Текст книги "Лунная опера (сборник)"

Автор книги: Би Фэйюй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Мне не подняться на корабль сына Неба,

Мне не увидеть сновидений из Чанъаня,

Удел мой – хижина в окрестностях Сучжоу,

Где мэйхуа цветы весь воздух наполняют.

Эти строки Тан Боху написал в тот вечер, когда познакомился с Цюсян. По сравнению с танскими стихами и сунской рифмованной прозой они вызывают гораздо большее блаженство и душевный отклик. Тан Инь такого бы не написал. Как будто Тан Боху и Тан Инь были не одним человеком, а его разными сторонами, точно так же, как Тунань и Тубэй, объединенные в одно целое.

Тубэй заснул. В его сновидение просочилась вода из бассейна, она естественно и свободно заполнила все пространство, раскачивая изумрудные волны и отбрасывая блики. В воде распростерлось тело Юхуань, в этой жидкой среде оно скользило и бодро покачивалось. Подобно сновидению, вода всецело захватила Тубэя. Устремившись вниз, она всколыхнула его самые сокровенные желания. Вдруг тело Юхуань превратилось в креветку, сплошь прозрачную, отливающую перламутровым блеском. Вдоль ее брюшка ритмично проскользнули зубы, спинка выгнулась, и панцирь с треском лопнул. Она выгнулась еще раз, и снова послышался треск. Тубэй проснулся. Он снова утратил над собой контроль. Открыв глаза, он глянул вниз. Его естество насытилось и удовлетворилось. Водная стихия превратилась в полупрозрачную сверкающую жидкость, которая взбунтовалась и выплеснулась наружу, покинув тело Тубэя.

Тубэй печально слез с кровати, старший брат все еще сидел на полу в гостиной. На экране как раз выскочила красная надпись: «Поднажми».

2

Тубэй купил темные очки и теперь в полном одиночестве лежал в бассейне. Погода стояла ясная, на всем небе ни облачка. Но очки преобразили небесное пространство, и теперь казалось, что оно источало запах китайского целебного отвара. Высоко над головой у самой кромки неба показался самолет, он скорее напоминал маленькую светящуюся точку, которая практически не двигалась. Из-за огромного расстояния самолет полз в полной тишине, дистанция преобразила пространство, парализовав безбрежную ширь и сделав ее совершенно безучастной к чему бы то ни было. Самолет тащил за собой длиннющий, в полнеба, молочно-белый хвост. Этот громоздкий хвостище, похоже, уже утомил бессильно обвисшие небеса, их величественный вид испарился, не в силах противостоять самолетным газам.

Но случайностей в жизни не бывает. Наши чаяния определяют порядок бытия, в результате чего каждый человек становится звеном общей цепи, задавая свой ритм событиям. Юхуань пришла. Ее шаги находились на той же линии, куда падал взгляд лежащего в бассейне Тубэя. Она пришла. В одежде она не походила на себя, в полуобнаженном виде ее естество смотрелось куда лучше. Юхуань прыгнула в бассейн. Взглянув на нее, Тубэй тотчас отметил: «Прямо как рыба в воде».

Подключив и ноги, и руки, Юхуань поплыла брассом. Тубэй чувствовал себя уверенно, это было хорошим признаком. Храбрость помогает укрепить спокойствие коварного сердца. Проплывая мимо Тубэя, Юхуань вынырнула, на ее ресницах задержалось несколько капелек воды. Ничего не говоря, они какое-то время плыли вместе. Они находились бок о бок, будто лежали на одной кровати. Такого рода открытие Тубэй прочитал во взгляде Юхуань, это его неожиданно смутило, он даже заглотнул воды. Но Тубэй тут же успокоился, а мужское спокойствие зачастую предвещает, как будут развиваться события. Чтобы скрыть временное замешательство, Тубэй развернулся в другую сторону, и вода, словно пружинистая кровать, отозвалась своим бульканьем. Они молчали главным образом из-за того, что находились в воде. Каких только мыслей не таится под водой, но слышал ли хоть кто-нибудь, как говорит вода? Гуманисты любят горы, а философы – воду. Вода безмолвствует, и философы тоже. Между Тубэем и Юхуань находилась заполняющая все и вся водная стихия, она то отступала, то накатывалась с новой силой.

Дома у Юхуань оказалось красиво, ее жилище одновременно было похоже и непохоже на квартиру. Когда она вышла из спальни, на голове у нее красовался тюрбан для сушки волос, сама же она была одета в длинную шелковую юбку молочного оттенка, за складками которой с легкостью угадывались очертания ног. Юхуань налила Тубэю вина; едва она наклонилась вперед, ее прекрасные груди картинно провисли, образовав между собой длинную каплевидную ложбинку. Юхуань уселась на подлокотник дивана, вплотную прижавшись к Тубэю. На какой-то момент он ощутил прикосновение к своему плечу ее сосков, подобное касанию летнего ветерка. Губы Тубэя пересохли, большими глотками он стал пить содержимое бокала. Французское вино, попав внутрь, казалось, снова превращалось в блестящие и разбухшие от переполнявшего их сока виноградины, вот-вот готовые лопнуть. Юхуань небрежным жестом сняла с головы тюрбан, ее волосы тут же рассыпались нестройными прядями, распространяя необычайный аромат. Тубэй инстинктивно подался вперед, зарываясь носом прямо в грудь Юхуань. Юхуань отстранилась, но сделала это весьма тактично и непринужденно. При этом она сказала: «Нельзя». Она села напротив Тубэя, вынула темно-красную помаду и стала медленно выдвигать ее вверх. Стержень помады неспешно, но уверенно вышел наружу, во всем этом содержался более чем красноречивый намек. Тубэй как мог сдерживал себя, хотя был уже на пределе. Он встал со своего места, уговаривая себя подавить инстинкты, но его мужское естество взяло верх над разумом. Он рывком кинулся к Юхуань и зажал между своими коленями ее запястья, в то же самое время он, словно какая-нибудь неумелая доярка, обхватил ее грудь. Руки Тубэя заскользили по ее коже, от невозможности должным образом выразить свои чувства на глазах выступили слезы. Он разорвал длинную юбку, треск ткани поверг его в дикий восторг. Под юбкой у Юхуань ничего не оказалось, никакого бикини. Это стало для Тубэя сюрпризом, совершенно неожиданно он досрочно добился результата, которого так ждал от виртуальной забавы. На какое-то время он растерялся, потому как просто не знал, как действовать дальше. Между тем все это время Юхуань отчаянно сопротивлялась, и пока она трепыхалась, Тубэю вдруг удалось мастерски и без всякой посторонней помощи сделать свое дело. Набухшие виноградины внутри Тубэя разом взорвались, излившись густым соком. Тубэй расслабил руки и протиснул свои пальцы точно между пальцев Юхуань. Освободившись от крепкой хватки, ее пальцы мало-помалу стали восстанавливать свой естественный цвет. Юхуань бессильно моргала, прикрытая растрепанными волосами. На ковре все еще виднелись вмятины от их ступней, наглядно свидетельствующие о том, что именно и при каких обстоятельствах тут произошло. Юхуань повернула голову, струящимся водопадом волосы спали с ее лица набок. Уставившись на орнамент ковра, Юхуань тихо спросила:

– Как тебя зовут?

– Инь Тубэй.

– Инь Тубэй, – повторила Юхуань, – и где же ты учишься?

– В педуниверситете.

Юхуань на какой-то миг замолчала, после чего бессильно сказала:

– Инь Тубэй, ты меня изнасиловал.

Тубэй посмотрел на нее, но лицо ее ничего не выражало. Тубэя словно чем-то оглушили, и он тут же глубоко погрузился в себя.

Открытый на восемьсот двадцать второй странице «Словарь современного китайского языка» давал следующее толкование: «Изнасилование – принудительные действия со стороны мужчины, склоняющие женщину к половому акту». Целый вечер Тубэй провел со словарем в руках, перечитывая это пояснение. Он уже не видел строк перед собой, а просто смотрел в никуда. Тунань по-прежнему сидел в гостиной с игровой приставкой, он упорно хотел раздеть красотку догола, причем хотел, чтобы она сделала это сама. Тунань был просто не способен насиловать кого-либо, его сексуальные действия отличались образцовостью во всех отношениях, представляя собой бизнес, или, выражаясь более научно, торговлю.

Именно в этот день Тунань неожиданно испугался полицейской сирены. Промчавшаяся мимо машина повергла его в трепет, он даже обернулся. Успокоившись, он посмотрел вдаль на удалявшийся автомобиль. На тротуарах было полно народу, и тут Тубэй с удивлением обнаружил, что многие мужчины в душе пережили сходные чувства. Это стало для него большим открытием. Страх обогащает жизнь сложными эмоциональными красками. Свои истинные чувства люди прячут глубоко в себе, делая их тайной за семью печатями. Но взрослым людям все и так понятно, без всяких слов. Это понимание происходит на интуитивном уровне, ему невозможно обучиться специально.

Все эти дни Тубэй проявлял исключительное усердие в учебе. Целыми днями он корпел над книжками, по нескольку часов кряду уставившись на одни и те же иероглифы. Тунань таким положением дел был явно доволен. Прилежание Тубэя он охарактеризовал образным выражением «уйти с головой в учебу, впиваясь в ногу шилом, чтобы не заснуть над книгой». Придуманное древними мудрецами, это высказывание отражало свет их мудрости, и в наши дни оно приходится по вкусу состоятельным людям. А у Тунаня был неплохой вкус, он похлопал Тубэя по плечу и с улыбкой сказал:

– Сегодня пора и расслабиться. Старший брат сводит тебя в такое место, где можно по-капиталистически оторваться.

Голова Тубэя была занята своими мыслями, он находился в несколько подавленном состоянии, поэтому, особо не раздумывая, ответил:

– Я никуда не пойду.

Тунань не терпел отказов со стороны Тубэя; словно отец, он уставился на брата строгим и непреклонным взглядом. Тубэй боялся этого взгляда, он повернул голову, со стены на него смотрел портрет отца. Тунань смотрел на Тубэя, Тубэй – на отца, а последний наблюдал за Тунанем. Тунань понял, почему брат отвел глаза и о чем сейчас думал. Он обратился к Тубэю:

– А ну, повернись и смотри на меня.

Тубэй послушался, старший брат и отец были и вправду очень похожи, можно сказать, копия друг друга, разве что Тунань выглядел более убедительным, непреклонным и по-отечески строгим. В душе у Тубэя все кипело, набравшись храбрости, он заявил:

– Я уже взрослый человек, могу сам развлекаться.

Тунань на это никак не отреагировал. Он сощурился, отвел подбородок чуть влево и, словно не расслышав, спросил:

– Что ты сказал? Что ты сейчас сказал?

Тубэй опустил глаза и упрямо повторил:

– Не надо беспокоиться обо мне.

Тунань рывком схватил брата за шиворот и притянул к себе:

– Не беспокоиться о тебе? А о ком же мне тогда беспокоиться? Кто же, кроме меня, будет это делать?

Тубэй не рассчитывал на такую яростную реакцию, он стоял, приподнявшись на носки, и ощущал мощное дыхание Тунаня. Тубэй тоже был на взводе, однако он не осмелился дышать паровозом в лицо старшему брату, а вместо этого попытался взять себя в руки. Именно в этот критический момент у Тунаня зазвонил мобильник. Раз за разом телефон испускал монотонный звук, похожий на стон Юхуань, когда в нее вонзался Тубэй, и казался таким же взволнованным и ритмичным. Тунань разжал пальцы, взял трубку и гаркнул «алло». Ему звонила женщина, Тубэй это сразу понял. Разговор по телефону Тунань всегда начинал с обычного «алло», после чего его голос или возвеличивался до характерного гонора, если ему звонил мужчина, или вдруг становился кротким и нежным до неприличия, если звонила женщина. Тунань удалился в спальню, там, скрючившись у кровати, что-то тихонько проворковал, после чего задвинул антенну внутрь телефона. Вернувшись в гостиную, Тунань несколько неубедительно сообщил:

– Появилось одно дело по работе, вернусь поздно.

Уже взявшись за никелированную ручку с обратной стороны входной двери, Тунань вдруг снова оглянулся, сначала посмотрел на портрет отца, а потом на Тубэя. В его взгляде читались некоторое сомнение и сумбур, однако резкий хлопок закрывшейся двери красноречиво продемонстрировал, кто истинный хозяин в этом доме.

Тунань ночью так и не возвратился домой. Тубэй это предвидел. И когда стрелки показали двенадцать, Тубэй утвердился в своих предположениях. Этой ночью творилось что-то совершенно непонятное. Она была тихой, но не умиротворенной. Словно загнанный зверь, Тубэй ходил по комнате, тишина переросла в его внутренний монолог, беззвучный, но сумбурный. Взирая на портрет отца, Тубэй ощутил, как в его собственном теле клокочет сейчас кровь семейства Инь. В этом клокотании чувствовались печаль и безысходность, вынужденное положение и потеря контроля над ситуацией.

Тубэй зажег сигарету и налил себе полрюмки водки. Ни с того ни с сего он подумал про Юхуань. Тунань был прав, когда говорил, что женщины удивительные существа и секс до добра не доведет. Стояла глубокая ночь, а Тубэя снова переполняли эти сводящие с ума ощущения. Босыми ногами он ходил по гостиной и все более распалялся, в то время как пол становился все более прохладным. Тубэй почувствовал, как одна из частей его тела стала преображаться, он стал ощущать ее неестественное разбухание, но, еле сдерживаясь, он все-таки не позволял себе посмотреть вниз. Тубэй встал перед телевизором, к которому была подключена игровая приставка. Затушив окурок и глотком опрокинув содержимое рюмки, он включил экран в надежде встретиться с той виртуальной красоткой, с той Юхуань. Сегодня вечером он намеревался использовать всю свою смекалку и терпение, чтобы раздеть ее догола.

Тубэю понадобилось всего два часа, чтобы обнажить Юхуань до бикини. Управляя кнопками, его пальцы, по сравнению с пальцами брата, реагировали более оперативно. Мелькавшая на экране Юхуань кокетничала с Тубэем, игриво двигая своими круглыми, словно колеса, ягодицами. Тубэй целиком отдался игре. Тяжесть жизни в этот момент превратилась в виртуальную игровую ситуацию. Что еще среди ночи может быть более важным и вдохновляющим, нежели стриптиз красотки в качестве победного приза? С пультом в руках Тубэй представлял, что воин, выскочивший с левой стороны экрана, был не кто иной, как он сам, Инь Тубэй. А ситуация там разворачивалась более чем жесткая. У Тубэя было лишь одно оружие, но мигающая на экране цифра сообщала, что у него оставалось еще пять жизней и две тысячи семьсот сорок патронов. Однако со стороны противника насчитывалось еще шестьдесят семь человек-снайперов, которые совершенно не боялись смерти и то и дело стреляли из-за угла. Тубэй принял решение ликвидировать всех врагов. С помощью пяти жизней, одного оружия и двух тысяч семисот сорока патронов он надеялся высвободить Юхуань из ее ненавистного бикини.

Враги наступали. Они картинно бросались в подкате. На экране постоянно кто-то погибал. Предельная жестокость этой схватки разрушала хрупкую жизнь. Тубэй проиграл уже во второй раз, и оба раза он просто забывал отстреливаться. В электронных играх учитываются малейшие нюансы, противнику гораздо лучше известны все ваши уязвимые места. Однако в виртуальном мире царят свои представления и порядки, там ваша жизнь будет то и дело дублироваться и воспроизводиться, благодаря чему вы сможете умирать и рождаться бесконечное количество раз. Утверждение о том, что «жизнь у человека только одна», в наш электронный век воспринимается как древняя чепуха. Всю ночь Тубэй бегал с оружием наперевес, терпя одно поражение за другим и проливая свою кровь ради того, чтобы лицезреть голую Юхуань. Тубэй забыл, что всего лишь играет, желание пробудило в нем чувство полной самоотдачи, отчего он сражался с удвоенной силой. Это был длительный процесс, в котором сложная, пылкая борьба несла на себе торжественно-печальный оттенок насилия. В рассветный час, когда часы показывали пять сорок утра, Тубэй уничтожил последнего врага. Небо уже чуть посветлело, и сквозь жалюзи просочились первые лучи солнца, Тубэй приветствовал новую зарю и обнаженную Юхуань. Под радостные звуки «Гаудеамуса» Юхуань наконец сбросила с себя бикини, теперь на ее нежном великолепном теле, как на рыбке, не было ничего. Она соблазнительно двигала своими прелестями, на замедленных кадрах характер этих телодвижений выглядел весьма вызывающе. Ее животные инстинкты заразили Тубэя, колесо вожделения раздавило его в лепешку и словно раскатало в тонкий лист каллиграфической сюаньчэнской бумаги, по сухим ворсинкам которой заскользила смоченная тушью кисть. Сердце Тубэя волнительно затрепетало, он освободился от одежды. Животный инстинкт поднимался прямо из его детородного органа, визуально растягивая габариты современного горожанина. Проявление инстинктов является последним из удовольствий, оставшихся городским жителям, это утопия для их плоти, персиковый источник для их крови. Животные инстинкты превратились в цветы и поэзию человека урбанистической эпохи, распространяющие терпкий запах спермы. Тубэй дважды тявкнул, словно кобелек во время случки.

Было уже шесть утра, но старший брат по-прежнему отсутствовал. Тубэй изнуренно взирал на своего отца. Солнечные лучи уже не казались полной абстракцией, а приобрели вполне убедительный вид и теперь выглядели ярко, влажно, трогательно и абсолютно осязаемо. Солнце поднялось над горизонтом, Тубэй чувствовал, что вот-вот заснет. Он взял тетрадку с лекциями, деньги, вызвал такси и направился в отель «Циньхуай», где снял для себя номер. Пройдя через темно-коричневый холл, отделанный гранитом, Тубэй зашел в лифт и, сжимая в руках янтарного цвета карточку от своего номера, устремился наверх. В тот момент, когда лифт тронулся с места, у Тубэя возникло приятное чувство, это было ощущение полного, пусть и мимолетного, но большого счастья, воплощающего смысл жизни. И это счастье заключалось в том, что оба брата не знали, где именно каждый из них провел ночь. Сам по себе сон имеет одинаковую природу. Но место ночлега характеризует городского жителя гораздо ярче, нежели сон, который ему снится.

Одинаковые сны на разных кроватях всецело отображают суть городской жизни, точно так же, как разные сны на одной кровати весьма насыщенно отражают деревенский дух. В семь утра Тубэй завалился на пружинистый гостиничный матрас и уснул. А на небо поднялось солнце, упитанное и совершенно обнаженное.

Всю вторую половину дня Тунань проторчал в зале биржи. Расположенный на стене электронный терминал сверху донизу горел зелеными рядами цифр. Вот уже несколько дней, как он обратил свои деньги в акции. В одной руке у Тунаня была зажата сигарета, а другой он перебирал лежащие в кармане брюк монетки. Он всегда держал там несколько монет, поскольку игра, в которой выбор определяли орел или решка, уже переросла в его тайное увлечение. Таков был стиль его жизни, который порой определял его способ мышления. Он перебирал влажные от пота монеты с частыми зазубринами, проходящими по ободку. Тунаню не нравились бумажные деньги. Для него деньги существовали лишь в двух формах: крупные суммы – просто в виде статистических данных, а мелкие – в виде монет. В свое время такой выгодный подход был определен еще Сталиным, который говорил, что горем может считаться смерть одного человека, в то время как гибель миллионов превращается просто в абстрактную цифру. Таким образом, бумажные деньги – это не что иное, как прекрасный труп, и относиться к ним следует просто как к единицам исчисления. Тунань потирал друг о друга две монетки, ощущая их характерный шероховатый звук.

Половина его денег уже сгорела. Кто именно их уничтожил, он не знал. Тунань не видел ни убийцы, ни трупа. Монетки в его пальцах стали совсем мокрыми. Прячась в кармане, каждая из них округлялась в черное дуло пистолета. В один прекрасный день его деньги снова возродятся, каждое из дул еще скажет свое слово. Чисто, четко и гулко эти слова отрикошетят, словно пули.

Зал наполнялся людьми. Собиравшийся в их порах пот распространял кисловатый запах. Кто-то ругался матом. Лица игроков все как одно выражали сильное беспокойство, люди размахивали руками, и только Тунань сохранял спокойствие, сосредоточенное на кончиках его пальцев, которые четко ощущали вес и твердость монеток. Не говоря ни слова, все это время Тубэй отсутствующим взглядом смотрел на табло. Там на экране терминала он увидел другую руку, которая, словно монетку, схватила всех игроков и, поместив их между пальцами, вертела и переворачивала уже совсем скользких от пота.

Под вечер Тунань наконец вышел на улицу. Был как раз час пик, его суета проявлялась в большей степени в самом настрое пешеходов, нежели в их походке. Лица пешеходов воспроизводили причинно-следственные связи прошедшего дня, в их выражениях подтекстом читалось философское отношение к жизни: был день, и вот он закончился; прошел день, наступил новый. С сигаретой в зубах Тунань шел в плотном потоке толпы. Внезапно он заметил симпатичную девушку в такси. Симпатичные девушки стали уже неотъемлемой частью городского вечернего пейзажа, словно в этот час они покидали свое логово и распространялись на такси во всех направлениях.

Зажглись разноцветные фонари. Для города началось самое культовое время. В разноцветном освещении город приобрел свою крайнюю осязаемость, люди и здания материализовались максимально ярко. Тунань выбросил окурок, изо всех сил заставляя себя не думать о делах. Сохраняя этот настрой, он вместе с людским потоком продвигался вперед. Тунань боялся городских сумерек. Как только зажигались огни, он, чуть что, приходил в невыразимое смятение. Не в силах переварить всю круговерть переживаний, его душа дрожала, подобно свету неоновых фонарей. Тунань уже не думал о делах, это превратилось в физиологическую привычку, которая вырабатывается у людей, приезжающих в крупные города. Когда он применял эту свою способность, на лице у него тут же воцарялось спокойствие, а в глазах появлялось высокомерие, демонстрировавшее абсолютное отчуждение и уединение. Шагая в толпе, Тунань был одновременно похож на журавля среди кур и на курицу среди журавлей, казалось, что его окружают не люди, а особи другого рода.

Подняв запястье, Тунань взглянул на часы. Его интересовало не время, а дата. Затем Тунань вытащил свой мобильник, задумчиво вытянул на нем антенну и, пошатываясь, набрал домашний номер. На другом конце провода в трубке громко отозвался Тубэй:

– Его нет.

– Я знаю, что его нет, он на улице, – ответил Тунань.

Тубэй помолчал некоторое время, а потом, погрустнев, спросил:

– Что ты хотел?

Тунань в этот момент замедлил шаг, с двух сторон мимо него протекала толпа. Он снова приподнял запястье, чтобы посмотреть на часы, и сказал:

– Давай вместе сходим в сауну.

Тубэй снова медлил, его молчание длилось ровно столько, сколько он сочинял ответ. Наконец он сказал:

– Я уже помылся вечером в кампусе.

– Ну хорошо, тогда полвосьмого жди меня в холле отеля «Чанлэ».

На крыше отеля «Чанлэ» находился вращающийся ресторан. Заняв самую высокую точку в городе, ресторан со скоростью минутной стрелки поворачивался вокруг своей оси. Телепаясь за Тунанем, Тубэй преодолел высоту на лифте и оказался на самой вершине мегаполиса. У его ног расстилалось море городских огней, при этом создавалась иллюзия, что это именно море огней равномерно проплывает мимо него против часовой стрелки. К ним подошла официантка. Она знала Тунаня. Улыбнувшись, девушка провела Тунаня и Тубэя к столику номер восемнадцать и сказала:

– Вот места, которые вы заказали.

Тубэй уселся прямо напротив Тунаня, продолжая смотреть на пейзаж за окном. Тубэй чувствовал себя вовлеченным в этот временной поток, он понимал, что сейчас сообща со временем продвигает ход городской жизни. Вся перспектива улицы представляла собой сплошной поток машин, красные огни которых делали их похожими на выстроенных в несколько рядов прелестных божьих коровок.

Тунань тихо сказал:

– Не стоит глазеть по сторонам, ты прямо как не брат мне.

Тубэй отвел глаза от окна и уставился на стоявший перед ним подсвечник. Подсвечник выглядел очень модно, передавая напыщенный стиль рококо. Освещение в ресторане было несколько необычным, одновременно и ярким, и тусклым. Подперев рукой подбородок, Тубэй снова повернул голову к окну. Дугообразные стекла в пол, обрамляющие ресторан, по вечерам превращались в зеркала, отражая все происходящее внутри. Но это отражение выглядело несколько нереально, все предметы словно плавали в воздухе, включая трубу, саксофон, на которых играли музыканты, а также статуи, украшающие барную стойку. При этом материал, из которых они были изготовлены, будь то медь или гипс, выглядел как нельзя более четко и характерно. А внизу в темноте ночи яркими огнями светился широко раскинувшийся город, напоминая подлинный рай под ногами. Печально завывал саксофон, под который пела китаянка. Ее американский английский скрадывал практически все звуки, придавая исполнению сплошное кваканье. Тубэй не слишком понимал, о чем она пела, но, похоже, о том, как друг обманул ее «чувства», из-за чего она, собственно, и горевала. Тунань наполнил бокалы. Как раз закончилась и песня, после которой исполнявшая ее страдалица вдруг запела другую: то была самая популярная песня на английском «Happy Birthday to You». Из-за барной стойки вышла симпатичная девушка в узком платье-ципао, в руках она несла большой торт, утыканный свечками. Пока она пересекала зал, язычки от их пламени освещали пространство сияющим ореолом по ходу движения. Девушка в ципао подошла прямо к Тунаню, отодвинула декоративный подсвечник в стиле рококо и поставила на его место торт. Тубэй непонимающим взглядом смотрел на старшего брата, который, сложив обе ладони в кулак, внимательно взирал на свечи. Их язычки успокоились и теперь соблазнительно и нежно освещали лицо Тунаня. Это состояние безмятежности, на краткий миг охватившее старшего брата, произвело на Тубэя глубокое впечатление, оставив какое-то тягостное, даже горькое чувство. Неожиданно Тунань резко дунул, но погасла только половина свечей. Они так плотно усеяли торт, что чуть ослабшее пламя на нескольких свечках загорелось снова, казалось, они не хотели мириться со своим безысходным положением и изо всех сил выказывали сопротивление. Тунань дул снова и снова, он уже было отчаялся в своих попытках, потому что каждый раз на торте все еще оставались тлеющие свечи. Тогда он просто взял и затушил остатки пальцами. Наверняка он их обжег, но боль отразилась лишь в уголках рта. Погасив последнюю свечку, старший брат как-то странно рассмеялся и сказал:

– Я не прошу снисхождения у Всевышнего.

После этого он поднял бокал и обратился к Тубэю:

– Ну, пожелай же мне чего-нибудь хорошего.

Тубэй догадался, что у брата день рождения, но не помнил, какое сегодня число. Он тоже поднял бокал и уставился на маленькие разноцветные свечки. Их было понатыкано так много, что Тубэю вдруг пришло на ум слово «старость». Количество свечей на торте многозначительно указывало на солидный возраст, это выглядело более чем достоверно, жестоко и даже бесчеловечно.

– С днем рождения, – произнес Тубэй.

Тунань с недовольным видом поставил бокал. Произнесенные слова звучали уж больно пресно, они не выражали всей сложной гаммы чувств, характерных для дружеских отношений родных братьев. Тунань перевел разговор на другое:

– Последнее время ты чем-то встревожен, что ты от меня скрываешь?

В мыслях Тубэя тотчас закрутилось слово «изнасилование». Он наклонил голову и стал с беспокойством водить пальцем по краешку бокала. Тунань заметил этот недобрый знак. Пальцы зачастую могут рассказать о скрытых тайнах больше, чем лицо человека.

– Ничего, – с непонимающим видом откликнулся Тубэй, – что я могу от тебя скрывать?

– Да точно, что-то скрываешь.

Тубэй вынул из кармана зажигалку и стал ею чиркать, наконец снова сказал:

– Ничего я не скрываю.

Тунань пристально смотрел на Тубэя, а тот отвел взгляд, опустив глаза. Тунаню не хотелось портить этот вечер, поэтому он решил поменять тему, но подходящие для младшего брата слова как-то не приходили ему в голову. Тунань даже вдруг опечалился, ведь в этом мире у него был только один брат, единственный родной человек, а он не мог найти нужных слов. Тунань поднял свой бокал, стукнул им о бокал Тубэя и ограничился кратким «выпьем».

Едва алкоголь проник внутрь, настроение у Тунаня еще больше испортилось. Все его огорчало: и бизнес, и день рождения, и вино, и собственный брат. Тунань подправил выражение своего лица и теперь выглядел весьма внушительно, производя впечатление успешного и богатого человека. Тунань внимательно рассматривал Тубэя. Младший брат был так похож на него, действительно похож, этот факт всегда лежал на поверхности, однако Тунань признал это только сегодня. Данное открытие растрогало его до глубины души. Осенившая мысль о родстве вдруг вызвала у него необычайную горечь. Неожиданно Тунань понял, что он всегда любил своего младшего брата, и эта любовь основывалась на чувствах кровной преданности ко всем представителям рода Инь. Зажав в руке бокал, Тунань произнес:

– В этом мире у нас, братьев, кроме друг друга, никого нет.

Тубэй никак на это не отреагировал, он продолжал посасывать вино. Он всегда чувствовал себя не младшим братом Тунаня, а его сыном. Старший брат, словно отец, пристально посмотрел на него, а потом вдруг спросил:

– Чью фамилию ты носишь?

– Отцовскую, – отозвался Тубэй.

– Его уже нет в живых, – сказал Тунань. – У тебя такая же фамилия, как у меня, фамилия Инь. И тебе ни в коем случае нельзя в этом городе вести себя так, как заблагорассудится, тебе следует держать марку нашего древнего рода.

– У тебя тоже фамилия Инь, – безрадостно ответил Тубэй.

Эти слова зацепили Тунаня. Он повернул голову к окну, вращающаяся платформа ресторана сейчас остановилась как раз напротив видневшейся вдали телебашни, ее вершина лучилась красным светом, который ритмично мерцал, словно где-то в ночи одиноко курил сам Создатель. Тунань перевел взгляд. В расплывчатом отражении на стекле едва улавливались его собственные черты.

– Я уже давно не принадлежу к фамилии Инь, – пробормотал себе под нос Тунань.

– Тогда у меня такая же фамилия, как у тебя.

Тунань уставился на Тубэя, висевший на груди темно-коричневый галстук повторял волнообразные движения от его дыхания. Тунань как только мог сдерживал себя, он вытащил сигарету, решив спрятать свое жуткое настроение. Тунань щелкнул зажигалкой и резко затянулся. Тут же к ним подошла девушка и, наклонившись к Тунаню, сказала на ухо:

– Извините, у нас нельзя курить.

Тунань поискал глазами пепельницу. Не найдя ее, он окунул сигарету прямо в бокал. Та утонула в красном вине.

– Как в семействе Инь могли появиться два таких выродка! – воскликнул Тунань.

Обе машины такси практически одновременно притормозили у их дома. Первым из машины вышел Тубэй, вслед за ним подъехал Тунань. Тубэй закрылся у себя в спальне, а Тунань вытащил бутылку водки и пришел в комнату за братом.

– На день рождения не положено выпивать половину, пойдем, составишь мне компанию, чтобы выпить до конца.