Текст книги "Бразильская мелодия"

Автор книги: Богомил Райнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Глава пятая

Знаю, что наша история распутывается удручающе медленно и плюс ко всему – на довольно унылом фоне. Нет таинственных, зловещих окраин большого города – пустых депо и железнодорожных складов, немеющих во мраке ночи. Нет и глубоких погребов, где все еще стоит запах домашних солений. Нет даже бара «Астория», без которого, как известно, не обходится ни один заграничный детектив.

Я бы тоже не прочь заглянуть в бар! Но что поделаешь, если именно сейчас люди, за которыми я наблюдаю, вдруг превратились в домоседов. А бар, что и говорить, таит богатые возможности для драматических, ситуаций. Поставишь перед героиней фатальный вопрос: «Кто убил Асенова?» – а оркестр как раз грянет какой—нибудь танец. Контраст потрясающий!

Но пора возвращаться к действительности.

Итак, элегантный и воспитанный человек по имени Филип Манев продолжает перебегать Доре дорогу. А заодно и мне. Доллары, комбинация с паспортом, новогодние подарки…

Пока жду необходимые справки, мысли мои перекидываются на Марина. Возможно, Дора и права: откроешь ему душу, а он, кроткий и серьезный, вместо того, чтобы посочувствовать тебе, выгонит на улицу.

Тем более у Марина есть для этого некоторые основания. Прошлое – это прошлое, оно упрямо как факт. Факты же всегда оставляют свои зарубки на сердце. Получается что—то вроде порока сердца, только компенсированного. Но если компенсированного, значит, Дора выживет. Иные люди с компенсированным пороком живут даже дольше здоровых, потому что больше заботятся о себе.

Ничего удивительного, если Марин не простит Доре ее прошлого. Не все такие, как моя учительница, которая смирилась со всей моей жизнью. И даже пытается тактично скрывать, что порой мои рассказы приводят ее в ужас.

К примеру, зайдем в ресторан посидеть после моих долгих скитаний по провинции. Я весь под впечатлением случившегося:

– Понимаешь, отравление… Грубая работа! Уж лучше бы

дать снотворное и инсценировать самоотравление. И представляешь? Пять дней ее никто не хватился… Моя учительница прекращает жевать и отворачивается.

– Извини, – бормочу я. – Ты же знаешь, мы, болгары, когда отдыхаем, любим поговорить о работе…

– Ох, уж эта твоя работа, Петре! – отвечает вполголоса учительница с неким подобием улыбки и пытается переменить тему разговора. – Книгу, что я дала, ты уже прочитал?

– Нет еще… Но ты права: книжка великолепная. С первых страниц видно.

– Ты все еще топчешься на первых страницах?

– Не помню, на чем остановился, но при моей вечной занятости, сама понимаешь…

– Но книги днем не читают. Для этого есть вечера и ночи. Вечера и ночи! Она не знает, что в эти вечера и ночи я делаю то же, что и днем: ломаю голову, как развязать какой—нибудь узел или разобраться в путанице противоречивых данных…

В эту минуту раздается телефонный звонок, напоминающий, что я нахожусь не дома, а на своем рабочем месте.

– Слушаю. Так ли? Ах, значит, тот? Хорошо, пришлите мне справку.

После таких вроде бы ничего не значащих слов, из которых часто состоят телефонные разговоры, я снова склоняюсь над столом. В кабинет входит лейтенант:

– Вас хочет видеть женщина.

– Уж не снова ли та, журналистка?

– Нет, какая—то Колева или Коева…

Это, само собой, наша Магда. Она смущенно останавливается у двери, словно впервые входит в подобное учреждение и не знает, каковы здесь порядки.

– Здравствуйте, – киваю я. – Что случилось?

– Ничего не случилось, – говорит Магда, садясь на предложенный стул. – Просто вот решила зайти.

– Очень хорошо. Вы, я слышал, перестали бывать в «Бразилии»? Это случайность?..

– Как случайность! Прошлый раз вы меня так отчитали!

– Неужели? А я уже забыл. Что поделывают ваши приятели?

– Не хочу и знать их.

– Вы их больше не видели?

Магда смотрит немного озадаченно и ерзает на стуле.

– Ведь я же вам сказала: знать их не желаю.

– Это вы сказали. Но я вас спрашиваю о другом: видели вы кого—нибудь из компании или нет?

Она тут же принимает позу оскорбленной невинности, и тогда я добавляю:

– Не торопитесь говорить неправду. Подумайте и отвечайте точно!

– Понимаете… Филип заявился вскоре после того, как вы ушли. Стал расспрашивать, о чем мы говорили, и я ему рассказала.

– Что вы ему рассказали?

– О чем вы меня предупреждали, я рассказывать не стала…

– Магда!

Она смотрит на меня и виновато опускает глаза.

– А что делать! Если я такая… Невозможно ничего от него скрыть. Слово за словом он все из меня вытянул.

– Хорошо, что хотя бы признались мне. А как Манев реагировал на ваш рассказ?

– Никак. Даже не рассердился. Правда, предупредил, если меня вызовут, в подробности не вдаваться.

– У вас есть еще что—нибудь?

– Это уже касается меня лично. Помните, вы обещали оказать содействие. Так вот, я узнала, что в новом ресторане есть место…

– Хорошо. Попытаемся вам помочь. Но при одном условии: ведите себя образцово.

– Об этом не беспокойтесь.

– В ресторанах бывают иностранцы…

– Умираю по иностранцам! Скажу вам больше, хотя можете мне и не верить. Вчера встречает меня у «Рилы» господин Кнаус…

– Приятель Филипа?

– Именно. И самым галантным образом приглашает пообедать. И что, по—вашему, я сделала?

– Не могу представить.

– Начисто отказалась! Верите?

– Почему же нет! Вы становитесь серьезной девушкой. Магда хочет встать, но я ее останавливаю:

– Одну минутку! А Филип интересовался, шла ли у нас речь об одной вещи?

– Какой именно?

– О снотворном.

Магда снова пытается изобразить непонимание, но я предупреждаю:

– Не забывайте, пожалуйста, о чем мы условились.

– И о снотворном расспрашивал…

– Скажите, какие инструкции вы получили от Филипа в тот вечер и как их выполнили.

– Он сказал, что позвонит Асенову. Как только тот отойдет к телефону, я должна незаметно всыпать немного снотворного в свою рюмку, потом подменить ее на рюмку Асенова. А когда он вернется, предложить какой—нибудь тост. Филип все обдумал до мельчайших подробностей. Просто зависть берет, до чего он умный.

– Не торопитесь ему завидовать. И вы точно все исполнили?

– Да. Только снотворного дала меньше.

– А для чего вообще нужен был весь этот номер?

– Как для чего? Усмирить Асенова. Филип решил показать, что он за меня держится, и вызвать у Асенова ревность. Тогда бы он поторопился с нашей свадьбой. А чтобы не получилось скандала, говорил Филип, дай ему немного успокоительного…

– Пожалуй, на сегодня довольно. А вы умница!

– Об этом не беспокойтесь! – снова повторяет Магда. Она прощается и несет к дверям свое пышное тело, а вместе с ним – и приподнятое настроение, не забыв с порога послать мне ободряющую улыбку, ибо, на ее взгляд, если кто—то из нас двоих и нуждается в ободрении, так это я. Смеркается, когда я поднимаюсь по высокой лестнице на уютную мансарду гражданина Личева. Звоню, но вместо звонка слышу звуки старинной мелодии. В эту минуту дверь открывается, и из нее высовывается улыбающееся лицо хозяина. Истины ради следует отметить, что при виде меня улыбка на его лице быстро тает.

– Вы соединили радио со звонком? – спрашиваю я, чтобы дать хозяину время прийти в себя.

– Нет… Но и это мое изобретение, – мямлит Личев.

– Что, разве мы не войдем? – снова спрашиваю я, ибо хозяин загородил дверь, видимо, намереваясь объясниться со мной на лестнице.

– Конечно, проходите, – неохотно уступает дорогу старик. – Я, знаете, жду гостей.

– А я не собираюсь вас долго задерживать. Обстановка такая же, как и шесть дней назад. На столе

сандвичи и сухие пирожные. Негусто. Хотя… подождите! Хозяин, похоже, больше позаботился о пище духовной: у стены, покрытой листьями вьющегося растения, стоит роскошный телевизор. Диктор, уткнувшись в листы бумаги, читает новости.

– Это тоже ваше изобретение?

– Нет, конечно.

– И все же модель превосходная. Наверное, из валютного магазина?

Хозяин не торопится изобразить, что польщен моим комплиментом.

– У вас, если не ошибаюсь, весьма скромная пенсия? – говорю я, располагаясь в том Же самом удобном кресле.

– Весьма скромная, – подтверждает Личев, – Но и требования мои невелики. Сами знаете, старый человек. Одним словом, у меня есть некоторые сбережения.

– В долларах или иной валюте?

– Скажете тоже – «в долларах»! У меня нет американского дядюшки.

– Не изучал, к сожалению, вашу родословную. Но этот телевизор явно куплен на доллары. Могу даже назвать точную дату покупки. И имя человека, который вас сопровождал.

– Если вам известна вся эта история, зачем меня спрашивать?

– Я спрашиваю вас о предыстории: как вышло, что Асенов раскошелился на целый телевизор?

– А я вам еще в прошлый раз говорил: моя бывшая жена должна мне некоторую сумму денег, и поскольку она договорилась с Асеновым часть квартплаты получать в долларах…

– Прошлый раз вы не говорили, а отрекались от этого.

– Но ведь…

– Минутку! Хочу обратить ваше внимание, что плата Асенова за квартиру не была так велика, чтобы на эти деньги купить телевизор.

– Но именно это я и собираюсь вам объяснить: со стороны Асенова это был аванс. Так сказать, услуга за услугу.

– За какую услугу?

– Я вам уже рассказывал. – Старик конфузливо смолкает. – Помните, я собирал для него некоторые сведения о девице, на которой он думал жениться.

– А, запамятовал… В таком случае сделка была вполне почтенной.

Личев молчит, глядя на меня краешком глаза, и, видимо, прикидывает, что я собираюсь делать дальше.

– Телевизор, Личев, не единственная ваша сделка. Вы и раньше получали от Асенова валюту… В данный момент какая часть ваших сбережений в долларах? И где вы их храните?

– Не понимаю, на что вы намекаете.

– Не намекаю, а говорю прямо. И чтобы покончить с этим, скажу, что у покойного Асенова была в бумажнике значительная сумма долларов. Осматривая квартиру, мы этих денег не обнаружили.

Лицо старика, и без того не слишком румяное, становится совсем землистым.

– Вы удивляете меня таким подозрением! Это просто ужасно…

– Но поступок еще ужаснее.

– Но как вы можете допускать, что я совершил убийство?

– Мы говорим не об убийстве. Речь идет о долларах.

– У меня нет никаких долларов, уверяю вас.

– Никаких? Ни одной бумажки?

– В сущности, есть одна. Храню на счастье. Она тоже из аванса.

– Покажите, если можно, этот аванс.

Старик встает и идет на кухню. Слышится шум передвигаемой мебели, потом хозяин появляется снова, держа двумя пальцами стодолларовую купюру.

– Как вы получили эти деньги?

– Лично от Асенова.

– В присутствии вашей жены?

– Нет. Он давал мне без свидетелей.

– Где и когда?

– Сразу после покупки телевизора. Асенов обещал мне 300 долларов, а поскольку телевизор стоил 200…

– Проверим, – говорю я, забирая банкнот. – Вас пригласят в соответствующее учреждение.

– Но, товарищ инспектор… К чему нам это «соответствующее учреждение»? Забирайте доллары, если они нужны для следствия, и не будем больше никого вмешивать… Я старый человек…

– А я не взяточник.

В этот момент из коридора доносятся звуки старинного мотива. Ничего общего с бразильской самбой. И все же обе мелодии сопутствуют довольно грязным делам.

– Ваши гости? – Я встаю.

– Но подождите! Неужели вам необходимо передавать доллары еще куда—то?

– Очень даже необходимо. Пойдемте, а то гости разнесут дверь.

Сейчас они нужны Личеву, как прошлогодний снег, но я направляюсь к выходу, и старик вынужден идти за мной…

Итак, доллары. Еще одно открытие. Горизонт, как говорит мой шеф, продолжает проясняться. Однако еще не нащупана связь между людьми из моего круга и комнатой на пятом этаже. А мы уже на закате восьмого дня. Западные радиостанции кричат еще громче. А преданный вам Петр Антонов в основном пока карабкается по лестницам и размышляет. Стодолларовая бумажка? Одна—единственная, причем ее действительно могли передать с глазу на глаз, и посему вряд ли она может сыграть роль связующего звена. Денежные знаки, как таковые, не по моей части. Есть для этого валютные магазины и определенные учреждения, где заняты несколько иным, чем продажей телевизоров.

За восьмым днем, естественно, приходит девятый. Шеф все еще меня не вызывает. Полковник – человек терпеливый. Он считает, наверное, что, побеседовав со мной дважды, с третьей встречей можно не спешить. Однако человеческое терпение не бесконечно, и я предчувствую, что мое начальство не исключение из правил.

Упоминаю об этом только затем, чтобы дать некоторое представление о настроении, с каким я приступаю к работе на девятый день следствия. Первый звонок раздается около десяти утра, и разговор следует весьма неутешительный. Дора сообщает, что с Марином все кончено.

– Значит, вы все—таки решились ему рассказать?

– Ничего я ему не рассказывала, – звучит в трубке все тот же тусклый голос. – Филип постарался…

– Когда это произошло?

– Вчера вечером. Марин вернулся поздно, я даже не слышала. Зато сегодня утром все поняла. Филип рассказал, да еще в самых гадких выражениях.

– Но вам надо объясниться с Марином!

– Не желаю ничего объяснять, и вообще у меня нет больше сил!

– Не говорите глупости. Где вы сейчас?

– На Орловом мосту.

– Куда идете?

– К Магде, куда же еще? Там меня ждут…

– Слушайте, – говорю. – Идите к Магде и ждите, пока я… в общем, пока кто—нибудь вас не разыщет. Поняли?

Она что—то машинально отвечает и вешает трубку.

Сейчас мне только этого недоставало: улаживать личные конфликты. Впрочем, и мои дела, и чужие, и служебные – все не клеится. Хорошо еще, что в данном случае частные интересы каким—то боком связаны со служебными. Интересно знать, зачем Филип так поступил? Наказать Дору? Вряд ли он ради этого стал бы рубить сук, на котором так удобно сидел.

Я чувствую, настал час прервать мои изыскания и навестить Марина.

Архитектор открывает дверь, на ходу что—то дожевывая. Есть люди, у которых плохое настроение вызывает повышенный аппетит, и, похоже, Марин принадлежит к их числу.

– Извините, я как раз завтракаю, – говорит Марин.

– Я на минутку.

Он приглашает меня на кухню. На столе пара тарелок с колбасой и брынзой.

– Почему так, по—холостяцки? – прикидываюсь я дурачком.

Марин молча изображает недоумение.

– Невеста куда—то отлучилась?

– Надеюсь, вы пришли по служебным делам, – говорит хозяин, садясь за стол. Решив соблюсти закон гостеприимства, он добавляет: – Пожалуйста, присаживайтесь! Вместе закусим.

– Благодарю.

– Чашку кофе? Только что сварил.

Он снимает с плитки кофейник и наливает мне нечто среднее между чаем и кофе, весьма жиденькое, но испускающее обильный пар.

Беру чашку и подступаю к своей цели:

– Пусть вас не смущает, если я коснусь некоторых вопросов личного характера. Иной раз в наших делах личное и служебное так переплетается, что… Именно поэтому в ходе следствия у меня возникла необходимость познакомиться с прошлым Доры.

– Значит, и вы в курсе, – с горечью замечает Марин, прекращая жевать. – Все знали, кроме меня…

– Вы ведь любите Дору?

– ЛЮБИЛ! – отрезает Марин.

– Значит, еще любите. Человек не меняет своих чувств за одну ночь, да еще без серьезных к тому причин.

– Без серьезных причин? Вы смеетесь надо мной? Хозяин швыряет вилку и выпаливает, не дожидаясь моих объяснений:

– Послушайте, она взялась окрутить меня на пари! Грязное, ресторанное пари! Хотела доказать, что может играть роль приличной девушки, доказать, что у нее хватит таланта заинтересовать такого серьезного человека, как я…

– Стойте! – прерываю я Марина. – Дора – хороший человек. Правда, человек, потерпевший аварию. А если вам нужен негодяй, то ищите его среди своих родственников!

Манев смотрит на меня, приоткрыв рот, собираясь что—то сказать, да так и застывает.

– Удивляться тут нечему. Вещи не так уж невероятны. Дора пришла к вам не ради пари, а желая выручить Филипа из опасного положения, в которое он попал по собственной вине. А если говорить точнее, он сам вынудил ее пойти к вам. И она пошла, чтобы помочь ему, поскольку, согласитесь, поначалу она вас не знала и не имела на вас никаких видов.

– Это не меняет положения, – сухо отвечает Марин, уставившись в тарелку.

Он, видимо, смутно надеялся, что я одним махом опровергну слова Филипа, а теперь понял, что речь идет лишь о нюансах.

– Послушайте, Манев: Филип сделал вам немало гадостей. В прошлый раз я просто щадил ваши чувства брата. Но имейте в виду, что сейчас он пытается вам подложить такую пакость, какой вы никогда не забудете.

– Оставьте, – машет рукой Марин. – Я знаю своего брата. Отлично знаю, что он способен приукрасить вещи ради сенсации, чтобы блеснуть. Но вы сами познакомились с прошлым Доры. Почему же вы утверждаете, что все это выдумка?

– Я уже сказал: человек пережил аварию. Но знать факты, не вникая в их причины, значит, скользить по поверхности.

– Но под поверхностью скрыто содержание. И вообще со стороны рассуждать легче. Ведь не вы собирались на ней жениться!

– Видите, – говорю я кротко, – я пришел не для того, чтобы вас женить. Я не хочу вмешиваться в ваши решения. Но вы должны выслушать эту женщину, понимаете? Должны ее выслушать! Потому что она привязана к вам по—настоящему. И не ради этой плиты или холодильника, а ради вас. Вы для нее единственная опора. И в конце концов она не обязана отчитываться перед вами за то, что было до вашего знакомства!

– Но она должна была рассказать это мне!

– И наверняка рассказала бы, если бы вы расположили ее к откровенности, если бы она надеялась, что ее поймут.

Марин молчит, потом неуверенно произносит своим сухим голосом:

– Хорошо, я готов ее выслушать. Это действительно мой долг.

Он уже готов отступить, но еще не может оправиться от удара. Для этого нужно время. Когда у людей телевизор ломается, и то они огорчаются. А тут произошла осечка в сфере куда более тонкой.

– Покончим с этим вопросом, – говорю я. – Но, как я вам уже сказал, для меня он имеет служебный интерес. Зачем понадобилось вашему брату в тот момент, когда вы в ссоре, преподносить вам этот сюрприз?

– Чтобы получить что—нибудь взамен. Это в его характере.

– И что он хотел от вас?

– Да чепуху. Он ездит на допотопном «БМВ» и, узнав, что я уезжаю, попросил привезти ему новые поршни. И еще какую—то мелочь, точно не помню, он записал на бумажке. Я был так подавлен, что почти его не слушал.

– А когда он обращался к вам насчет паспорта?

– Примерно, год назад. Тогда он переселился в Симеоново.

– А почему вы отказались ему помочь? Боялись, как бы он не сбежал?

– Я просто не допускаю этого. Прежде всего Филип слишком преувеличивал мои возможности. Я не столь влиятелен, чтобы достать ему паспорт для поездки в Австрию. И потом, вы уже имеете о нем представление… Я не уверен, что он не выкинул бы номер с контрабандой или что—нибудь в этом роде.

– Это все, что мне нужно было узнать, – говорю я и подымаюсь. – Благодарю за терпение.

– Скорее мне нужно вас благодарить, – глухо замечает Марин, – но сами видите, в каком я состоянии. Где же я могу найти Дору?

– Она сама вас найдет. Скажите, что ей передать?

– Пусть зайдет вечером, в восемь. Я буду ее ждать. Мало мне быть «инкассатором», теперь я и любовный почтальон!

Наконец—то я дома. Уже девять вечера. Натягиваю пижаму, ложусь на кушетку и беру со столика книгу. Хочу посмотреть, до какой страницы добрался. Но сегодня мне опять не до чтения – надо кое—что обдумать. Говорят, что в горизонтальном положении человек может лучше сосредоточиться… Кровь равномерно поступает во все части организма, включая мозговые центры. И так глубоко погружаешься в мысли, что даже… незаметно засыпаешь.

Пронзительный звонок пробивает мою дрему. Второй звонок полностью сбрасывает меня с рельсов сна, а при третьем я уже держу в одной руке телефонную трубку, а другой массирую лоб.

– Товарищ Антонов? – Массаж явно помог, я мигом узнаю голос Доры. – Мне нужно немедленно вас видеть. Марин исчез.

– Как исчез?

– Его нет дома. Вы мне сказали, что он будет ждать меня в восемь. Теперь уже одиннадцатый час, а его все нет.

– Задержался где—нибудь. У него много дел, завтра ему уезжать, – не слишком веря собственным словам, пытаюсь ее успокоить.

– Это исключено. Он бы заскочил домой, чтобы предупредить меня.

– Хорошо, хорошо. Только не волнуйтесь. Еду к вам немедленно.

Через пятнадцать минут служебная машина доставляет меня к дому Манева. Дора стоит у подъезда.

– Почему вы здесь? Разве у вас нет ключа?

– Мне уже неловко им пользоваться.

– Тогда дайте я воспользуюсь.

Быстро поднимаемся по лестнице, открываем квартиру и врываемся в темноту. Если мы ожидали увидеть что—то ужасное, то явно ошиблись. Гостиная, спальня и кухня – все в полном порядке.

Закрываем квартиру и сбегаем вниз. Дора садится со мной в машину.

– Давай к Витоше, – говорю я шоферу.

– Мог он задержаться у кого—нибудь из близких? – спрашиваю я Дору.

– Есть у него один приятель. Но ведь я уже говорила, это не в его характере – назначить встречу и не явиться, – отвечает нервно Дора.

«Если только он вообще не раздумал явиться», – думаю я, хотя это кажется мне не слишком убедительным.

– Теперь помедленнее! – говорю я шоферу, когда мы приближаемся к кафе «Бразилия».

Машина еле ползет. Сквозь широкие окна видно, что делается внутри. У столиков еще сидят редкие посетители, но лиц, которые нас интересуют, между ними нет.

– Жми в Симеоново! И побыстрей!

Это последний возможный адрес. Если Марина нет и там, придется принимать экстренные меры для его розыска.

Машина с ревом несется по шоссе через лес. Мощные фары высвечивают стволы и кроны деревьев. Через несколько минут приближаемся к вишнево—яблоневому саду, и я показываю шоферу, где остановиться. В домике темно, и сам он едва виднеется за деревьями. К счастью, ярко светит луна, и мы идем, не боясь вывихнуть ноги.

– Филип обычно оставляет ключ вон под тем бревном, – говорит Дора.

Но там нет никакого ключа. Пользуясь услугами одного «приспособления», входим в дом и включаем свет. Комната в том же виде, какой я ее запомнил, с живописными шедеврами на стенах и мольбертом в углу. Никакого напоминания о братьях. Кухня и кладовая тоже пусты.

– Да, – говорю я. – Нужно осмотреть внимательно весь дом. Здесь есть подвал, чердак?

– Не знаю, – шепчет побелевшими губами Дора.

– Давай, Кольо, осмотри там, – говорю я шоферу, – а я займусь комнатой.

Осмотр длится не более двух минут: отодвигаю кушетку и обнаруживаю в полу квадратную крышку. Поднимаю ее, направляю вниз луч фонаря. Небольшой зацементированный погреб. Луч света выхватывает из темноты согнутое пополам и аккуратно «перевязанное» человеческое тело. Это Марин…

Зову Кольо, общими усилиями мы извлекаем «узел» на поверхность и приступаем к его распаковке. Когда выдергиваем изо рта кляп, Марин жадно восстанавливает запасы воздуха в легких и лишь после этого произносит:

– Еще немного, и я бы задохся.

– Кто это сделал?

– Филип.

– Как это случилось?

– В восьмом часу иду домой и вижу его в «БМВ». «Быстро, – говорит он, – случилось что—то ужасное». «Что именно?» – спрашиваю. «Дора отравилась». «Как, когда?» «Садись, – говорит, – по дороге все объясню». Сажусь, конечно, по дороге он мне бессвязно рассказывает, что приехал в Симеоново, ключа на месте не оказалось. Дверь была открыта, а в комнате лежала Дора. Шесть пустых тюбиков валялись рядом. Хорошо, что поблизости живет врач. Филип нашел его, и тот принял необходимые меры. «Теперь, – говорит Филип, – опасность миновала».

Марин поднимает на меня усталые глаза и просит:

– Если можно, глоток воды…

Дора бежит за водой. Марин пьет крупными глотками. Пальцы его еще дрожат.

– А потом?

– Приехали сюда. Как только машина остановилась, Филип кинулся к дому, я, конечно, за ним. Он у порога уступил мне дорогу, я вошел и не успел осмотреться, как он ударил меня сзади. Очнулся уже связанный, в темноте… Для чего он это сделал? – спрашивает Марин, беспомощно глядя на меня.

– Где ваш заграничный паспорт?

– У меня. – Манев лезет во внутренний карман пиджака и восклицает:

– Паспорта нет! Билетов на самолет тоже! И валюты!..

– Вот вы и ответили на свой вопрос, – говорю я, полагая, что это ответ и на некоторые мои вопросы.

– Но это глупость! Ведь паспорт на мое имя! – говорит Марин.

– Если вы не против, надо ехать, – предлагаю я.

И вот наша машина снова летит мимо редких домишек, потом врывается в лес. Марин еще задает отрывочные вопросы, скорее себе, чем мне, и это освобождает меня от необходимости отвечать.

Я сижу рядом с Кольо. И насколько могу судить по отражению в зеркале, на заднем сиденье дело идет к примирению.