Текст книги "Книга Мирдада"
Автор книги: Бхагаван Шри Раджниш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)
Есть ли среди вас люди, жаждущие моего винограда? Пусть они приблизятся со своими корзинами.
Есть ли те, кто жаждет причаститься моей крови? Пусть они поднесут свои чаши.
Ибо тяжек Мирдаду его урожай, душит его изобилие крови.
День Святого Вина был днем самозабвения. Днем опьянения вином Любви и купания в отсветах Понимания. Днем экстаза в ритме взмахов крыльев Свободы. Днем удаления всех преград, когда все соединялись в одно, и каждый со всеми. И вот, во что он превратился теперь?
Он превратился в неделю нездорового самоутверждения, когда одна убогая жадность старается переторговать другую, одно рабство веселится с другим, одно невежество рассуждает с другим.
Сам Ковчег, когда-то бывший чистейшим источником Веры, Любви и Свободы, превратился теперь в огромный винный пресс и чудовищную ярмарку. Он забирает у вас урожай винограда и продает вам же одуряющее вино. Усилия рук ваших он превращает в кандалы для них же. Пот с чела вашего он превращает в горящие угли, в которых калит клеймо для вашего лба.
Далеко, очень далеко отошел Ковчег от предначертанного курса. Но теперь его руль установлен верно. Он хотел бы избавиться от всего лишнего и мертвого груза, чтобы быть в состоянии следовать своему курсу легко и безопасно.
Посему, все дары должны быть возвращены дарителям. Все долги должны быть прощены должникам. Ковчег не знает иного дарителя, кроме Бога. А Бог ни одного человека не считает должником, даже перед самим Собой.
Так я учил Ноя.
Так учу вас.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Следует ли возвещать Истину Всем, или только Избранным. Мирдад объясняет свое Исчезновение Накануне Дня Вина и Говорит о Ложной Власти
Наронда: Семерка вновь собралась вокруг Учителя в Гнезде Орла, когда события празднества были еще очень живы в памяти. Пока спутники обменивались впечатлениями того дня, Учитель молчал. Некоторых изумлял всплеск энтузиазма, с которым толпа встретила слова Учителя. Другие отмечали странное, прямо таки непостижимое поведение Шамадама, когда из сокровищницы Ковчега были вынесены десятки долговых расписок и публично уничтожены, когда сотни бочонков и кувшинов с вином были вытащены из подвалов и розданы собравшимся, когда многие ценные подарки были возвращены их дарителям. Ведь он не оказал никакого сопротивления, чего от него ждали очень многие. Он стоял неподвижно, безмолвно взирая на все происходящее, и только из его глаз текли обильные слезы.
Беннон отметил, что хотя толпа и ревела от восторга, ее восторг был вызван не словами Учителя, а тем, что долги были прощены, а дары возвращены. Он даже мягко укорил Учителя в том, что тот тратит слова на толпу, которая не ищет большего счастья в жизни, чем поесть, попить и повеселиться. Он высказал мысль, что истину не следует сообщать всем без разбора, а только немногим избранным. Тогда Учитель прервал молчание и сказал:
МИРДАД: Воздух, что вы выдыхаете, неминуемо окажется в чьей-то груди. И не заботьтесь, в чьей именно. Следите только, чтобы само дыхание было чистым.
Слова ваши будут искать и обязательно найдут чьи-то уши. Не заботьтесь, чьи это будут уши. Следите только, чтобы сами слова были посланцами истинной Свободы.
Ваши невысказанные мысли обязательно побудят чьи-то языки высказаться. Не заботьтесь, чьи это языки будут. Следите только, чтобы сами мысли несли свет любящего Понимания.
Даже не думайте прикладывать какие-то усилия, распространяя истину. Бывает, что зерно годами лежит, захороненное в земле, пока вдруг при наступлении благоприятных условий не начинает бурно прорастать.
Зерно Истины есть в каждом человеке, в каждой вещи. Поэтому ваша работа заключается не в том, чтобы сеять зерна, а в том, чтобы подготавливать благоприятные условия для их прорастания.
В вечности возможно все, поэтому не отчаивайтесь отсутствием свободы в людях, а несите послание освобождения всем, равно как стремящимся, так и не стремящимся. Ибо не стремящийся наверняка обретет устремление, а тот, кто ныне гол, в один прекрасный день расправит перышки на Солнце и устремится на своих крыльях к самым отдаленным и самым недоступным уголкам неба.
Мекастер: Нас очень печалит, что до сего дня, вопреки всем нашим просьбам, Учитель так и не объяснил нам своего таинственного исчезновения накануне Дня Вина. Разве мы не достойны его доверия?
МИРДАД: Кто достоин моей любви, достоин и доверия. Разве доверие, Мекастер, больше Любви? Разве не отдаю я вам всего своего сердца без остатка?
Если я не говорю ничего об этом отвратительном деле, то только потому, что хочу дать Шамадаму время раскаяться. Ведь это он, с помощью двух бродяг, силой захватил меня в этом Гнезде в тот вечер и сбросил в Черную Бездну. Бедный Шамадам! Ему и во сне не могло привидеться, что даже Черная Бездна примет Мирдада в ласковые объятия и даст ему магическую лестницу, чтобы подняться наверх.
Наронда: Услышав такое, все мы были буквально ошарашены и благоговейно смолкли. Никто не решился спросить Учителя, как же ему удалось избавиться от такой погибели без видимого ущерба. Все долго молчали.
Химбал: Но почему же Шамадам так преследует нашего Учителя, когда тот относится к нему с любовью?
МИРДАД: Шамадам преследует не меня, а Шамадама.
Доверьте слепцам хоть какое-то подобие власти, и они выколют глаза всем зрячим, даже тем, кто пытается избавить их от слепоты.
Доверьте рабу управление хоть на день, и он весь мир превратит в мир рабства. И первым, кого он закует в кандалы, будет тот, кто особенно много потрудился, чтобы дать ему свободу.
Любая власть в мире, каков бы ее источник ни был, поддельна. Поэтому-то она звенит шпорами, потрясает мечами, несется пышной кавалькадой, упивается блеском церемоний. Главное, чтобы никто не посмел прямо заглянуть в ее фальшивое сердце. Ее шаткий трон держится только на штыках и копьях. Она прикрывает свою душу, пораженную тщеславием, амулетами, вызывающими ужас, эмблемами, воспевающими смерть, делает все, чтобы случайный любопытный взгляд не смог разглядеть ее позорной нищеты.
Такая власть ослепляет и навлекает проклятье на человека, который к ней стремится. Она желает сохранить себя любой ценой, даже ужасной ценой гибели самого человека, и всех тех, кто его поддерживал, а также и тех, кто ему противостоял.
Из-за своей жажды власти люди пребывают в постоянной суете.
Те, что уже обладают властью, заняты тем, чтобы ее удержать. Те, что еще не достигли власти, постоянно борются, пытаясь выхватить ее из рук, в которых она сейчас находится. И все это время Человека, этого Бога, укутанного в пеленки, топчут ногами и копытами, оставляя его на поле боя незамеченным, непринятым и обделенным любовью.
Схватка столь ужасна, ее участники столь кровожадны, что никто, увы, не смог бы остановиться, чтобы сорвать разукрашенную маску с лица своей возлюбленной, и продемонстрировать всем ее чудовищно-безобразный лик.
Верьте, монахи, что никакая власть не стоит и взмаха ресниц, за исключением власти Святого Понимания, которая – бесценна. Во имя нее никакая жертва не будет слишком большой. Достигните ее однажды, и она пребудет с вами до скончания Времен. Она сообщит вашим словам такую мощь, с которой не сравнится сила никаких армий в мире. Она придаст вашим поступкам такую благотворность, о которой не могут мечтать все власти мира, даже если они соберутся вместе.
Ибо Понимание – свой собственный щит. Любовь – его могучая рука. Оно не тиранит и не преследует, а орошает иссохшие сердца людей подобно росе. Оно благословляет тех, кто его отвергает, ничуть не меньше, чем тех, кто им упивается. Благодаря несомненной внутренней силе, оно не прибегает к внешней силе. Благодаря бесстрашию, оно избегает использовать страх, как средство навязывания себя кому бы то ни было.
Мир так беден, так беден Пониманием. Поэтому-то он и стремится скрыть свою нищету под покровом ложной власти. Ложная власть создает оборонительные и наступательные союзы с ложными силами; обе они опираются на Страх. Страх же и разрушает их обеих.
Разве не было так всегда, что слабые объединяются, дабы защитить свою слабость? Таким образом, мирская власть и мирское насилие идут рядом, рука об руку, погоняемые плетью Страха. Каждый день они платят щедрую дань Невежеству слезами, кровью и войной. А то милостиво взирает на все происходящее и приговаривает: ”Недурно, совсем недурно!”
“Недурно, совсем недурно!” сказал Шамадам сам себе, когда столкнул Мирдада в Бездну. И у него даже в мыслях не было, что толкая туда меня, он столкнул Шамадама, а вовсе не Мирдада. Ибо Бездна не в силах вместить Мирдада. А вот Шамадаму придется долго и тяжко трудиться, чтобы измерить весь мрак этой Бездны и исследовать ее скользкие склоны.
Вся власть в мире – не более чем безделушка. Пусть ею забавляются те, кто еще слишком мал для Понимания. Но вы уже не должны возвышать себя ни над одним человеком. Ибо то, что силой навязано, рано или поздно, силой же и отвергается.
Не ищите власти над жизнями людей; над ними властна одна Всемогущая Воля. Не ищите власти и над вещами, принадлежащими людям, ибо люди зачастую привязаны к вещам ничуть не меньше, чем к самой жизни. Они возненавидят того, кто к ним вмешается, и забьют его своими цепями. Но ищите путей к сердцам людей с помощью Любви и Понимания. Достигнув его однажды, вы сможете гораздо лучше помочь людям избавиться от их цепей.
Ибо Любовь будет направлять вашу руку, а Понимание освещать путь.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Князь Бетара Появляется в Гнезде Орла вместе с Шамадамом.
Беседа Князя с Мирдадом о Войне и Мире. Шамадам заманивает Мирдада в Ловушку
Наронда: Как только Учитель закончил говорить, а мы погрузились в обдумывание его слов, снаружи раздались тяжелые шаги и неразборчивая, приглушенная речь. Вдруг появились два огромных солдата, вооруженные до зубов, и заняли позиции по обеим сторонам от входа. Их сабли были наголо и блистали на солнце. Затем появился молодой князь при полных регалиях. За ним робко проследовал Шамадам в сопровождении еще двух солдат.
Князь был одним из самых могучих и прославленных властителей в Молочных Горах. Он на мгновение задержался при входе, внимательно вглядываясь в лица всей собравшейся там компании. Затем, остановив сияющий взгляд своих огромных глаз на Учителе, он низко ему поклонился и сказал:
Князь: Приветствуем тебя, святой человек! Мы пришли выказать уважение великому Мирдаду, чья слава распространилась далеко за пределами этих гор и даже достигла нашей отдаленной столицы.
МИРДАД: Вдалеке слава всегда скачет на колеснице. Дома же она ковыляет на костылях. Чему сам господин является свидетельством. Не доверяйся, князь, капризам славы.
Князь: Все же так сладостна капризная слава, так сладостно слышать свое имя на устах людей.
МИРДАД: Уста людей хранят имя не дольше, чем морской песок сохраняет это имя, написанное на нем. Вода и ветер быстро его сотрут с песка. Стоит чихнуть, и нет уже имени на устах. Если ты не хочешь, чтобы твое имя сдуло с людских уст, то запечатлевай его не там, а вжигай в сердца людей.
Князь: Но сердце человека заперто за семью замками.
МИРДАД: Замков, может быть и много, но ключ – один.
Князь: Есть ли у тебя этот ключ? Я в нем так нуждаюсь.
МИРДАД: У тебя он тоже есть.
Князь: Увы! Ты оцениваешь меня гораздо выше того, что я действительно стою. Я так долго искал ключ к сердцу близкого человека, но так и не смог его отыскать. Он – могущественный князь и затеял идти на меня войной. Я вынужден поднять свою армию на борьбу с ним, несмотря на мои самые мирные намерения. Пусть моя корона и расшитые драгоценностями одежды не введут тебя в заблуждение, Учитель. Я не обрел в них искомого ключа.
МИРДАД: Они скрывают ключ, но сами его не имеют. Они затрудняют твои шаги, связывают руки, отводят взгляд, тем самым, делая бесполезными все твои поиски.
Князь: Что понимает Учитель под этим? Должен ли я отбросить прочь свою корону и драгоценные одежды, чтобы найти ключ к сердцу близкого?
МИРДАД: Держась за них, ты вынужден потерять близкого. Сохранив близкого, ты потеряешь их. А человеку потерять близких, значит потерять себя самого.
Князь: Я бы не стал покупать дружбу своего соседа за такую огромную цену.
МИРДАД: Не хочешь ли ты купить себя за такую ничтожную цену?
Князь: Купить себя? Я не узник, чтобы платить за себя выкуп. Более того, у меня есть хорошо оплачиваемая, хорошо обученная армия, которая способна меня защитить. Сосед не может такой похвастаться.
МИРДАД: Оказаться узником одного человека, невольником одной вещи, одно это является достаточно горьким заточением. Но быть заложником целой армии людей, целого сонма вещей, это настоящее и непрерывное бедствие. Ибо зависеть от чего-то, значит быть невольником этой вещи. Лучше зависеть от одного лишь Бога. Ибо быть невольником Бога, значит быть воистину свободным.
Князь: Должен ли я, в таком случае, отказаться от защиты себя, своей короны, своего трона, своих подданных?
МИРДАД: Ты не должен отказываться от защиты себя.
Князь: Но тогда я должен содержать армию.
МИРДАД: Тогда тебе следует распустить армию.
Князь: Но тогда мой сосед мгновенно проглотит все мое княжество.
МИРДАД: Он может проглотить твое княжество. Но ты не сможешь проглотить ни одного человека. Две тюрьмы сливаются в одну, не оставляя Свободе даже крошечного уголка. Радуйся, если кто-то пытается тебя выгнать из тюрьмы. И не завидуй тому, кто явился в твою тюрьму, только чтобы покончить собой.
Князь: Я отпрыск рода, прославленного на полях сражений. Мы никогда не начинали войн против кого-нибудь. Но если на нас шли войной, мы никогда не разбегались в страхе, мы никогда не покидали поля боя, как только со знаменами, высоко реющими над трупами поверженных врагов. Ты, уважаемый, даешь мне очень плохой совет, если говоришь, что я должен позволить соседу идти своим путем.
МИРДАД: Разве не ты сказал, что жаждешь мира?
Князь: Да, я хотел бы мира.
МИРДАД: Тогда не воюй.
Князь: Но мой сосед навязывает мне войну, я теперь просто должен победить его, чтобы между нами установился мир.
МИРДАД: Ты хотел бы убить соседа, чтобы жить с ним в мире! Вот удивительное зрелище! Нет заслуги в том, чтобы не враждовать с мертвецом. По-настоящему ценно, это жить в мире с живым. Если ты должен обязательно воевать с любым, чьи вкусы или интересы временами не совпадают с твоими, то воюй уж сразу с Богом, ведь это Он создал все вещи такими. Воюй со Вселенной, ибо в ней не счесть вещей, которые не укладываются в твой ум, тревожат сердце, и волей-не-волей противостоят твоей жизни.
Князь: Так что же мне делать, если я хотел бы мира, а мой сосед только и думает о войне?
МИРДАД: Воевать!
Князь: Вот теперь ты говоришь дело!
МИРДАД: Да, воевать! Но не с соседом. Победи сначала все то, что принуждает тебя и соседа враждовать.
Почему твой сосед хочет идти на тебя войной? Уж не потому ли, что твои глаза голубые, а его карие? А может быть потому, что ты видишь во сне ангелов, а он демонов? Или ты любишь его как себя самого, и владеешь своим так, как будто оно принадлежит ему?
Нет, князь, это твои одежды, твой трон, твое богатство, твою славу и все прочие вещи, что тебя поработили, хочет завоевать твой сосед.
Хочешь победить его, не поднимая копья? Тогда отложи поход против него, а сам объяви войну всем этим вещам. Когда ты победишь их, избавив свою душу от их хватки, когда ты швырнешь все это в кучу хлама, случится так, что твой сосед тоже отменит свой поход, вложит меч в ножны и скажет себе: ”Если бы все эти вещи стоили сражения, мой сосед не свалил бы их в кучу хлама”.
Если же твой сосед окажется настолько безумным, что захватит эту кучу хлама, то возрадуйся собственному избавлению от него, но печален будет жребий твоего соседа.
Князь: Но что же тогда с моим достоинством, которое мне гораздо дороже всего достояния?
МИРДАД: Единственное достоинство человека – быть Человеком, живым образом и подобием Бога. Все иные достоинства – унизительны.
Почести, возданные людьми, людьми же легко и оскверняются. Слава, начертанная мечом, мечом же легко и вырубается. Почет, о князь, стоит не больше сломанной стрелы, и уж во всяком случае, меньше, чем капля крови или горючая слеза.
Князь: А свобода, моя и моего народа, разве она не достойна величайшей жертвы?
МИРДАД: Ради Истинной Свободы стоит пожертвовать собой. Никакая армия твоего соседа не сможет ее отнять. Да и твоя собственная армия не в состоянии ни завоевать ее, ни оборонить. И поле боя для нее окажется могилой.
Истинная свобода завоевывается и теряется в сердце.
Ты хочешь воевать? Тогда пойди войной своим сердцем против своего же сердца. Разоружи свое сердце от всех надежд, страхов и тщетных желаний, которые все вместе превращают твой мир в тесный загон, и ты обнаружишь, что он на самом деле шире, чем целая Вселенная. Ты сможешь бродить по этой Вселенной, где пожелаешь, и не останется ничего, что могло бы тебе помешать.
Это – единственная война, которую стоит вести. Вступи в нее, и у тебя не будет больше времени заниматься никакими другими войнами, которые стали бы для тебя отвратительным и непристойным занятием, дьявольской уловкой, направленной на то, чтобы разрушить твой ум, высосать силы, и таким образом принудить тебя проиграть великую войну с самим собой, которая поистине есть святая война. Выиграть ее, значит завоевать бессмертную славу. А победа в любой другой войне – не более чем скрытое поражение. Ужас всех войн, что ведут люди, в том, что и победителя, и побежденного одинаково венчает поражение.
Ты хотел бы мира? Так не ищи его ни в каких мирских уложениях, не стремись выбить его даже на скалах.
Ибо перо, что напишет слово “Мир”, с легкостью может написать и слово “Война”. Резец, гравирующий надпись “Будем жить в мире”, легко вырежет и надпись “Война тебе!”. Более того, и бумага, и скала, и перо, и резец подвержены гнили и ржавчине, моли и плесени, а также всей остальной алхимии превращающихся элементов. Но не таково вневременное сердце Человека, которое – оплот Святого Понимания.
Раз обретенное Понимание означает полную победу и установление Мира в сердце на веки вечные. Понимающее сердце пребывает в мире всегда, даже посреди побоища.
Несведущее сердце двойственно. Двойственное сердце творит двойственный мир. Двойственный мир непрестанно порождает вражду и войны.
Тогда как понимающее сердце – едино. Единое сердце творит единый мир. А единый мир – это мир мира. Ибо для войны нужны двое.
Поэтому я и советую тебе начать войну в своем сердце, чтобы сделать его единым. Наградой за победу будет вечный Мир.
Когда ты, о князь, сможешь на любой камень смотреть, как на трон, а на любую пещеру, как на дворец, тогда само Солнце с радостью станет троном для тебя, а созвездия – дворцами.
Когда любая маргаритка в поле способна будет послужить тебе в качестве медали, а любой червяк – в качестве учителя, тогда сами звезды с радостью украсят твою грудь, а Земля захочет стать для тебя кафедрой проповедника.
Если ты сможешь управлять своим сердцем, то, что за дело тебе будет до того, кто управляет твоим телом? Когда вся Вселенная – твоя, какое тебе дело до того, под чьим контролем находится тот или иной участок дороги на Земле?
Князь: Твои слова звучат так соблазнительно. И все же мне кажется, что война – это закон Природы. Разве даже рыбы в море не находятся в непрерывной войне друг с другом? Разве слабый не становится добычей сильного? А я не хотел бы быть ничьей добычей.
МИРДАД: То, что тебе кажется войной, есть всего лишь способ Природы накормить и распространить себя. Сильный служит пищей для слабого не в меньшей степени, чем слабый для сильного. Да и кто силен, а кто слаб в Природе?
Сильна одна лишь Природа сама. Все остальное находится в беспрекословном ей подчинении и кротко плывет по течению к Смерти.
Только бессмертного можно было бы назвать сильным. И Человек – бессмертен, о князь. Да, Человек более могуществен, чем Природа. Он въедается в ее телесное сердце, только чтобы достичь своего бестелесного сердца. Он и размножается только для того, чтобы поднять себя, наконец, над саморазмножением.
Пусть люди, которые хотели бы оправдать свои нечистые помыслы невинными животными инстинктами, называют себя кабанами, волками, шакалами и прочим тому подобным, но пусть они не смеют унижать благородного имени Человека.
Верь Мирдаду, князь, и пребудь в мире.
Князь: Хозяин сказал мне, что Мирдад очень сведущ в таинствах колдовства. Мне бы хотелось, чтобы ты продемонстрировал свою силу, и я мог ему поверить.
МИРДАД: Если раскрытие Бога в Человеке – колдовство, тогда Мирдад – колдун. Ты хочешь доказательств и проявлений моего колдовства?
Смотри, я сам и есть доказательство и проявление.
А теперь давай, делай то, ради чего пришел.
Князь: Это хорошо, что ты догадался, что у меня есть и прочие заботы, чем только развлекаться, слушая твои басни. Ибо князь Бетара тоже колдун, но только другого рода. И сейчас он продемонстрирует свое искусство.
(Обращается к своим людям) Наденьте цепи и кандалы на руки и ноги этого Бого-Человека, или Человеко-Бога, и давайте покажем ему и всей прочей компании, на что похоже наше колдовство.
Наронда: Как звери на добычу накинулись четыре солдата на Учителя, повалили его и начали быстро защелкивать браслеты на его руках и ногах. Какое-то мгновение Семерка была парализована, не зная, как воспринять то, что творилось прямо перед ними, в шутку это, или всерьез. Мекайон и Земора быстрей остальных разобрались в серьезности зловещей ситуации. Они набросились на солдат как пара разъяренных львов, и повалили бы их, если бы не раздался спокойный и рассудительный голос Учителя.
МИРДАД: Пусть они поиграют своей силой, мой стремительный Мекайон. Пусть идут своим путем, добрый Земора. Эти цепи страшны Мирдаду не больше, чем Черная Бездна. Пусть Шамадам порадуется, подлатав свою власть с помощью князя Бетара. Эти заплатки разорвут их обоих.
Мекайон: Но не можем же мы стоять в стороне, когда нашего Учителя заковывают, как преступника?
МИРДАД: Не надо обо мне беспокоиться. Будьте в Мире. Они и с вами сделают то же самое однажды. Но повредят они не вам, а себе.
Князь: Так будет со всяким проходимцем и шарлатаном, который посмеет нарушить установленный порядок и закон.
Этот святой человек (указывая на Шамадама) – законный глава общины. Его слово должно быть законом для вас. Этот священный Ковчег, чьей щедростью вы наслаждаетесь, находится под моей защитой. Мой неусыпный взор охранит его судьбу, моя могучая рука распростерта над его крышей и землями, мой меч отсечет любую руку, которая попытается причинить ему вред. Пусть об этом знают все и остерегутся.
(Опять своим людям) Выведите этого негодяя. Его опасное учение едва не погубило Ковчег. Оно бы вскоре разрушило и наше княжество и всю землю, если не пресечь его вредное распространение. Пусть он теперь проповедует его мрачным стенам в подземной тюрьме Бетара. Да будет так.
Наронда: Солдаты вывели Учителя наружу. Князь и Шамадам последовали за ними гордые и веселые. Семерка замыкала эту зловещую процессию. Их глаза следили за Учителем, губы были искажены горем, сердца захлебывались от слез.
Шаг Учителя был твердым и уверенным. Голова высоко поднята.
Пройдя несколько шагов, он обернулся к нам и сказал,
МИРДАД: Будьте тверды, поверив Мирдаду. Я не оставлю вас, пока не построю свой Ковчег и не приму вас в свою команду.
Наронда: И долго еще эти слова звучали колоколом в наших ушах, смешиваясь с тяжелым звоном цепей.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Шамадам тщетно пытается подчинить себе Спутников.
Мирдад чудесным образом возвращается и дарит всем Спутникам, кроме Шамадама, Поцелуй Веры
Наронда: К нам пришла зима, белая, морозная, снежная. Горы, укутанные снегом, стояли безмолвно, и как бы не дыша. Только долины внизу пестрели поблекшими полями, да потоки воды, устремленные к морю, поблескивали серебром то там, то здесь.
Семерку окатывали попеременно волны то надежды, то отчаяния. Мекайон, Мекастер и Земора склонялись к надежде, что Учитель обязательно вернется, как и обещал. Беннон, Химбал и Абимар сомневались в его возвращении. Но все одинаково ощущали кошмарную опустошенность и раздражающую скованность.
Ковчег был холоден, мрачен и неприютен. На его стены опустилось морозное молчание, вопреки всем неутомимым попыткам Шамадама вернуть ему жизнь и тепло. С момента удаления Мирдада Шамадам все время пытался подкупить нас своей добротой. Он предлагал нам лучшую еду и вина. Но еда не насыщала, а вино не бодрило. Он сжигал все больше дров и угля, но огонь не давал тепла. Он был сама любезность и обходительность, но его любезность и обходительность все больше и больше отдаляли нас от него.
Долгое время он вообще не упоминал об Учителе. Наконец, он решил раскрыть свое сердце и сказал,
Шамадам: Если вы думаете, что я не люблю Мирдада, то ошибаетесь. Я, скорее, сочувствую ему от всего сердца.
Мирдад мог бы быть совсем не злым человеком. Но он опасный провидец, а его учение, которое он предложил нашему миру твердых фактов и трезвой практики, крайне ошибочно и непрактично. Он и те, кто за ним следует, идут к трагической развязке, которая случится при первом же их столкновении с грубой реальностью. Уж в этом я совершенно уверен. И я хотел бы уберечь моих спутников от подобной катастрофы.
Может язык у Мирдада и хорошо подвешен, но им владеет юношеское нетерпение, а сердце его слепо, упрямо и нечестиво. Тогда как мое сердце полно истинного страха Божия, а многолетний опыт придает вес и авторитет моим суждениям.
Кто еще кроме меня смог бы так успешно управлять Ковчегом все эти годы и привести его к такому процветанию? Разве не я прожил с вами долгие годы и был вам одновременно и братом, и отцом? Разве не пребывали наши умы в мире, а тела в достатке? Зачем позволять какому-то бродяге разрушать все то, что мы строили так долго, сеять недоверие там, где правило полное взаимное доверие, а вражду там, где властвовал мир?
Это полное безумие, спутники мои, отдавать птицу в руке за десяток птиц на дереве. Мирдад хотел бы разрушить тот самый Ковчег, который так долго давал вам убежище, позволял вам быть вблизи Бога, дарил вам все, о чем только может мечтать смертный, надежно оберегал вас от всей мирской суеты и волнений. А что взамен вам обещал он? Сокрушение сердца и разочарование, нищету с ее бесконечной борьбой за корку хлеба, это и еще худшие вещи он вам обещал.
Он обещал Ковчег в воздухе, в просторном ничто, эту мечту сумасшедшего, детскую фантазию, соблазнительную невозможность. Уж не мудрее ли он, часом, самого отца Ноя, строителя истинного Ковчега? Меня очень сильно ранит мысль, что вы могли придавать хоть какой-то вес его бредовым измышлениям.
Может я и погрешил против Ковчега и его традиций, когда в борьбе с Мирдадом обратился за помощью к сильной руке моего могущественного друга князя Бетара. Но в сердце моем было только ваше благополучие, только оно одно могло бы судить меня за проступок. Я хотел спасти вас и Ковчег еще до того, как станет слишком поздно. И Бог был со мной, я вас спас.
Возрадуйтесь же со мной, спутники, и возблагодарите Господа, который уберег наши грешные глаза от того, чтобы увидели они крушение нашего Ковчега. Я бы первый не смог пережить такого позора.
Но теперь я с новой силой предаюсь служению Богу Ноя и его Ковчегу, служению вам, мои дорогие спутники. Будьте счастливы, как в прежние времена, а мое счастье всецело заключено в вас.
Наронда: Говоря это, Шамадам заплакал, но его слезы были жалки, ибо одиноки. Они не встретили поддержки ни в наших сердцах, ни в наших глазах.
Как-то утром, когда солнечные лучи осветили горы после затяжного периода ненастной погоды, Земора взял арфу и запел.
Земора:
Стынет песня в замерзших устах
Арфы моей,
Лед царит даже в сердца мечтах
Арфы моей.
Где дыханье – тебя отогреть,
Арфа моя?
Где рука, чтоб мечты отпереть,
Арфа моя?
– В мрачных застенках Бетара.
Ветер песни забыл, и не даром,
Ведь услышал там он
Лишь цепей перезвон,
В мрачных застенках Бетара.
Солнца лучик проник сквозь заставы
Чтоб мечту разбудить,
Как бы цепи разбить
В мрачных застенках Бетара.
Что за славный Орел, во все небо размах!
С ним к свободе я шел и забыл слово страх.
Почему же теперь жалкий я сирота,
И царит надо мной днем слепая сова?
Потому что Орел улетел далеко,
Он томится в гнезде под землей глубоко
В мрачных застенках Бетара.
Наронда: И покатилась слеза из глаз Земоры, руки его безвольно повисли, а голова склонилась над арфой. Эта слеза как бы дала сигнал нашему долго сдерживаемому горю, и шлюзы наших глаз разверзлись.
Мекайон вдруг вскочил на ноги и завопил во весь голос: ”Мне душно!” Потом он распахнул двери и выбежал на улицу. Земора, Мекастер и я последовали за ним через весь двор к воротам в большой внешней стене, за которую спутникам было запрещено выходить. Одним мощным рывком Мекайон выдернул тяжелый болт, распахнул ворота и выскочил за них, как тигр из клетки. Остальные трое последовали за Мекайоном.
Солнце припекало и светило так ярко, что его блестки на снегу просто ослепляли. Перед нами повсюду, куда только мог достичь взор, простирались безлесые, покрытые снегом холмы. Казалось, что все залито фантастическими потоками света. Вокруг стояла такая глубокая тишина, что она буквально давила на уши. Только под нашими ногами поскрипывал снег. Воздух, хотя и морозный, так взбодрил наши легкие, что мы чувствовали себя летящими вперед без всяких собственных усилий.
Изменилось настроение даже у Мекайона. Он остановился и воскликнул: ”Как здорово иметь возможность дышать! Всего лишь дышать!” Поистине казалось, что мы впервые ощутили радость свободного дыхания и осознали значение Дыхания.
Мы прошли еще немного, как вдруг Мекастер заметил вдалеке какой-то темный предмет. Некоторые решили, что это одинокий волк. Другие, что это скала, с которой ветер сдул весь снег. Но оказалось, что предмет перемещается прямо в нашу сторону, и мы решили двинуться ему навстречу. Он приближался все больше и больше, и, наконец, постепенно обрел очертания человеческой фигуры. Вдруг Мекайон завопил и ринулся вперед гигантскими скачками: ”Это он! Это он!”
Да, это действительно был он, его грациозная походка, статная выправка, гордо поднятая голова. Легкий ветерок играл в прятки в его развевающихся одеждах, нежно ласкал его длинные черные локоны. На Солнце его лицо слегка загорело и приняло тонкий янтарно-коричневый оттенок. Но темные, мечтательные глаза мерцали, как и прежде, посылая вперед волны доверчивой безмятежности и торжествующей любви. Его ноги, обутые в деревянные сандалии, покраснели от мороза, как будто их поцеловали розы.
