с отцом по деревенской улице, а впереди них вышагивала полная и высокая девица в низких, не свойственных ещё для деревни, джинсах. Уронила сумочку, отступила на шаг назад, наклонилась, гибкость в пояснице хреновая, присела тогда. И выныривание попы повторилось. Ева испуганно поглядела на отца, ожидая негодования, поучений, мол, так не поступай, но он только хмыкнул.

     – Чего-то напоминает, – почесал он в голове. – А-а, двустволку. Будто переламываешь её, чтобы перезарядить, внутренности и выглядывают. У патронов тоже попки, тоже блестят. – Девица, уже выпрямившаяся, недовольно оглянулась и ускорила шаг. Блестели у неё стразы на стрингах. – Кожух пистолета тоже так от ствола отходит. Теперь вот и девки туда же, «патрон» им загони… Ты чего покраснела, дочка? У тебя талия, тебе так не оплошать.

     Совсем отогнать срамные мысли не получалось. Ева поневоле размышляла о связи раздетости с распущенностью. Старалась в порно-паузах думать и за ту, и за другую сторону.

     В принципе, кисейные блузки по праздникам допускались и в стародавние времена. У них дома даже фотография есть, молоденькая мама получает школьный аттестат. Допускалось даже, чтобы сзади сквозь кисею был виден лифчик, но спереди должны бушевать кружева, закрывать грудь капитальнее даже, чем простая ткань, бельё проступать не должно.

     Только вот бюстгальтер должен быть парадным, чистым, ни в коем случае не прозрачным. Сзади, где он виден, особенно таить и нечего, не полоску же обычной кожи, значит, непрозрачность эта «впрок», даёт понять мужскому глазу, что спереди всё хорошо упаковано, нечего кружева взглядом сверлить.

     Упакованная по всем правилам стыдливости Ева однажды заметила, что у некоторых её одноклассниц спереди сквозь положенные кружева проглядывают белые треугольнички, но очень уж маленькие, никак не соответствующие выносу бюста вперёд. Судя по объёмам, прикрывались только околососковые кружки. Неужели? Хотелось рассмотреть поподробнее, но стеснительно было. И всё же однажды наша стесняшка углядела сероватую, почти под цвет тела, периферию чашек. Сами-то чашки, оказывается, полномерные были!

     Нечего и говорить, что блузка заправлялась в юбку не ниже колен, о голых пупках, как и низких трусах, тогда и слыхом не слыхивали. Трусы были большие, зимой зачастую – бязевые, всё хорошо облегали, покрывали.

     Пупок… Откуда он взялся? Когда-то парни жадно ловили глазами девичью щиколотку, выныривающую из-под многочисленных шуршащих юбок – тот же кайф, что и ныне от вида вывернувшейся из чашки груди. Потом край юбки пополз вверх, вверх, ноги боролись за право себя показать. Уже на памяти Евиных родителей дошло дело до мини-юбок, а когда Ева была совсем девочкой, мини-юбки выродились в «широкие пояса», чуть нагнёшься – промежность на виду.

     Казалось, сокращать материю больше некуда. Но вот, откуда ни возьмись, вынырнул пупок и открыл второй фронт. Теперь против косной юбочной материи боролась и кожа живота. Можно понять, если животик у тебя красивый, но в дело включились и безобразные животищи (и надпопищи), прыщавые, со складками жира, иной раз и не вполне чистые. Считали, что мужскому глазу не эстетика нужна, а голая правда.

     Против такого напора не могли выдержать даже джинсы. Всё стало на низком ремне, летом и зимой. Женские органы, оказавшиеся в опасной близости от продуваемых зон, никто в расчёт не брал, а сами они получали слово, скромняжки, только уже воспалившись. Зато уж и слово это было! Одна девчонка еле из дома пришла, на лекции терпела-терпела, хотела отпроситься, но так её припекло, что вдруг завопила.

     И «широкие пояса» превратились в пояса довольно средней ширины, размером как раз с ту волосато-губастую цитадель, которую сдавать на всеобщее обозрение ещё не пришло время.

     Ева вдруг вспомнила, как когда-то Кира обратила её внимание на закрытый пупочек, мол, чего ты его таишь?

     – Да ты что! Я представить себе не могу, что будет, если кто-нибудь послюнит палец и проведёт вокруг пупка!

     – Так уж и послюнит!

     – Не знаю, но мне чудится, что похабник обязательно послюнит палец, чтобы сильнее обидеть. Но и без того это противно, щекотно, позорно. Нет, ты как знаешь, а я ни за что пупок не покажу, и не намекай даже!

     Правда, городская жизнь быстро развеяла деревенские «предрассудки».

     Ну хорошо… то есть плохо, но ведь обнажёнка ещё не есть распущенность. Посмотрим на мужчин, что они обнажают. Здороваясь, снимают перчатку, заходя с улицы в дом – шапку. Подражают рыцарям, в одном случае показывающим, что в руке нет оружия, в другом – что доверяют хозяину дома, не ждут от него подвоха.

     Но разве женщины не могут подражать в этом мужчинам? Ведь знаменитейшие скульпторы античности и эпохи Возрождения ваяли женские тела обнажёнными, утверждая эталон красоты. Скрывать эту живую красоту можно только подчиняясь нормам морали, либо не доверяя окружающим. Ну, нормы приличного со временем меняются, и почему бы времени не помочь, не выступить застрельщицей? Да чего там застрельщицей – почему бы не поддержать подруг, чтоб не выглядели «белыми воронами», это ведь первый шаг трудно сделать. А доверие мы обыграем, как в случае с шапкой.

     Посмотри на меня, дружок. Глаза можешь не отводить, а если стесняешься, я сама их опущу, не замечу, что ты меня с интересом разглядываешь. Видишь, какой на мне совершенно прозрачный лифчик под кисейной накидкой, и ничего не скрывает – ни форму бюста, ни тёмно-вишнёвые пятнышки на вершинках. Оцени, как скромна моя юбочка, как широк зазор между ней и бюстом. Ноги – те вообще голые. Руки, надгрудье – само собой.

     Посмотри, я показываю тебе, как мну воздух попкой при ходьбе. Ловко, правда? Ты ведь не подсунешь мне ничего, чтобы мять ягодицами и… м-м-м… прилегающими частями тела.

     Я сделала всё, чтобы дать тебе полюбоваться своим телом, чуть меньше, конечно, чем античные статую, зато без их холодности. Заодно и себе комфорту прибавила, не без того, жарко же на улице (если не жарко – это уже самопожертвование выходит). И я доверяю тебе, что не злоупотребишь моей открытостью, руки не протянешь, пристально, в упор меня дораздевать не будешь, неприличных предложений не сделаешь. Надеюсь, очень надеюсь, что оправдаешь моё доверие, осматривать будешь умеренно и почти незаметно. Или не разглядывать специально, а просто считать меня эстетичной частью окружающей обстановки. Представь, стоит плотно одетая девушка рядом со статуей-обнажёнкой. Эстетика! Теперь представь, что статуи нет (ну, не ставят их ни дома, ни в вузах), в девица подражает ей одеждой. Та же эстетика! Просто и доступно.

     А вообще-то я девушка серьёзная. Нахмуренные брови, очки. Кстати, как бы и ни оголяла тело, очки у меня покрывают все глаза, никакая сила не заставит их уменьшить, сделать модно-узенькими. Для работы очки, понял? Ну, учёбы. Я слушаю лектора, записываю лекции, выступаю на семинарах, работаю за компьютером – вот какая я деловая! Никакой лёгкости в поведении. Не верится? А вот если бы я была упакована в ткань, а по ней – картинки неприличные, тогда я какая была бы? Да, одетая, но бесстыжая. Не лучше ли наоборот?

     Но Ева смутно чувствовала, что аналогия неточная. В самом деле, руку мы пожимаем конкретному человеку, в дом приходим к конкретным хозяевам, уважение отказываем вполне конкретным персонам. А в течение дня кто девушку увидит – поди угадай! Десятки, сотни, а если особа бойкая – то и тысячи, бывало, людей. И всем им своей раздетостью она доверие оказывает, знакомым и незнакомым? Нет, что-то не сходится.

     Если знакомые этой девушки могут считать её одежонку за доверие, то для незнакомых – это просто распущенная девица. Или очень-очень современная. Что хуже, кстати?

     Мало того, если найдутся люди, не склонные оправдывать твоё голое доверие, и если хоть одному из них поблагоприятствуют в этом обстоятельства, можно сильно залететь. И быстро – ведь снимать мало что придётся. Потом доказывай, что ты ему доверяла, раз незнакомы даже. Нет, если незнакомы, то не доверяла, а – сигнализировала.

     Вдруг обе подружки одновременно фыркнули. Им независимо друг от друга вспомнилась одна история с компьютерами. Бывает же такое!

     Компьютеры эти, современные, мощные, но в малом числе должны были прийти сразу после Нового Года, так как счёт оплатили до новогодних каникул. Но, как это всегда у нас бывает, то ли деньги где-то крутились, то ли коробки с ценным грузом шли черепашьими шагами, но пришли они на несколько месяцев позже. Мало кто заметил, что пришлось это как раз на канун первого апреля, но те, кто заметил, воспользовались ситуацией на все сто.

     Из Интернета скачали английскую инструкцию об условиях, которые нужно создать в компьютерном зале, перевели и распечатали, вывесили вместе с оригиналом – для солидности. По переводу выходило, что новейшие быстродействующие компьютеры сильно боятся даже малейшей пыли, так что в Малайзии, например, девушки работают с ними полностью обнажёнными и вымытыми в душе. Вот как!