Текст книги "Трасса смерти"

Автор книги: Боб Джадд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Глава 24

– Слушаю, – послышался ее сонный и хриплый голос.

– Здравствуй, Мерри!

– Кто это?

– Форрест. Как поживаешь?

– Просто здорово, Форрест. А как ты думаешь? Я в инвалидной коляске, а Алистер разбился на кусочки. О чем тут еще можно спрашивать?

– Мне показалось, что в последний раз, когда я говорил с тобой, ты неплохо чувствовала себя.

– Да, а сейчас препаршиво! Чего тебе надо?

– Поговорить с тобой, задержать на телефоне. Узнать, могу ли быть чем-то полезен для тебя?

– Ты читал британские газеты?

– А что там пишут?

– Не очень много. Всего лишь пара газет, «Мэйл» и «Гардиан», напечатали некролог, посвященный Алистеру. Всего лишь две строчки. А «Дейли экспресс» по поводу этого инцидента привела маленький изящный намек. Мол, неясно, пил ли он раньше.

– Это что, полиция сказала, что он был пьян?

– Официально – нет, но прессе они сказали и это. Я не могу этого вынести, Форрест. Я не могу вынести этой грязи. Когда же все это кончится!

– Когда состоятся похороны?

– Я хороню его через пару часов. В шесть часов.

– Ты мне ничего не говорила! Я тоже хочу быть там!

– Он – не твой. И не мой. Он мертв, и я хочу, чтоб он был в земле. Я хочу, чтобы вокруг перестали перемывать его косточки. Я хочу побыстрей с этим разделаться. Его мать заедет за мной.

– Мне очень жаль.

– Не начинай эти песни! Всем вам очень жаль.

– В последний раз, когда я разговаривал с тобой, ты хотела, чтобы диффузор заработал.

Она вздохнула. Последовала долгая пауза.

– Да, я помню. Подкрылок.

– Ты хочешь сказать, дно машины, поддон?

– Называй это, как тебе угодно, это перевернутое крыло, то есть выхлопная труба, но соль в том, что она действует как крыло. Если у тебя на машине активная подвеска – это одно дело. Назначение активной подвески в том, чтобы удерживать аэроплатформу на абсолютно горизонтальном уровне, понятно? То, что машина – это аэроплатформа, тоже понятно? Ясное дело, водить куда приятней, а если вдруг врежешься в бордюр, остальные колеса останутся по-прежнему на поверхности, но весь смысл гидравлики активной подвески – удерживать аэроплатформу в стабильном состоянии. А твоя машина такой стабильностью не обладает. Поэтому я и вожусь тут с кусками диффузора и расширяю его камеру, чтобы через выхлоп проходило больше воздуха. Вроде все выглядит логично, но не знаю, какое влияние это окажет на высоту машины, если переместить центр давления. Без активной подвески потребуются недели, чтобы разобраться с крыльями, амортизаторами и пружинами.

– Ты же считала, что сможешь все быстро собрать воедино, чтоб успеть к Сильверстоуну!

– Форрест, тогда я была под кайфом, в шоке. Наверное, я не смогу ничего сделать. Даже если бы захотела, Форрест! После разговора с тобой я провела десять часов за компьютером. Алистер всех вводил в заблуждение.

– Я никогда не замечал, чтобы он лгал.

– Конечно, он был добрым, не правда ли? Например, этот трюк, что имеется в наличии множество программ, из которых можно подобрать алгоритм для любой части машины, ну, например, руля. Или, положим, заднего крыла. Но все это – отдельные элементы, и если прогонять их раздельно, то конечно, можно изучить их аэродинамику, но при этом не выяснить, как это будет влиять на машину в целом. Он как раз и пытался объединить раздельные детали в комплекс. Программа, которая у него была, являлась интерфейсом между «Фейк-спейс» – моделью аэродинамической трубы, созданной с применением виртуальной памяти компьютера, – и пакетом САПР вашей команды. Но все это невероятно сложно, там полно технических дефектов и есть многое, чего я просто не понимаю.

– Он говорил мне, что пользуется программой из лабораторий «Фейк-спейс». Что если загнать в компьютер с помощью САПР всю машину, можно испытать ее в компьютерной аэродинамической трубе целиком.

– Это верно, и я тебе говорила то же. Только он не говорил тебе, что она не работает. Над ней у него корпели двадцать студентов-выпускников, а потому могу тебе заявить, что до ее запуска еще осталось, может, год, а может, и пять лет. У некоторых больших компаний, таких как «Форд дженерал моторе», есть программы аварий, где на компьютере проводятся тесты на столкновения. А у нас просто нет этого пакета программ. Я предполагала, что у него есть такой пакет. Думала, что по крайней мере есть система связей. Может, она где-то и есть здесь, я не знаю. Тут сплошной кавардак. И моя жизнь – тоже сплошной кавардак. Ничего не могу тебе обещать.

– Мерри, не важно, что ты не можешь сделать диффузор. Ты говорила, что хочешь этим заняться. Если не хочешь, то и не волнуйся. А еще ты говорила, что попросишь полицию изъять из его машины черный ящик. Я уже и не думаю, что ты это сделала.

– А я ничего не делала. И не могу ничего делать. Я хочу похоронить Алистера, а потом буду спать двадцать дней подряд, а когда проснусь, то больше никогда не буду думать о нем.

– Значит, Нотону бояться нечего.

– Не знаю, в чем его проблемы, но думаю, если бы у Алистера в самом деле что-то было под рукой, он бы это продал Нотону. Я хочу сказать, чем он занимался, так это старался, чтобы его программа выглядела более современной, чем была на самом деле. Ученым не следовало бы преувеличивать значимость своего труда, но они это делают. Потому что они – оптимисты. И это помогает нам справляться с тяжелой, неприятной работой.

– Нотон по-прежнему готов купить твою компанию.

– Нам надо с ним это обсудить?

– Что, если я позвоню тебе завтра?

– Разве завтра не гонка, «Гран-при» Франции?

– Я мог бы позвонить после гонки.

– А потом ты возвращаешься в Англию, не так ли?

– Конечно. Доберусь на попутной с кем-нибудь из водителей. У них всегда есть свободные места в кабине.

– Не уезжай.

– Не знаю…

Она оборвала меня.

– Ты спрашивал, можешь ли чем помочь, и вот я сейчас тебя прошу. Проведи со мной здесь ночь. Пожалуйста. Ради меня. Ради Алистера. Только одну ночь.

– Ты полагаешь, будешь лучше спать?

– О, спать я буду нормально! О моем сне не беспокойся. Просто мне кажется, я знаю, как достать тех подонков, которые угробили Алистера, и мне хотелось бы знать твое мнение.

– Я полагал, ты заляжешь в спячку на двадцать дней.

– А ты не полагай, а просто приходи.

С террасы Шато-Баллад, где мы остановились, видна Луара, петляющая по самому дну долины, и медленно едущий и расползающийся по проселочным дорогам, которых тут видимо-невидимо, поток машин на узких одно– и двухрядных дорогах, бегущих через покрытые травой поля и рощи. Передо мной на белом столе стоят пустая кофейная чашка, сахарница, чайная ложка, надорванный счет, выданный официантом, и устройство, которое связывает меня с остальной частью мира, при помощи подобных же устройств, сотрясающих воздух своими звонками ежедневно, ежечасно, устройство, без которого не могут обойтись заговорщики, банкиры, министерства обороны, дизайнеры разных континентов и автогонщики, старающиеся шагать в ногу с собственной жизнью в ритме бешеных скоростей. Устройство, начавшееся как локальная связь и выросшее до глобальных масштабов. Взломщики и телефонные компании даже не называют эту штуку телефоном. Сейчас это просто «конечный абонент». И совершенно идеальная вещь для того, чтобы боль Мерри заползла в мое ухо, словно густая и назойливая вереница муравьев.

Снаружи в входа в шато [21]21
  Замок (фр.).


[Закрыть]на благоразумном расстоянии, поддерживаемом жандармерией Невера, топчется небольшая группа девочек-подростков и более зрелых женщин, поджидающих возле своих машин шанс глянуть хотя бы издали на сексуального автогонщика. Того самого, который заполонил все рекламные сексуальные разделы. Мужчину, перед которым абсолютно невозможно устоять. «Форрест-сексот». Который, если б они смогли понаблюдать его поближе в течение дня, разбил бы напрочь все их туманные сексуальные идеалы. Я уже начал понимать презрение Вирджинии к ним. Неужели они не найдут для себя лучшего занятия!

Я глядел на телефон, стоящий на белом столе, как черная жаба, а французская глубинка отливала зеленью в лучах предвечернего солнца. Посмотрел на белый удлинитель и решил, что легче все равно не будет, поднял трубку и набрал номер Сьюзен.

– Привет, Сьюзен!

– Форрест, как я рада, что ты позвонил! Я все пытаюсь заставить себя думать только о хорошем и в том числе о том, что ты можешь позвонить.

– Я же обещал.

– Да, ты обещал. – Наступила пауза.

Я спросил:

– Как твои дела?

– У меня все в порядке, Форрест. Я словно отупела. Такое впечатление, что все это уже со мной было. Не могу заставить себя думать о том, что делать дальше. Но здесь мне нечем заняться. Сью Вторая спрашивала про тебя.

– Как она?

– У нее с Джошем все прекрасно. Джош решил, что настало время покупать для него велосипед. А я в этом не уверена. Я представляю себе, как он выезжает на дорогу и его сбивает машина.

– Тогда купи ему лыжи и скажи, чтобы бегал только на твоей территории. Ко времени, когда он нарушит правила, он уже научится ездить. Я только что разговаривал с Мерри.

– О, я чувствую себя такой виноватой перед ней! Как она?

– У нее то взлеты, то падения. Сидит на литии. Сегодня она хоронит Алистера.

– Ты знаешь где?

– Она не говорила. Думаю, там будут только она да мать Алистера.

– Мне всегда было так неудобно перед Мерри.

– Но ты же любила его!

– О Господи! Откуда у тебя такие мысли?

– Ты была замужем, двое детей, и тем не менее у тебя был роман с ним. Оправдание этому самое обычное – любовь.

– О, Форрест! Ты иногда бываешь таким романтиком! Я любила Фила, по-настоящему любила его. У него были проблемы физического порядка, о которых ты не знаешь. Он говорил мне: «Все в порядке, делай, что хочешь!» Внешне это выглядело как приятное, чистое и простое решение проблемы. Мерри не могла, и Фил не мог. И мы с Алистером встречались раз в неделю. Особой тайны мы из этого не делали. А надо было. Было бы лучше, если бы мы хранили свою тайну. Однако наступил конец. Нам обоим было не по себе от такой ситуации и оттого, что то, что может быть приятно нам, может быть вовсе не приятно другим. В конце концов это превратилось в привычку. Сейчас я даже думать спокойно об этом не могу. Сегодня была квалификация?

– Что с тобой? Раньше ты не отрываясь сидела бы у монитора и следила за репортажами из Мальборо о гонках.

– Сказать правду, я была в саду, сидела на скамейке под той старой сливой, которую пора спилить, и плакала и жалела себя. Жалела себя. Потому что плачу. Потому что такая глупая. Очень рада, что ты позвонил. Так как твои дела? Где ты в таблице?

– Двенадцатый. Рассел – четырнадцатый.

– Тогда неудивительно, что не хвастаешься. Что-нибудь с наладкой машины? А лучше выступить не мог?

– Из Японии вернулся Нотон с новыми двигателями под мышкой. Сейчас мы их устанавливаем на машины. Он говорит, что эти мощнее на семьдесят – восемьдесят лошадиных сил. Если не подведут, мы будем с очками.

– А что после гонки, Форрест? Ты сюда вернешься? Тебе же в следующие выходные стартовать в Сильверстоуне, и ты хорошо знаешь, что мотаться туда-сюда по шоссе нет смысла. Я постелила чистые простыни в твоей комнате.

– Мерри просила меня остаться у нее на ночь.

– Ого!

– Она в замешательстве, и ее мучает боль.

– Естественно! Конечно, Форрест, – сказала она, поколебавшись, – в этой ситуации отказать невозможно. Но не мог бы ты найти какой-нибудь способ сделать что-нибудь и для меня? Маленькую услугу? Можешь сказать ей, что я очень переживаю свою вину перед ней?

– Если действительно хочешь ей что-то сказать, подожди несколько дней и позвони или напиши. Она не желает ничьей жалости, но помощь ей может понадобиться.

– Форрест…

Я молчал, ожидая.

– Форрест, пожалуйста, не отворачивайся и ты от меня! Я ничего не сделала. Ты мне нужен. Мне нужна твоя дружба.

– Я этим займусь, Сьюзен.

Глава 25

В десять часов вечера воздух все еще горяч, а небо все еще пурпурно-золотое на закате.

Вместо того чтобы проехать мимо небольшой группы женщин, ожидающих меня у входа из Шато-Баллад, до сих пор не знаю: то ли мне помахать им рукой, то ли попробовать проскользнуть незамеченным, то ли расписаться на их задницах? А потом объехать пикет бастующих французских водителей грузовиков возле Ла-Ренессанс на трассе Магни-Кур и присоединиться к участникам «Формулы-1» в час приема пищи, так вот, вместо всего этого мы прошлись пешком под полосатым навесом вниз к реке, где было прохладнее. Видавший виды, построенный в XIX веке дом на реке, собранный на каменных быках, как массивный Шенонсо, возвышался над водой. Тут нас ожидало много улыбок, рукопожатий. «Да, мсье Эверс, мы приготовили для вас столик. Может быть, завтра вы догоните мсье Мэнселла».

Официанты и автобусные мальчики и девочки в униформе передвигались по ресторану «Глори Луар» так же неслышно и грациозно, как рыбки. Этот ресторан открыт совсем недавно и помечен звездочкой в путеводителе компании «Мишлен». В зале – новый светло-синий ковер, скатерти на столах – розовые, а через распахнутые для доступа свежего воздуха арочные окна открывался привлекательный вид. Сине-зеленая Луара плескалась под нами, с трех сторон омывала ресторан, хорошо видная из окон. А с четвертой стороны на широкой лужайке сквозь причудливо подстриженные деревья в саду возвышался замок (первоначально построенный в XIII веке как загородный дом герцога Орлеанского и некоторое время оккупированный англичанами), освещенный золотистыми лучами садящегося солнца.

Лицо Нотона оказалось в полосе света, и его покрытые оспинами щеки обрели позолоту, придавая ему сходство с изображением, выгравированным на металле. Губы неспешно скривились в улыбке.

– Рад тебя видеть, Форрест. Хорошо, что ты здесь, – отметил он, знакомясь с перечнем вин.

– Обычно в ночь перед гонкой я ужинаю с кем-нибудь из наших главных спонсоров, – сказал я. – Почему сегодняшний вечер должен быть исключением?

– И в самом деле почему? – спросил он, оторвав взгляд и наслаждаясь золотыми вечерними бликами, играющими на реке. – Хозяин, спонсор… звучит внушительно, все это означает, что я должен наблюдать, как ты будешь ублажать себя.

Откинувшись на спинку, этот по-мальчишески круглоголовый, седой, с короткой стрижкой, окаймленной золотом солнечных лучей, в легкой зеленой рубашке и девственно чистых светло-синих джинсах, этот мужчина вполне чувствовал себя здесь как дома, словно сидел в своей столовой, словно он наследник самого первого герцога. Этакая уверенность мошенника. Если Каслмен прав, Нотон разорится и, возможно, через две недели окажется под следствием в группе по расследованию особо крупных мошенничеств.

– Должен признаться, Форрест, впервые за несколько недель у меня есть возможность расслабиться.

– Если не считать массажа в Токио.

– О Боже мой, Форрест! – воскликнул он, резко выпрямившись. – Это была скоропалительная встреча, полная локальных схваток. Я завоевал один, а может, два трофея. Но это была работа. Это моя работа, которой я занимаюсь: веду переговоры, даю и беру, больше беру. Твой Джордж Ходзуки – игрок мирового класса. Так что это была и учеба одновременно. – Он отложил список вин и наклонился вперед с доверительным видом. – Чего только я не узнал в тот день! Японцы сейчас находятся в таком электронном мире, который американцам еще только мерещится. Вот тебе маленький пример: как они собирают налоги. Ты слышал об определителе номера? Ну, кто-то тебе звонит, а твой телефон показывает номер твоего абонента? Мы используем это, чтобы завести досье на людей, которые звонят в «Эмрон». Так вот для японцев это – песочница для детских игр. Сейчас у них в ходу пятое поколение лазерного устройства идентификации на компакт-дисках. Например, есть один-два японских банка, которые могут за секунду опознать отправителей переводов. И если ты один из их добрых клиентов и сидишь у них в компьютере, они могут взять твой небольшой переводик на, скажем, двадцать миллионов иен, долларов, любой другой валюты, поделить эти деньги на двадцать пять тысяч переводов между, скажем, двумястами пятьюдесятью банками, рассеянными по всему миру, переправить их через соответствующий космический спутник, и ты получишь их целыми и невредимыми где-нибудь в подвалах в Будапеште или на Каймановых островах, прежде чем ты успеешь слово вымолвить. И более того, твои деньги осядут на каком-нибудь подпольном счету какой-то тайной, свободной от налогов корпорации без каких-либо следов, потому что программа изменяет твои коэффициенты до того, как они будут где-либо зафиксированы. Должен сказать, эти парни – настоящие разбойники в мире финансов и у них денег пересылается по спутникам больше, чем у нас лежит в банках. Конечно, сейчас Восточная Европа – настоящее раздолье для банков. Большие деньги сегодня делают в Венгрии.

Сэм заказал бутылку «Шато-Пегрю 61» под лягушачьи лапки. Я же попросил принести бутылку марочной воды «Эвиан» (очень хорошая неделя выдалась!) в компании с морским салатом (салат «Морской сад», составленный шеф-поваром Марсо Мартэном), который буду жевать, размышляя над диетой для широкоплечих гонщиков ростом 184 см, которые с трудом втискиваются в тесную кабину машины. За любым столом вокруг меня мужчины и женщины запросто поглощали такие аппетитные куски, которые я даже не могу осмелиться попробовать, потому что получу лишние пятьдесят граммов, которые буду таскать за собой по всей трассе. Бессмысленно тратить девять тысяч фунтов на титановую подвеску в стремлении сэкономить три фунта веса, если водитель набрал за обеденным столом четыре фунта. Я уже и так самый тяжелый гонщик в «Формуле-1», расплачиваюсь за это как минимум лишней секундой на круг. Да, мне только низкокалорийный салат, воду и свежеподжаренный хлеб с хрустящей корочкой вместе со смутными воспоминаниями о том, что на нем в детстве бывало масло. Я буду просто делать вид, что ем за столом, накрытым розовой скатертью, если вы не против.

– Один из секретов бизнеса, – говорил Сэм, пока официант, разносящий вино, жестом отправил подростка с туповатым лицом в подвалы замка принести одну из последних бутылок «Пегрю 61», – в том, чтобы уметь подписывать свои счета расходов.

В некотором отношении Сэм выглядит странно. Это ученик старой школы бизнеса, который усвоил почему-то, что хвастаться о своих нечистых проделках – шик. Раньше «Формула-1» являла собой просто сражение агрессивных мужиков на гоночной трассе. Сейчас это закомплексованные типы, которые просиживают штаны в разного рода правлениях. Победу в гонках вычисляют, как уравнения!

– Как идет твой бизнес, Сэм? – спросил я. – Судя по газетам, ты сейчас страшно загружен. – Из того, что мне рассказал Каслмен, выходило, что сейчас он находится в свободном падении без парашюта.

– Я считаю, что в данный момент «Эмрон» стоит на пороге крупного прорыва. Мне надо в понедельник лететь в Лос-Анджелес, принять участие в презентации, которую мы там устраиваем. На обратном пути я захвачу сенатора Дикерсона и конгрессменов Уолкера и Джордини из Комитета по ассигнованиям на оборону. Они согласились быть моими гостями в Сильверстоуне, и я думаю, что атмосфера гонок произведет на них впечатление, не говоря уже о технологии «Формулы-1». Естественно, это значит, что мне придется положиться на тебя и в некоторой степени на Сьюзен в части руководства командой…

– Пресса, похоже, не разделяет твоей уверенности.

– Ну, те снимки, которые попали в печать, наводят меня на мысль: а стоит ли ввязываться в перепалку.

– Денег назад не отдают, не так ли, Сэм? – Я чуть не добавил, что их придется украсть.

– Дело не в деньгах, – мягко возразил он, когда перед ним появилось широкое фарфоровое блюдо – настоящее жирное озеро из лягушачьих лапок в грибном соусе. Он осторожно опустил в него ложку, набрал липкой жидкости и стал дуть, чтобы она остыла. – Дело, – сказал он, – в рабочих местах. – Ложка на мгновение исчезла во рту, затем быстро вернулась в блюдо. – Покажи мне страну, которая сейчас не нуждается в новых рабочих местах, и я поверю в сказку. Любая страна мира отчаянно нуждается в рабочих местах. – Его речь и ложка набирали необходимую скорость. – Мировая экономика идет под уклон так быстро, что нам потребуется чертовски много времени, чтобы привести ее в порядок. – Снова ложку в рот. – Чем я занимаюсь, Эверс, – невнятно проговорил он, – тем, что плыву против течения. – Еще одна ложка. – Финансирую благоустройство человеческих жизней, предоставляя им стабильный доход. – Дует, чавкает. – А в странах, – ложка, – где в этом нуждаются, – дует и чавкает, – учу рабочих зарабатывать деньги, – ложка, – и платить налоги. – Дует, чавкает. – В их обществе – это плюс. – Еще ложка. – Ведь если никто не делает деньги, – подул, почавкал и капнул похлебкой на лацкан своей безукоризненно чистой светло-синей джинсовой куртки, – то никто не платит налогов. – Снова ложка. – Никто не платит налогов – правительство разоряется. – Опять подул и почавкал. – А если правительство без денег – народ звереет. – Наклонив чашу, он выловил маленький кусочек лакомства. – Тот, кто делает деньги, тот спасает мир.

Я мог бы поспорить с ним. Компаниям третьего мира он платит нищенскую зарплату, а ведет себя так, словно принес воду в пустыню. Но у меня не было желания спорить с ним. Я хотел просто прищемить ему яйцо.

– Да, – сказал он, всколыхнув и нюхая вино в бокале. – Это грязная работа, но кто-то должен ее делать. Ты всегда такой раздраженный перед гонкой?

– Всегда.

Он посмаковал вино во рту, вытянул губы, проглотил и облизнулся.

– Точно не хочешь попробовать капельку этого вина? Оно бы наверняка улучшило твое расположение духа.

– Но не мое время по кругам, – возразил я. Да, когда-нибудь я осчастливлю какую-нибудь девственно чистую кумушку. Никакого спиртного, никакого крема из лягушачьих лапок в грибном соусе. Ложка Сэма подобрала последний кусочек лягушки, и зубы щелкнули вслед за исчезнувшей во рту ложкой. А ложка героя-гонщика покрывалась пылью.

– Энцо Феррари обычно утверждал, что пара бокалов вина улучшает время его гонщиков.

– Это потому, что они ездили на «феррари». Ими можно управлять только под газом. А я не знал, Сэм, что ты фанат.

– Фанат? А как ты думаешь, чем я тут занимаюсь? Боже, я слышал, что люди платят до трехсот долларов за место на трибуне на этот уик-энд. А я заплатил миллионы, чтобы быть здесь. Потому что я люблю это дело.

Сэм ничего не платил, и я подозревал, что он планирует выдоить все деньги из команды, какие только Сьюзен от нее получает. Мне подумалось, что он купил команду «Джойс» только лишь для того, чтобы помешать Алистеру разрабатывать его компьютерную аэродинамическую трубу. Нет, никогда не быть мне дипломатом! Я сказал:

– Дерьмо собачье!

Сэм взглянул через мое плечо и улыбнулся.

Я почувствовал на шее чьи-то мягкие руки и уловил аромат духов, а также услышал чье-то фырканье. Я обернулся и уткнулся в желтое, с глубоким вырезом платье, под которым трепетали, как розовые и белые птички в клетке, маленькие совершенные груди. Так вот откуда исходил аромат духов.

– Меня зовут – сказала она, – Глорианна. Мой номер в отеле – четырнадцатый. Буду одна до десяти. А потом пойду спать.

Я оглядел ее. У нее был лощеный вид, характерный для дорогих французских шлюх.

– Поговори лучше с ним, – ответил я ей, разглядывая эту женщину, которой было под тридцать, и кивнул в сторону Сэма. Глядя на ее гладкое лицо, зачесанные назад волосы, можно было подумать, что она только что вышла из плавательного бассейна. У нее был крупный чувственный рот, который, казалось, смог бы поглотить как минимум половину тебя. Только что она продемонстрировала безукоризненно белые зубы. На ней были небольшие золотые сережки, а макияжа ровно настолько, чтобы выглядеть достаточно богатой. – Он весь в деньгах, – добавил я.

Она выпрямилась и изучающе посмотрела на Сэма.

– А, деньги… – протянула она. – Деньги – это отвратительно. – Она снова наклонилась ко мне так, что я слышал ее запах, чувствовал ее теплое дыхание. И сказала: – Это очень легко, Форрест. Глорианна. Четырнадцатый. Ты меня не забудешь. Я пойду переоденусь. – И она прошла через весь зал ресторана к двери, ведущей внутрь шато.

– Мой Бог! – воскликнул Сэм, наблюдая, как ее желтый силуэт скользит по темной лужайке… – Не поверил бы, если б не видел все это собственными глазами. Значит, все-таки твоя «Формула-1» работает!

– Если она и работает, то это – чудо, – ответил я. – Я никогда не пользовался этими духами. Действует только шумиха вокруг них.

– Так ты, старый пес, принимаешь ее предложение? Пойдешь в ее номер? Найдешь ее лежащей на постели, может, в атласном ночном халате, раскинувшейся, стонущей от страсти? Боже, я бы не против и сам подзаняться этой шлюшкой. – Он наслаждался, только лишь вообразив эту картину.

– Трудно сказать, что у нее на уме, Сэм. Сомневаюсь, чтобы она обалдела от меня, которому что раньше мы никогда не встречались. Может, ей интересно увидеть, как будет реагировать ее муж, обнаружив ее верхом на зарубежном джентльмене. Может, она только что узнала о том, что у нее положительная реакция на СПИД, и хочет поделиться своей проблемой. Может, кто-то нанял ее для Бог знает какого публичного скандала, а может, она просто достаточно глупа и желает оказаться на снимке в каком-нибудь журнале. Хотя это и не очень солидно, но почему бы тебе не вылить на себя бутылку этих духов и не постучаться в ее дверь и тем самым проверить их эффект на себе? Правда, я хотел бы предупредить тебя, Сэм, у меня в последние недели было много сказочных женщин, которые гонялись за мной. И никогда не получалось так, как они рассчитывали.

– Зависит от того, на что рассчитываешь. Если бы я не дал волю своим фантазиям, возможно, я бы до сих пор работал где-нибудь в страховой компании. Ты тут сказал «Дерьмо собачье!».

– Я хотел сказать, что причина, по которой ты купил команду, Сэм, была в том, чтобы не дать Алистеру возможности доказать, что его компьютерная аэродинамическая труба – стоящая вещь, чтобы, не дай Бог, она не начала работать до того, как ты подпишешь свои контракты с правительством.

Сэм отпил вина и посмотрел на меня, смакуя его во рту. Когда он выпил вино, в уголке губ осталось маленькое красное пятнышко. Он стер его.

– Эверс, этот ужин – твоя идея. Я ожидал его с нетерпением. Предполагал, что мы сможем наладить отношения, может быть, даже стать друзьями. Я надеялся, что вечер пройдет приятно. В виде приятного обмена мнениями между двумя мужчинами и в приятном месте. Хотел бы напомнить тебе, что отвечаю за несколько тысяч работников. За их рабочие места и в некоторой степени за их семьи. И я не могу терпеть и не потерплю подобный поклеп. Скажешь это при всех – и я буду обязан защитить их права и подать на тебя в суд, и ты получишь столько, сколько тебе даже и не снилось. Ты точно знаешь, что не хочешь каплю этого божественного напитка? – спросил он, вынимая бутылку из маленькой плетеной корзины и наливая себе еще один бокал.

– Сэм, я б не удивился, если б ты отравил его.

– Эверс, если бы я это мог, я бы определенно так и сделал, – ответил он, непринужденно улыбаясь.

– Только каплю?

– Только каплю, – согласился он, думая, что сам попался на крючок, – только каплю.