Текст книги "Миллион завтра"

Автор книги: Боб Шоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Глава 9

– Это был очень старый нож, – сказал Шторх. – И это вас спасло.

Карев спокойно смотрел в потолок прицепа, в котором лежал.

– Что со мной? – спросил он.

– Вы выкарабкаетесь. Нож так сточен, что походит на тонкую иглу, а это не самое действенное оружие.

– Я ни на что не жалуюсь.

Поскольку ничего у него не болело, Карев попытался сесть.

– Не так быстро, – удержал его Шторх, хватая за плечо и укладывая обратно. – Вам прокололи легкое, врач вынужден был сделать коллапс легкого.

– Коллапс легкого. Что это значит?

– Это временное явление. Чтобы легкое отдохнуло, не больше. – Шторх оглянулся на кого-то, находившегося вне поля зрения Карева. – Правда, доктор?

– Конечно, – ответил мужской голос. – Нет причин для беспокойства, мистер Карев. Ваше легкое немного кровоточило, но мы остановили и свернули кровь. Сейчас нужно только дать ему отдохнуть.

– Понимаю.

Карев почувствовал тошноту при мысли, что одно легкое в его груди лежит сморщенное. Слабо дыша, он сосредоточился на своих внутренних ощущениях, и впервые в жизни заметил, что вдох начинается не в легких, а в мышцах грудной клетки. Ребра поднимаются, растягивая прикрепленные к ним живые мешки, благодаря чему через рот и нос попадает внутрь не терпящий пустоты воздух. В его случае функционировало только одно легкое. Ожидая, что ему не будет хватать воздуха, во время переноса на носилках из прицепа в машину он старался дышать размеренно.

По возвращении на базу его перенесли в средних размеров куполодом, где располагался пункт медицинской помощи. В одной-единственной палате, кроме его кровати, стояли еще три, свободные, и было тихо и спокойно. Каждые полчаса к нему заглядывала медсестра, дважды заглянул врач по фамилии Реддинг, чтобы справиться о его самочувствии и сообщить, что завтра его отсюда увезут. Оба относились к нему с профессиональной вежливостью, что вызвало у него уныние и чувство бессилия. Общеизвестно, что бригады антинатуристов во всем мире испытывают нехватку людей, готовых служить в них, и редко отказываются от добровольцев, и все же он с самого начала чувствовал, что старожилы считают себя профессионалами, вынужденными время от времени мириться с присутствием любителей.

Кенди назвал это синдромом BEAU GESTE. Карев понятия не имел, что такое BEAU GESTE, но чувствовал, что с наступлением вечера его утренний поступок вызовет взрыв смеха в огромном круглом баре клуба Объединенных Наций. Надеясь, что ему приснится Афина и старые добрые времена, он сдался одолевшей его сонливости.

Вечером, когда о стекла бились белые бабочки, через его палату прошла процессия гостей, среди которых были Кенди, Парма и несколько других, которых он помнил как в тумане. Похоже, только Парма искренне выразил сожаление о его завтрашнем отъезде, с торжественным и серьезным выражением на посеребренной щетиной лице предложил ему притащить из бара немного пива для прощального приема. Карев вежливо поблагодарил и после его ухода попросил у сиделки что-нибудь успокоительное. Проглотив слоистую капсулу и ожидая, пока она подействует, он со стоическим спокойствием разглядывал потолок.

По прошествии некоторого времени он пришел в себя с чувством странного беспокойства. Взглянув на запястье, он с минуту разглядывал гладкую кожу, пока не сообразил, что район Нувель Анверс расположен слишком далеко от передатчика времени, чтобы его часы действовали. Возле кровати послышались чьи-то шаги. Молодой человек с белой кожей, одетый в белый халат, подал ему стакан воды и светло-голубую таблетку.

– Простите, что беспокою вас, мистер Карев, – тихо сказал он, – пора принять тонизирующее.

– А зачем? – сонно спросил Карев.

– Доктор Реддинг предпочитает не рисковать: в здешнем воздухе раны опасны.

– Ну тогда… – Карев оперся на локоть и взял стакан воды. Без единого слова он взял таблетку и уже подносил ее к губам, когда заметил, что у незнакомца траурные каемки под ногтями. Приглядевшись, он в слабом свете разглядел на тыльной стороне его ладони въевшуюся сетку грязи.

– Минуточку, – сказал он, стряхивая сонливость, вызванную успокаивающим средством. – Вы уверены, что доктор Реддинг велел мне принять это лекарство?

– Абсолютно.

– А сети я откажусь, что тогда?

– Мистер Карев, – сказал незнакомец с легким нетерпением, – не осложняйте нам жизнь и примите лекарство, хорошо?

– Я его приму, но после разговора с доктором Реддингом, – ответил Карев, пытаясь разглядеть лицо незнакомца, но его плечи и голова находились за пределами конуса света от лампы.

– Как хотите, мистер Карев, я не собираюсь с вами ругаться.

Незнакомец протянул руку, и Карев положил таблетку ему на ладонь. В ту же секунду он был прижат к кровати тяжестью тела в белом халате, а рот его закрыла сильная рука. Таблетка скрипнула о его зубы. Совершенно не сомневаясь, что умрет, если таблетка окажется на его языке, он попытался сбросить с себя нападающего, но ноги его запутались в одеяле. Твердая рука зажала ему нос, лишая доступа воздуха, а это означало, что он выдержит всего несколько секунд. Перед глазами уже поплыли красные круги, когда он вдруг понял, что держит в руках гладкий предмет – стакан с водой. Держа его за низ, он нанес удар, целясь в маячившее перед глазами лицо. Стекло разлетелось на куски, по руке потекла вода, и Карев почувствовал, что снова может дышать. Незнакомец со стоном отскочил в сторону, одной рукой держась за пораненную щеку, а другой вытаскивая нож. Карев, как безумный, откинул одеяло, скатился с кровати на другую сторону, вскочил, и, не задерживаясь, помчался к двери, слыша за собой догоняющие шаги. Что-то шлепало у него в груди, как мокрая тряпка, он мельком подумал, что это бездействующее легкое, но основное внимание сосредоточил на том, чтобы уйти от удара ножом в спину. Он выскочил через маятниковую дверь, увидел следующую, ведущую в служебное помещение, и навалился на нее плечом. Внутри не было никого. Он схватил стоящую на столе резную эбеновую фигурку и повернулся, приняв защитную позу, но нападающий исчез. Слышен был только скрип колышущихся не в такт створок двери. Соблюдая осторожность, Карев вышел в холл в тот момент, когда из черного прямоугольника входных дверей показалась одетая в белое фигура. Он поднял свою палицу, но оказалось, что это сиделка, которая присматривала за ним.

– Вы не должны вставать, мистер Карев, – сказала она, подозрительно глядя на деревянную фигурку. – Что здесь происходит?

– Кто-то напал на меня и хотел убить, – ответил он.

– У вас просто был кошмар. Вернитесь в постель.

– Я вовсе не спал, и глаза у меня были широко открыты, – сказал Карев, вручая ей статуэтку. – Вы не видели, отсюда никто не выбегал? И вообще, почему вы выходили?

– Я никого не видела, а если вы обязательно хотите знать, почему я выходила, то меня вызвали по телефону в отдел связи.

– Там действительно что-то случилось?

– Нет.

– Тогда все ясно, – торжествовал Карев.

– Что ясно?

– Кто-то выманил вас отсюда, чтобы сделать возможным нападение на меня.

– Мистер Карев, – сказала сиделка, подталкивая его к палате, – для меня ясно только одно: Феликс Парма или кто-то из его дружков снова упился в дым. Наверное, бродят сейчас в темноте, выдумывая глупые шутки. А теперь очень прошу вас вернуться в постель, хорошо?

– Тогда прошу вас посмотреть, – сказал Карев, которому пришла в голову другая мысль.

Он подвел сиделку к кровати с перевернутой постелью и осмотрел все вокруг. Голубая таблетка исчезла, а на лежащих на полу осколках стекла не было следов крови. Он внимательно осмотрел левый рукав пижамы и нашел одно красное пятнышко, почти полностью смытое водой, текшей по руке.

– Вот смотрите, капля крови, – сказал он.

– А здесь еще одна, – ответила она, указывая на красное пятно на пижаме. – Вы разбередили рану, и я должна сменить вам повязку.

Карев набрал воздуха, собираясь продолжать убеждение, но потом решил подождать с выяснением деталей до завтрашнего утра, когда встретится с Кенди – координатором группы Объединенных Наций.

– Я наверняка видел это в вашей компкарте, но детали вылетели у меня из головы, – сказал Кенди. – Сколько вам лет, мистер Карев?

– Сорок.

– О! Значит вы закрепились совсем недавно.

Выражение «закрепились» неприятно задело Карева, и он едва не попросил Кенди не пользоваться им, но тут же понял, что тот имеет в виду. Было повсеместно известно, что многолетние остывшие, уставшие от жизни, но боящиеся смерти, иногда испытывают неудержимое желание пойти навстречу смерти. В таких случаях они бессознательно бродят в местах, где раз за разом случаются несчастные случаи, пока наконец не доходит до неизбежной трагедии.

– Совсем недавно, – подтвердил Карев. – И уверяю вас, что не являюсь неудачником.

– Так я и подумал. – Кенди с отвращением оглядел небольшую палату, как бы давая понять, что спешит и имеет другие, более важные дела. Его румяная кожа блестела в косых лучах солнца, падающего сквозь стекло. – Сначала эта история в вашем домике, потом авария вездехода на реке, а теперь…

– Я не являюсь неудачником и всем сердцем хочу остаться в живых, прервал его Карев.

– Я уже говорил, что так и подумал.

– Понимаю, но я не назвал бы невезением попытки нападения с ножом в руке или отравления.

– Мы достали вездеход из реки, – сказал Кенди, хмуря брови и явно не собираясь обсуждать ничем не подтвержденные покушения.

– Ну, и?..

– Установлено отсутствие стержня в датчике высоты.

Когда стержень выпал, это явилось для датчика сигналом, что машина поставлена на стоянку или коснулась земли, и – что совершенно естественно двигатель заглох.

– Совершенно естественно.

– Так или иначе следует признать это невезением, ибо я не могу представить, чтобы этот стержень мог выпасть в определенной точке пути.

Карев провел рукой по складкам постели.

– Я не знаю конструкции ваших вездеходов, – сказал он, – но думаю, что, когда переезжаешь через реку, датчик высоты погружается в воду.

– Это неизбежно.

– А если бы кто-то убрал настоящий стержень и на его место поставил другой, сделанный, скажем, из гордонита?

– А что такое гордонит?

– Сплав, который растворяется почти сразу после соприкосновения с водой.

Кенди тяжело вздохнул.

– Снова мы возвращаемся к таинственному заговору против вас. Вы выдвигаете предположение, что на базе находится убийца.

– Вовсе нет! – Карев почувствовал новый прилив гнева. – Предположение я выдвигал вчера, сегодня я со всей уверенностью утверждаю это.

– Я проверил членов всех групп и не нашел на базе никого со свежей раной на лице, – сказал Кенди и встал.

– А та полоска земли вокруг базы, которую, если не ошибаюсь, вы называете Африкой?

Кенди улыбнулся.

– Мне нравится ваше чувство юмора, мистер Карев.

Есть такая очень старая английская шутка о том, как король Дарий встречается за завтраком с Давидом, которого накануне бросил в пещеру со львами. Король спрашивает:

"Как тебе спалось?" – "Плохо, – отвечает Давид. – Если говорить честно, мне мешали львы". Король презрительно фыркает и говорит: "Видимо, ты сам их туда притащил, а это уже не моя вина".

Карев неуверенно улыбнулся.

– Это шутка?

– Я тоже долго думал над этим. Но потом – должен вам сказать, что я интересовался литературой девятнадцатого и двадцатого столетий, обнаружил, что последнюю фразу, вложенную в уста короля, говорили обычно английские хозяйки, сдавшие комнаты, когда жильцы жаловались на блох в постели.

– И все же это не слишком смешно. Я хотел спросить вас, что значит BEAU GESTE, но пришел к выводу, что не стоит.

– Я имел в виду только, что если кто-то действительно охотится за вами, то это не имеет ничего общего с базой Объединенных Наций. Вероятно, вы досадили кому-то до прибытия сюда.

Карев уже хотел было возразить, но не придумал ни одного подходящего аргумента. Он проводил Кенди взглядом, пока его плечистая фигура не исчезла за дверью, и попытался соединить события последних дней в логическое целое. Единственный общий вывод, к которому он пришел, был таким: вся его жизнь чертовски запуталась после того, как он узнал о Е.80. Баренбойма и Плита беспокоила возможность промышленного шпионажа. Может быть, старательно продуманные шаги, предпринятые для сохранения в тайне их совместных действий, оказались не вполне успешными? Например, когда он вылил на Рона Ритчи свое виски, тот делал оскорбительные намеки на связь Карева с Баренбоймом. Однако допустим, что известие о Е.80 дошло до могучих и безжалостных конкурентов. Каким образом они пытались бы узнать об этом побольше? Разве не захотели бы они похитить его, чтобы допросить и обследовать?

Но что можно узнать от трупа? И разве не заинтересовала бы их также Афина?

Карев нажал кнопку, вызывающую сиделку.

– Когда меня должны отправить отсюда? – спросил он, когда та появилась.

– Доктор Реддинг заказал на сегодняшний вечер вертолет, приспособленный для перевозки носилок. Вы полетите прямо в Лиссабон.

Тон ее голоса сказал ему, что она еще помнила и не простила ему нарушения ее планов прошлой ночью.

– Ах так… И это было сделано по обычным каналам?

Все знают, когда и на чем я улетаю?

– Не все, – холодно ответила сиделка. – Это мало кого интересует.

Карев махнул рукой.

– Спасибо, это все. Я вас позову, если меня снова кто-нибудь атакует.

– Можете не беспокоиться.

Когда она вышла, он взял с ночного столика коммуникатор и сказал, что хочет говорить с начальником транспортного отдела «Фармы». Посте короткой паузы его соединили.

– Парма из «Фармы», – услышал он голос с характерным шотландским акцентом. – С кем я говорю?

– Это Вилли Карев. – Карев взглянул на дверь палаты, убеждаясь, что она закрыта. – Где ты сейчас, Феликс.

– В клубе. Пью свой литровый завтрак.

– Ты едешь сегодня к самолету?

– Да, он прилетит минут через пятьдесят. Не знаю, успею ли.

– Успеешь, а кроме того, возьмешь с собой меня.

– Но ведь… – голос Пармы прервался от удивления.

– Это для меня очень важно. Ты мог бы взять по дороге мои вещи из домика и подъехать за мной минут через пять? – спросил Карев, стараясь, чтобы его слова прозвучали возможно драматичнее. – И ничего никому не говори.

– Ну хорошо. Но что случилось?

– Я расскажу потом. Приезжай скорее.

Карев отложил коммуникатор и осторожно встал с кровати. Он осмотрел шкаф, но не нашел в нем одежды, в которой мог бы отсюда выйти. Он смотрел в окно, пока не заметил едущий через главную площадь грузовик. Подождав, пока тот подъедет ко входу, он быстро оказался у дверей и вышел из зала. Когда он шел, висящее в груди правое легкое подхватило ритм его шагов, начав тихонько стучать о ребра. Двигаясь ровно, он незаметно покинул здание, а потом сел в ждущий его грузовик. Несмотря на облегчение, которое его охватило, он чувствовал себя оскорбленным тем, что никто не заметил его бегства.

– Пойми меня правильно, – сказал Парма, от которого пахло пивом. – Как все прочие, я люблю развлечься, особенно в такой дыре, но тебе случайно не следует лежать в постели?

– Поехали, – поторопил его Карев, беспокойно поглядывая на дверь госпиталя.

– Ну, хорошо, Вилли, но мне это не нравится, – заявил Парма, отпуская сцепление, так что колеса закрутились на месте, поднимая пыль, а потом грузовик двинулся через площадь, визжа и скрипя колесами и корпусом, протестующими против такого обращения. – И сразу тебе скажу, что это не лучшая машина для бегства.

– Ничего, сойдет.

Карев внимательно посмотрел по сторонам, ища каких-нибудь признаков заинтересованности его отъездом. Однако в накаленной солнцем базе было тихо и видно было только двух мужчин в голубой форме Объединенных Наций, развалившихся в тени под тентом. Возможно, это те самые, которых он видел накануне на том же самом месте. Ни один из них даже не взглянул на грузовик, проехавший мимо, волоча за собой вихрь пыли и сухих листьев.

– А собственно, что ты такое натворил? – спросил Парма, когда грузовик выехал на лесную дорогу, и деревья по обе стороны сомкнулись, образуя тень.

– Ничего. Абсолютно ничего.

– Вот как? – буркнул удивленный Парма. – Я спрашиваю, потому что люблю заранее знать, если лезу в какие-то неприятности.

– Прости меня, Феликс, – ответил Карев, поняв вдруг, как далеко зашел, используя такое короткое знакомство. – Я не пытаюсь уйти от объяснений. Я действительно ничего не сделал, разве что ты сочтешь проступком невыполнение указаний врача.

– Зачем тебе так нужно быть там, когда прилетит самолет?

– Мне нужно не только быть там, но и улететь на нем, – объяснил Карев и добавил:– Как думаешь, это можно сделать?

– Ну и жара, – мрачно сказал Парма. – Нужно было взять с собой пару банок пива.

– Ну и как же? – допытывался Карев.

– Ты припираешь меня к стенке, Вилли. Я тоже работаю для «Фармы», но начальник транспорта не должен нелегально переправлять людей вместе с грузом.

– Я не хочу, чтобы меня отправляли нелегально. Впиши меня в сопроводительные документы, или как это там называется, и ничего больше.

Парма вздохнул, и, заполнявший кабину пивной перегар, смешавшись с запахом пота, стал почти невыносим.

– А что ты имеешь против полета на самолете, заказанном для тебя доктором Реддингом?

– Ничего. И именно поэтому не хочу на нем лететь.

– Что? – спросил Парма и выругался, поскольку грузовик подскочил на выбоине и его занесло. Борясь с рулем, он снова вывел машину на дорогу.

– На базе есть кто-то, покушавшийся на мою жизнь, и он может подложить в самолет бомбу.

Услышав это, Парма расхохотался.

– Эх ты, кочерыжка, так говорят в Глазго вместо "капустный лоб", кому нужна твоя смерть?

– Именно это я и хотел бы знать.

– Вилли, единственные люди в этих местах, имеющие что-то против тебя, это те бывшие натуристы, которых ты вчера остудил, но они не могут даже приблизиться к базе, – сказал Парма, весело смеясь.

Карев справился с раздражением, охватившим его оттого, что вопросы, бывшие для него делом жизни и смерти, вызывали у других в лучшем случае смех или сомнение.

– Это началось еще до моего участия в экспедиции, – объяснил он. – А прошлой ночью какой-то человек вошел в госпиталь и хотел заколоть меня ножом.

– Это был сон, обычное явление после того, что случилось днем.

– Это не был сон, на меня действительно напали, – сказал Карев, после чего детально описал нападавшего, отметив одновременно, что легкое начало тереться о ребра в такт подскакивающему на неровностях грузовику. – Ты не мог бы ехать помедленнее? У меня резонирует легкое.

– Конечно, – ответил Парма, притормаживая и сочувственно глядя на грудь Карева. – Я вижу, ты действительно хочешь любой ценой убраться отсюда. Я не знаю никого, кто походил бы на описанного тобой, но возможно, на базу пробрался кто-то чужой.

– Так я и подумал. Ну так как? Ты посадишь меня на этот самолет или нет?

Парма помял пальцами свой красный нос.

– Знаешь, Вилли, мне нравится, как ты управляешься с пивом, и если бы не это…

– Спасибо, Феликс. Где мой саквояж?

Карев пробрался назад и снял с себя пижаму. Его обрадовало, что повязка на груди невелика и хорошо держится.

Переодевшись, он вернулся в кресло возле водителя, и тут рев реактивных двигателей, поставленных вертикально, заглушили рокот грузовика Пармы. Над ними пролетел серебристый самолет, задрав нос и скрылся за деревьями.

– Вот и твой рейс, он немного поторопился, – сказал Парма.

– Я и не знал, что он такой шумный.

– Все самолеты вертикального взлета и посадки ревут точно так же. Это их конструктивная черта, но обычно ты слышишь, как они стартуют в заглушающих туннелях, – объяснил Парма, громко шмыгая носом. – Здесь же никто не заботится о таких вещах.

– А что с пилотом? Будут из-за меня какие-нибудь трудности?

– Скорее, нет, – ответил Парма, поглядывая на часы.

Это была старая радиомодель, но – как с сожалением отметил Карев – она действовала там, где его татуировка, принимающая радиоволны, оказалась непригодной. – Это, наверняка, Колин Бурже. Когда она попадает в наши края, то всегда прилетает пораньше, чтобы немного позагорать.

Я успел достаточно хорошо узнать ее.

– Это та, с которой я прилетел?

– Точно, я совсем забыл об этом, – Парма толкнул Карева в бок. Пришлась тебе по вкусу, а?

– Точно.

Карев мысленно вернулся к темноволосой девушке, которая у него на глазах сняла блузку. Тогда его охватило желание, смешанное с чувством вины, но это было ничто, по сравнению с примитивным вожделением, вспыхнувшим сейчас при одной мысли о ее обнаженном бюсте. Они не ошиблись с этим Е.80, подумал он, я вовсе не остыл. Спустя несколько минут, грузовик выехал на залитый солнцем аэродром. Пилотка, уже сидевшая на передней лестнице, с ловкостью дикого зверя натянула блузку.

– Здесь, – шепнул Парма и, впервые намекая на внешний вид Карева, говорящий о его состоянии, добавил:– Вилли, ты прожил несколько десятков лет. Ты ни о чем не жалеешь?

– Немного жалею, – ответил Карев, – но, скорее, не о том, о чем ты подумал.