Текст книги "Компьютерный вирус (СИ)"

Автор книги: Болеслава Кираева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

     Неужели он думал, что разные курсы между собой не общаются? И что младшие не знают от старших о его причудах? Как бы то ни было, эту фразу Астафий Ицимирович произносил с точностью до слова (студенты записывали и сравнивали):

     – Должен вас предупредить, что в моё отсутствие в компьютер вторгся вирус и повставлял между учебными слайдами всякий неучебный материал. Обнаружилось вот только что. Я эту порнушку буду быстрёхонько прогонять, а вы внимания не обращайте.

     А вот студенты варьировали ответы на это «извинение», но смысл сводился к тому, что побыстрее не надо, из-за скорого нажатия клавиш компьютер может зависнуть, и тогда непристойность на экране тоже зависнет – надолго. Лучше пусть всё идёт своей скоростью, а ежели кому не нравится, пущай закрывают глазки с дрожащими ресничками и открывают на хоровой кашель – они уж покашляют, когда хорошая картинка появится.

     Студентки пытались протестовать, но слабо разбирались в компьютерах и доказать, что зависаний никаких не будет, не могли. Тогда они одёргивали свои короткие маечки, поправляли декольте – в общем, дистанцировались от будущих экранных персонажей. Обречённо вздыхали и шелестели тетрадками. Глазки, впрочем, в темноте блестели, не закрывались, а записи перерастали в зарисовки.

     Кира даже вышла в проход и подошла поближе – лучше видеть учебные слайды, конечно. Перед этим она скинула куртку и уловила на себе заинтересованный взгляд преподавателя.

     В приватных беседах со студентами Астафий Ицимирович говорил, что раздёжки современных девушек ему весьма по душе, пупочки там, верха попок, декольте, проглядывающие лифчики. Но не меньше наслаждения он получает поздней осенью, когда холод заставляет-таки девчонок одеваться поплотнее. Есть такая пора, когда начинают топить и двух тёплых одежд многовато. И вот приходит толпа серая и скучная, в длинных пальто и куртках, скидывают их в тёплом помещении и – о-о, чудо! – в аудитории лето. Особенно ему нравились белые тонкие маечки, пусть без декольте, но с короткими рукавчиками, пусть скрывающие поясницу, но со складками по телу, с проступающими изнутри бретельками. Немного физкультурное впечатление, особенно обнажённые руки… Кира как раз так и оделась.

     Поближе стали подтягиваться и парни. Подражая нашей героине, они поснимали с себя пиджаки и даже, кажется, призасучили рукава. Ни дать, ни взять – экспериментаторы, готовящиеся к учёному делу.

     Некоторые девушки оставались на местах – сторожить висящие на спинках пиджаки. Ева тоже не спешила вперёд.

     Она только встала, чтобы лучше видеть экран через головы толпящихся и предвкушающих. Её действительно интересовал учебный материал. Не верите? Ну, почитайте другие рассказы. Такая она, наша Ева – стесняшечка и робяшечка, целомудряшулечка и, не побоимся этого слова, девственница.

     Во время порнушных интерлюдий она приготовилась вкратце и почти что не ощупь зарисовывать увиденное и наскоро запомненное из предыдущего.

     Да, новомодные лекции методом слайд-шоу являли собой образец изощрённого саботажа. Мультипликация, новые информационные технологии и всё такое, яркие образы, спецэффекты, громкий голос лектора, читающего надписи (вдруг в аудитории есть неграмотные?). Но вот заканчивается лекция, вспыхивает свет. В конспектах – пусто, а через несколько минут опустеют и головы.

     Зарисовывала Ева для себя, а когда у неё стали просить «на ксерокс», показала себя полной дурочкой, не догадавшись брать плату. Правда, и другим она не платила – всё у них с Кирой было своё.

     Тем временем некоторые девчата последовали примеру парней – и с теми же «деловыми» жестами. Несколько полотняных курточек и даже рубашек заболтались на спинках стульев,

     Ребята решали вопрос, полотняная ли рубашка на девушке или куртка, просто. Если из-под полотна просвечивали бретельки лифчика, можно было отследить их ход, оценить ширину, а тем более ту высоту, на которую передние тяжести «лебёдкой» вздёргивали заднюю планку, налицо определённо была рубашка. Если же полотно скрывало всё подчистую и белая спина, с жёсткими складками и швами, была немой, не оставляла никаких возможностей оценить внутреннюю оплётку девичьего тела, чертыхание про себя посылалось именно куртке.

     Но, может, девушка желала возбудить к себе интерес, облачаясь в плотное полотно? Не тот мгновенный интерес, когда парень бросает охватывающий взгляд, и всё у девушки на виду, хлебнул уличной эротики – и дальше, а интерес поглубже, попродолжительнее. Глаз путешествует по ничего не выражающей белизне и наталкивается, рано или поздно, на глаза хозяйки – зеркало души, оценивает, стоит ли познакомиться. Кто она, эта незнакомка, а не просто – насколько грудастая-попястая…

     А снять с неё куртку и увидеть много больше того, что позволяет легкомысленная рубашка, он ещё успеет.

     На Ивонне как раз и была такая тонкая рубашка, но это не смутило бесшабашную девчонку. Она деловито расстегнула кнопки, сняла её, повесила на спинку стула и уверенным шагом направилась к группе парней-авангардистов.

     В чём же она осталась? Да в обычной своей одежде.

     Порфирий Корнеевич Иванов, как известно, круглый год ходил в одних шортах и обливался холодной водой. Ивонна Корнеева столь же круглый год ходила в чёрном лифчике и купалась в мужских взглядах. Не родственница ли?

     Нет, конечно, она не ограничивалась на торсе одним бюстгальтером, особенно зимой. Но он – на лямках средней толщины, с застёжкой сзади в виде какого-то ордена (Бани?) неясных очертаний, с полностью облегающими груди гладкими чашками с овальным краем снизу – всегда был на хозяйке, и это всегда было так или иначе видно. Прозрачная ли блузочка, полупрозрачная водолазка, прирасстёгнутая рубашечка, зимний свитер с ну очень широким воротом или майка, обнажающая большие полукруги вокруг плеч, а вместе с ними и лямочки – но всегда, без исключений, позволялось видеть, и даже в какой-то мере заставлялось свидетельствовать, что девушка хранит верность своему избранному верху.

     Чуть более внимательный взгляд обнаруживал, что лифчик плотно прилегает к телу, не выдавливая жировые валики по краям, но лишь намечая их, чашки идеально закруглены спереди, а на лямках нет пряжечек. Это очень важно, любая девушка, подгонявшая своё снаряжение по телу, сразу поймёт. Для мужчин надо пояснить: это означает, что бюстгальтер был очень тщательно подобран сразу в магазине путём перемерки прорвы образцов, а такое терпение продавцы проявляют только в дорогих бутиках. И если девушка отоваривается именно в них, явить взглядам отсутствие деталей как признак престижа она просто обязана. Хотя бы исхищряясь.

     Раньше модники не отклеивали «лейбл» от очков, так и ходили с наполовину закрытым глазом, из-под шиворота виднелись фирменные ярлыки…

     Кира усмехнулась. У неё тоже был чёрный лифчик, да ещё какой! С прожилками и пупырышками, как приборная доска крутого авто.

     Помог магазин «Интим». Зашла, чтоб ей не стали чего нехорошего предлагать, спросила, чего, мол, моим тяжестям подойдёт. Её завели в комнатушку, обмерили, взвесили – не всю, а только груди, на специальных весах, прикольно. Мужчина в белом халате и вежливый. Не менее прикольным был и предложенный по меркам гальтер, застёжка не сзади, а две по бокам, где вылезающая из-за спины поперечная планка вцепляется в чашки.

     В ней-то всё дело и было, в поперечине. Это такая довольно широкая пластина из чёрного пластика, а главное – тяжёлая. Чернота скрывала всаженную внутрь свинцовую дробь, словно из ружья – в утку. А лямочки через плечи блестящие, скользкие, всячески помогают свинцовому заду уравновешивать передние женские тяжести, коромыселки эдакие.

     Кире сказали: следи за боковыми застёжками, и когда почуешь, что там напрягается, приходи, будем юстировать равновесие. А ещё нужно было отформовать поперечину по спине, но это она отказалась, чтоб сэкономить, и без того дорого вышло, словно не свинец там сидел, а платина какая, но ведь и изобретателя такой штуки надо вознаградить, не так ли?

     Взяла инструкцию. Пришла, показала Еве. Эх, и повеселились же они тогда! Выдержали пластину в горячей воде – температура особая, не кипяток, время строго определённое. Кира легла на скамейку лицом вниз, Ева накрыла её простынёй, сверху наложила горячую чёрную «задницу» и с силой прижала. Ну, Кире небо с овчинку. Вскочить не вскочила, а вот матюгнуться не избежала, да ещё и завозилась, заизвивалась. Терпи, казак, атаманом будешь! Как ещё иначе размягчить? А ведь и ещё давить пришлось, и тут она уже ругалась и на жару, и на то, что ева плохо давит, и вообще непонятно на что. Хэк, хэк – обеими руками, как при непрямом массаже сердца, а со спины он ещё непрямее. Шлёп, шлёп, вроде садится, облегает тело, не пружинит. Кира эхала, крякала, охала, старалась не вопить, не дома, чай, нечего звать, как на лишение девственности.

     Потом встала, надела гальтер, как положено, застегнулась. Ева осторожно вытащила простыню, и от приятной теплоты спину снова бросило в жар. Как говорится, на молоке обжёгшись… И снова – прижимы, формовка, прямо прожаривание тела, словно медицинская процедура какая. Для верности легла Кира снова на живот, а Ева попой сидит на её поостывшей порядком планке, ноги подогнула, ступни на подружьей попе, а руками края свинцовки к бокам прилаживает, давит. И механически удобно, и солидарность проявлена, попе-то тепло, как и спине. Елозит, елозит, но не бросать же подружку.

     Зато потом, когда всё остыло, как клёво всё стало! К спине всё прилегает, как родное, через одежду не выпирает почти, удивительно приятное чувство уравновешенности. И душа как-то уравновешеннее стало, просто удивительно.

     Поносила Кира, а скоро охладела, как та планка. К концу дня устают ключицы, словно от коромысел, а уравновешенные груди сильнее дёргаются при ходьбе, в резонанс ногам попадают. Это для плавно плывущих «пав» такая оснастка хороша, для стоячих преимущественно дев, но никак не для динамичных, задорных, подвижных.

     Но в запасе оставила – вдруг пригодится, пощеголять.

     Так вот, Ивоннин лифчик чернел изнутри привычно, а всю остальную, верхнюю одежду Ивонна умела носить так небрежно, что она казалась временно накинутой сверху – уступка холоду или общественной морали. Это легко удавалось делать, когда накидывалось что-то лёгкое, просторное, парусящее на ветру и крутящееся при поворотах тела. Небрежность ношения более плотного отрабатывалось долгой практикой, подчёркивалось умелыми жестами. Так, девушка умела огладить себя по воображаемой линии декольте, тыльной стороной ладоней так отталкивая свитер или пуловер, что пренебрежение сквозило за версту. И отпуская кромки, как бы нехотя разрешая им, плебеям, вновь коснуться её патрицианского тела, давала понять, что носит эту «хламиду» не по своей воле – приходится потому что.

     При такого рода жестах ладони никогда не задевали чёрные лямочки, они либо шуршали не телу, «не замечая» оснастки, либо ласково потирали её, как потёрли бы напрягшиеся сухожилие или край выступившего ребра.

     Трудности наступали, когда зимой надевалась водолазка – с обширным воротом холодновато всё-таки. Ну, во-первых, она выбиралась настолько прозрачной, насколько это возможно для ткани, которая ещё и теплоту хранить обязана. Проступающая чернота смотрелась как символ родства к коже, прозрачность – как символ наносного, чужеродного, временного. Но главное – пантомимика. Ивонна умела как бы непроизвольно так мотать торсом, нагибаясь к упавшей вещи либо оборачиваясь к собеседнику, что грудь её размеров в обычной упаковке заносило бы немилосердно. И раз бюст не поддавался, двигался с телом, как влитой, то причина тому на виду, вон она, рельефно темнеет из-под обтягивающей, но второстепенной, как кажется, водолазки. Как печать на заламинированном документе важнее слоя пластика. Иногда удавалось и пошуршать ею о лифчик, тем самым показав, кто подвижнее и, значит несерьёзнее, а кто постоянен, непреклонен и сроднился почти что с защищаемыми телесами.

     А когда Ивонна летом стояла на ветру в трепещущем, парусящем топике, её формы казались высеченными из мрамора, а одежонка откуда-то прилетела, случано зацепилась и вот-вот сорвётся, улетит, вновь открыв для обозрения классические женские формы.

     Ещё она любила ходить в белой майке с огромным треугольным вырезом спереди, перечёркнутом какими-то завязочками. Тут уж бюстгальтер являл себя миру во всей красе – босые груди из такого выреза просто повываливались бы, ведь чуть не на пупке сходится – и сходился бы, если бы майка потрудилась закрывать пупок.

     Внимательный наблюдатель при этом заметил бы, что бюстгальтер хоть и по-всегдашнему черный, но по форме чуть-чуть иной: вместо отдельных чашек, сходящихся друг к другу под чётким углом, перёд являл собою нечто типа жёлоба, уширяющегося по краям и чуть (но самую чуть) сужающийся в центре, так что груди не были чётко разделены упаковками, а «братались», точнее, «сестрёнились» в общем пространстве. Так иногда носят на пляжном волейболе, когда стягивать надо.

     Да, столь большой треугольный вырез плохо уживался бы с двучашечником, то одна, то другая чашка из него выходили бы, кант задирался, симметрия нарушалась, то и дело оправляй. «Коммунальный жёлоб» не в пример лояльнее к вырезам.

     Правда, это подмывало упорно создаваемый образ «единого лифчика». Но, господа, и так понятно, что современная женщина не может обходиться одним комплектом белья. Современные ткани не отменили стирку, поскольку не отменили пыль, грязь, потение и прочие выделения женского организма. Значит, неизбежно наличие хотя бы двух «братьев-близнецов», а лучше – больше, по финансовым возможностям. И так ли уж им обязательно быть именно близнецами? Почему бы не поразнообразить чуток формы? Тело будет иметь выбор, прислушиваясь к ощущениям и, быть может, окончательно выберет то, что ему любо.

     А может, и не отдаст окончательного предпочтения, а будет предаваться жизнерадостному разнообразию.

     Впрочем, изредка, обычно в сильный ветер, Ивонна надевала блузку с длинными рукавами и глухим воротником, полностью закрывающую торс. Лифчик виден не был, но он всё равно напоминал о себе: на ходу все складки блузки колыхались на ветру – аж трепетали, и только две «скалы» на фоне этого штормящего «моря» оставались непоколебимы, не меняли форму и только лишь чуть-чуть покачивались из стороны в сторону, согласно переступанию ног. Демонстрировали нерушимую слитность с телом самых его капризные частей. А кто её обеспечивает? Знаменитый чёрный бюстгальтер!

     Может, невидимый, он был и другого цвета, но теперь чёрный цвет имел значение имиджа. Многие парни мечтали бы увидеть любую девчонку топлесс, но увидеть Ивонну без чёрного, сроднившегося с телом чёрного верха-имиджа, потрогать, не веря глазам, – это было пределом их мечтаний.

     Может, чтобы этот предел не простиралося дальше, она и наработала свой «бренд»?

     И вот тем, кто знал Ивонну хотя бы несколько месяцев, как-то самой собой начинало представляться, что эта бесшабашная девчонка выше талии имеет только один элемент одежды, и всегда один и тот же. Это и научно доказуемо. Если поснимать её цифровым фотоаппаратом, а потом совместить кадры, то, наложившись, вперёд вырвутся чёрные выпуклости, а вся остальная одежда предстанет в виде неясного ореола, только мешающего любоваться их формами. Кто знает, может быть, мужской глаз сродни фотоаппарату?

     А снизу и усреднять бы ничего не пришлось. Конечно, джинсы! Постоянная, всесезонная и мультипогодная одежда многих девушек и женщин. Даже слишком постоянная, по мнению мужчин. Жёсткая попка, жёсткий живот – чего тут хорошего? Ну так завоюй меня, откупорь, и ты получишь всё мягкое!

     Джинсам пришлось простить и то, что с трусами не удалось повторить лифчикового трюка. В самом деле, для этого подошли бы чёрные эластичные трусы, довольно большие, чтобы при любом обнажении было видно, как ладно, как плотно они сидят на теле, как выдавливают жировые валики – да, у пояса это уместно, законная кладезь женского жира всё-таки. Но доводить до абсурда незачем, валик должен намечаться, но не такой, когда сжимаешь кожу в щепоти. И уж тем более не нависать складкой жира. Немного напряглось под кожей – и довольно, обозначена ладность да прилегаемость. Немножко блеску, отсутствие морщин и складок – и вот уже зритель почти что видит трусы полностью – на раздетом глазами женском теле. Чуток верха видит прямо, а где и как они кончаются снизу, дорисовывает воображение.

     Но это означало бы конкуренцию джинсам. Именно они, джинсы, плотно и ладно сидят на попке, даже валики жира давят, особенно, если низкие, что за талию не уцепятся – а где вы видели нынче высокие? Уступить трусам – да ни за что! На такие наглые трусы гордые джинсы из принципа не налезут, а возьмёшь размером больше – соскользнут с трусов, в то и вместе с ними. Нет, трусы под джинсы должны быть маленькими, незаметненькими, лучше – стрингами.

     И потом – трусики из-под джинсов должны выглядывать, но выглядывать кокетливо, заигрывать с глазом, резиночку какую кажа или просто нежную розовость. Это и возбуждает сильнее, чем чёрная обтяжка (хотя кого как), и даёт понять, что после преодоления рубежа джинсов других препятствий снизу не будет. А то что за кайф луковицу раздевать! Сто одёжек – не видно ножек. Ну, сто не сто, но под рейтузами – трусы, под трусами – тампон… И вообще, если девушка так плотно затянута в бельё – и сверху, и внизу – у неё и характер может несговорчивый оказаться. А коли и сговоришься, кайфа можешь не словить. Затянута в бельё – закована и моральными принципами, оно нам надо?

     Так что пусть лучше из-под джинсов выглядывают беленькие или розовенькие краешки трусиков со слабенькой на вид резинкой, а если девушка присядет на корточки, да ещё и вперёд нагнётся – то мы не против и выглядывания попки, поприветствуем её молча, чтоб не спугнуть.

     И вот топики драпируют непременный чёрный лифчик снаружи, а трусики – непременные джинсы изнутри. Не Бразилия у нас, увы, чтобы круглый год в одном бикини ходить, но зато мы можем реализовать саму идею «би-кини» по-своему, по-северному. Два центра тела, сверху и снизу, две плотные на них одёжки и техническая драпировка по ситуации, по погоде. Прогал, по возможности, пошире, животик, нижние рёбрышки кажем, кажем, девочки. Пупок-то, во всяком случае, всегда должен смотреть в мир.

     Прежде чем встать окончательно, твёрдо, Кира огляделась – нет ли рядом Дотроги. Парень с такой кличкой славился тем, что умел выбирать время и место, причём делал это специфически. Время, вернее, момент он выбирал такой, чтобы человек не мог быстро отреагировать. Скажем, когда садится и мышцы у тебя расслабляются, чрезвычайно сложно переломить себя, напрячься и повернуться. Или когда заболтаешься с подружками или, наоборот, углубишься в учебный материал и не сразу понимаешь, что, собственно, происходит. Момент «пробела» в реакции Д. выбирал с изощрённостью карманника.

     Место же он присматривал когда по виду, когда по полувиду, то есть рельефу, а когда и вообще интуитивно. Стык белья с кожей, канты, кромки. Безошибочно проводил пальцем, один бок которого выщупывал через одежду кант, а второй – кожу. Оправдывал своё прозвище, причём так, что девчонка чует, но не очень сильно, ниже уровня непроизвольного взвизга, вскрика, «блина». То есть и интенсивность выбирал умеючи, с учётом характера лапаемой.

     Если та не дура, то произвольно ничего не предпримет. Место выбирать Д. учился, видно, у слепых. Им же надо уметь в несколько касаний составить полное представление о внешности человека, «увидеть» его кончиками пальцев. Ну, у Д. цель несколько иная – дать понять девушке, что ты её насквозь видишь, в одном белье, а то и поглубже. Если угадал скрытый кант, то и соски, и губки не защищены надёжно. Создать ощущение раздетости, беззащитности, особливо ежели до того считала, что бельё у тебя не выступает. И – рраз! – всё насмарку.

     Когда он первый раз проделал это с Ксюшей, та не раскусила подвоха и стала возмущаться:

     – Дим, ты чего это делаешь, а?

     У парня вид отстранённый, руку он успел убрать уже и теперь искренне не понимает, чего это однокурсница на него наезжает. Если бы хоть сказала «сделал», а то – «делаешь»!

     – А? Ты мне? О чём это ты?

     Ксюшу это возмутило до глубины души. Если бы он признался, что пошутил, или шепнул на ушко: «Погуляем вечеру»ком?", или ещё как внимание проявил – ладно, засчитаем ему это лапанье как аванс. Но вот так, отпираться?!

     – Тебе-тебе, ты! Ты же мне по спине рукой провёл, чудище!

     – Что? Тебе? По спине? – Он растопырил перед собой ладони, будто опрашивая виновников. – Неужели рукой? Где?

     – Ну да, прямо где лифчик у меня. Чуть не расстегнул, блин! – Ну, это она преувеличила, Д. никогда не трогал застёжку, не оставлял следов.

     – Ничего не понимаю. О чём ты? Какой лифчик?

     Вокруг уже обращали на них внимание. Мальчишки приглушенно улыбались, начав понимать, что Д. не только корчит невинного, но и умело «раскручивает» Ксюшку, заманивает её в ловушку, пользуясь оговорками. Девочки пытались жестами предостеречь, чтобы она замолчала, не связывалась и не усугубляла, но Ксюша не замечала. Как это так, нашкодил – и отрицает? Правда ведь превыше всего.

     – Мой – вот какай! На мне. И ты пальцем провёл. Вот тут. – Она закинула руку за спину, привычно, как когда застёгивала объект спора.

     – Не проводил я по тебе никаким пальцем. Вот ещё! Буду я по дурам всяким спине пальцами водить. Да там и нет никакого лифчика, – как бы повинуясь логике отнекивания, гнул своё Д.

     Ксюша аж задохнулась. Не только отнекивается, но и оскорбляет её!

     – Я не дура тебе всякая! Как это нет?! Я тебе что – нуляшка плоская? Да у меня… у меня… это, ну это самое… первый размер. – Так иные произносят «пятый». Наверное, заимствовала тон у выражения «первый сорт». – И вот тут застёжка. Ну-ка, пощупай, потрогай. Не проводил он! Как же! Пушкин, что ли, лапнул меня?

     – Не буду я тебя трогать, вот привязалась. Зачесалось у неё, а я виноват. А с первым размером и без лифчика ништяк, – бросал он невинные намёки.

     – Как это – ништяк? Да вы слышите, что он говорит? Я что, развратная какая, что ли? Заведи свои груди, тогда и говори. Ну-ка, дай руку. – Д. отстранился, прямо застеснялся. – Ах, не даёшь?

     – Твоё тело, ты и…

     – Ну, тогда смотри!

     И Ксюша в пылу благородной ярости начала задирать майку.

     Вытаращенные глаза девчат остановили её. Неладно что-то. Ох, да она же обнажается! Нет, совсем снять не успела, но лифчик беленький выглянул, а вокруг… Ой, да тут парни ещё! И много. Ой-ёй-ёй!

     В голове молнией блеснули кадры из «Кавказской пленницы»: вот Юрий Никулин задирает майку, чтоб броситься за уплывающим Шуриком, вот, одумавшись, чешет себе грудь и вновь опускает майку – мол, только почесать и задрал. Почти так она и поступила, потёрла под грудью. Неубедительно, но лицо вроде как сохранила, при усилии можно счесть, что действительно зачесалось.

     К сожалению, комедии Гайдая помогли не только ей. Д. вспомнил кадры из «Бриллиантовой руки»: Миронов-Козодоев чешет себе спину гнутой железякой, а всё тот же Юрий Никулин, на этот раз Семён Семёныч Горбунков, по доброте душевной помогает ему, чешет. И Д. – почесал Ксюшин перёд через опущенную уже майку, подложив вторую руку её под спину, чтоб не отшатнулась.

     – Так ничего? – почти братски-заботливо.

     – Ничего… – Девочка была в растерянности, только сейчас просекя ловушку, в которую едва не угодила. Нельзя распаляться, надо остывать. – Спасибо. А всё-таки ты мне по спине водил. – Смущённая улыбка.

     – Ну, раз ты себе это втемяшила, придётся оправдать твои ощущения.

     Подложил ладонь под живот и другой рукой, растопыренными пальцами попахал ей по спине. Делая при том вид, что нащупывает исподнее, движений чтоб побольше было, возни, скрежета по коже через материю.

     – Теперь ты довольна?

     Надо бы влепить пощёчину, да кто знает, может, на этот случае у него ещё чего придумано? Даст ещё по спине и расстегнёт-таки застёжку. Ксюша резко развернулась и ускочила за пределы образовавшегося вокруг них кружка. Чёрт побери, они все видели!

     Обошлось без слёз, не видел никто их, во всяком случае, но впредь девушки уже не реагировали бурно на Димкину пальпацию. Себе дороже. Но понимали, что он их видит будто в белье одном. Ведь даже трусики через толстые джинсы угадывает, гад, водит по синим ягодицам безошибочно. Нет, от него лучше подальше.

     Вот Кира и оглянулась. Она не была против лапанья, но противно, когда тебя подлавливают. Особенно в темноте.

     Слишком много вышло вперёд, она поморщилась, Будет плохо видно. Надо сменить позицию.

     В шуме-гаме и толчее от устных просьб было мало проку. Она подняла было руку, чтобы оттолкнуть переднюю заслоняшку, да тут же и отпустила. Разглядела кое-что.

     Да, лямочки топика и лифчика словно дали слово не повторяться и исполосовали спину вдоль, вбок и даже поперёк. Спереди, вероятно, было то же самое, покороче. Вдобавок на всех этих полосочках были там и сям завязаны узелки. Вряд ли на память, скорее, сигнализируя о том, что профессиональная бондажистка ненавязчиво ищет партнёров.

     Ходили слухи, что для обнаружения себя нужно вдавить один такой узелок в тело, и это будет типа брудершафта. Кира не собиралась делать ничего такого, но в такой сутолоке разве разберёшься, вдавили или просто подтолкнули в спину? Резкий оборот, зырканье радостных глаз – и ты уже «повязана», ты уже постоянная партнёрша в бондажных забавах. И кто знает, какая там компания уже подобралась!

     Нет, Кире это было ни к чему. Она, знамо дело, не ангел, иногда и побаловаться остреньким любит, но под настроение, любительски и не желая связывать себя обещаниями. Евка, в случае чего, поможет. А вступать в кружок, собираться большой компанией, по расписанию, да ещё каждый раз не зная, что с тобой там сделают… Нет, это не по ней.

     Поэтому Кира опустила руку и стала пробиваться вперёд, сперва протолкнувшись вбок, подальше от заузленной загорелой спины.

     Час от часу не легче! На другой девичьей спине был застёгнут настоящий мужской брючный ремень, высовывающийся из боковых прорезей на маечке.

     Эвридика, обладательница редкого имени, во всём остальном пыталась быть и слыть оригинальной, порой даже экстравагантной. Верхом её изобретательности был бюстгальтер (бюст-контейнер, такое название она пыталась внедрить), смастаченный из собачьих намордников – видать, на бульдога, по размеру содержимого. Летом тонкая материя топиков обтягивала конусы, выдавая их крупноячеистость – будто клетки с хомячками какими или канарейками пригреты на груди, зимой толстые свитеры смягчали рельеф. Вместо бретелек через плечи пошли ремешки от намордников, их даже отрезать не пришлось, но пряжки на них были, пожалуй, великоваты, да и застёгивались небрежно как-то. В топике же всё на виду. И вот, чтобы сгладить это впечатление, Эвридика в качестве поперечной планки взяла толстый ремень с огромной морской пряжкой.

     Оригинальная застёжка для лифчика! Все просто балдели, особенно в первый раз. А когда впечатление регулярными повторами повыдохлось, был придуман трюк для обновления. Появлялась хозяйка по утрам с неряшливо застёгнутым ремнём, то недотягивала, и конусы болтались влево-вправо, то перетягивала, и тогда ремень давил славные жировые валики из девичьих боков и спины, а намордники жёстко торчали вразлёт. Всё говорило о том, что мужчины в доме нет и что любая мужская помощь по части ремней будет принята с благодарностью.

     И парни наперебой помогали девушке привести в порядок «бюстгальтер», украдкой щупали спину, заодно подтягивали и ремешки через плечи – дырок в них было проколото неимоверно, один выберет одну, другой решит, что лучше продеть в другую – перпетуум мобиле, скучно не было.

     Зимой парней требовалось двое: один приподнимал и держал свитер, второй тянул ремень. Иногда переусердствовали так, что выявлялась маленькая хитрость: в намордники были вложены чашки от обычного лифчика, чтоб «обитатели» не мёрзли о холодную проволоку. Оригинальность оригинальностью, но не за счёт комфорта же!

     Медленно погас свет, и тут же в задних рядах послышался шорох одежды – послетали топики и даже, кажется, юбочки с девушек, желающих поощрить своих парней, оставшихся при них, не ринувшихся оголтело вперёд, не клюнувших на дешёвое порно. Зрительные ощущения компенсировались тактильными. Заднескамеечное порно обещало быть покруче, в натуре.

     Договорились заранее: если свет вспыхнет неожиданно, парни хором подойдут к лектору – благодарить, вопросы задавать, окружат его, а их подруги тем временем приведут в порядок свою одежду.

     Конечно, не все были развязными. Присутствовали и стеснительные девочки, но и они не хотели оставаться в стороне от озорства в потёмках. Кто-то придумал мазать жирным кремом открытые верха грудей и посыпать сахарным песком. В темноте всё это загадочно искрилось, а если девице удавалось попасть под луч проектора, её бюст просто-таки слепил глаз. Вот и сейчас в разных концах зала возникла опалесценция.

     Вирус, видать, внедрил в учебную мультимедию ещё и похабную музыку, ибо под неё всё и происходило. Выплыл на экран первый слайд, и почти все разочарованно вздохнули – он оказался учебным. Но и свой резон в перемежающихся серьёзных слайдах был – поддерживать уровень предвкушения основного зрелища. Глядишь, что-то студы и запомнят, хотя бы подсознательно, по принципу «25-го кадра».

     Ева зачиркала ручкой при неверных лучиках света – почти на ощупь.

     Проплыла по экрану вертикальная полоса. И второй слайд оказался не тем. Это уже становилось неприличным – после такого-то предупреждения! Девушки облегчились, мальчики приготовились, музыка соответствует, а видеоряд опаздывает.

     Кира стояла в гуще разочаровывающихся парней. Оделась она сегодня так, чтобы никого не провоцировать. Её торс туго обтягивала блестящая коричневая ткань «под шейку», и радости мужского глаза представали в виде двух скошенных плоскостей, напоминающих бронеплиты танка. Крутую оборону дополняли толстые тугие джинсы и суровый взгляд из-под насупленных бровей. Впрочем, если эта толпа разогреется, лучше уйти подальше от греха.