Текст книги "Суфии - верность истине"

Автор книги: Бхагаван Шри Раджниш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц)

Глава 2. ОБРЕТЕННЫЕ ВНОВЬ БРИЛЛИАНТЫ

28 августа 1977 года

Первый вопрос:

Я часто задумывался над тем, что, если бы дети росли в атмосфере свободы и любви, а не в безумном обществе, в котором выросли мы, то из них получились бы свободные, любящие, просветленные взрослые. Но если это было бы так, то многие примитивные общества изобиловали бы просветленными. Почему же это не так?

Первое: прежде чем ты сможешь обрести себя, ты должен будешь потерять себя. Ребенок рождается в невинности, и если ребенок никогда не утратит своей невинности, он никогда не станет просветленным. Просветление подразумевает потерю невинности и обретение ее заново – потерянный и возвращенный рай. Просветление подразумевает первоначальную утрату невинности. Это как в случае с рыбой, которая все время жила в океане – рыба не может познать океана. Он вполне ясен для тех, кто находится снаружи, но для рыбы он вовсе не так ясен. Она в нем родилась, она его часть, она как волна. Чтобы познать океан, необходима некоторая отстраненность, некоторая дистанция. Рыба так и умрет, не осознав океана. Но вынь рыбу из океана, позволь ей оказаться снаружи, брось ее на берег, на раскаленный песок, и тогда ей будет больно, тогда она будет мучиться – но именно в этих муках рыба впервые узнает, что она, оказывается жила в океане. И впервые за все время в ней возникнет сильная жажда, сильное желание вернуться обратно в океан. И она будет стремиться это сделать.

Если ей удастся и она вернется в океан, то наступит несказанная радость. Она всегда была в океане, однако не испытывала от этого радости. Теперь же появится радость, теперь она станет трепетать и блаженствовать! Каждое мгновение теперь будет тот же самый старый океан, в котором она родилась. Что же нового произошло? Появилось новое сознание. Рыба больше не невинна – рыба просветлена.

В примитивных обществах вам не найти будд, вам не найти христов. Примитивные общества живут в океане. Вы найдете там невинность – невинность, что бывает у детей, невинность, что бывает у животных – но Будду вы там не найдете. Будда – это тот, кто осознал свою невинность. И это осознание меняет все. Однако чтобы осознать, вы сперва должны потерять.

Я понимаю. Вопрос твой очень уместен. Если это безумное общество толкает вас на стезю невроза, то йогический ум начнет спрашивать, отчего примитивным людям совсем не свойственно просветление? Это общество толкает вас в безумие, однако благодаря самому этому толканию вы начинаете отдаляться от своего глубочайшего ядра. Возникает страдание, и неистребимое желание вернуться домой. А это желание и есть то, о чем говорят все религии: вернуться домой.

То, что сделало общество, вам придется переделывать. Религия противостоит обществу, это противоядие от общества. Вот почему, становясь частью общества, религия перестает быть религией. Она становится христианством, индуизмом, джайнизмом, иудаизмом. И религии тогда уже не остается. Религия в самой своей основе противостоит обществу. Это неизбежно, потому что общество уводит вас от вас самих, а религия возвращает вас обратно к вашему собственному бытию. Она разрушает, уничтожает все, что делало общество. Но прежде, чем она сможет уничтожить, общество должно что-то сделать.

Поэтому будды существуют только в высокоразвитом обществе. Это покажется парадоксальным, но это так.

И если вы будете смотреть с такой точки зрения, тогда вы будете революционерами, и, несмотря на это, вы не будете против общества. Здесь есть разница. Вы будете очень сострадательны даже по отношению ко всему этому безумию, созданному обществом. Это часть игры. Она делает возможным просветление.

Или другой пример. Человек всю жизнь был здоровым. Ему неведомо, что такое высокая температура, ему неведомо, что такое головная боль. Он понятия не имеет ни о какой болезни. Вы что, думаете, он ощущает свое здоровье? Это невозможно. По самой природе вещей он так никогда и не узнает, что такое здоровье. А ведь он здоров, совершенно здоров – и может этого не осознавать, ибо осознанность исходит из противоположного. Осознанность проистекает из диалектического процесса. Тезис должен быть противоположен антитезису. Здоровье должно перейти в болезнь, и тогда ты начнешь осознавать, что ты потерял. И если ты сможешь его вернуть, возникнет большая радость.

Есть одна суфийская история...

Очень богатый человек искал блаженство, истину – впрочем, его поиску вы можете дать какое угодно название. У него было много денег, и он готов был отдать все свои деньги тому, кто смог бы предложить ему ключ. Он ходил от одного учителя к другому, однако никому не удавалось сделать его счастливым. Он готов был заплатить любую цену – для него это не было проблемой.

Он носил с собой мешок, битком набитый бриллиантами, ставил этот мешок перед мастером и говорил: «Возьми его, но только открой мне тайну блаженства».

И вот он пришел к суфийскому мастеру. Суфий тот сидел под деревом. А богач ехал на лошади со своим знаменитым мешком, о котором уже знали во всей округе. Он поставил свой мешок перед Мастером и сказал: «Я ищу счастье и готов заплатить любую цену. Здесь много бриллиантов. Возьми их, но только дай мне счастье».

И суфийский Мастер кое-что сделал. Суфии – это люди, которые действуют. Вместо того чтобы отвечать на вопрос, они создают ситуацию. Мастер просто схватил мешок и убежал!

С секунду богач не мог поверить в происходящее. Это же такой знаменитый Мастер! Наконец до него дошло: Мастер сбежал с его бриллиантами! Он закричал и пустился вдогонку за Мастером, однако в этом селении Мастер знал каждую улочку, каждый уголок и закоулок. Богач бежал за ним и кричал: «Меня ограбили! У меня отняли все, что я накопил за свою жизнь! Вон вор! Хватайте его! Это никакой не Мастер. Это мошенник. Этот человек обманщик». Он бежал, крича во все горло. Однако ему не удалось схватить Мастера, потому что Мастер знал каждую улицу этого городка.

Сбежался весь город. Люди начали собираться вокруг богача и утешать его: «Не волнуйся». Но он не унимался: «Как же мне не волноваться? Я же полностью уничтожен. Все, что я имел, было в том мешке, а этот человек убежал с моим мешком». Он рыдал, не было никого несчастнее его.

И вот когда толпа во главе с этим богачом отправилась было на поиски сбежавшего мастера, все вдруг увидели, как тот сидит под деревом, и рядом с ним – мешок на том же самом месте, куда поставил его богач. Рядом мирно паслась лошадь. Богач подбежал и схватил свой мешок. Он прижал его к сердцу и сказал, переведя дыхание: «Слава Богу!»

«Ну как, ты счастлив? – спросил его суфийский Мастер. – Это и есть ключ к счастью. Ты счастлив? Отвечай же!» «И в самом деле, я никогда еще не был таким счастливым», – прозвучало в ответ.

В примитивном обществе люди невинны. Они напоминают Адама и Еву в райском саду. Они еще не вкусили плода с древа познания. Цивилизованный же человек – это изгнанный Адам. Он вкусил плод с древа познания. Он потерял невинность, он испорчен.

И все же Адам не способен стать Христом. Это невозможно. Чтобы подняться, вы должны упасть, чтобы обрести, вы должны потерять. Адам готовит путь Христу. С потерей невинности возникает новая возможность – он может войти в нее вновь, он может войти в невинность. Эта вторая невинность есть то, что индусы называют вторым рождением; двидж – это второе рождение, вторая невинность, что качественно отличается от первой. Первая была невинностью невежества. Она не осознавала саму себя, она не была светлой – она была темной. Вторая же невинность светла. В ней горит свет. Она осознает саму себя. Это не просто невинность – это невинность плюс осознанность.

Так что, в каком-то смысле, это безумное общество может сделать для вас что-то прекрасное: оно отбирает у вас мешок с бриллиантами. Оно создает возможность счастья. Но если вы влипли в него, значит, что-то было не так, в остальных же случаях нет ничего плохого. Уход – это часть возвращения. Уходите как можно дальше: возвращение тогда будет несказанно прекрасным. Уходите как можно дальше от Бога. Чем дальше вы уйдете, тем экстатичнее будет возвращение.

Вот почему в примитивном обществе не бывает просветленных. Они бывают только в безумном обществе. Это первое.

И второе: даже примитивное общество не является абсолютно примитивным. Ни одно общество, на самом деле, не может быть абсолютно примитивным. Общество как таковое означает приход цивилизации, даже если она примитивна. Это может быть примитивная цивилизация, в ней может и не быть автомобилей, дорог и аэропланов – это не имеет значения. Не это делает общество обществом.

Общество создается правилами, порядками, табу, запретами. И они имеются даже в примитивном обществе. Они незрелы, грубы и так же примитивны, как примитивно само общество, и тем не менее, они есть. Ни одно общество не может существовать без правил. Общество означает правила. Ни одно общество не может существовать без табу. Общество означает табу. Ни одно общество не может существовать без подавлений. Общество означает подавление. Общество означает, что индивиду приходится подлаживаться под массы. И в самом этом подлаживании индивидуум теряет свою невинность и становится испорченным.

Поэтому второе, что нужно запомнить, звучит так: даже примитивное общество является обществом, отсюда – некоторая возможность для просветления. И все-таки, чем сложнее становится общество, тем большая возможность для просветления в нем появляется. Чем больше возможность для безумия, тем больше возможность для просветления.

И теперь уже будет зависеть от тебя, как использовать эту ситуацию. Цивилизованное общество создает огромную возможность. Ты можешь вовлечься, ты можешь влипнуть, ты можешь застыть – это твой выбор. Другими словами, чем сложнее общество, тем ближе ты к просветлению. И ты можешь воспользоваться этой возможностью.

Будда родился в очень сложном индуистском обществе. То был пик индийской цивилизации, золотой век. Общество было очень сложным, очень утонченным. Будда родился в таком обществе. И все двадцать четыре тиртханкары джайнов, будды и все аватары индуизма – Кришна, Рама и другие – все вышли из высших слоев общества. Все они были аристократами. Они не были выходцами из низов. Все они были царями или сыновьями царей. Почему? Потому что на этой вершине безумие максимально отдаляет вас от Бога. И тогда становится возможным поворот.

Я не говорю, что поворот произойдет неизбежно – я этого не говорю. Это будет зависеть от вас. Если вы начнете осознавать то безумие, в котором вы живете, вы начнете поворачиваться. А если вы не начнете осознавать безумие, и будете продолжать в нем спать, вы можете так и остаться безумными.

Это не случайность, что Восток уже не проявляет большого интереса к религии. Восток теперь так беден и общество так низко пало, что больше не является утонченным, оно больше не является аристократичным. Проблемы его очень физические, приземленные. Оно не в состоянии думать о духовных проблемах.

И это не случайность, что Запад начинает интересоваться религией все больше и больше. Особенно это относится к американцам: они очень глубоко вовлекаются в религию – ведь Америка теперь на вершине цивилизации, рафинированности, роскоши, изобилия. Точно то же самое происходило две с половиной тысячи лет назад в Индии, когда Индия была золотой птицей – совсем как сегодняшняя Америка. Америка – это Индия того времени.

Солнцу предстоит взойти на Западе. Восток опустошен. Восток – это потенциальное поле для коммунизма, а не для религии. Восточные страны постепенно превращаются в коммунистические. Один только коммунизм может быть религией Востока – этот самый низкий вид религии.

Поэтому американский ум, в особенности культурный американский ум, интересуется Буддой, а не Марксом; Кришной, а не Марксом. Зато китайский ум интересуется Марксом, Лениным, Мао. Индийский ум интересуется Ганди, Марксом, социализмом, коммунизмом. Когда вы голодны, вашей религией может быть только коммунизм. Но когда потребности вашего тела удовлетворены, когда потребности вашего ума удовлетворены, тогда вам уже ничего не останется, как стать религиозными. Тогда вы начнете стремиться к медитации, сатори, самадхи.

Второй вопрос:

Прежде чем приехать в Пуну, я думал, что у меня есть некоторые знания о том, как оказывать помощь. Теперь же я чувствую, что ничего не знаю о помощи. Самое большое, что я могу сделать – это находиться рядом с пациентом и следовать в это равновесие со своим инстинктом. Это очень странное место.

Теперь ты действительно начинаешь оказывать помощь, действительно начинаешь быть врачом. Когда ты утрачиваешь эго врача, через тебя начинает течь чувство. Эго – препятствие. Настоящий врач не знает о том, что он врач – он лишь среда, через которую течет Бог.

Мне понятно, почему ты чувствуешь испуг – ведь все твои профессиональные знания, все твое прошлое существовало вокруг тонкого эго, вокруг «я». Но теперь это кажется уже неуместным. А когда прошлое кажется неуместным, человек пугается. Он теряет компетентность, а ведь она была его поддержкой, тем фундаментом, на котором он стоял. Ты привык к тому, что знаешь то-то и то-то, привык к тому, что знаешь, как помогать, что делать, что необходимо... и теперь это все исчезает. Теперь ты не будешь знать, что делать, и не будешь знать правильного ответа на любой вопрос.

А между тем, сейчас впервые за все время, если ты будешь оставаться открытым для пациента, твоего клиента, – через тебя будет приходить правильный ответ. Он будет через тебя вибрировать. Это не будет твой ответ, это верно, это больше не будет твой ответ, это будет ответ Бога, данный через тебя.

В этом заключается вся моя работа здесь. Я готовлю новый вид врачей, совершенно новый вид врачей, функция которых заключается не в том, чтобы что-то делать пациенту, а только в том, чтобы быть открытыми. Присутствие их будет исцеляющим, через них будут происходить чудеса, и все же они не смогут сказать: «Это сделал я». Сам Бог будет совершать чудо, или что-то неизвестное, или все сразу. И впервые за все время от тебя будет исходить настоящая помощь, большая помощь.

Но займет ли это несколько дней, несколько месяцев, несколько лет... каждый раз это происходит по-разному. Если ты расслабишься в этом, сдашься в этом, неуверенность твоя скоро исчезнет. А если не сдашься, если будешь продолжать сопротивляться, тогда это займет много месяцев или лет. Или, если сопротивление твое окажется успешным, это может снова исчезнуть. И тогда ты упустишь великую возможность: дверь открывалась, но ты так и не позволил ей открыться.

Мне доводилось наблюдать, что когда музыкант становится настоящим музыкантом, он выбрасывает все музыкальные инструменты. Они ему больше ни к чему. Музыка теперь рождается в его глубочайшем ядре; она не вызывается никакими инструментами. Когда лучник становится настоящим лучником, он выбрасывает свой лук и стрелы. Они уже больше не нужны. Когда лекарь действительно становится лекарем, он забывает о том, что он лекарь.

Человек познания становится совершенно невинным, не обремененным знаниями. И этот процесс есть... Я не говорю, что тебе не нужно никакое обучение – нет, ни в коем случае. Я не говорю, что тебе ничего не нужно знать о психоанализе, психиатрии, медицине – я этого не говорю. Я говорю, что ты должен все это знать, и что в один прекрасный день ты должен это также забыть. Я не говорю, что человек, который не имеет никакого понятия о стрельбе из лука, вдруг ни с того ни с сего может стать лучником, в результате одной лишь сдачи – нет. Сначала человеку нужно знать – это первая ступень. Человек должен учиться. И только потом наступает очередь второй ступени, высочайшей ступени, когда вы забываете все, чему научились, забываете обучение.

В дзен говорят, что если человек хочет стать великим художником, он должен не покладая рук изо дня в день учиться живописи в течение двенадцати лет. Он должен беспрестанно изучать все, что только можно изучить о цветах, красках, холстах, техниках, и через двенадцать лет выбросить все свои холсты, кисти, краски и на двенадцать лет все забыть о живописи. Он никогда не должен к ним прикасаться, никогда не должен их упоминать. И потом в один прекрасный день снова начать писать. На этот раз в его живописи появится что-то оригинальное. В его распоряжении будут все необходимые техники, однако это уже не будет сознательным умом, это больше не будет частью эго. Это глубоко войдет в бессознательное. Те двенадцать лет тренировки, обучения станут частью его крови и плоти.

За двенадцать лет он просто забудет обо всем этом. Так все исчезнет из бессознательного ума. И если вы у него что-нибудь спросите, он не сможет ответить. Он больше не сможет вести разговоры о живописи, теперь он будет писать как невинный ребенок, ничего не знающий невинный ребенок, и, несмотря на это, в его живописи будет присутствовать вся изощренность его техники. И в нем теперь встретятся два великих явления: невинность ребенка и многознание эксперта. И когда встречаются эти два явления, начинается великое творчество.

А что происходит обычно? Человек может стать всего лишь экспертом, техником... и тогда можно писать, можно писать в совершенстве, но, несмотря на это, что-то будет упускаться, душа будет упускаться. Живопись будет безупречна. Никто не сможет найти ни одной ошибки, это верно, однако этого для живописи недостаточно. Без этого не обойтись, но этого недостаточно. Это необходимо, но не достаточно. Требуется что-то большее. Просто сказать о живописи, что в ней нет ошибок – не значит похвалить ее.

Если поэт приносит стихотворение и вы говорите: «Да, это именно так, как и должно быть. Здесь нет ошибок, нет лингвистических ошибок, нет ошибок в грамматике, нет ошибок в рифме – все просто замечательно», это не будет похвалой. Стихотворение может быть мертвым. Оно непременно должно быть мертвым. В нем нет жизни. Это труп. Все вроде бы безупречно, и, несмотря на это, упущено что-то существенное.

Я слышал об одном сумасшедшем, сбежавшем из психбольницы. Он был профессором философии и весьма умным человеком. И когда он сбежал из психбольницы, он, естественно, начал думать, как бы сделать так, чтобы его не разоблачили, ведь его сразу бы принялись искать по всей стране. Он был опасным человеком, и полиция стала бы его разыскивать.

И он начал обдумывать. Что делать? Как сделать так, чтобы его опять не схватили? И он нашел одно весьма и весьма безупречное решение. Он знал, что люди могли принять его за сумасшедшего – из-за того, что он обычно говорил такие абсурдные вещи. И он подумал: «...я должен делать одно. Я никогда не должен высказывать никаких абсурдных утверждений. Второе: я должен высказывать утверждения, которые были бы абсолютно правильными, в которых никто не смог бы найти никакой ошибки. Я буду говорить только вещи, доказанные наукой, и не скажу ничего, что нельзя было бы доказать. Утверждения мои будут безукоризненны, непогрешимы».

И он принялся копаться в своей памяти. То был великий ученый, весьма знаменитый профессор. Ему пришло на ум несколько утверждений, которые были безупречными. Никто не смог бы обнаружить в них ошибки. Например: «Земля круглая», «Два плюс два равно четыре». И что бы он ни говорил, все было в этом духе. Он говорил только такие вещи.

Однако не прошло и трех дней, как его схватили. Он очень удивился. Почему? Когда его схватили, он сказал старшему инспектору полиции: «Странно. Я ведь не сделал ни одного утверждения, ошибочность которого можно было бы доказать. Неужели вы можете доказать, что Земля не круглая? Что здесь было неправильно? Как можно было определить, что я сумасшедший?»

«В этом не было ничего неправильного – все было очевидно, несомненно. Утверждения были безукоризненно истинными: 'Земля круглая', 'Два плюс два равно четырем'. Но они были неуместными. Кто-то говорил о своей жене, а вы вставляете: 'Земля круглая'. Это неуместно. Это бессмысленно».

Техник продолжает делать правильные вещи, однако в них нет смысла. Он может писать превосходные картины, но что-то будет упущено. Вы не сумеете найти ни одной ошибки в цвете. При всем своем старании вам не удастся этого сделать. Но не в этом дело. Где смысл? Где значение? Что-то упущено. Упущено целое. Это механическое явление. Упущено органическое единство. Органическое единство, что исходит из невинности, а не из компетентности.

Поэтому есть художники, которых можно назвать лишь техниками. Из-за этих техников в мире живописи произошла грандиозная революция. Люди восстали. Они перестали ходить в художественные учебные заведения, они перестали учиться живописи и объявили: «Мы будем свободными художниками». И начали свободно живописать. Живопись их может быть оригинальной, в ней может быть какое-то значение, однако они не способны воплотить все это на холсте. Они не знают, как смешивать краски, не знают, как рисовать. В их головах могут роиться великие идеи, однако у них нет умения, воплотить все это на холсте. Вот что произошло с современной живописью. Когда смотришь на современную живопись, приходишь в замешательство. Человек вроде бы оригинален, однако создается такое впечатление, что знание живописи у него напрочь отсутствует.

Я слышал...

Однажды к Пикассо пришел какой-то богач. Он хотел купить две картины, а, между тем, написана была только одна. Богач готов был заплатить ему любые деньги. И Пикассо сказал: «Подождите. Я принесу две картины». Он удалился в мастерскую и разрезал полотно на две части.

Если вы разрежете полотно Пикассо на две или даже на четыре части, это не будет иметь ровным счетом никакого значения – ибо это всего лишь сумасшедшая мешанина цветов. И он продал одно полотно как два.

Еще одна история о Пикассо...

Проходила выставка его картин, и одна из них привлекла особое внимание критиков. Картины его были странными, но эта картина превосходила по своей странности все, что когда-либо было написано. Критики наперебой расточали похвалы. А потом появился Пикассо и сказал: «Кто повесил ее вверх ногами?»

Картина висела вверх ногами!

Или другая история...

Одна богатая женщина попросила Пикассо написать ее портрет. И он стал выполнять ее заказ. На это ушло много месяцев. Он собирался получить за картину миллионы долларов.

Потом пришла женщина и сказала: «Все хорошо, но мне не нравится нос». «Ладно, – сказал Пикассо, – приходите через семь дней».

А потом он сел перед своим полотном в глубоком замешательстве. Женщина, которая в то время жила с ним, спросила: «Чем ты так обеспокоен? Я никогда еще не видела тебя таким сконфуженным». «Проблема в том, – ответил он, – где я изобразил нос. Я не могу его найти!»

Кто-то может быть безупречен технически, и тогда его произведение мертвеет. А кто-то может быть очень невинным, по-детски оригинальным, но тогда настоящей живописи опять-таки не получится. Люди дзен правы. Для живописи нужна и невинность ребенка, и безупречность техники – и то, и другое. И тогда возникнет великий синтез.

Нужно изучить и потом забыть – в этом состоит весь мой подход. Мой подход к терапии тот же самый. Таков мой подход ко всему: сперва вы должны узнать, а потом забыть все, что вы знаете. И знание тогда впитается в вашу кровь. Оно станет вашей бессознательной средой. Оно будет продолжать действовать из бессознательного. А в сознании вы останетесь очень и очень невинными, оригинальными. И тогда придет большая радость.

Ты говоришь мне: Прежде чем приехать в Пуну, я думал, что у меня есть некоторые знания о том, как оказывать помощь. Теперь же я чувствую, что ничего не знаю о помощи. Хорошо! Именно так и должно быть. Теперь начнется настоящая помощь.

Самое большое, что я могу сделать – это находиться рядом с пациентом и следовать в это равновесие своим инстинктом.

Это слово, «инстинкт», скоро изменится, и вместо инстинктов ты начнешь чувствовать интуицию. Мне понятно, почему ты употребил слово «инстинкт» – потому что ты еще не знаешь такого явления, как интуиция. Позволь же мне объяснить его тебе.

Когда тело действует спонтанно, это называется инстинктом. Когда действует спонтанно душа, это называется интуицией. Они похожи друг на друга, и все же очень далеки друг от друга. Инстинкт исходит от тела – он груб, интуиция же исходит от души – она тонка. Между ними находится ум, эксперт, который никогда не действует спонтанно. Поэтому для обозначения психологической области нет подходящего слова. Для физической – это инстинкт, для духовной – интуиция, но между ними находится ум. Ум означает знание. А знание никогда не бывает спонтанным. Поэтому для психологической области нет такого подходящего слова, как интуиция или инстинкт.

Мне понятно, почему ты употребил это специфическое слово: «инстинкт». Поначалу это так и будет восприниматься, потому что ты еще не осознаешь своей души. Ну и ладно, пусть это будет инстинктом. Инстинкт все же гораздо лучше интеллекта. Инстинкт глубже интеллекта, а интуиция выше интеллекта. Оба выходят за пределы интеллекта, оба хороши.

Сначала человек замечает инстинкт, а затем он постепенно начинает чувствовать интуицию. И тогда происходит своеобразная встреча того и другого. И тогда исчезнут оба слова – и будет одна лишь целостность, татхата. Тогда человек начинает действовать как единая органическая целостность. Это и есть то же самое мгновение, когда ты становишься инструментом Бога.

Третий вопрос:

Одно из ключевых слов, описывающих мои переживания и переживания здесь других – это «энергия». Я чувствую ее – иногда больше, иногда меньше – и я также чувствую, что больше открывая себя этому переживанию, я позволяю ему проделывать во мне изменения. И все же оно меня озадачивает, поскольку это для меня совершенно живое понятие, и мне бы хотелось больше об этом узнать. Что это: внутреннее или внешнее явление или и то, и другое? Можно ли использовать его неправильно?

Пожалуйста, объясните.

Этот вопрос от Сучеты. Она столкнулась с одной очень важной вещью – энергией. Именно ее мы здесь и производим.

Тем, кто приходит сюда как наблюдатель, она остается недоступной. Те, кто приходят просто для того, чтобы увидеть, что происходит, не смогут ее увидеть, а ведь это реальное событие. И, вместе с тем, оно невидимо. Вы должны стать участниками – только тогда вы его узнаете.

Есть два способа познания. Один – это наблюдение. Вы идете в кинотеатр, садитесь на сиденье и видите все, что происходит на экране. Вы – наблюдатель. Это одна из проблем современного ума. Современный ум стал наблюдателем. Кто-то танцует – а вы наблюдаете. Люди приклеиваются к стульям перед телевизорами на пять, шесть, семь часов. В Америке на это в среднем уходит пять часов. Создается такое впечатление, что телевизор – это их бог, которому они поклоняются. Они прямо-таки приклеены. Они не в состоянии подняться, они почти парализованы и только наблюдают, только смотрят. Кто-то занимается любовью – а люди наблюдают. Кто-то борется – а люди наблюдают. Кто-то танцует – а люди наблюдают. Кто-то поет – а люди наблюдают. Люди стали зрителями.

А когда вы становитесь зрителями, многое теряется. Жизнь ваша становится весьма поверхностной, ведь Бог наблюдателю недоступен, бог доступен только участнику. Если вы хотите узнать, что такое танец – танцуйте. Не будьте наблюдателями. Перестаньте только смотреть. Вам не узнать, что такое танец, если вы только смотрите на танцора. Вы знаете лишь движения танцора, но вам неведомо, как они ощущаются самим танцором – что он чувствует, какую радость, какой экстаз, что случается в его глубочайшем ядре. Случается что-то великое. Если это настоящий танцор, случается что-то великое.

Когда Нижинский танцевал, он иногда делал такие прыжки, которые были физически невозможны. Ученые не в силах были разгадать это явление. Прыжок на такую высоту был невозможен из-за гравитации. И еще: когда после прыжка он опускался на землю, он опускался как невесомое перышко: так медленно! Такого до сих пор никогда не случалось. И не могло случиться. Не должно было случиться. А, между тем, это случалось. И они приходили в замешательство.

Впрочем, это случалось не всегда. Если Нижинский этого хотел, это не случалось. Стоило только ему захотеть, как в ту же секунду он упускал. Если кто-то приходил просто для того, чтобы его сфотографировать, ему не удавалось сделать такой прыжок. И он чувствовал себя очень униженным. Он ничего не мог поделать. Это случалось лишь тогда, когда он исчезал в танце. Однако постепенно он начинал это осознавать: это случалось, когда его не было, когда танцор исчезал в танце. И тогда внезапно переставала действовать гравитация – как будто начинал действовать какой-то другой закон, закон левитации. Создавалось такое впечатление, что он притягивается вверх.

Вы не можете узнать этого извне. Вы можете видеть, как Нижинский прыгает, вы можете наблюдать – однако вы не знаете, что происходит внутри него. А внутри него происходило нечто сродни сатори. Доведись ему быть на Востоке – в какой-нибудь буддийской стране, стране дзен или стране дао – это было бы распознано в одно мгновение. И тогда открылись бы великие возможности.

На Западе же случилось прямо противоположное. Нижинский сошел с ума из-за того, что запутался. Он не мог разгадать, что это было такое. Он так стал этого бояться – как будто им овладел какой-то злой дух или что-нибудь еще. То, что могло стать дверью к Богу, стало дверью в сумасшедший дом. В тот момент ему был необходим Мастер. Ему был необходим тот, кто смог бы понять это внутреннее явление. Мастер бы тогда очень пригодился. А, между тем, он не осознавал, что ему был необходим Мастер, не осознавал, что случалось что-то религиозное. Он потерял покой. Он стал бояться самого себя.

Как вы можете видеть, что происходит с Нижинским? Я здесь. Я с вами разговариваю. Вы можете слышать мои слова, но вы не можете видеть, откуда они исходят. Вы не можете видеть моего сердца.

Итак, один способ – это способ наблюдения. Другой способ – это способ участника. Сюда приходят люди двух типов. Приходят зрители – эти все упускают. Все представляется каким-то сумасшествием. Что делают люди? Что происходит с этими людьми? Зачем они так много танцуют? Зачем они так много поют? Зачем они так плачут и рыдают? Что происходит с этими людьми? Что это еще за медитация? Приходят зрители и попадают в тупик. Они не могут этого разгадать.

Лишь принимая участие, ты сможешь узнать, что происходит. И если ты участвуешь, тогда слово «энергия» станет самым важным – именно это здесь и происходит.